А на побережье все еще тихо играла музыка.
Маттео щурится и сквозь тонкую неровную полоску тянущегося от фитиля сигареты смотрит на остатки отдыхающих, что несмотря на проливной дождь решили дослушать концерт музыкантов до конца. Он не помнит, сделал ли от этой сигареты затяжку вообще, или все это время Моретти просто стоит здесь и просто ждет пока та медленно стлеет. Весь сегодняшний день он думал, что его голова полна пустоты. Но он даже и подозревать не мог, настолько та станет глубока к ночи. Он медленно опускает веки, прислушивается к окружению, ловит все ту же музыку, шум прибрежья океана, тихие голоса и свое собственное, абсолютно спокойное ровное дыхание. Спокойное. Парень начал забывать, когда в последний раз чувствовал это тонкое душевное равновесие. Хрупкое. От того, наверное, и боялся лишний раз пошевелиться и о чем-то подумать. Боялся разрушить его. Такое случается, когда обычно спокойный, уравновешенный, приведенный в порядок поток эмоций вдруг выходит из-под контроля и случается срыв. А после него - благоговейная тишина. Отходняк на грани состояния похожего на алкогольное опьянение в котором ты не способен ни то что связно думать, но и совершать вообще какие-либо действия. Даже такие просты, как, казалось бы, сон. Он чувствовал себя измотанным. Совершенно уставшим. Но так и не смог сомкнуть глаз. Наверное, в первый раз за эти сутки, он был действительно напуган. Его пугало, что во сне время пролетит секундным мгновением и утро настанет слишком быстро. И он не знает, хотел ли бы вообще проснуться. Потому что ему кажется, что даже то, что происходит сейчас и есть сам сон. Абсурдность происходящего никак не вписывалась в привычную реальность.

Сигарета дотлевает до самого фильтра. Обжигает пальцы. Маттео грязно ругается на родном языке и роняет окурок прямо с балкона. Больно. Губы поджимает от какой-то щемящей обиды на самого себя и зарывается пятерней в уже высохшие растрепанные волосы. Глубокий вдох-протяжный выдох. Он бы и правда мог простоять вот так всю ночь, но от чего-то в номер ему хочется вернуться больше. От чего-то... Знает от чего, но ни за что не стал бы в этом признаваться. Тем более, себе. Кому приятно признавать свои ошибки? Особенно те, о которых просто не желаешь жалеть. Потому что ты - человек. И ты имеешь на них право.

В том случае, если ты не Маттео Моретти.

Свет фар въехавшей прямо на территорию корпуса машины на мгновение давит на привыкшие к темноте глаза. Тео уже собирался уходить в номер, но сей феномен заставил его задержаться. Почему феномен? Машинам было запрещено заезжать дальше административного корпуса и ее здесь наличие означало прибытие "особенного гостя" в "особенном случае". И в этот момент и Маттео не возникает ни единого сомнения в том, что он и есть этот "особенный случай". Знакомая фигура спешно вышедшая со стороны водительского сидения - всего лишь неопровержимое доказательство догадке. А дальше тошнотворное осознание того, что он совершил далеко ни одну ошибку за эти сутки. И человек с которым он разделил постель - не самая большая из них. Он так и не поднял трубку...

Маттео даже не включает ночник. Он знает где стоит его так и не разобранная сумка и буквально заскакивая в комнату, первое, что он делает, это зарывается в вещах. Не ищет что-то конкретное. Вытаскивает то, что попадается под руку. Джинсы, футболка. Даже не потрудившись включить ночник, на скорую руку одевается и подхватывает с дивана брошенный там ранее телефон. Хватило только одного нажатия на дисплей, чтобы даже сквозь заблокированный экран увидеть на нем десятки уведомлений. Это и было его ошибкой. Он должен был ответить хотябы на один звонок. Хотябы на одно сообщение. Естественно, не получив ни одного ответа от него самого за такой большой промежуток времени, было принято решение позвонить телохранителю. Телохранителю, которого нет. И вряд ли бы он смог снять трубку. Поэтому Амато здесь и скорее всего уже поднимается по лестнице внутри корпуса. Маттео наспех влезает в кеды и даже не завязывая на них шнурки, цепляет с тумбы ключ карту, но не ведет ей по замку сразу. Останавливается у двери, чтобы через плечо еще раз оглянуться. И пожалуй в первый раз в жизни он просто не знает, что ему делать. А времени подумать у него просто нет.

