Маркус,

Это страшно. Чувствовать собственное бессилие перед лицом неминуемой гибели самого дорогого, что у тебя имелось. Смотреть бесконечно долго и осознавать, что ты не можешь сделать абсолютно ничего. НИЧЕГО! Что, какими бы ни были когда-то твои силы, сейчас они бесследно угасли и не оставили за собой ни надежды, что можно сделать хоть что-либо. Руки, нет, всё тело, охваченное непреодолимым страхом, неподконтрольно дрожит, а сознание раз за разом упирается в одно: ты ничтожен. Тебе придется умереть с этим. Тебе придется невыносимо долгими минутами наблюдать, как на глазах ты теряешь абсолютно всё, что у тебя когда-либо было.

Образ человека, чья жизнь угасала перед ним, а кожа заметно бледнела и теряла своё тепло, дрожал и колебался. Нежные черты лица и холодные медно-рыжие волосы сменялись совершенно другими - теми, что были знакомы лишь единожды. Мсье Эмон, тот самый таинственный Странник, встреченный на балу в Париже, умирал вместе с ним.

мне нужна твоя помощь.

Именно эти слова Рейнард произнес на тяжелом выдохе, обреченно опершись локтем о стол и нервно потирая рукой висок. Именно эти слова сопровождал напряженный, совершенно потерянный взгляд, ненадолго задержавшийся на чужих глазах. В те короткие секунды именно блеск влажных глаз говорил куда больше, чем усталые, произнесённые тихо, будто тяжёлое откровение, слова, камнем рухнувшие с его уст. В них отчетливо читались капли приближающегося отчаяния, томящейся внутри боли и где-то среди омраченного взгляда - совсем небольшие искры надежды, что рядом с Марком всё пройдёт. Что он даст ответы на то множество вопросов, густыми терньями оплетавших когда-то светлое сознание Рейнарда. Что весь тот рой сомнений, страхов и предрассудков, что беснуется внутри и изводит демона, затихнет перед его взглядом.

Наверное, это была самая красивая ложь, которую демоническая лиса когда-либо преподносила себе и ближнему своему. Так бесстыдно и откровенно показывать собственное отчаяние и нужду в другом человеке, своим взглядом вселять иллюзорную веру в то, что внутри него томится слабая надежда на затишье в своем сознании. С его обманчивым взглядом контрастировал невероятно раздраженный эмоциональный фон: он потрескивал разгорающимся пламенем и вот-вот был готов зашипеть, словно раскаленное масло в ответ на попавшие в него брызги воды. Он был нестабильным, нервным, будто пистолет со взведенным курком, так же, как и неделю назад, только выбравшись из чертог чужого разума и стараясь отойти от чужих чувств. Но сейчас демоническая лиса не старается скрыться от эмпатичного мага как можно дальше. Сейчас она не закрывается от него, не беснуется по всей комнате, не находя себе места и не зная, как успокоиться. Нет. Рейнард открыт: показывает собственную ложь в многозначном взгляде и полную тревоги демоническую сущность, а вместе с тем с дотошной внимательностью следит за состоянием Маркуса, что впустил его в свою квартиру. Рейнард хотел видеть абсолютно всё, что он чувствует. Хотел не упустить ни малейшей детали, когда маг начнет отвечать на его слова.

Неслучайная встреча. Рейнард, пришедший ранним утром, когда первые лучи солнца уже разогнали накрывший город мрак - очевидно, он был ведом не приглашением остаться на ночь. Напряженно всматриваясь в силуэт давно знакомого мага, в его уже давно известные, изученные скользящим трепетным взглядом черты лица, внутри Рейнарда не пробуждались те сокровенные чувства, от чего-то перекликающиеся с осенью 45-го. Лис смотрел на него по-другому, и в ответ в нём откликалось совершенно иное: острая боль и осознание, что маг кажется ему чужим.

Ему не стоило приходить.

Потому что сейчас, сидя сбоку от стола небольшой, пахнущей травами и полной самыми разными предметами комнатке, Рейнард не знал, готов ли он получить ответы. Не знал, сможет ли выдержать очередную ложь, так искусно и совершенно незаметно преподнесённую демону на блюдце, или же горькую правду, что тяжелым камнем рухнет где-то внутри и осядет на самое дно.

— Мне являются видения, — спустя некоторое время молчания, Рейнард всё же находит, с чего начать. Беглым, тревожным взглядом он скользит по заставленным склянками полкам над столом напротив. Лис морщится, понимая, что подобрал не совсем подходящее слово и раздраженно ведёт рукой в воздухе, словно сгоняя предыдущие слова. — Вы бы их скорее назвали кошмарами.

Демон снова берет паузу, выдыхая как-то напряженно, когда взгляд тупо впился в руку Маркуса. Он не смотрит на его лицо. Слишком много мыслей в голове, которых нужно переплести в складную, аккуратно выстроенную речь. И если Рейнард сейчас увидит в маге хоть что-то, то оно всяко собьет его попытки осторожно подойти к проблеме, нависшей над ним Дамокловым мечом.

Осторожно, потому что Рейнард не хотел дать Маркусу время, чтобы вновь закрыться от него и перестроить свои эмоции. Навязать себе новую правду. Ведь именно это он и сделал перед Рейнардом, когда они впервые встретились в Аркане? Лишь сейчас, спустя несколько лет, когда Рейнард прогонял по кругу все потерявшие краски воспоминания, связанные с магом, раз за разом, он обратил внимание на один интересный момент: он перестал ощущать его. Тогда, спустя столькие годы вновь стоя непозволительно близко к эмпату, его эмоциональный фон пропал, чтобы после загореться огнем ненависти. И лис, одурманенный пагубным влиянием Маркуса, не обратил на это должного внимания. Потому что слишком доверял ему? Потому что, несмотря на всю свою лисью осторожность и предусмотрительность, не ожидал от человека, подарившего ему ту осень, подобного? Но сейчас опьяняющее наваждение, кажется, спало. Сейчас демон наконец-то прозрел.

— Я вижу в них своё прошлое, — Рейнард протирает ладонью свою щеку, к которой ещё тогда, под аркой, прикоснулся губами Маркус, и скованно сплетает пальцы своих рук, обреченно поникнув головой. — Вижу знакомые лица. И в то же время ощущаю те эмоции, что никогда не принадлежали мне. Оказываюсь в тех местах, где никогда не был.

Сам того не осознавая, он готов был идти на самые безумные вещи, чтобы вернуть всё то, что когда-то так беспощадно потерял. Потерял так несправедливо, что отныне весь мир, потерявший былые краски и в одно мгновение невыносимой боли погрузившийся в непроглядную тьму, казался сущим адом. Он готов был пойти на самые безумные вещи. Нет. На всё! Он готов был спуститься в Преисподнюю лично, чтобы каждая погрязшая в той скверне ужаснулась от того отчаяния, что разлагало его душу. От всех тех безбожных мыслей и летящих в Него проклятий за те муки, что пали на его плечи.

Он был готов на всё. Искать любые способы вернуть возлюбленную себе. Вернуть Странника, дотянувшись до его души в другие, черт возьми, измерения. Потому что то, что осталось после его смерти, просто нельзя было назвать жизнью.

— Всё началось неделю назад, — Рейнард делает особый акцент на времени и напряженно поджимает губы, слегка приподнимая взгляд.

