Если бы еще перед вылазкой Луису Дрэйку кто-то сказал, что все пройдет вот так вот, он бы, наверное, не поверил. Даже при мысли о том, что они с Мартином регулярно вляпывались в истории, в которые вляпываться, по сути, и не планировали. Не планировали. Вот именно. У них всегда имелось несколько четко обговоренных планов. Точнее: четко выстроенных в голове Мартина Салливана многоходовочек, благодаря которым, зачастую, они и вывозили большинство возникших на их пути препятствий. Вот тут не пройти, а, ничего, у нас есть еще один план, который, как раз, предусматривает вот такую херню. Еще? Да без проблем, перейдем с плана В на план D, а если не получится, то будем импровизировать. Импровизация - тоже не плохо. То, что не вписывалось в рамки импровизации - явление довольно редкое, но не исключенное из шумной праздничной программы. Признаться честно, Дрэйк не рассчитывал сегодня на большой размах сего мероприятия и думал, что это будут тихие посиделки в кругу родственников. Но кого он обманывал? В его жизни никогда не бывало тихих посиделок даже в кругу настоящих родственников. Всенепременно случалось некое дерьмо, что переворачивало все с ног на голову. Здесь же праздник совсем другого типа. Широкое мероприятие, как оказалось, на которое не был приглашен один из присутствующих тут гостей. Парень же оказался буйненьким и заявился для того, чтобы испортить всем праздник. Такой кадр, который одевается в кричаще-желтые цвета и притворяясь какашкой, срет всем гостям в тапки. Пассажир в теле сильнейшего из присутствующих тут магов, брал выше. Он насрал ни в тапки. Нагадил всем на головы, вышел в середину зала и весьма гордо объявил во всеуслышание, что виновник всему, не кто иной, как он сам. Подстраховавшись чужим телом, засранец знал, что его вряд ли тронет кто-то из присутствующих тут, даже если захочет. Как минимум двое знали Ронана Вайсса слишком хорошо, чтоб проявить в его сторону агрессию. Пожалуй, все равно здесь было только Луису Дрэйку. Но, случилось так, что он оказался частью той силы, что действует лишь по указу руководящей руки. А руководящая рука внезапно выпустила вожжи. Ни его. Личные. И всматриваясь в мутные после приступа глаза напарника, Луису до сих пор кажется, что в них, время от времени, мелькает этот шальной багровый оттенок. Будто вожжи удалось только подобрать, но крепость их натяжения все еще попадала под сомнения. Салливан, может быть, и пребывал сознанием в своем теле, но его мысли уносились куда-то далеко отсюда. Взгляд, вроде бы, и четко сфокусированный на лице оборотня, но какой-то не такой. Словно Мартин только что вынырнул из продолжительного сна, а не вел напряженную войну со сворой. Словно только что над ними не висела очередная песчаная ловушка, что в какой-то момент осыпалась на них пыльной грудой. Все получилось? Получилось ли? Луи понятия не имеет. Он уже собирается бросить короткий взгляд на магов, но останавливает себя, чувствуя прохладное прикосновение к своей невыносимо горящей щеке. Оборотень смотрит на вампира как-то совсем уж потеряно, пока губы того не расходятся в улыбке и он не заливается громким заливистым смехом. Дрэйк болезненно выдыхает, чувствуя совсем уж неприятную боль в ребрах, но обнимает напарника, когда тот утыкается ему в плечо. Прижимаясь губами к чужому лбу, Лу как-то не сильно беспокоит ощущение привкуса пыльного осадка. Облегчение, вот на чем концентрируется его восприятие. Блядское облегчение, что растекается по телу томительной негой. И даже голос пришедшего в себя старика, решившего от чего-то отчитать именно вампира, не раздражает его. Для раздражения просто не остается места, потому что... На смену облегчению приходит смятение. Думая о том, что маг избавился от одержимости, он не может вспомнить, как того зовут.

