Нат поджимает губы и недовольно поддевает пальцем заднюю часть тонкого маркера, чтобы вытащить ее. Этот экземпляр был у него последним. По крайней мере, с собой. Весьма неожиданно, впрочем, что он вот так вот взял и решил закончиться в самый неподходящий момент, ибо пользовался им парень совсем не долго. Срока годности на самом пишущем предмете обнаружено не было. Возможно, тот просто перележал и пересох. Впрочем, это уже было не важно. Зажимая оторванный от маркера колпачок в зубах, Лестер откручивает крышку на своей фляге и старается аккуратно залить ее содержимое в стержень. Какой расточительный расход горячительного. Особенно когда ручки трусятся нервно и кое-что, но выливается за край, заставляя тихо чертыхнуться. Зато злосчастный малюйка приободрился и ожил. Всплакнув парой капель жидкости с довольной приятным крепким запахом, тот снова принялся бодро расчерчивать на карте самые примечательные углы этого района. Натаниэль уже был здесь. И уже ни раз делал на картах метки. На личных и не личных. Но Нью-Йорк, даже после своей смерти, все еще продолжал подавать признаки жизни, пусть и давно потерял свойство по-настоящему дышать. Дома продолжали рушиться, мелкие магазинчики разворовываться под ноль. Даже между полок, под ними, в скрытых сейфах, под прилавками уже ничего не осталось. Натан пришел сюда сегодня, чтобы обшарить местную аптеку. Крайний раз он буквально под завязку набил свой рюкзак медикаментами, но кое-что так и не поместилось. В этот раз тут не осталось уже абсолютно ничего. Так бывало. То, что не успеваешь унести сразу, уже через пару дней просто испаряется. Если не смог унести ты, это еще не значило, что у других тоже не было такой возможности. Потому что на улицах все еще оставались живые люди. Рейдеры из крупных поселений, одиночки и небольшие группы выживших из домовых подпольных убежищ. Пока еще таких было много. Но все чаще можно наткнуться на раскуроченные укрытия. В таком случае даже и не знаешь, что лучше: существовать вот так, одному, или стать участником какой-нибудь мелкой группы, чтобы умереть защищая своих близких. Тех, кого ты успел начать называть таковыми. На одно из таких убежищ Лестер наткнулся и сейчас. И теперь, разложившись на когда-то, должно быть, обеденном столе, зарисовывает дом с красным флажком черной штриховкой. Жаль. Очень жаль. Он планировал сам рано, или поздно, наведаться в эту группу. Да, ничего хорошего он бы точно за собой не принес, но хотябы не стал бы никого убивать. А теперь, складывая карту назад в свой небольшой рюкзак, за длинное ухо подбирает с пола плюшевого кролика. На его уже давно не белоснежном пузе яркими пятнами выделялись алые отпечатки детских пальцев. Уголок губ парня дрогнул. Сажая плюшевую игрушку на стол, он думает о том, что картина вполне себе удручающая, но от чего-то она совсем его не трогает. Он просто подбирает лежащие на гладкой поверхности ключи и поднимается по лестнице на чердак. Заходя в этот дом, он видел, что между ним и соседним имелся дощатый переход от чердака к чердаку. Когда-то узкое окошко было расширено и парень свободно "выходит" в него, чтобы пройдя по импровизированному мостику, оказаться уже в другом жилье.