Если их встречи не были лишь пустой тратой времени для мага, он должен был понять, что Рейнард говорил о их встрече. Той самой, когда демон согласился стать для него якорем в чужих мирах, когда оказался внутри его сокровенных чертог разума. Когда, охваченный чужой паникой и всепоглощающим страхом, открыл спасительную дверь обратно. Рейнард никогда не видел подобной магии и не испытывал её на себе. А потому он мог лишь задавать самому себе миллионы вопросов и только гадать, в какой момент всё пошло не так. Что именно пошло не так и теперь, некогда связанный с Маркусом магией, Рейнард заполучил от француза не самую приятную частичку его сознания. Самые мерзкие и уродливые воспоминания, обнажившие всю ту ложь, которой маг прикрывался перед демонической лисой.

— Я не знаю, что мне делать, Маркус, — лис всё-таки переводит взгляд на лицо Маркуса. Смотрит совершенно не так, как раньше: подобно острому лезвию клинка, он болезненно режет им. Таким взглядом хотелось разорвать всю поверхностную лживую оболочку и заглянуть вовнутрь. — Знаешь, каково спустя долги годы осознать, что всё это время тебе лгали? Что человек, которому ты мог доверить самое дорогое, лгал тебе?

Лис тревожно поднимается со своего места и нервно осматривается. Хотелось уйти прямо сейчас, пока это не зашло слишком далеко. Но ведь он сам пришел сюда. Ему нужны были ответы от Маркуса, чтобы не определиться, не понять, но поставить все точки над "i". Ведь он уже решил всё для себя, сложил в целостную картину. Осталось узнать лишь правду?

— Ты не убивал его, ведь так? И та ненависть, о которой ты так красочно говорил мне, фальшива так же, как и все чужие маски на том самом балу, — демон демонстративно брезгливо фыркает. Омерзительно, — Ты говорил, что твой Бог слеп. Так ли это, если он не дал тебе достать на той стороне душу, что "отняла у тебя всё"? Черт... ты был безбожно слеп ещё до проклятия. И получил ты его в наказание, что потревожил загробный мир.

Лиса, как и любое иное хищное животное, чувствовала себя в разы уверенней на своей территории. Место, облюбованное тобой, изученное досконально и построенное так, как хочется тебе, внушало чувство большей безопасности и спокойствия, а любое покушение на её границы было равносильно личному оскорблению. Каждый зверь, в том числе и человек, готов был воинственно защищать собственную родную территорию как одно из самых ценных, что у него есть. Сейчас же Рейнард не был в собственном кабинете и едва ли мог почувствовать хоть какую-то опору в комнате, что была насквозь пропитана, казалось бы, знакомой, но совершенно чужой энергетикой. На чужой территории лиса не так вспыльчива. На чужой территории хищник ведёт себя тише. И, тем не менее, это нисколько не означает, что зверь станет покладистей и будет идти на уступки. Распространившаяся повсеместно, окружившая всего демона аура Эмона лишь нервировала и раздражала лиса. Нужно быть предусмотрительней. Нужно вести себя осторожней. Нужно востро всеми органами чувств напряженно следить за незнакомой обстановкой, готовясь принять удар в самый неожиданный момент. Необходимость постоянного контроля изводила демона и трепала его нервы, заставляла тревожным взглядом бегать по помещению, словно угрозу для него предоставляла вся комната, а не стоящий перед ним Маркус. Словно, если лиса не будет сохранять напряженную бдительность, опасность настигнет со спины.

Рейнард делает лишь один шаг в сторону двери, однако мысли опережают его и заставляют остановиться. Заставляют сказать то, что тревожило его последние 7 дней, ибо иначе его визит был бы бессмысленным. Хотел ли он получить ответы? Хотел ли он знать? Или того, как Рейнард поставил Маркуса перед неприятным для них обоим фактом, было достаточно? Возможно, малая часть сознания надеялась, что ему станет лучше, если демон просто выговорится. Испустит ту накопившуюся за терзающими душу галлюцинациями желчь и, отрезвев, наконец-то почувствует облегчение. Хотя бы его, потому что муки последних дней сковывали демоническую сущность, душили и не давали вздохнуть полной грудью. Держали в вечном напряжении и заставляли безвылазно купаться в собственных сомнениях, не позволяя сделать глоток свежего воздуха. Не позволяя почувствовать всё то, что ещё недавно Рейнард считал самым прекрасным чувством на земле. Пелена тревоги, душевных терзаний, омерзения и горькой обиды затмила взор демона на все те воспоминания и не позволяла прочувствовать их так же, как раньше. Заставляла раз за разом смотреть их в совершенно другом фильтре: в сине-серых тонах, что ассоциировались с самыми дождливыми и мрачными осенними днями, с затянутым грозовыми тучами небом и совершенно безвкусным городом, лишенным ярких красок.

И Рейнард невольно дергается, когда, предупреждая его порыв и однозначно обозначая, что желанию покинуть комнату не суждено исполниться, дверь с грохотом захлопывается под резким жестом Маркуса. Демоническая лиса замирает на месте, тревожным, острым, ловящим малейшие движения взглядом скользя по магу. Маг. Одно из немногих существ, что способно попробовать потягаться с демоном при наличии должных знаний. Неужели теперь Рейнард вынужден видеть в нем... врага? Хищная сущность требовала этого. Требовала опасаться и ждать подлейшего подвоха, бесновалась где-то внутри, чувствуя себя запертой в ловушке, оказавшейся в захлопнувшемся капкане. Рейнард демонстративно фыркает, выказывая своё пренебрежение к тому, что ему так грубо отрезали путь наружу. Приосанивается, горделиво поправляет пиджак и бесчувственно, высокомерно взирает на приближающегося Маркуса, что осмелился оспорить его слова. Ещё вот-вот, и лиса предупреждающе зашипит в ответ на выпад Эмона.

Черт. Этот мальчишка даже не понимает, что он натворил против него. Не понимает, каково ощущать режущую боль от разорванных в клочья надежд, что наверняка были лишь очередной ложью вместе со всеми словами Маркуса о своём прошлом. Не понимает, как невыносимо мучительно страдает сердце, осознающее, что все их встречи были лишь иллюзией. Все те некогда расцветшие внутри чувства, коими упивался демон, кажутся жалкой бессмыслицей, потраченной на обман. Рейнард открылся. Спустя долгие годы позволил непозволительному, запретному для него чувству раскрыться прекрасными бутонами - и зачем? Чтобы взамен получать лишь ложь? Чтобы всецело доверять тому, кто не способен ни на малую долю того доверия в ответ? Чтобы всё произошедшее превратилось в искусно поставленную пьесу мага, где под игрой актеров скрывается обнаженное бесчувствие? Ведь именно этого и хотел Маркус, верно? Всего лишь поиграть, как это было в их прогулках по Парижу, в случайных встречах в Аркане и... как это не произойдет сейчас. Ведь Эмон даже не старается скрыть факта наглой лжи. Нет, он, словно ущемленный беспочвенными оскорблениями, ещё старается дать отпор. От этого сводит зубы, мышцы лица напрягаются, а все его черты становятся острее. От этого весь эмоциональный фон начинает трещать.

— Ох, так это я вытащил кусок правды из твоего "незащищенного сознания"? — демон бросает выразительный, точно режущий взгляд на мага и шагает к нему ближе, предупреждающе нависая над ним. — Так удобно вечно притворяться жертвой, ведь так? Может строить её с кем угодно, но не со мной, Маркус. Это твои ошибки следуют за мной по пятам.