Когда Моретти, спотыкнувшись о не завязанные шнурки, выходит в коридор, первое, что он видит, когда поднимает голову, это смотрящее прямо на него дуло пистолета. А уже после этого переводит взгляд на того, кто его держит. Естественно, Серра, завидев его, сразу же опускает оружие и кажется даже прибавляет и без того быстрый шаг. - Я в порядке. - Получается как-то тихо и вымученно в ответ на слова ищейки. И тон его совсем не вяжется с тем, что он говорит. Поэтому Маттео подбирается и тянет дверь, окончательно ее закрывая. Послышался щелчок кодового замка. Ключ-карта у него и он не намерен ее отдавать, пряча в задний карман джинсов. Не факт, что мужчине на ресепшене не выдали другую, но он хотябы попытался. - Я в порядке. - Вот теперь более твердо. На лице у Амато нескрываемое волнение. Определенно, он уже был в курсе того, что телохранитель был подменен. Более того, скорее всего, в отличие от самого Тео, он быстро разобрался чем пахнет все это дело, от того незамедлительно выдвинулся на Кубу САМ, не доверив это дело третьим лицам. Амато Серра был опасен. Очень опасен. И если это признает даже Маттео, значит так оно и было. Спорить с ним тоже было бесполезно. Поэтому наследник молча коротко кивает, соглашаясь пройти в машину. Но сделав пару шагов по коридору и поняв, что мужчина не собирается идти следом за ним, резко тормозит. Ему требуется всего секунда, чтобы сдать назад и зацепиться за рукав пиджака своего спутника. Крепко, до побелевших костяшек сжимая жесткую ткань, он не дает Серра ступить больше ни шага, протискиваясь между ним и дверью в номер. - Нет. - Что, "нет"? Маттео не смог бы дать ответ на этот вопрос, если тот был задан вслух. Взгляд на ищейку поднимает хмурый, пытаясь собрать в себе хоть какую-то долю уверенности в собственных действиях. Нет, где-то глубоко внутри себя он более чем уверен, что сделает все, чтобы не дать мужчине двинуться дальше, но за чередой стремительно развивающихся событий, просто не смог подобрать к этой уверенности правильное выражение лица. Растрепанный, уставший, загнанный в угол своими собственными мыслями и полным бардаком творящимся вокруг него, он выглядел не иначе как жалко. И понятия не имел, как это изменить. - В этом нет необходимости. Идем в машину.

Нет, он знал, что Амато не будет в восторге от того, что происходит. Более того, он был уверен, что мужчина будет в полном недоумении и вряд ли прям сразу же согласится сделать так, как говорит ему его подопечный. Ведь если он был здесь, сам, лично, значит, дело было совсем плохо. Значит он уже все знал. Значит был в курсе подмены телохранителей, в курсе заказа на голову наследника Моретти и возможно даже больше всего этого. Больше, чем знал даже сам Маттео. Но если разобраться... Что по сути знал парень? Одно большое ничего. Он ничего не знал. Он ничего не знал ни то что о человеке, которого он оставил по ту сторону двери... Как оказалось, до этого дня он не знал даже кое-что о себе самом. И эта мысль загоняет его в тупик. Со спины - глухая, твердая поверхность гостиничного номера к которой он прижимается все сильнее и сильнее. Впереди - бездонная пропасть чужих глаз. Маттео не ожидал. Не ожидал, что короткий, резкий, выбивающий из груди дух вопрос прозвучит именно так. Тот самый вопрос, ответ на который он не знал и теперь, вдруг оказавшись под таким давлением, вряд ли бы смог придумать на него стоящий, достойный ответ, даже если бы тот по своей сути являлся ложью. Грубо, словно две увесистые пощечины от которых щеки Тео горят так, что невольно хочется прислонить к ним своих холодные, вспотевшие от волнения ладони. Он уже забыл, когда чувствовал себя настолько... даже не растерянным. Он полностью потерян. В этом дне, в этой стране, в этом чертовом отеле. В себе самом. И чем ближе к нему приближается Амато, тем сильнее закручивается тугой ком в груди. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Маттео старается дышать ровнее, но его учащенное сердцебиение, кажется, отдается эхом о пустые стены коридора, а значит он не может взять контроль. Собственно, нельзя сказать, что наставник справляется лучше, чем его ученик. Маттео чувствует его злость. Буквально ощущает острым мелким покалыванием на собственной коже. В этом шепоте жесткости больше, чем в любом гневном выкрике. Но парень не должен бояться, ведь так? Ведь Амато Серра не просто ищейка мафиозного клана. Амато Серра, как бы это иронично не было сейчас, один из самых близких ему людей. - Я знаю. - Поэтому пока еще Моретти не собирается ему врать. Но все мы понимаем, где именно здесь были ключевые слова. Если так вынудит ситуация, Тео сделает это даже не раздумывая. В ту же секунду. Потому что стремления не дать вскрыть кодовый замок на чертовой двери в нем куда гораздо больше, чем желания быть лучшим учеником года. - Я заметил подмену еще в тот момент, когда спустился с самолетного трапа. - Правда. Разрушительная сила. Она может вознести тебя на пьедестал и поставить во главе этого мира, а может уронить на такое дно, с какого у тебя, сколько бы сил ты не потратил, не будет возможности выбраться. Как такую правду расценит ищейка - загадка. Нет, он мог бы гордиться своим подопечным, в любой другой ситуации, но точно не в этой. Ибо если знал, то почему не забил тревогу? Почему оставил все на самотек и подверг опасности собственную жизнь. Ведь он прекрасно понимал, что если этот человек наемник, то известно за чем он пришел. Не знает. Черт возьми, он не знает! И это осознание, снова и снова накидывающее ему на шею удавку, шатает хлипкий стул на котором он стоит! - Если бы он хотел меня убить, он бы сделал это, Амато, а не стал дожидаться твоего прилета. - Ложь. Наверное, это первая ложь. Хотел ли на самом деле Томас убить его, Маттео не знал до сих пор и не хотел знать. Короткие слова, которые произнес наемник перед тем, как отложить направленное на наследника оружие - не есть подтверждение теории, которую выстроил для себя парень лишь потому, что так хотел этого сам. Он понятия не имел, проснулся ли бы утром, решив таки на мгновение прикрыть глаза. - Santo cielo amato, è così stupido! Quale caccia? Chi ha bisogno della mia testa? Tagliarlo è inutile come un ombrello che perde o un coltello smussato. Ci credi tu stesso? - Моретти и сам не замечает, как в какой-то момент переходит на родной язык. Но почему-то звучание собственного голоса теперь ни то чтобы придавало ему уверенности, но совершенно точно казалось ближе и от него становилось спокойней. Поэтому наследник только хмурится, когда ищейка наконец-то отводит взгляд зрячего глаза от двери и чуть склонив голову, обращает его к нему самому. Вот это уже привносит уверенности в сознание. На словах Серра настроен категорично, но есть то, что заставляет его отвлекаться. Что именно, Тео пока не понимает и эту точку он нащупывать не собирается. Потому что пока он будет ее искать, Амато может просто сделать одно короткое движение рукой. И даже если Моретти вцепится в нее мертвой хваткой, это не заставит его опустить пистолет. - La misericordia suprema è la misericordia verso i non misericordiosi. - Прекрасная фраза, но верил ли он в нее сам? Кажется, он не был милосерден крайний раз, когда по его же распоряжению какого-то бедолагу отправили в дальнее плавание по Гудзону. И, к слову, тот не жаждал крови. Просто выбрал неправильную дорогу в жизни и решил что Маттео Моретти прекрасная мишень для того, чтобы совершать звонки сомнительного характера с утечкой информации скрытого и не совсем характера. Зачем? Уже только Бог знает. Решение пристрелить ублюдка было принято настолько спонтанно и необдуманно, что никто даже не узнал, почему оно было таковым. В глазах наследника в тот момент было столько ненависти, что никто бы и не стал спрашивать. Но почему сейчас он не ставит свою жизнь выше, чем такой пустяк? Ведь в словах наставника есть смысл. Огромный смысл против которого переть - дороже себе. Возможно, он бы и не решился дальше. Но Амато Серра, упираясь ладонью в дверь, произносит именно те слова, которые заставляют Маттео Моретти резко замолчать.