Дрэйк выпускает Мартина из своих объятий и, как всегда, предоставляет переговоры ему. Волк понятия не имеет, как общаться с ворожеем. С его учеником - тем более. В их первую встречу, тот казался разговорчивей. Сейчас же, Луис даже смотрит на него по-другому. Мальчишка. Так он называл духовидца до этого момента. Как оказалось, это было совсем ни так. Чем он пользовался? Чарами? Противоположными тем, что были сейчас на самом волке и наверняка более грамотными. Теперь он не похож на выхоленного подростка с хоть и слепым, но весьма пронзительным взглядом. Теперь перед ним не более чем обычный, уставший мужчина. Возможно, даже старше, чем сам Луи. И он расстроен. Это читается в его отстраненных повадках, в его полном отсутствии в переговорах и в том, с какой интонацией он говорил со своим наставником перед тем, как решил слиться с тенью павших в руинах шкафов. Определенно, что-то произошло в последний момент между этими двумя. И эмпатичная натура исключила свое присутствие здесь как таковое. Почему-то именно в этот момент Луи подумал об их непосредственном заказчике. О Рейнарде. Было в этом человеке что-то схожее с демоническим лисом. Особенно сейчас. Толи Дрэйк все еще не может отойти от их предпоследней встречи, толи в их взглядах прослеживалось нечто схожее. Он не мог понять. Возможно, смог бы сказать нечто большее, если бы оказался ближе, но почему-то ему совсем не хотелось лезть во все это и делать хотябы шаг в сторону того, кто выглядел сейчас чернее тучи. Луи все еще помнил запах его крови. И ему казалось, что за этим запахом тянулось нечто темное и как будто потустороннее. Незримое для невооруженного взгляда. То, от чего кожа невольно покрывалась мурашками. И Дрэйк вовремя отводит взгляд, когда Мартин перехватывает его за запястье. Ведь маг, словно почувствовав его заинтересованность, накидывает на руку свой пиджак, скрывая от любопытных глаз тонкий, плохо зарубцевавшийся порез. Разве маги заживают так же медленно, как обычные люди?

- К слову, как зовут вас, я уже не помню. - Луи как-то придурковато пожимает плечами и разводит руками, выказывая свое явное не желание подходить и к ворожею. Но Мартин, видимо, действительно доверяет этому старику, если призывает к нему прислушаться и таки принять помощь. Оборотень чувствует себя словно ребенок на приеме у врача. Когда родитель говорит, что без помощи доброго дяди вылечиться не получится, а добрый дядя манит тебя уговорами и сладкой конфетой, на деле за спиной держа толстый шприц с огромной такой иглой. Все будет хорошо, но то, что ожидает тебя перед этим, тебе вряд ли понравится. Содержимое бутылька в руках мага не выглядит на вид таким же отвратительным, каким выглядело пойло мисс Флад. На запах было приятней чем запах проклятой крови, все еще крепко оккупировавшей чувствительную слизистую носа. На вкус - терпимо. А, главное, не клонит в болезненный костедробящий сон. Признаться честно, Лу казалось, что еще одно сильное болевое ощущение и он просто-напросто свалился с ног и уже точно не встанет до тех пор, пока не восстановится хоть немного. Каждое движение вызывало в теле нестерпимый дискомфорт. Каждый шаг напоминал хождение по горячим, накалившимся под солнцем камням с неприятно-острыми углами. Каждое слово, отвеченное Мартином на вопросы старика - очередная порция недоумения. Хотелось задать один простой резонный вопрос: "Зачем?" Зачем ты рассказываешь ему так много? Почему разговариваешь с ним так, будто они могли просто прийти сюда и попросить то, что им было нужно, избежав всего, что произошло? Что утаил от своего напарника Мартин Салливан? Какие подробности этих странных отношений, больше похожих на отношения названого отца и его непутевого сына? Что бы это ни было, оно вынуждает старого мага пойти на сделку и тот, можно сказать, с готов с легкостью расстаться с парой книжек из своей коллекции. За встречную сделку, конечно же. Сделку, которая, должно быть, совсем не нравится его подопечному.

Дрэйк реагирует на движение со стороны и быстро переводит взгляд туда, где до этого молчаливо изображал из себя тень другой маг. Впрочем, никаких слов он не говорит и сейчас. Просто поднимается со своего места и, подобрав пару уцелевших книг с пола, будто отдает их кому-то. Кому-то, кто придерживает их навесу, но не показывает себя. Странный. Господибоже, какой странный! И странно было понимать, что при своих совершенно разных характерах, эти люди умудрялись сосуществовать рядом в чем-то более менее похожем на гармонию. От собеседника Мартина веяло теплом и добротой, несмотря на то, что, по сути, его дом был разрушен и виновниками, в каком-то роде, являлся их явившийся сюда дуэт. От другого же несло загробным холодом. Словно ничего общего со светлой магией тот вообще не имел. Дрэйк бы так и подумал, если бы его любимый человек не носил на своем пальце кольцо, зачарованное именно духовидцем. Впрочем, эмпаты вполне были способны менять ауру вкруг себя. И это не совсем благоприятно отражалось на окружающем. Смотря за вампиром и магом, беседа которых была весьма непринужденна и не переходила на повышенные тона, неблагоприятно тут было только Луису. А книжек, тем временем, в чих-то невидимых руках, становилось больше по столбцу. Когда же те скрываются в глубине помещения, волк понимает, что и самого шамана уже и след простыл. И Дрэйк нисколько не удивился бы, если бы тот действительно шагнул в тень и просто испарился.