Прекрасно. Рейнард не знал, какой ответ хотел бы получить на свои слова. Фальшивые извинения? Они бы резали слух, словно пилящий натянутые струны смычок. Попытки ударить в ответ? Сопротивляющееся в лисьих зубах животное лишь провоцирует загнать острые клыки ещё глубже, сделать в разы больнее.

— Ты думаешь, что правда на твоей стороне? — лис приподнимает бровь и издает ядовитую насмешку, отрицательно покачивая головой. — Думаешь, что имеешь право кормить ложью и выходить сухим из воды?

Ему действительно стоило лишь поставить Эмона перед фактом и уйти, ибо никакой ответ не удовлетворил бы демона. Стоило бросить всё и смириться с тем, что маг считал позволительным лгать ему. Просто исчезнуть из жизни, оставив лишь одну весточку. Наконец, стоило признать, что затея прийти к магу в его обитель и требовать ответов была так же бессмысленна, как и все их встречи. Всё, черт возьми, связанное с ним, было лишено смысла. И каким бы раздраженным ни был его фон, как бы демоническая сущность ни требовала впиться острыми клыками в так уверенно стоящего перед ним мага, частичка воспаленного сознания настойчиво твердила, что демон лишь зря тратил время.

Тяжелый вздох.

— Твой Бог уже осудил тебя за то, что ты сделал. Меня не волнует, сколько глупостей мальчишка сотворил в прошлом.

Лис поправляет одежду и выпрямляется, разочарованным взглядом проскользив по Маркусу сверху-вниз.

— Ты не смог перерасти его, Эмон, — демон чахнет на глазах и делает несколько шагов к двери. Задерживает на ней руку, обдумывая произошедшее, и дергает её, убеждаясь, что та до сих пор заперта. — Я чувствую, будто бьюсь в точно такую же захлопнутую дверь. Выпусти меня.

И в той наглухо запертой двери всё так же не было нужного ответа, как и не было в Маркусе.

Не выпускает.

Демон, запрокидывая голову, размеренно набирает в себя раскаленный воздух, пропитанный чужими эмоциями. Ему нужно несколько секунд, чтобы собраться. Несколько секунд, прежде чем подожженная Маркусом спичка так неаккуратно не выпадет из его рук и не рухнет на залитый топливом пол.

Хорошо. Пусть всё горит.

Рейнард резко оборачивается и стремительно, сохраняя в движениях прежнюю лисью аккуратность, движется в сторону Марка. Так хищно вцепился в него колким взглядом и так и хочет, чтобы маг остался скованным на месте. Чтобы он не посмел издать хотя бы краткий писк в знак сопротивления его словам. Хочется сделать что-то такое, что наконец-то раскроет его глаза на произошедшее и даст понять, что демону, черт возьми, до дрожи больно и невыносимо от его наглой лжи. Что где-то внутри, скрытый под непомерным раздражением и бесчувствием к нему, томится разросшийся ком невероятно горькой обиды на то, что его поистине светлые чувства погрязли в смердящих грехах человека.

— Да, Маркус, ты глуп. Ты невероятно глуп, раз уж не видишь всей картины, — демон был на взводе. Наступая на эмпата, он бегло осматривает комнату, ища потенциальную угрозу и возможности. — Ты и только ты виноват в своём прошлом, и никакой Бог не дал бы тебе того, чего ты хотел. Ты погряз в собственных ошибках с головой, Маркус. Погряз в собственной лжи себе и окружающим и теперь не можешь выбраться. Ты сам годами истощал себя и заставлял следовать твоей лжи Странника, а теперь что? Винишь всех вокруг за то, что сотворил ты сам?

Невыносимо. Так омерзительно, что на него трудно смотреть. Что внутри всё начинает кипеть и полыхать, а голос демонической сущности становится громче и громче.

Маркус сам напросился. Сам не выпустил его. Сам устроил всё это. Пусть пожинает свои плоды.

Словно среагировавший на какой-то раздражитель, что стал лишь поводом к действию, демон потоком иллюзорных сил освобождает себе пространство и заставляет мага в мгновение прижаться к стене там же, где стоял раньше. Цепко впиваясь в него взглядом, лис с напором давит, не позволяя магу ни шелохнуться.

— Чем ты вообще думал, Маркус? — лис болезненно сводит брови и нервно подходит к магу, закрывая за собой пространство. — На что ты вообще надеялся, постоянно лгав мне про своё прошлое? Что без той правды всё будет выглядеть красиво? Так, как ты хочешь?

Демон делает шаг ближе и склоняется к Маркусу. Внимательно всматривается в его глаза, пытаясь уловить в них хоть что-то.

— Черт... Я даже не знаю, что вообще из всего произошедшего было правдой. Была ли она вообще? Нет. Лучше не говори, — потому что демон не знает, чему вообще может верить. Он недовольно фыркает и вслушивается в ощущения Марка. Беря паузу и иллюзиями не позволяя магу сказать ни слова, плавным взглядом скользит по нему, всматриваясь во всё то, что когда-то вызывало восхищение. Внезапно от чего-то усмехается. — Оу, так ты обижен, Маркус? Мальчишке не удалось обмануть, и всё пошло не по его плану?

Черт. Как же это смешно выглядит. Во всей этой истории дураком был демон, что посмел столь наивно надеяться на хоть что-то прекрасное с этим глупым лжецом. Хах. Лис чуть ослабляет иллюзорную хватку, позволяя Маркусу говорить. Пускай даст демону повод насмехаться над ним ещё больше.

Пускай внутри него ярким пламенем загораются эмоции - Рейнарду всё равно, что его слова остро режут испорченную душу дорогого ему человека. Нет. Он хочет, чтобы Эмон тонул в них. Хочет видеть самые болезненные, мечущиеся внутри чувства в мельчайших проблесках слепых глаз и не упустить ни единого. Совершенно незаметно, слишком естественно при всем том урагане раздражения, непонимания, горечи разочарования и бесконечной боли рука демона ложится на аккуратную шею Маркуса и заставляет его приподнять голову. Он хочет, чтобы Маркус слепым взглядом смотрел ему прямо в глаза. Чтобы он почувствовал хоть каплю того, что чувствовал Рейнард. Чтобы он, черт возьми, понял, каково ему! Насколько мучительно вариться в бесконечных, терзающих разум мыслях, что был так бесстыдно, так наивно влюблен в патологического лжеца. Что тебя обманул человек, пробудивший в тебе давно забытые, но совершенно прекрасные чувства. Что, соврав единожды, он соврет ещё. Что он мог нескончаемо врать и до того. И лис совершенно не понимает, где должен проводить границу между ложью и правдой - да и была ли она вообще? Рейнард до безумия жаждет, чтобы на чужом лице отразилась хоть капля той боли, что успел познать он сам за последнюю неделю. Чтобы она чувствовалась в колебаниях эмоционального фона и лишь сильней заводила хищную сущность. Чтобы та доносилась до слуха хриплыми звуками и неразборчивыми, но полными отчаяния словами - и Рейнард, подняв пальцы под самую челюсть, с нажимом сдавливает шею.

И именно в этот момент он показался Рейнарду поистине прекрасным: слишком естественным, чистым и правдивым. Именно в эти доли секунды демон верил его эмоциям без тени сомнений.

И кипящие внутри - нет, они разливались повсюду и затапливали его скромную комнату - эмоции Маркуса сводят демонического лиса с ума. Упиваясь ими и томясь жаждой не упустить ничего, он, трепетно вдыхая склоняется ближе, обжигая нежную кожу щёк своим разгоряченным дыханием и сдвигается к ушку, превращая беспокойное дыхание в почти змеиное шипение.