И наступает тишина. Не та самая тишина, которой давит сумеречный пустой коридор. Тишина в потоке мыслей, в хаосе происходящего. Фраза, что заставляет Маттео в один момент подобраться, раздраженно сжать губы и бросить на ищейку такой полный обиды, злости и ненависти взгляд, будто самый близкий ему человек только что предал его. Не.В.Праве.Проявить.Слабость. И не станет. Больше не станет проявлять слабость в моменте, пока мужчина в своем проявлении силы старается надавить на него и заставить сделать так, как хочет он. Нет. Так не будет. Будет так, как скажет "на-барон Моретти". Ибо не просто так он носит этот статус и последнее, что он будет делать, это пасовать перед тем, кто решил в один момент поменять свою фамилию с Серра на Кьеза, выбирая для убеждения столь гнусный прием. - Non e ' una debolezza, Serra. Questo è un capriccio. - Тео специально делает особое ударение на чужой фамилии. Той самой, которую он избегает произносить, больше привыкший обращаться к близким по именам. - Eseguilo. - Это его последнее, завершающее слово в дискуссии. Дальше говорить что-то бессмысленно. У Амато не большое количество выборов. Он либо делает так, как говорит Моретти и они вместе спускаются к машине, либо пренебрегает его приказом и совершенно точно входит в немилость. Выбор, или его иллюзия, пусть разбирается сам. Но от него зависит их дальнейшее совместное существование, что может оборваться прямо здесь и сейчас вместе с жизнью человека, которого Маттео покрывает.

Маттео никогда не умел грамотно распоряжаться своими эмоциями. Но он старался. Правда старался мимикрировать эмоционально под любое стечение обстоятельств, под любую ситуацию, под любого человека в конце концов. И, в принципе, у него неплохо получалось обманывать окружающих своим показным безразличием, насмешкой, злостью, или же, напротив, радушием. Всех, кроме тех, кто знал его чуть лучше, чем было бы положено. Именно поэтому Маттео предпочитал держать от себя людей не ближе чем на три вытянутых руки. Как в буквальном, так и в моральном плане. Ложь - это тонкое искусство не терпящее осечек и излишнего проявления чувств. Более того, каким бы умелым мимиком ты ни был, сколько бы информации не умещалось в твоей голове, сколько бы подходов к окружающим ты не знал, ты все равно все время находился у самого края пропасти. Один неосторожный шаг и провал. Молись всем высшим силам, чтобы от этого не зависела твоя жизнь, ибо пока ты сам не уверуешь в свою ложь, никто и никогда не уверует в нее полностью вместе с тобой. Амато не верил Тео. И Тео это знает. Он не верил ни единому его слову о милосердии, ни единому его оправданию, ни единому мотиву под которыми он бойко стоял между ищейкой и дверью в номер. Не верил абсолютно ничему, но в какой-то момент отшатнулся от парня и дал тому свободно вздохнуть. Не понравилось. Маттео знает, что не понравилось, ибо как уже было сказано выше, не было человека на этом свете кто знал бы Маттео Моретти лучше, чем Амато Серра. Даже родная, несоизмеримо ни с чем любимая сестра не знала о нем столько, сколько знал этот человек. И теперь, услышав свою фамилию, вероятно, получил увесистую оплеуху. Всего в одно мгновение расстояние между ними превратилось в огромную бездонную яму. И никому не известно теперь, решится ли кто-то из них перекинуть через нее мост снова. Они оба перегнули палку в своем стремлении перетянуть одеяло на себя и теперь, словив на себе холодный взгляд чужих глаз, Моретти едва ли не жалеет о том, что сказал. Тем не менее, вовремя одергивает в себе глупое спонтанное желание с ходу извиниться. Ведь убирая оружие назад в кобуру, его наставник не торопится обменяться с ним примирительными жестами. А извиняться было за что. Тот прекрасно знал как именно относится сын дона к ограничению своей свободы, которой у него и так было едва ли столько, сколько у обычного человека. Знал, что именно эти слова надавят на него так, как не давит ничто другое, но, вероятно, не ожидал внезапной отдачи, потому что по сути, ее никогда не следовало. После этих слов, Моретти обычно сдавался и шел на попятную и возможно Серра руководствовался лишь давлением, а не желанием по-настоящему задеть. Тем не менее, ему это удалось. Им обоим следовало бы извиниться. Но, вероятно, не сейчас.