Когда Лу снова обращает свой взгляд к ворожею, тот мягко ему улыбается, чем вводил волка в очередное диссонансное состояние. Ни так странен ученик, как его учитель. Но, что уж говорить, сделка звучала вполне себе заманчиво. Особенно, если это позволит на самом деле избавиться от кривых чар. Найти вещички и обменять их на лекарство от чар и книги? Прекрасно. Маг весьма щедр. Слухи, иногда, бывают правдивы, не так ли? Вот только как они могут помочь в восстановлении библиотеки, вопрос, конечно, весьма интересный. Луис Дрэйк готов поработать физически, но не готов отдавать свои кровные за ущерб, который нанес ни он своими руками, а тот, кого приютил в своем теле сам ворожей. Как-то совсем нечестно выходит.

- История Аркана. Мы заберем ее сейчас. - Вот так он выражает свое согласие на условия сделки. Чего греха таить, она весьма заманчива и Луис еще не совсем отбил последние мозги, чтобы отказываться. Но Рейнард Хельсон поставил сроки. Они должны были принести ему книгу в ближайшее время. Сначала разберутся с ним, а потом пойдут на поиски вещей. Не в их ситуации сейчас выдвигать ворожею и свои условия, но как есть. Ничего не поделаешь. Собственно, волк сейчас обратится ни только к нему, но и к напарнику. Один остро волнующий его пунктик. Пока он все еще при памяти и ничего не потерял из своей головы. - И больше никакой проклятой крови, Мартин. Этот парень гниет изнутри. - Ни то, чтобы Луи думал, что наставник не в курсе, но пусть будет в курсе еще и того, что его подопечный в экспериментальных мерах предлагает прикорм таким отчаянным бесстрашным дурачкам, как Салливан. Чтож, результат, определенно, был. Подавить приступ удалось в схватке с охотником. Но как оно отразится на вампире в дальнейшем предсказать нельзя. Уговаривать Салливана напрямую бессмысленно. Есть надежда, что ворожей погрозит пальчиком и прикроет эту лавочку еще до того, как она засверкает красочной вывеской "открыто". - Забирай книгу и уходим. Мои ноги сейчас отвалятся от жопы.

Хоть маг и сказал, что готов пойти на сделку, Луис никак не ожидал, что он пойдет и на побочную от нее веточку, согласившись отдать Историю Аркана сразу. Чтож, по сути, они действительно справились. Даже несмотря на то, что едва не погибли. Были ли они вообще когда-нибудь настолько близко к смерти? Можно было припомнить недавнюю схватку с охотником, но, признаться честно, даже в ней Луис Дрэйк чувствовал себя уверенней. Там они хотябы были в силах дать ублюдку отпор. Здесь же... Их раскидали по углам как котят, довольно наглядно показав, что даже их непревзойденному везению, в конце концов, может настать конец. И тогда не поможет ни обращение, ни свора. Сила оборотня, даже альфы, ни что против такой магической мощи. Бессмертие вампира - лишь игра слов и иллюзия, которая может разрушиться так быстро, что они даже не успеют среагировать. Не успеют? Не успели. Нужно было смотреть правде в глаза. Если бы Эмон не заболтал духа в теле наставника, у Салливана не было бы шанса вывернуться из сжимающей его руки. Если бы Ронан вовремя не пришел в себя, они бы уже оба были похоронены под разрушенными шкафами, засыпанными толстым слоем песка. А еще, Луи было действительно страшно от мысли о том, что могло бы с ними произойти, пойди ученик против воли учителя ради его спасения. Что, если бы он прислушался к неупокоенной бушующей душе и в тот момент обернулся к ним, чтобы убить их? Оставь надежду всяк сюда входящий. Дрэйк бы не думал. Он бы наплевал на условия договора с Хельсоном и хотябы попытался бы оторвать ублюдку башку до того, как тот залез бы им в головы. Потому что если бы перед Луисом стал выбор, он предпочел бы умереть мучительной болезненной смертью, вместо той, которую мог бы устроить им эмпат. Вот от чего становилось действительно страшно. Им просто повезло. Повезло, что маг, чьи глаза в этот момент казались темнее самой ночи, остался верен идеалам Ронана Вайсса. В этой ловушке он бы просто измучил их до смерти даже не сдвинувшись с места. Нет. Луис сделал бы все для того, чтобы этого не произошло. Помощник библиотекаря не успел бы среагировать на его движения. А беснующийся дух вряд ли бы стал препятствовать. Сегодня они могли погибнуть все. Но судьба распорядилась по-другому. Говорят, что именно такие моменты должны что-то менять. Возможно, так оно и будет.