— Давай. Обмани меня, Маркус.

Как, однако, единичные выловленные из всего того роя мысли удивительно удобно складывались в голове в единую вереницу событий, образовывали взаимосвязи друг с другом и выстраивались в целую систему, подобно фрагментам замысловатого паззла. Эта некрасивая история, разделенная ими двумя, сотворённая Эмоном, что утянул демона в беспросветные пучины за собой, могла слагаться в прекрасную трагедию. О них можно было написать целую книгу, что тронет снобистские сердца недалеких читателей и оттого наверняка будет претендовать на opus magnum неизвестного автора. В ней не было бы Добра и Зла, не было бы победивших и проигравших. Это была бы история о двух совершенно несчастных существах, потерянных для этого мира и, несмотря на все старания, все мечты о тепле и надежды на лучшее, обреченных остаться такими же. Ибо одним из них была уже давно умершая душа, продолжающая скитаться по земле лишь потому, что не могла умереть. Ибо то был запутавшийся в этом мире мальчишка, что с рождения обладал невероятным даром, возвышавшим его над всеми и утягивавшим на самое дно. Его мир был совершенно далек от реальности, и таковой была его жизнь. Уже давно стерлись все границы между магией и настоящим, между правдой и ложью, между игрой и серьезным. Ещё несколько десятилетий назад Эмон не видел истинных, лежащих на поверхности вещей и отказывался принимать их. Возомнил себя достойным вершить чью-то судьбу и манипулировать, создавать свой маленький идеальный мир на основе откровенной подделки. Изменилось ли что-то сейчас? Едва ли. Всё тот же далекий от реальности мальчик, погрязший в собственной лжи и не собирающий выбраться из неё. Такой же слепой, каким и был раньше. Мыслящий так же, как раньше, и смотрящий на свою историю глазами обиженного ребенка. Винящий в случившемся окружающих, весь мир, Бога, но не притрагивающийся к собственным изъянам. И демон, что когда-то увидел в нём, кажется, так и не развившийся потенциал. Что был опьянен теми кратковременно блеснувшими, будто солнечные зайчики, эмоциями в смертном человеке и поверил в них - нет, бездумно влюбился и обрел надежду, что он тоже может чувствовать, как и любой другой. Потушивший в себе это хлипкое, но невероятно яркое пламя свечи мрачными, отягощающими мыслями о том, что его демоническая природа делала всё, чтобы оно не загоралось. Что судьба решила провести демона через его собственный Ад, в котором было самое ужасное наказание - раз за разом видеть, как всё самое ценное и близкое сердцу рушится под твоим проклятым прикосновением.

И, угрожающе наступая, демон лишь жаждет очередных подтверждений всей той картины, что он создал в своей голове. И он не слышит. Ни единое слово Маркуса не сорвалось с его губ под давлением Рейнарда. Никаких речей, что были бы так ненадежно и упорно выставлены в свою защиту. Ничего, что, черт возьми, лишь подкрепило бы устаканившееся мнение о маге. Что заставило бы окончательно убедиться в собственной правоте и, резав ножом по собственному сердцу, разорвало бы всю историю на куски, нарисовало бы ярко-красный крест и сожгло все мысли о будущем. Демон не видит того отпора в его слепом взгляде и жестах тонких рук. Не может уловить ни обрывка фраз из чужой головы. За кипящим фоном собственных эмоций не ощущает ничего напоминающего сопротивление. Вообще ничего! Ведомый своими чувствами, он слышит лишь себя и совершенно не понимает, почему на фоне полыхающей демонической сущности Маркус кажется беззвучным и пустым. Нет, не пустым. Лис улавливает что-то совсем тонкое и едва различимое, что-то, что нисколько не совпадает с его собственными эмоциями и вызывает лишь недоумение в ответ. И Рейнард не может это разобрать, словно слышишь совершенно непонятную речь на неизвестном языке. Бегает по Маркусу безумным, резким взглядом, пытаясь уловить хоть что-то, и не понимает, почему внезапно проступившие в чужих глазах слезы, противореча всему, кажутся абсолютно бесчувственными и неживыми. Не понимает, почему в одно мгновение Эмон, так грубо прижатый к стене иллюзорными силами, тухнет перед ним и замолкает, не излучая абсолютно ничего, что бы могла уловить демоническая сущность. Словно растворился в собственных руках, проскользил меж пальцев песком и бесследно разнесся по ветру, не оставляя за собой ничего. Лишь совершенно пустая физическая оболочка мальчишки - некогда полный прекрасного сосуд, сейчас же не имеющий внутри  н и ч е г о. Ничего ничего ничего ничегоничегоничего...

Нет-нет-нет, это не то, что он хочет. Это совсем не то! Демону нужно увидеть в Маркусе что-то настолько же яркое и полыхающее обжигающими языками пламени, как и внутри него самого. Что-то такое же раскаленное до предела, раздраженное, что ответит ядовитым шипением на аккуратное прикосновение, нечто тонущее в омерзении и глубоком разочаровании. Нечто беспросветное, не подающее никаких надежд и полное отчаяния. Чтобы Маркус послушно глотал весь тот ураган и чувствовал изнутри, как та скопившаяся желчь разъедает всё вокруг. Чтобы он задыхался не от давящей, вынуждающей тщетно глотать воздух руки на омерзительно аккуратной шее, беззвучно приоткрывать тонкие губы и дрожать всем телом, но от его собственных эмоций. Чтобы боль предательства и бесконечной лжи сковывала всё тело и разум, чтобы она колкими иглами впивалась под кожу и ногти, чтобы заставляла сердце обливаться кровью и стучать в бешенном ритме. Чтобы всё то разгорающееся пламя невероятной обиды сжигало всё дотла, оставалось болезненными ожогами на тонкой мраморной коже. Чтобы тот яд распространился по всем венам и парализовал, заставляя застынуть в том мгновении тревоги, страха, крушения духа и непомерного ужаса. И спустя бесконечно долгие секунды ожидания он... чувствует в Маркусе всё то, что испытывает сам. Чувствует то болезненно прекрасное, раздирающее в клочья душу, чего разносящимся по всему затуманенному сознанию эхом требовала демоническая сущность. Господи, он... чувствует его! Чувствует до дрожи в собственном теле и обжигающих прикосновений к чужой шее. До окатывающей волной чего-то разрушительного, опьяняющего и возбуждающего. До отчетливого осознания одной непреложной истины, что раньше так глупо подвергалась сомнению и старалась быть спрятана как можно дальше: он любит его. Любит, быть может, не за, но вопреки всему, что произошло. Вопреки тому, что Маркус так и не вырос из собственных заблуждений, вопреки всем грубым словам, вопреки той лжи и оставшейся после неё горькой обиды. Любил, потому что когда-то Маркус успел подарить ему самые прекрасные чувства, что демон когда-либо мог увидеть в других.

Пожалуйста, не забирай!

Рейнард не понимает, чей это был голос, раздался ли этот крик отчаяния в его сознании или же он был выловлен из чужого. Но он останавливает его. Заставляет изменить взгляд. Заставляет требующую большего демоническую сущность потушить свой пыл. И рука невольно ослабляет хватку, позволяя чужой острым холодом впиться в собственную шею, пока всё вокруг не померкнет.