Сейчас впереди только длинный молчаливый коридор. Маттео достает из кармана пачку сигарет и по-хамски закуривает прямо в эко-отеле. Сейчас он точно мало похож на наследника крупного мафиозного клана: шнурки на его кедах развязаны, совсем легкая футболка с отчетливой примятой полосой, волосы всклочены и небрежно завиты вечной сыростью июньской дождливой Кубы. Но мимо ресепшена, ловя на себе недоуменный взгляд администратора, парень шагает с ровной осанкой принца Уэльского, при этом выглядя как шнурок из местного гетто. На гневную вычитку и штраф не налетает только по причине того, что он здесь не в первый раз. Его знают в лицо. Он щедро платит, оставляет не менее щедрые чаевые и ведет себя так в первый раз. У каждого в жизни бывают хуевые моменты и он не исключение. На слова о том, что его вещи будут отправлены завтра после полудня, только сдержанно кивает и продолжая сверлить взглядом спину Амато перед собой, выходит вслед за ним на улицу, чтобы поймать порыв сырого промозглого ветра. Духота ушла из-за непрекращающегося дождя и давно севшего солнца. Он чувствует как кожа покрывается неприятными мурашками и спешит выбросить окурок в урну, чтобы скорее опуститься на заднее сидение машины. Молча. ... Ничего необычного. Едва железная птица отрывается от земли, Маттео накрывает адским, спазматическим приступом тошноты. Поэтому первые пол часа полета он по стандарту проводит в помещении бортового туалета, мучительно отдавая ему все, что еще не успело перевариться в его организме и, вероятно, чуть больше. Еще минут десять он стоит над раковиной, кощунственно спуская в нее холодную воду после умывания и тупо таращится на свое осунувшееся за день лицо в зеркало. Если бы у него спросили как он себя чувствует, он бы всенепременно ответил что-то типа: "пусто", обозначая этим не только желудочную пустоту, но и общевнутреннюю. Его не покидало ощущение какой-то оторванности от мира, чтоли? Или от чего-то более приземленного? Всматриваясь в свои собственные уставшие, невыспавшиеся глаза, Тео пытается найти в них хоть малейший намек на ответ, но сколько бы он не стоял вот так, в голову так ничего и не пришло. Пожалуй, это первый раз, когда он радуется отсутствию на борту врача. Тот начал бы ломиться к нему еще минут двадцать назад, постоянно осведомляясь о его самочувствии. Моретти всегда было интересно в такие моменты: мог ли он чувствовать себя хорошо, если все его внутренности буквально выворачивает наизнанку? Но спрашивать не стал. Ответ был более очевидным.

И только спустя почти час Маттео с тяжелым выдохом опускается на диванчик у одного из иллюминаторов. За ним - непроглядная темнота. Возможно в этом виноват приглушенный свет салона из-за которого он видит в отражении только свое лицо, а, возможно, из-за того, что он не специально, но по инерции сел не спиной к углубившемуся в изучение каких-то бумаг спутнику. Тео скользит по нему взглядом из-под густой челки, отмечая усталость и в чужой фигуре. Темные тени залегли под его глазами, поза только на деле выглядела расслабленной, но парень знает, его наставник напряжен. Черт... Ситуация даже не глупая и не дурацкая. Она странная и Моретти даже не знает, как ее переварить. Он вообще мало что понимает последние сутки и его это непомерно раздражает. Когда он чего-то не понимает, единственный человек к которому он может пойти за помощью, это человек, который сидит поодаль напротив него. Сложно просить спрашивать не понимая о чем. Еще сложнее спрашивать не понимая о чем у человека с которым ты разругался. Это тоже слабость - не иметь воли для того, чтобы сделать первый шаг, даже если очень хочется. У Амато Серра, казалось, слабостей вообще нет. Потому что тот находит в себе силы, чтобы собрать документы и оставить их на столе прямо перед подопечным. Маттео поднимает на него взгляд. Но в нем нет прежнего холода, обиды и злости. Маттео Моретти вспыльчив, но в отношении близких людей отходчив. А еще, он умеет быть благодарен за оказанные ему услуги. Ищейка мог бы проигнорировать его в отеле и сделать то, что полагалось. Но он уступил. Поэтому теперь очередь Маттео уступать. Он слушает, внимательно. Ловит каждый жест своего собеседника, снова отмечая в нем легкую взволнованность происходящим. Оно и понятно. Ситуация, мягко говоря, неприятная. И, пожалуй, сам Моретти ошибался, когда говорил, что Томаса нанял какой-то недалекий. Нет, это не значит, что он перестал считать того человека менее отсталым. Он совершенно нихера не знал об отношениях в семье Моретти и определение "сделать больно" внезапно вызывает на лице какую-то ироничную полуулыбку. Но дослушивает он так же молча. - Я посмотрю. - Согласно кивает на испытующий взгляд и цепляет пальцами ближайшую папку, раскрывая ту на первой странице. То, как мужчина уходит назад в свое кресло, парень уже только услышит. Какое-то время он будет изучать папки. Листать страницы, вчитываться скорее по диагонали, чем внимательно, цепляясь лишь за отдельные факты. Но все это... Как будто не имело значения. Теперь не имело. Поэтому вскоре он откладывает папки и взяв пятиминутный перерыв, все же поднимается со своего места.