Первое, что доносится до его слуха, это неприятный скрип половиц под его ботинками. Но тот ни столько страшен, как звуки какого-то движения на этаж ниже. Натан задерживает дыхание и прислушивается. Аккуратно ступает в сторону чердачного люка, но когда доходит, не торопится спускать лестницу. Склоняется, стараясь уловить доносящиеся снизу звуки. Никаких голосов. Зато суетливая возня, явный звук тяжелого глухого падения и, что более привычно - хриплое, гортанное "рычание" ходячего. Блядь... Лестер быстро натягивает на лицо бафф и перебирает снаряжение. Закрепить лямки рюкзака, проверить крепления с чехлом на бедре, достать пистолет, удостовериться в наличии полного магазина. Движения быстрые, заученные, словно подсмотренные в шпаргалке. На самом деле, он делал так только тогда, когда собирался пересекаться с зомби вплотную. Собирался ли сейчас? Подсознание орало дуром, что стоит окуклиться здесь, на чердаке. Обождать, пересидеть, а уже после, когда все затихнет, двинуться в сторону ночлежки. Или, что еще лучше, заночевать прямо тут. С первого этажа к нему никак не подобраться, а подвесной мостик между домами можно было просто срезать. Лучший вариант. Ведь солнце уже ушло за горизонт и на город опустились сумерки. Скоро окончательно стемнеет. Передвигаться будет еще сложнее. Ему ли не знать? Тем не менее, он возвращает пистолет в бедренную кобуру, защелкивает крепление и снова опускается к люку, чтобы вслушаться в происходящее снизу. Стало тише. Поднимая голову, Нат осматривается и цепляет взглядом выходящее наружу окно. Поднимается, чтобы быстро добраться до него и дернуть на себя неплотно прибитые доски. Не ожидав такой поставы, едва не заваливается на пол и грязно ругается, откидывая от себя хлам. Только теперь - оконная рама. Поддается хреново, но поддается.

Лестер набирает полные легкие сырого октябрьского воздуха и тихо чертыхается. На улице был человек. Возможно выживший из почившей тут группы, а, может быть, просто забредший сюда одиночка. Прям как он. Его суетливая фигура выглядела потерянно. Учитывая как парень напропалую палил из пистолета, он был либо дураком, либо совсем не боялся начавших стягиваться к дому зомби. С этим нужно было что-то делать. Или Натаниэль угодит в ловушку вместе с ним. Времени подумать не было. Ибо холостые щелчки в пистолете были слышны даже отсюда, а из-за ближайшего дома вывернула новая порция ходячих. Поэтому, отлипнув от оконной рамы, приходится выбить люк на первый этаж. В спешке ему едва удается ухватиться за вывалившуюся лестницу. Без растяжения бы точно не обошлось, если бы он навернулся с такой высоты. И все же его немного штормит в сторону, когда ноги приземляются на ровную поверхность. Впереди - коридор. А по нему, шатаясь, волочит за собой ногу ходячий. Не увидит... Незнакомец, попятившись спиной в сторону придомовых ступенек, не увидит за своей спиной еще одного мертвеца. От предыдущего он успешно избавился сам, но теперь отвлекся на тех, кто двигался к помещению спереди. Лестеру ничего не остается, кроме как подобрать себя с пола и выдернув из крепления нож, побежать в его сторону. Он делает прыжок уже на пороге. Крепко обхватывая ходячего со спины ногами, пытается перенести его вес назад, чтобы тот не дотянулся сгнившей рукой до парня и только после этого загоняет лезвие ножа в висок. Черепная коробка легко поддается, продавливается под острием до самой рукояти. Рывком возвращая себе оружие, Нат успевает соскочить с завалившейся за лестницу туши и вернув себе равновесие, не глядя вцепиться пальцами в предплечье еще живого парня. - Какого хера ты стоишь?! Беги!

А бежать придется не мало. Откуда здесь взялся такой большой выводок ходячих - загадка. Видимо, большие поселения просто еще не были в курсе. Какая-то новая забредшая в этот район группа мертвецов. Но Натан хорошо знает эти улицы. И Еще лучше знает, что поскорее свалить с нее - лучший вариант. Им будет проще скрыться в парковой зоне. Где много деревьев. Постоянно дергая теперь своего спутника за собой, заставляя свернуть набегу то в один, то в другой переулок, им удается добраться до ближайшего раскинувшегося перед ними парка. Но и там дела оказались не лучше, чем на городских улицах. В какой-то момент, прямо перед ними, скрываясь за густыми еловыми ветками, выросла еще одна группа ходячих. Они были медлительны, и еще не уловили чужое присутствие. Мысль шальная и спонтанная быстро мелькает в голове, но объяснять ее нет времени. Поэтому сильным толчком Лестер отправляет своего спутника в ближайший овраг и спрыгивает туда следом за ним, чтобы скатится практически до самой кромки раскинувшегося там водоема-лягушатника, буквально в последний момент перед погружением в воду, придавливая парня своим весом к сырой земле. - Тихо. - Шикает на него и в момент скинув с себя перчатку, зажимает чужой рот раскрытой ладонью, предотвращая все попытки к возмущению. Голову поднимает, смотря за тем как группа мертвых медленно двигается вдоль оврага в сторону города. А сам дышит тяжело и загнанно, стараясь делать это как можно тише. Сердце бешено бьется в груди, отдается зудящим звоном в ушах. Адски хочется пить, а растрепанные волосы неприятно налипли на лоб. Нужно только переждать. Переждать и все будет хорошо.