А после не загорится кроваво-красным пламенем и не окатит ледяной волной океана, заставляя сдвинуться с места и выскочить на берег. Пока тепло чужого тела не уйдет, а взгляд не сфокусируется на... совершенно незнакомых чертах его лица. Нет, он знает их. Видел не раз и так дотошно изучал бесчисленное множество случайных встреч. Но никогда не видел таковыми спустя годы. Спустя... Господи, что он перенёс? Истинный облик как завядший цветок некогда прекрасного ириса: мрачный, сухой, ненасыщенный и потрепанный. Это заставляет внутри что-то сжаться. Прочувствовать, как что-то холодными цепями окружило его и начинает сдавливать. Хотелось потупить взгляд и отвести его. Но Рейнард смотрит. Сводя брови, болезненно, с сожалением и непониманием. Хищная лисья сущность затихла, освобождая, как и раньше, место трезвому рассудку. Внутри наступает такая контрастная, в сравнении с предыдущими мгновениями, тишина, что внутренний мир Маркуса кажется куда более громким. Рейнард смотрит и... совершенно не знает, что делать. Спустя мгновение пропущенного акта дыхания Рейнард трепетно вдыхает воздух, чувствует, как приоткрытые губы дрожат - но он не может ничего сказать. Не знает, что сказать, кроме его заигравшего совершенно иными красками: блеклыми, напряженными, уставшими - имени, но и то остаётся лишь где-то в сознании да в беззвучном жесте губ. Хочет взирать на него совершенно непривычным взглядом и искать хоть что-то, за что можно зацепиться. Дать себе... что? Ответы? Надежду? Рейнард не знает. Совсем не знает! Возможно, ему хотелось бы вновь подойти ближе и робко протянуть вперёд руку, почувствовать в ответном прикосновении один короткий ответ: всё хорошо. Но лиса не подходит. Опасается чего-то неизвестного ей. Боится собственного незнания и совершенной непредсказуемости ситуации, впервые за долгое время чувствует себя неуверенно настолько, что не может приспособиться и найти лазейку к былому контролю. Чувствует, как мир вокруг давит и угнетает, стараясь если не прогнать, то подавить. Абсолютно живое окружение, отдающее аурой Эмона даже больше, чем его комната, заставляло лису пугливо прижимать уши и напряженно озираться, притихнув в ожидании чего-то.

И Рейнард сделает несколько необдуманных, послушных шагов за Эмоном, чувствуя какую-то необъяснимую силу, заставляющую следовать за ним. Пока ноги не начнут тонуть в песках. Пока воздух не покажется тяжелым и удушающим, что Рейнарду придется глотать его ртом; пока ветви лесных кустов не перестанут мешаться на пути; пока всё сопротивление этого мира не превратиться в его собственное. Слишком жалкое, чтобы остановить Эмона. Слишком слабое, чтобы вразумить и предложить остаться, вернуться в реальный мир и... и что дальше? Демон не знал. Опять. Но он так наивно желал вернуться в прошлое, забыть произошедшее и никогда не встретить будущего, которое ожидало его дальше. Там, где начинала виднеться увиденная ранее церковь, скрывающее за собой что-то, что...

"Маркус, не стоит..."

Не стоит прикасаться к тому замку - Рейнард сдвигается чуть вперёд, но осекается, останавливает свой порыв воспрепятствовать. Ему не хватило смелости или же сил произнести слова вслух - его голос вырвавшейся из головы иллюзией осторожно донесся до слуха мага. Лис опасался сделать что-то не то, что заставило бы Эмона среагировать куда острее прежнего. Но ещё больше опасался того веющего прохладой воздуха, что неделю назад доносился из-за дверей базилики.

А потому Рейнард, ведомый магом, ступает внутрь совершенно осторожно, чувствуя, как нарастающая тревога сковывает внутри едва различимых в темноте стен церкви. Лис напуганно озирается и, не имея ничего больше, неловко сдвигается к столь уверенному в собственных действиях Маркусу, а после, бросив вопросительный, словно спрашивающий разрешения взгляд, осторожно ступает по кромешной, беззвучной тьме в сторону мальчика. Глубокий вдох, показавшийся слишком шумным. Рейнард чуть склоняется и заглядывает в его глаза, пытаясь найти в них ответы и почувствовать их собственной сущностью.

— Маркус, — стараясь не нарушить мертвенную тишину, лис оборачивается через плечо к настоящему, взрослому магу и напряженно поджимает губы, — что ты хочешь мне показать? Тебе необязательно...

Сколько раз за свою жизнь Рейнард приоткрывал занавесу чужих тайн? Сколько было сделано аккуратных шагов ближе, подобрано сладостных слов, что заставляли чужую душу так послушно обнажить всё то потаенное внутри? Знание того, что из себя представляет человек, чем он живет и какие душевные травмы длинными тенями преследуют его, всегда оставалось тем самым ключом к чужому сердцу и разуму. Нужно лишь знать, куда и как надавить - и он послушно запляшет под натягиваемыми нитями кукловода. Сыграет нужные эмоции столь естественно, пойдёт на самое неблагоразумное и станет невероятно прекрасной марионеткой в твоём изысканном театре, невольно озвучит твои мысли и не успеет осознать, что они были навязаны извне. Демон, чья лисья сущность была создана именно для этого, имел достаточно опыта, чтобы убедиться в ценности знаний. Нужная, точно подобранная и правильно использованная информация могла открыть любую дверь, могла заставить одного сплясать, а целый народ - маршем пойти в указанную сторону. Это было целым искусством: тонким, витиеватым, дотошным до деталей и невероятно изящным. И тяга к нему, тяга к знаниям, непреодолимая жажда умыкнуть кусочек чужой души, была заложена в саму демоническую сущность с момента её появления. Едва ли Рейнард, падкий на всевозможные лазейки в чужой разум, когда-либо смел отказаться засунуть лисий нос туда, где его вовсе не ждут. И тот мир, что Маркус посмел показать неделю назад, те открытые его волей двери базилики должны были стать для Рейнарда непомерной кладезю, о которой тот мог лишь мечтать.

Но он нисколько не чувствует того опьяняющего подъема духа, что могла бы дать преподнесенная на блюдце правда, которая... никогда не была никому доступна? Он не знал и мог лишь гадать: за столькие годы на жизненном пути Маркуса могли быть встречены самые разные существа и, напротив, Рейнард чувствовал то, что человек не смог бы доверить каждому. Но он не понимает этого жеста. И демоническая лиса вовсе не радуется сокровенным тайнам чужого разума - она, предчувствуя что-то, опасается. Это напряжение разрастается прочной паутиной и оплетает всю сущность, заставляя сомневаться, заставляя чувствовать, как окружение всё больше сковывает его. Подобно сплетенным Маркусом нитям магической силы, что заставляли демона ступать вслед человеку, он начинает чувствовать, как незащищен перед душащим воздухом церкви и подвластен нечто куда большему, чем демоническая сущность. Чему-то, что способно бушующей стихией, мощным ударом могучей волны сбить с ног и утащить в свои пучины, свирепым течением унести против воли и с пугающей силой сбросить на рассекающие скалы. Отчего-то демон чувствует себя бессильным против той угрозы, что ещё не показала себя, чувствует себя словно перед лицом подступающей опасности без какой-либо возможности противостоять этому. Ведь с когтями и клыками не пойдешь против свирепого урагана? В пугающе тихом месте, насквозь пропитанным аурой и эмоциями Маркуса, что тонкими нотками чего-то постыдного и пошлого вызывает каплю смущения (он видит его глазами, он дышит им, он чувствует его), у Рейнарда не было ничего, за что можно зацепиться: у него не было ни твердой опоры, ни якоря, что позволили сохранять прежнюю стабильность. Сущность была словно дрожащий осиновый лист на ветру.