Ронан Вайсс, с этих пор, единственный, кого бы никогда не захотелось обманывать Луи Дрэйку. Слова его о правосудии звучали настолько убедительно, будучи сопровожденными такой прекрасной демонстрацией силы, что, наверное, даже Мартин не осмелится ослушаться. Поэтому, они просто соглашаются на его условия и забирают первую часть своей платы. Задаток, так сказать. Очень радует, что Салливан не спорит ни с кем. Ни со стариком, ни с напарником, просто молча топая до выхода из злосчастного помещения, где они едва ли не испустили дух. Едва ли. Хотелось просто прийти домой, в их убежище, в их крепость. Скинуть с себя вещи и прям вот так, грязным, пыльным и невыносимо уставшим, завалиться в кровать и уснуть крепким сном. А завтра... А завтра, если зелье, которое дал ему ворожей не подействует из-за все той же кривости чар, Луис Дрэйк может проснуться и понять, что не помнит даже своего собственного имени. Наверное, после таких предостережений со стороны старика - ворожея, стоило бы чутарь призадуматься о некоторых вещах. Но чего такого шибко дорогого было в памяти Луи, о чем бы он вот до дикого страха прям не хотел забыть? Или стоило задать вопрос немного по-другому? Чего такого было в его памяти, чего он сам не пытался забыть? Разве это плохо? Просто взять и забыться? Избавиться от рвущих душу воспоминаний и наполнить ее новыми, более светлыми. Будучи в уже вполне осознанном возрасте, выработать более сходный, адаптированный под нынешнее совсем неспокойное время, напротив, спокойный, тактичный, терпеливый и бойкий характер? Подстроиться под людей, большинство из которых сразу же сами собой отфильтруются и останутся только те, для кого ты действительно что-то значишь в этой жизни. Которые будут оставаться с тобой и ни на секунду не потеряют надежду на то, что твоя память вернется. Не придется гадать и бесконечно ошибаться. Наверное, именно поэтому слова мага совсем не напугали Луи. В его жизни просто не было того, о чем он не хотел бы забыть. А еще в его жизни, очевидно, было то, о чем бы он не смог забыть даже под побочными эффектами чьих-то кривых чар.

Когда Мартин услало опускается на лавочку, Луис присаживается на корточки напротив него. Когда Мартин извиняется, Луис думает о том, что стал слишком часто слышать эти извинения от напарника в то время как сам, по сути, не извинялся ни разу. Салливан делает это потому что думает, будто ответственность за каждую их вылазку лежит исключительно на нем и во всех косяках, что всплывают впоследствии, винить тоже следует его. Но это ни так. Просто, просуществовав сто лет в полном одиночестве, весьма сложно привыкнуть к тому, что ты теперь не один. Что "твои косяки" внезапно становятся "вашими косяками". Что если ты споткнулся и упал, кто-то обязательно протянет тебе руку и поможет подняться. Да, черт возьми, так ли вообще важно, сколько раз вы вместе снова сядете в лужу? В конце концов, вы же оба живы. Да, может быть, не совсем здоровы, ведь просто сатанически-адская боль в этой не совсем удачной позе, так сильно жгучим спазмом сдавливает ребра, что ты, вроде как, и сказал бы напарнику, мол: "Да ладно, ну что ты как в первый раз? Бывало и хуже!", но вместо этого болезненно сводишь брови и делаешь отрывистый хриплый вдох. Блядь. От этого легче точно никому не станет. А от слов? От сказанных бы им слов? Мартин Салливан, конечно, умеет убедительно кивать и при этом улыбаться так, словно действительно вот так взял бы и прекратил обо всем париться. Но живущий вместе с ним бок о бок волк уже давно научился различать, где истина, а где скрывается подвох. Он наблюдал. Позволял себе слишком часто и неприлично надолго задерживаться взглядом на уже так давно запавших ему в душу чертах лица. У вампиров нет чувств, нет эмоций. Нет ценностей и привязанностей. Они оставили все это в своей прошлой жизни. В смертной жизни. Отдали свою самую важную составляю в обмен на вечную жизнь, или же потеряли ту без собственного согласия. И... Глупости. Это все такие глупости. Предрассудки. Касаясь сейчас пальцами внешней стороны ладони своего напарника, Луи думает о том, что ни один бесчувственный мертвец никогда бы не смог выдать даже нечто отдаленно похожее на то, что можно было увидеть у Мартина Салливана. Не нужно становиться жертвой тысячи легенд о беспощадных кровососах, нагоняющих страх на всех людей и некоторых сверхов. Просто откройте глаза без напускного страха и присмотритесь. Некоторые из них, порой, бывают человечней чем сами люди. И по мнению Луиса Дрэйка, его вампир был именно таким. Голод, жестокость и сумасшествие - ни основные составляющие сидящего перед ним существа. Таким его делают окружающие. Дрэйк готов был поспорить с каждым из них о наличии души у Мартина. Потому что он может и умеет видеть ЭТУ сторону Салливана. Ту самую, с которой хорошо видна даже не привязанность, а любовь к детям той семьи, что в свое время так и не подарила эту самую любовь ему самому. Луис не смог бы. Не смог бы любить так чисто и совершенно бескорыстно. Он был бы зол. Он зол и сейчас. Зол на мать, которая так и не поверила в него. Зол на покойного отца за то, что тот оставил его так рано. Зол на брата, за то, что так глупо бросил стаю и потерялся в Аркане. Зол, в первую очередь, на себя. За то, что родился с дефектными генами зова своих и так и не смог почувствовать ответственности за столько лет. А еще, он был зол на то, что так и не смог ни разу сказать Мартину обычное: "Прости". Прости за те же косяки, которые ты списываешь на свой счет. Ведь ни один ты не смог предвидеть то, что старик-ворожей в какой-то момент взял и обзавелся одержимостью. Прости за то, что когда-то так глупо подставился под кривые чары и теперь мы оба не знаем, что со всем этим делать. Прости, что ты потратил столько сил, чтобы помочь мне с этим и в который раз был расстроен тем, что не справился. Прости, что завтра я, возможно, все забуду. Все, кроме твоего лица и твоего имени. Потому что все мои чувства и мысли о тебе заложены куда гораздо глубже, чем в сознание. До них никогда не доберутся даже самые грамотные сильные чары. Это останется со мной даже после смерти.