Нат не отрываясь смотрит за тем, как группа зомби тянется в ту сторону откуда только что прибежал он и его спутник. В город. Туда, где все еще продолжали прятаться живые. Какой-то коллективный разум, не иначе. Будто во всех них был встроен передатчик, который верно направлял каждую из таких групп в места где скрывались выжившие. На самом деле, будучи одиночкой, начинаешь все чаще задумываться о таких вот совершенно дурацких теориях. Во времена, когда вокруг становится слишком тихо и навязчивые, вязкие мысли заполняют твой незащищенный разум под завязку и ты ничего не можешь с этим сделать. Но даже эти мысли куда гораздо приятней, чем когда ты начинаешь снова возвращаться в свое прошлое. Медленный тягучий поток воспоминаний, которые проносятся через сознание, вызывая совершенно паршивые, непрошенные эмоции. Яркие и живые, словно всё произошло только вчера, или же туманные и размытые, будто утекло так много времени, что уже всего и не упомнишь. Окрашенные ностальгией и тоской по ушедшим временам, когда всё казалось проще и понятнее. Воспоминания о счастливых моментах, друзьях, которых уже нет рядом. Наполненные грустью и сожалением об упущенных возможностях, неправильных решениях или потерянных отношениях. Воспоминания о болезненных расставаниях, неудачах или ошибках. Они напоминали ему том, кто он есть, откуда пришел и куда идет. Напоминали о том, что куда бы он не пошел, выхода уже давно нет. И это было самым страшным. Сколько не бейся, сколько не пытайся выжить, ходячих меньше будто не становится, а люди, что тебя окружают, теряют души. Ты попал в мир, где нет места слабостям и промедлению. Где живые могут оказаться куда более жестокими, чем мертвые. Потому что мертвыми двигали инстинкты и желание жрать. Живыми же двигал разум и полное осознание беззаконья. И он, к сожалению, или к счастью, был таким же. Тогда зачем помог лежащему под ним человеку? Воля случая. Наметанный глаз сразу сказал, что брать с него будет нечего, даже если его сожрут зомби. В остальном же - банальное желание защитить себя. Но разве он был в серьезной опасности до того момента, как не решил спрыгнуть с чердака? Нет. Находится ли он в опасности сейчас? Возможно. Ведь он чувствует, как по коже скользит плотная ткань баффа, но не успевает перехватить чужую руку до того, как тот окончательно съедет с его лица.

Никогда не ныряйте в омут плохих воспоминаний. Призраки, живущие там, очень жестоки. Натаниэль не нырял сейчас в подобный омут. Но ему достаточно было опустить глаза, чтобы в наступивших сумерках всмотреться в лицо лежащего под ним человека. Сразу становится ясна причина глухого выкрика ему в ладонь. Но Лестер медлит какое-то время, прежде чем аккуратно отслонить ту от рта, но не убрать окончательно, опуская ее на чужую щеку. Ошибиться он не мог? Как доказательство - крепкие объятия. Совершенно чужой человек вряд ли стал бы делать что-то подобное, да? Или он просто сам старается себя в этом убедить, мягко обводя большим пальцем кожу. Призрак его прошлого. Болезненный, но вспоминать о нем почему-то совсем не неприятно. Натан склоняется ближе, закрывая глаза, касается холодным носом щеки, ведет вдоль скулы. Вдыхает глубоко забытый запах и почти касается чужих губ своими. Почти.