Была ли вообще эта стабильность? Первое время её поддерживала слепая вера в то, что демон, вопреки своему происхождению, не является однобоким олицетворением всего воцарившегося на земле зла. Слишком светлое и оттого невинное чувство надежды, что в даже такой мрачной, черной демонической сущности найдётся место для божественных чувств. Нет, не только надежда на это - Рейнард готов поклясться, что неделю назад он действительно любил. Так, что чувствовал не только охваченной паникой город. Так, что у него хватало сил создать собственными руками что-то поистине прекрасное - ту самую далекую от реальности осень, что опьянила их. Так, что столь непозволительное чувство привязанности скреблось внутри, ныло и молило не отпускать. И самый первый, рухнувший камнем на дно удар был нанесен в тот момент, когда демон остался стоять под аркой совершенно один. Вместе с ворохом тревожных сомнений, что по кусочкам растаскивали глупую надежду. А после - истощающие, ничем не преодолимые видения и непривычно горький, разъедающий всё нутро осадок. Рейнарду просто не было за что держаться. Самые едкие мысли, одна за другой, впивались в разумные и заставляли их молчать, уступить главенствующее над телом место. Они изводили. Так, что демоническая лиса с каждым днём становилась всё более нервной и опасливой. Так, что всё громче было желание впиться магу в глотку. Оно стихло лишь перед лицом чего-то неизвестного, чего-то по ощущениям более мощного, чем демоническая сущность, чего-то, чему Рейнард едва ли мог противостоять. Стихло, когда лиса в полной мере осознала, что оказалась заперта в ловушке тем, кем дорожила больше всего, кому была готова открыться и довериться и к кому испытывала самое сокровенное, невообразимое и невероятно красивое чувство.

И та встреченная на чужом лице широкая, не предвещающая ничего хорошего улыбка лишь подтвердила опасения Рейнарда. Не отпустит. Покажет ему всю правду, что демон так слепо требовал раньше. Обнажит ему свои настоящие воспоминания и... и что? Лис не знает. Совершенно не знает, чего ему стоит ожидать и как вести себя с Маркусом теперь, когда натворил столько всего. Когда, черт возьми, лишь больше убедился в собственных чувствах к нему - не тех, что застряли комом обиды в горле, а тех, что заставляли всю сущность трепетать перед ним, а сердце биться учащенно. Однако мысли о том, что произошло в стенах его комнаты ушли на второй план в тот самый миг, когда окружение сменилось на чертоги чужого разума, что поглотили в себе всю ту бурю эмоций, направленную на Маркуса. Сейчас, внутри церкви, где хотелось затаить дыхание и ступать самыми аккуратными, бесшумными шагами, демоническая сущность остерегалась, сердце же - так беспечно просило искать именно в нём ту самую опору, тот луч света посреди окружившей его тьмы.

Рейнард не знал, было ли то влиянием воцарившейся внутри церкви отравляющей тишины, магией Эмона, связавшей их крепкими нитями, или же собственным порывом его подвластной магу сущности, но он настороженно прислушивается к хозяину этих земель, с упоением внимая каждое слово и цепко вылавливая его мельчайшие жесты. Старается угадать его эмоции? Выловить мысли? Лис послушно отступает под его рукой и по указанию Маркуса проходит к развернувшимся воспоминаниям чуть ближе, на ходу замечая оставленный мальчишкой цветок в своем кармане. И демон беспокойно набирает в грудь воздух, рассматривая василек в лучах яркого солнца и пестрых красках шумной ярмарки. Изящество - именно такое значение соответствовало его острым, но невероятно прекрасным синим бутонам на языке цветов. Поджав губы, Рейнард украдкой бросает обеспокоенный и отчего-то полный заботы взгляд в сторону взрослого Марка. Каково это? Прятать столь прекрасные воспоминания бесценного детского счастья не из-за того, что в них была заложена боль? Каково это, чувствовать ТАКОЕ восхищение, едва вмещающееся в тех широко раскрытых глазах ребенка, к тому, кто после разрушит всю жизнь? Рейнард наверняка мог получить ответ, но ему страшно. Страшно от того, что те яркие, броские, запоминающиеся мгновения полного радости детства похоронены в самом сокровенном месте чужого разума. Страшно от одной лишь мысли, какими чувствами отдает прикосновение Странника. Рейнард невольно вытягивает собственную и в легком недоумении осматривает её. Ему кажется, что чужое тепло осталось и на собственной ладони, а после соскользнуло так неохотно, что демон был готов податься вперёд и сам вслед угасающим воспоминаниям. Но он вслушивается в чужие слова и совершенно не находит, что сказать в ответ. Потому что... когда-то не нашел и сам? Ведь он сам опасался любых, даже самых светлых воспоминаний о некогда любимом человеке и так усердно старался убрать их на самую дальнюю полку бесконечной памяти, заблокировать их действием древнего артефакта, заставить другими мгновениями, лишь бы те, пускай и несущие невесомые, невероятно приятные и трогательные чувства, не всплывали вновь.

И Рейнарду становится действительно жаль, когда спрятавшееся за горизонт солнце уходит вместе с городским шумом, а следом проявляются холодные стены базилики в её безмерной тишине. Нет. Она была наполнена змеиным шепотом, окружавшим его, острыми, резкими, режущими мыслями в ответ на каждый приторно набожный голос и - что ощущалось отчетливей всего - его душа кричала. Самыми мерзкими чувствами, что только можно было создать. Всем отвратительным, что никак не вписывалось в стены изысканной церкви. Но именно они были прекрасными. Казались единственно настоящими, в отличие от всей раздражающей фальши, что окутывало его. Демон напряженно сводит брови и бегает тревожным взглядом по помещению - ему самому некомфортно. Ему неприятно вновь почувствовать ту ненависть, обиду и отвращение ко всему, что его окружало. Лис нервно сдвигается с места и подходит чуть ближе к Маркусу, обходя его со спины - демон просто не находит себе место с тем мерзким чувством, что поселилось внутри него, словно паразит. Пока весь тот воцарившейся вокруг липкий, тянущийся мрак не прогнали лучи света, донесшиеся из открытых дверей базилики. Пока их взору не открылся знакомый силуэт того, кто вызвал такую гамму чувств, что, казалось, перед ним был сам спаситель. Демон чувствует чужие эмоции, потоком направленные на Странника, до прошедшейся по всему телу собственной дрожи. Прекрасно. Они были действительно прекрасными, что было страшно прикоснуться - но те, вопреки опасениям демона, сами охватывали с головой и его, скользили по рукам и оплетали пальцы, утягивали за собой дальше и не позволяли, спрятавшись за спиной мага, упустить ни единую. Они померкнут лишь тогда, холодный иней будет смущением и трепетом щипать на оголенной внутри шатра коже, а комок снега, оставленный на теле, своим прикосновением не покажется самым обжигающим, что могло быть в этом мире. Рейнард трепетно выдыхает и, отводя взгляд, с подступающей болью в глазах смотрит на Маркуса. Разве можно было представить, что тот красивый мальчик, окутанный чужим холодом, будто самым мягким и теплым одеялом, окончит вот так?

Да. Можно было. Потому что воспоминания Маркуса казались непозволительно прекрасными. Потому что всем тем чувствам не было суждено длиться долго. Потому что кто-то приправил все те чувства внезапным холодом, пустотой и посадил в душе зерно сомнений, что с каждым разом разрасталось всё больше и больше. Что это было? Мимолетное увлечение? Недолгая игра Странника? Рейнард впивается в него напряженным взглядом, стараясь прочувствовать, что он скрывал внутри собственных чертог, но он... не видит. Ничего. Странник был окутан кромешной тьмой.