Салон самолета пуст. Врача, как оказалось, нет по определенной причине. Не исключено, если он уже мертв. А остальных просто не было времени собирать. Серра, вероятно, спешил. Теперь... Спешить некуда? Ни ему, ни самому Тео. Они одни и могут поговорить. Моретти поднимает сидушку сидения и достает оттуда кардиган. На плечи накидывает. Его немного морозило после полоскания желудка, но даже при всей своей усталости, этот момент он упускать не будет. - Слушай... - Ему и правда сложно подбирать слова, но очень хотелось бы чтобы они звучали как-то... Уверенней и тверже чтоли. - Извини меня. - Искренне. По-другому с этим человеком никак. - Но, черт, я же человек, Амато. живой, из плоти и крови. Дышащий. Пока еще. - Губы поджимает. "Пока еще" в этой ситуации звучит весьма символично. Цыкает, понимая, что снова сморозил что-то не то, но все равно продолжает. - В смысле, вы сами иногда так крепко затягиваете петлю у меня на шее и не даете дышать, что я скорее умру от асфиксии сотворенной вашими руками, чем меня убьет какой-нибудь киллер. - Тео падает в кресло напротив наставника и бросает на стол отданные ему ранее документы. - Я провел в обществе Томаса Блайта весь день и пол ночи и все еще жив. А после всего минут пятнадцати в обществе отца порой мне тут же хочется выброситься из окна. И кто из них, получается, большее зло? - В каком-то из его карманов были сигареты. Парень изворачивается, чтобы вытащить пачку из заднего кармана штанов. Обреченно вздыхает, вытаскивая оттуда помятую сигарету и закуривает, подтягивая к себе пустую пепельницу. - Купер. Вот кого нужно убирать. Сорняк выдирают с корнем, а не пытаются отгрызть от него побочные ветки. Этот парень не виноват, что его нанял недалекий дибил, который не способен понять, что от моей смерти нихера не изменится. Он сам это осознал, раз я все еще жив. - Поэтому ли? Не важно. Ему самому хотелось так думать. И даже если это ложь, то выглядит она весьма правдиво. Ведь он сам в нее верит. - Он просто делал свою работу. И не справился с ней. Не нам его за это наказывать. - Затягивается. Ментол неприятно жжет раздраженное горло. Хочется пить. Организм обезвожен. Слабость медленно напоминает о том, что время уже близится к утру и вот-вот начнет всходить солнце. Рассвет, который он мог бы больше не увидеть. Кажется, в такие моменты осознания начинаешь больше любить свою жизнь? Но какой смысл любить то, в чем ты никогда ни на что "не имеешь права". - Я задыхаюсь, Амато. Пожалуйста, не будь тем, кто накидывает мне на шею вторую петлю. Это не справедливо.