Движением резким он перехватывает Томаса за горло и подтягивается, чтобы оседлать чужие бедра и крепко, практически до боли сдавить их коленями. Ну, нет. Ну блядь нет! Еще до наступления эпидемии он так долго старался выжить этот чертов образ из своей головы, что теперь, блядь, просто отказывается принимать его назад! Потому что, к сожалению, он все еще помнит. Помнит и тепло чужих прикосновений, помнит, взгляды полные смятения. Отказаться и забыть стало для него практически непосильной задачей, но сквозь глухую, крепкую стену, выстроенную на обиде и злости, в которую он бился чуть ли не головой, удалось выкорябать для себя маленькое окошко в будущее без этого человека. А сейчас, его только что утихомирившееся сердце снова сбивается на нервный, неровный ритм. Раненой птицей бьется в грудной клетке и, кажется, вот-вот сломает ему ребра. - Ты... - Пальцы на чужом горле дрогнули. Толи желая сжать сильнее, толи отпустить и врезать мощную оплеуху. Толи снова склониться к чужому лицу и закончить начатое. Чувства перемешались и осели в горле горьким комом. - Ты бросил меня! - Причем без объяснений, без разговоров. Без причин! Нет, причины были вполне себе ясны. Томас всегда относился к людям, мягко говоря, сомневающимся, но, черт возьми! Прочему под это сомнение попал именно он?! - За что?! - Но не задать этот вопрос он просто не мог. Потому что он всегда хотел получить на него ответ. И не важно, что весь мир успел перевернуться с ног на голову! Он! Хотел! Знать!

Нат лихорадочно дышит, стараясь выровнять сердечный ритм и привести свое общее состояние в норму. Он чувствует, как ему не хватает дыхания. Чувствует, как от напряжения ломит плечи. Чувствует, как дрожат пальцы на чужом горле. Чувствует, как кожа под ними буквально горит. Как загнанно бьется сонная артерия. Ожидание как болезнь. Как раковая опухоль, раскинувшая метастазы сомнения в душе. А чего он, собственно, ждет? Какого ответа? Оправданий? Извинений? Зачем? Разве не он, еще год назад, буквально выдрав образ этого человека из своей души, решил, что все это было простой ошибкой? Что этого и следовало ожидать. Сомневающиеся люди - это шаткий, разломанный мост, который нисколько не бережет тебя от падения в глубокую реку. Стоит надавить чуть посильней и он рассыплется под тобой, развалится, и ты с размаху встретишься с беспокойным течением, несущим тебя черт знает куда. А плавать ты совсем не умеешь. Остается только тонуть в пучине своих личных переживаний, бесконечно копаться в себе, искать причины, думать, где ты ошибся. Где сделал что-то не так? Ведь если ушел не ты, а от тебя, значит и причину следовало искать в самом себе. Твоя вина. Твоя ошибка. Твоя чертова жизнь, постоянно идущая по пизде. Что бы он не делал, что бы не пытался делать, все просто разваливалось в его руках. И в какой-то мере он понимал, что винить Тома ему было совершенно не в чем. Потому что он сам - тяжелый человек. Потому что с ним сложно. Потому что он привык ломать границы, идти по головам, лезть туда, куда не следовало лезть. У него никогда не было обычной, привычной всем жизни. И как бы ему не хотелось поддерживать иллюзию нормальности, оно всегда оставалось лишь иллюзией. Он мог стереть с себя тонну грима, но не мог изменить самого себя и то, чем он жил. Он не мог просто на ходу выпрыгнуть из расписного вагона так, чтоб не разбить себе голову в кровь. Не мог уследить за тем, что происходит в другом городе, пока его несет в совершенно противоположную сторону. Но у него, черт возьми, хотябы хватало воли ждать возвращения и не отворачиваться от любимых людей! Господибожеблядь! Ему хватало сил на то, чтобы бесконечно тоскуя, широко улыбаться сотням встреченных им лиц, но думать только об одном человеке! Об этом человеке! И за что он боролся?