— Я не понимаю, — лис проходит сбоку от мага и растерянно смотрит на воссоединение Странника со своей женой. В этот момент что-то тяжелым камнем рухнуло на самое дно его души. Ему невероятно больно от того, что он видит. Настолько, что собственный взгляд кажется поникшим. Он понимает лишь чувства Маркуса и ощущает их собственной сущностью. И ему хочется сопереживать. Хочется хоть немного показать, что он, черт возьми, тоже чувствует. И он не винит его. Демон как-то неловко, совсем аккуратно касается запястья мага. — Его разум кажется застеленным непроглядным туманом, что я совершенно не могу разобрать - для чего всё это? Изображать все эти чувства так естественно, правдиво, чтобы в одно мгновение оставить их где-то за порогом?

Демон тяжело выдыхает, стараясь сбросить с себя чужой груз. Не помогает.

— Именно после этого я встретил тебя, старающегося зажечь уже давно сгоревшую дотла свечу?

Одна из уникальных особенностей мышления человека, являющейся как его преимуществом, так и недостатком, была склонность к рационализации затрачиваемых ресурсов и, как одно из следствий, обобщение, поиск взаимосвязей и объединение нескольких объектов в одну группу по определенному набору признаков. Психология демона была так же падка на подобного рода вещи: за прожитые в социуме годы так или иначе начинаешь проводить аналогии между встреченными людьми, обращать внимание на подобные друг другу модели поведения и в конечном итоге формируешь свои собственные типы личности. Для последнего не требовалось знать истории человека досконально - достаточно лишь особо выделяющихся манер и значимых событий. Как-то так совершенно быстро, легкими набросками и получился образ Маркуса: слишком самоуверенный, опьяненный гордостью и оттого глупый мальчишка, в руках которого был уникальный дар, превозносящий его над другими. Именно этим образом можно было с легкостью - а она как экономия ресурсов и требовалась для мышления - начертить примерный план истории мага: от желания создать своими руками никогда не существующей любви, так умело манипулировать чужими чувствами до катастрофического обвала и нечеловеческой расплаты за собственные грехи и ошибки молодости. Оно как самый первый эскиз портрета: в нем намечены лишь общие, сухие черты, отдаленно передающие главную суть произведения. И чем больше краски искусными мазками ложится на холст, тем насыщенней становится картина, тем дальше она уходит от первоначального образа к своему финальному варианту. Так, оказывается, что его карие глаза отдают совсем необычным, давно забытым теплом лёгкого осеннего дождя, а во влажном слепом взгляде отражаются каменные стены старинного города. Оказывается, что губы его обветрены, а кожа на них белеса от совершенно бесчувственных и холодных прикосновений Севера, от морозного, покалывающего снежного ветра, что годами разбивался о мраморное лицо. Оказывается, в его словах не слышится той уверенности, что была на первом наброске. Оказывается, что его аккуратные, нежные руки омыты в чужой крови. И вот, тот изначальный образ играет совершенно другими красками. Он пестрей, насыщенней, многогранней, он кажется совершенно другим, чем предполагалось ранее. И Рейнард проникается им, проникается каждой яркой чертой, что показывает ему Маркус. Чувствует каждое прожитое мгновение как своё собственное и... сожалеет? Не может совладать с собственными чувствами? Не находит себе места, всё больше осознавая, через что пришлось пройти магу? Понимает его? Упивается чистейшими эмоциями? Восхищается тем, что видит перед собой? Всё это слилось в один красочный букет, но было где-то там, глубоко, скрыто под сменяющимися эмоциями Маркуса, что они разделяли на двоих.

Потому что страха, что окутывал демона, ничто не могло перебить. Волной накатывающий на мага и охватывающий его с головой, он казался настолько сильным, кричащим во весь голос, что невероятно мощным потоком переносился и на связанное с Маркусом существо, что Рейнард едва мог почувствовать что-то кроме него, а собственные мысли казались ничтожным шепотом. Он выливается из воспоминаний и заполняет всё пространство чертог доверху, заставляет глотать его и дышать им - и в глазах демона отражается ужас. Всеохватывающая паника, режущая остро и струною натягивающая что-то внутри. Ещё вот-вот - и эмоции противным скрежетом смычка пройдутся по ним, заставят противиться и болезненно скалиться, отворачиваться от представшей перед глазами картины и, вместе с опустившимся на пол магом, стараться скрыться от тех проникающих и разъедающих изнутри чувств, закрыть лицо руками, словно это могло помочь, впиться пальцами в свои волосы, вжимать ладони так сильно, чтобы в ушах создавался вакуум и наступила заветная тишина.

Но она не наступает. Ибо зловонный, въедчивый, такой липкий страх находит отражение не только в столь эмпатичной сущности, но и в её воспоминаниях. Потому что Рейнард знает, каково это - ощущать на собственной коже страх невозврата, чувствовать, как тот стремительно подступает и сковывает всего тебя. Каково смотреть в безжизненные, словно затянутые пеленой стеклянные глаза и понимать, что те последние мгновения утеряны. Что ещё недавно теплящаяся, полыхающая в твоих руках жизнь ускользает, словно песок сквозь пальцы. Нет. Судьба уготовила демону лишь часть тех страданий, что успел познать Эмон: Рейнард видел лишь тускнеющие холодные локоны той, с кем не был рядом в последние минуты, той, с кем демону не дали попрощаться, не дали запечатлеть её живой взгляд и сладостный полушепот, Маркус же на своих глазах застал, как угасало пламя самого дорогого человека. Он собственными пальцами ловил ускользающее мимо него время, чувствовал, как неизбежно приближается неминуемый конец чужой жизни и, черт возьми, ничего не мог сделать! Не забирай его у меня, умоляю. Рейнард не разбирает, чьи это были слова. Не забирай её у меня, умоляю! Потому что колкой, обжигающей болью те раздаются в собственном сердце. Потому что в те самые секунды демону до последнего не хотелось верить в то, что он видит перед своими глазами. Потому что ему даже не было, кому посвящать свои мольбы! Его не услышат. Её не вернут. Демону хочется сжаться, забиться в угол. Хочется уйти отсюда, хочется, черт возьми, забыть те воспоминания, сделать боль, что грызет, грызет, грызет, тише, в корне избавиться от неё. Потому что это невозможно терпеть! За стеной пронзающей боли и пробирающего до дрожи страха не видно ничего, кроме тусклого огня рыжих волос. Порыв метнуться в сторону, выйти из застилающих взор эмоций подавляет связь - крепкая, прочная, теряющаяся где-то в руке падшего мага. И её натяжение срабатывает, точно нажатие на курок. Нужно избавиться от неё. Она - корень всех проблем. И Рейнард, противясь магической связи, в охватившей его панике старается вырваться из магической ловушки. Мечется, бьется, полной острых зубов пастью впивается в связывающие их нити, демонической сущностью оплетает и разъедает их. И медленно, едва рвущиеся нити отвечают ТАКОЙ болью в грудной клетке, что Рейнард, кажется, перестает дышать - она в одно мгновение выбивает весь воздух из легких. И тянет за собой, разрывает всё нутро на части, будто вот-вот вырвет из груди бьющееся в руках окровавленное сердце, словно режет его самого. Лисьи зубы лишь крепче вонзаются в сплетенные нити оттого, что волной нахлынувшие муки заставляют челюсти сжаться со всей силой. Демоническая сущность непроизвольно вспыхивает, подпаливая магические связи лишь сильнее. Ему адски, невыносимо больно! Больно, больно, больно, БОЛЬНО!