Мартин говорит, что с Хельсоном они работать больше не будут. Луис же бездумно пропускает эту фразу мимо ушей и безнадежно смотрит за тем, как вампир предпринимает тщетную попытку подняться со скамейки. Не вышло. Не срослось. Дрэйк понятия не имел, почему именно напарник желал развязаться с Рейнардом, но вопросов задавать не стал. Он непривычно хранил молчание. И сейчас, когда Мартин снова опустился на свое место, призывая подождать еще пару минут. И когда все тот же Мартин заикнулся о ведьмочках. С ведьмочками Луис Дрэйк не ладил. Может быть если только однажды, по своей юношеской глупости. До тех пор, пока одна из них не осмелилась на приворот. Не помнил, рассказывал ли он Салливану о своем не шибко удачном опыте. Но знал, что еслиб рассказывал, то точно запомнил бы, как вампир над ним смеялся. Это даже не дорого. Это бесценно. Запомнил бы его прищуренные глаза и каждую мимическую ямочку на щеках. Он бы запомнил этот момент, как один из самых важных моментов в своей жизни. Как чуднУю дамочку, изумрудные складки платья которой казались бездонными. Как фиолетовый провод, что, казалось, сдетанировал новый виток его жизни. Как грустно улыбающегося мальчишку за рулем чьей-то угнанной тачки, когда он говорит о смерти. Как размах деревянной биты и ее удар о металлическую поверхность еще целого игрового автомата. Как неоновую вывеску, пыльный матрас, по-дурацки светящуюся в свете белую футболку и терпкий привкус алкоголя и ментола на собственных губах. Слишком быстро встающее из-за горизонта солнце, оглушительный звук смещающейся по циферблату стрелки часов, бессознательные алые глаза и дурацкую считалочку, которую он готов повторить миллион раз. "Какой же ты псих." Крепко сжатые пальцы на предплечье. "Ты, мать твою, долбанный псих. Как я." Неровное, шумное и невыносимое горячее дыхание голода у собственных ключиц. "Я чувствую тебя." - Это вместо считалочки. Но сейчас он будет молчать. Прислушиваться к знакомому, чуть хриплому тембру голоса. К немного непривычной в нем интонации, похожей на странную, может быть даже смущенную благодарность. Будет смотреть не отрываясь, когда встретится взглядом с глазами цвета глубокого холодного оттенка дождливого осеннего неба. Не нужно думать, что Мартин Салливан делал бы без Луиса Дрэйка. Можно просто сказать "Да" и вообще об этом забыть.
- Выходи за меня.