В какое-то мгновение Маттео беспомощно размыкает губы, пытаясь что-то сказать. Наверное, ему хочется сказать, что во всем происходящем, последнего кого бы стоило бы винить - это Амато. Да, может быть Тео и был безрассудным, может быть и совершал порою совсем непредсказуемые, глупые и авантюрные поступки, но дураком он не был. Далеко не был. Пусть и старался иногда выглядеть таковым. Ведь глупостью свои поступки оправдывать всегда удобней. Сейчас же он оправдываться не собирался. Возможно потому что понятия не имеет - за что. Он поступал так, как хотел поступать. Не размышляя над каждым своим шагом, как его учили, а действуя порывно и по наитию. - Ты не должен извиняться. - Теперь, когда голова посвежела после приличной тряски, состоявшейся у гостиничного номера, поток мыслей перестал находиться в хаотичном беспорядке. Его мысли, пожалуй, в первый раз за сутки выстроились в аккуратный равномерный поток и теперь можно было попытаться разобраться хоть в чем-то. Вопрос только в одном: хотел ли он разбираться? - В отличие от меня ты знаешь кто ты и поступаешь так, как было предписано правилами. Если бы ты не следовал правилам, тебя бы не называли одним из самых верных клану людей и не доверяли так, как доверяют сейчас. - Да. Если бы Серра не следовал правилам и уставам, разве его считали бы приближенным? Тех, от кого можно ожидать чего угодно, не посвящают в дела семейные и уж точно не подпускают к детям. К наследникам. Амато же не только подпустили к прямому наследнику Моретти, но и позволили заняться его тренировками и воспитанием. И сегодняшние проблемы не говорят о том, что Серра - плохой учитель. Они говорят о том, что Тео - херовый ученик. Если бы не был херовым, не подставлял бы мужчину и не просил делать то, о чем попросил не более чем пару минут назад. Если бы не был херовым, не заставил бы его идти против правил для того, чтобы тот отсрочил смертный приговор наемника. Почему отсрочил? Да потому что теперь, когда наследник остался в живых, тот нажил себе врагов не только в лицах Моретти, но и в лицах тех, кто его нанял и от этой мысли почему-то становилось неспокойно. Маттео переводит взгляд за стекло иллюминатора, лишь бы не смотреть наставнику в глаза. Снова прикладываясь к сигарете, наверное, он просто боится. Боится, что мужчина увидит в его взгляде что-то такое, что парень так и не смог рассмотреть в них сам, когда вглядывался в свое помятое отражение в зеркале бортовой уборной. Никто не должен там ничего видеть до тех пор, пока он не увидит это сам и не поймет как от этого избавиться. В его глазах не должно быть ничего, кроме холодного расчета наследника клана Моретти. Это его жизнь. Да, случаются у него приступы бунтарства, когда состояние нестояния достигает критической точки и наступает криз, который приходится запивать таблетками и успокаивать себя сменами обстановки. Поэтому он и ездит за рубеж один, чтобы на время забыть о родных, знакомых, деловых партнерах, документации и в общем о делах семьи. Чтобы почувствовать себя обычным человеком. Чувствовал ли он себя обычным в этот день? Нет. Смотря в глаза Томасу Блайту, он чувствовал себя свободным. И это было лучшее ощущение в его жизни. И он знает, что это ощущение будет сложно забыть. Но ему придется постараться. Ибо по-другому ему не выжить. Эти мысли просто сожрут его изнутри, если не будут задавлены прямо сейчас.

А еще Маттео знал, что без очевидных вопросов не обойдется. Жаль, что у него не было на них очевидных ответов. Он все еще продолжает смотреть в окно, когда Амато задает свой просто вопрос этого дня. И если бы Моретти понимал сам, вероятно, сейчас его нервы не были бы натянуты как тонкая струна. Сигарета медленно тлеет в пальцах. Губы сжаты в тонкую полоску. Он думает. На самом деле, что он почувствовал, когда спустился с самолетного трапа и увидел перед собой незнакомца? Склоняя голову к плечу, он задумчиво пытается вспомнить, что именно это было, но не находит никакой зацепки кроме той, в которой он подумал, что кто-то позаботился о приятной компании на его выходные. Ведь парень выглядел куда гораздо привлекательней чем его обычный телохранитель. - Я подумал, что он явно будет по-приятней Рамона. - Возможно, если он будет говорить, слышать свой голос, понимать, что может доверить это кому-то кроме себя, ему будет легче выстроить логическую