И за яркой вспышкой, словно взрыв атомной бомбы, ослепившей Рейнарда и окатившей обжигающей кожей, разъедающей её болью, не дающей почувствовать ничего за ней, весь мир рухнул. За ним наступило абсолютное, беспросветное ничто, в котором все прежние ощущения внезапно померкли. Наступила непроглядная тьма, накрывшая всё вокруг. Внезапное затишье, точно оказался в вакууме, словно только что резко оборвали раздирающий глотку крик. Это умиротворение и спокойствие? Нет. Это мертвенный холод и сковывающее всё тело и сознание напряжение. Это затаившийся где-то внутри, подступивший наверх и застрявший комом в горле страх перед чем-то абсолютно непонятным, неизведанным, чужим.

Именно так выглядит смерть?

Рейнард не знает, что пугает его больше: одна мысль о конечности вечно длящейся жизни или то полное отсутствие каких-либо ощущений, охватившее его. Вне времени и пространства. Кажется, словно его руки обхватывает сама холодная, мертвенная вечность. Рейнард наконец-то позволяет сделать себе размеренный, набирающий полные легкие вдох.

Прежде чем среди всего того затишья не пробьются глухие, словно после контузии, отдающие эхом, ненасыщенные чувства. Демон потерянно оглядывается в бесконечной пустоте, ищет взглядом их источник и не видит ничего. Имя того, кто железной цепью приковал к себе, кто запер в собственных чертогах, кто внезапно оказался важнее всего, что существовало на свете, растерянно слетает с губ и беззвучно тонет в тишине. Связывающие нити, всё ещё держащие его, тревожно бьются, заставляя торопиться, беспокойно искать Маркуса, и теряются где-то вдали.

Черт. Он не может позволить себе потерять ещё. Он не может потерять Марка!

И Рейнард пойдет за ним по кромешной тьме. Скользнет пальцами по самой крепкой, густо сплетенной от переполнявшей её силы нити и обхватит её. Её грубые веревки режут кожу, когда она отдаёт страхом. Та прочна настолько, что из неё можно сделать петлю. На такой удобно повеситься. Это отчетливо ощущающийся страх потерять всё, страх, что испытал Рейнард, когда сумасшедший взгляд застыл на отрубленной голове возлюбленной. Это страх остаться в этом мире совершенно одним, что жадно поглощал нутро Маркуса. Страх, что воспылавшая сквозь долгие годы любовь окажется пустышкой. Демон сожмёт эту нить крепче и скользнет к следующей. Гибкая, тонкая, но невероятно прочная, словно удавка. Боль. Такой с лёгкостью можно задушить жертву. Это острая боль от осознания, что самое дорогое - лисицу - больше не вернуть. Это то режущее нутро чувство собственной беспомощности, когда ни одно из заклинаний не работает, чтобы спасти возлюбленному жизнь. Это была боль, на которую Рейнард ступил босыми ногами, когда внутри зародилось чувство бессмысленности той осени, что они когда-то разделили. Держать такие нити невероятно сложно. Руки безумно дрожат, не выдерживая боли и подступающей слабости. Но, вопреки всему, демон постарается удержать их и потянет за следующую. Нить, отдающая горечью обиды. Она, более всех растерзанная лисой, хлипкая и едва держится на пальцах. Она смердит и гниет, когда прикасаешься к неё. Из её сока можно сделать парализующие стрелы. Именно это чувство охватило всего Рейнарда, когда вскрылась ложь Маркуса, а в голове зародились мысли предательства. Именно вяжущее чувство обиды разнеслось внутри мага, когда любящий, столь нежный взгляд холодных глаз был подарен не ему. К охапке нитей демон добавит следующую - отвращение. Она едва заметная, прозрачная и местами подпалена демонической сущностью, что, кажется, вот-вот порвется. Именно она возникла в Рейнарде, когда тот посчитал мага невыносимым глупцом, винящим всех вокруг, но только не себя. Именно отвращение испытывал Маркус к бьющейся в агонии девушке, чью глотку раздирал яд. Этим же ядом была пропитана та нить. Этим ядом были пропитаны слова эмпата и в него погружены бледные руки. Черные, испачканные в чем-то вязком, они по локти пропитались грехом убийства, что... благоухал сладостным ароматом, так влекущим Рейнарда. Он заставлял демоническую сущность с жадностью впитывать его и с упоением восхищаться, когда последнее слово приемной матери в беззвучии слетело с её отвратительно красивых губ. Широким жестом пальцев демон ощутимей обхватит пучок нитей, сожмет их, с силой заставляя каждую вновь отразиться в нем, стараясь прочувствовать каждую из них. Он ненавидел эти эмоции. Ему было больно, страшно и стыдно за них. И Рейнард напряженно сожмет веки, позволяя магическим силам скользить по нитям, обжигать его руку, чем-то противным и разъедающим откликаться где-то внутри, и демон слепо шагнет им навстречу.

Он опускает их и раскрывает глаза лишь в тот момент, когда демоническая сущность улавливает до боли знакомую, столь желаемую как никогда ауру мага и кинется в её сторону. Он стоит перед ним такой же сломленный, напуганный и одинокий, каким целыми веками и был Рейнард. Но один лишь вид мрачного силуэта, растрепанных вьющихся волос и потухшего взгляда заставляет собранные чувства расступиться перед одним-единственным.

Маркус!

Тем, что небольшим пламенем свечи горело осенью 45-ого. Тем, что птицей билось в аккуратных руках Маркуса, когда они стояли под аркой.

Маркус, я рядом. Ты не один, слышишь меня?

Это израненное больше всех, трепетное, беспокойно колеблющееся внутри невероятно теплое чувство. Единственное, за которое Рейнарду не было стыдно и которую он готов был вручить в чужие руки полностью, без остатка.

Демон подходит ближе и накрывает руки Маркуса, что совсем недавно отказался от его прикосновения, своими. Ему хочется податься вперёд и прильнуть к магу, но он сохраняет расстояние. Боится, что разрушит всё вновь. Боится, что не получит ответа.

Выведи нас отсюда. Прошу.

Единственное чувство, которое Маркус не взял в свои руки.

Я доверяю тебе.

Рейнард не знает, произносит ли он эти слова. Но все глубины его сознания видны в болезненном взгляде. Он, тревожный, чувствующий и понимающий всё, сожалеющий, с напряженно сведенными бровями, направлен только на него.

Ты не бросишь меня здесь.

И то тлеющее внутри тепло посвящена и всецело направлена лишь на  н е г о .

Я знаю.

Прошу, возьми.

Рейнард, сам того не замечая, сожмет чужие руки в своих и сглотнет подступающие к глотке едкие эмоции. Вновь зажмурится. Постарается сконцентрироваться на нитях, связывающих их, и болезненно стиснет зубы. Он не хочет их чувствовать. Ему тяжело вновь погружаться в тот бесконечный страх и боль, что переполняли Маркуса. Но Рейнард перетянет их на себя и позволит мукам вновь накрыть его с головой. Он пропитается ими и откроется перед ними, лишь бы перенять то, что сковало мага и не позволяло ему взять себя в руки.

Он готов пожертвовать всем, чтобы спасти его.

Готов вновь задохнуться в той безграничной боли

ради него.