цепочку? - "Синьор Моретти, добро пожаловать на Кубу." - Эти слова он проговаривает тихо. Скорее для себя, стараясь подражать тону и манере с которыми они были сказаны. Попробовать их на слух, обратиться к тому моменту. - Когда мы сели в машину, даже несмотря на то, что водитель был мне знаком, но не высказывал никаких подозрений насчет незнакомца, я уже знал, что он не наш человек. И я собирался позвонить отцу. - Дотягивая сигарету, Маттео тушит ее в пепельнице и кусает нижнюю губу. Сухая. - Но не сделал это. - Он хорошо помнит как намеренно заглянул под полы чужого пиджака, убеждаясь в том, что человек рядом с ним вооружен. Хорошо помнил как его взгляд зацепился за наличие у него галстука и отсутствие запонок. Казалось бы - ерунда. Мелочь. Но именно эта мелочь могла бы спасти ему жизнь, если бы он... Если бы он что? Если бы он собирался спасать свою жизнь? Да. Он думал о том, что этот человек может дать ему свободу. И возможно под этой самой "свободой" он негласно даже для себя подразумевал сметь. Но такой ответ вряд ли понравится Серре, да? Сможет ли он умолчать и об этом? Вернуться сейчас в реабилитационный центр - это последнее чего бы ему хотелось. - У него было не мало возможностей убить меня и уйти. Но он не сделал этого. Я засомневался. - Ложь. Единственное в чем он сомневался это конкретно в целях незнакомца. Мечась между двумя вариантами, он так и не смог подобрать верный. До определенного момента. - Впрочем, мои сомнения отпали, когда он наставил на меня пистолет. - Моретти кривит губы в наигранно виноватой улыбке. И взгляд его меняется, когда он об этом говорит. В нем нет вины. Нет сожаления. Это почти конец истории, говоря о котором он поднимается с насиженного места и идет к мини холодильнику. За его дверцей есть все от высокоградусной выпивки и до обычной воды. Склонившись, Маттео молча оглядывает ассортимент, выбирая между самым высоким градусом и водой. И выбор его падает на второй вариант. Обычная, негазированная. Это то, что нужно его наизнанку вывернутому желудку. Тем не менее он берет с собой и небольшую бутылочку коллекционного виски. В ней ровно на стакан. Не знает, понадобится ли Амато тара, или он предпочтет приложиться сразу к горлышку, когда получит ответ на свой второй вопрос и услышит сочный финал. Потому что ответ на него без уточнений будет вброшен в никуда и наставник вряд ли его поймет. Услышав правду, собственно, тоже не факт. Но принять и возможно даже простить, поможет алкоголь. Возможно.

- Ты спрашиваешь у меня: что я хочу чтоб ты сделал? - Моретти возвращается к своему месту и будто нарочно-медленно выставляет принесенное на столик между креслами. На самом деле он думает, как бы правильно сформировать ответ так, чтобы все не кончилось битьем хрустальной посуды. Да, той самой, в которую он сейчас, скрутив с бутылочки крышку, выливает все ее содержимое. - Первое: если ты беспокоишься, убери заказчиков. - Ни совет, ни приказ. Констатация факта. Если Серра хотел показать силу клана, то отыгрываться нужно было не на пешке, а на короле, который решил что способен прыгнуть выше их голов. Как там сказал сам наставник? "Клан должен показать, что случается с теми, кто смеет подойти так близко, кто грезит о твоей смерти". Вот пусть другие кланы знают, как поступают Моретти с теми, кто решает посягнуть на самое дорогое для них. На семью. Зачем "давать урок" одному и оставлять безнаказанным, если можно преподать урок всем и наказать виновного? - Второе: когда мы спустимся с трапа в Нью-Йорке, для тебя и для всех Томас Блайт будет мертв. - Маттео опускается в свое кресло, пододвигает папку с личным делом наемника и полный стакан к наставнику. Только после этого, взяв короткую паузу, наконец-то сам прикладывается к бутылке с водой. Кажется, обычная вода еще никогда не была настолько вкусной. - Поверь мне, - Моретти медленно закручивает крышку и отставляет бутылку. - Объяснить дону то, что ты подоспел вовремя и наемник мертв, будет куда гораздо проще, чем объяснить по какой причине спустя почти сутки в его обществе все еще не мертв я. - Да и вообще, говорить правду о том, что наемник жив - не лучший вариант в их ситуации. В таком случае, попадает им обоим. Маттео за глупость. Амато за слабость. Молчание - не всегда преступно, как и ложь. Во благо и во имя защиты оно ведь не осуждаемо, да? - Я трахнул его.