Сдавленный шепот с его стороны заставляет губы Ната дрогнуть в непривычной ему широкой кривой улыбке. Ком в горле, кажется, становится еще больше. Глотать его будет неприятней и большей. Но он справится, да. Шумно втянет сырой октябрьский воздух сквозь крепко сжатые зубы. Почувствует как кольнет в бочине после длительной пробежки. Так бывает, когда после хорошего кросса дышишь слишком глубоко, сбито и неправильно. От этого и сидеть становится неудобно, но он настырно продолжает сжимать коленями чужие бедра, дабы человек под ним, если и дернется, то он сразу почувствует это и сможет дать отпор. Уверен, если не силы, то ловкости, выносливости и гибкости в нем куда гораздо больше, чем в его спутнике. - Да ты, блядь, серьезно... - голос Лестера теперь звучит чуть громче, но от этого слышно, насколько он охрип. Толи от одышки после бега, толи все еще от крика, которым он наградил Тома еще при их встрече в призыве бежать. Он колко всматривается в лицо все еще лежащего на сырой земле человека под ним и прищуривается, снова склоняясь чуть ниже. - Ты серьезно думаешь, что меня интересует имя шлюхи за которой ты уволок свой член? - на самом деле, понятия не имеет принадлежность девушки к профессии сомнительного поведения. Скорее, это было имя нарицательное. Но не насрать ли? Ему было действительно плевать. Хотя, нет. Он не знал ее имени и не хотел его знать. Никогда не хотел. Он хотел, чтобы этот человек так и остался в его сознании просто безликим призраком, пустым местом, несуществующей проблемой. Что же касается самого Бирна, его он хотел оставить в прошлом. Пусть и недалеком, но забытом. Получалось плохо. Он слишком часто вспоминал лица тех, кого так и не смог оставить там, за гранью эпидемии. Томас Бирн. Каин Рихтер. И пусть отношение к этим личностям у него было разное, больно было равносильно. Он понятия не имел, что с ними и в каком-то роде и не хотел иметь. Ему было страшно. Страшно понимать, что в какой-то из дней он может встретить ходячих с их лицами. Страшно понимать, что может не встретить их больше никогда. А теперь он не понимает, что чувствует. Возможно одним страхом в его копилке стало меньше, но, блядь... Он даже не может понять, что сейчас чувствует. Этот совершенно ужасный, тяжелый сгусток эмоций, не разобрал бы даже самый прошаренный в себе человек. Когда два желания: убить и обнять так крепко, чтоб захрустели суставы, бьются лбами до щиплющих слез. И что с этим делать, он понятия не имеет. И что говорить на остальные слова Тома, он тоже не знает.

Я рад, что ты жив.

Но хватка на чужой шее ослабевает. Рука скользит под затылок, оставляя на все той же бьющейся под кожей вене лишь большой палец. Ему кажется, что отсчитывая про себя биение чужого пульса, в грудине становится меньше давления. Уткнувшись лбом в лоб Бирна, Лестер закрывает глаза и прислушивается к дыханию своего спутника. - Я... - тоже рад, что ты жив. Наверное у него бы даже хватило сил перешагнуть через себя и сказать это. Но тихий шум небольшого озера, больше похожего на заросшее болото, высокую траву у которого треплет поднявшийся влажный ветер, прерывает резкий звук выстрела, раздавшегося, по ощущениям, где-то не так далеко. Его эхо прокатилось по парковой зоне и заставило Натаниэля снова поднять голову, прислушиваясь. Только шум ветра. Никаких голосов. Поэтому, если здесь кто-то и был, то они пока еще находились относительно далеко. Возможно, кто-то наткнулся на ту самую группу ходячих, прошедших тут ранее и теперь отстреливается, ибо вдалеке слышится еще несколько выстрелов. - Поднимайся. Быстро. - Сам едва не оскальзывается, когда наконец освобождает своего спутника от хватки и пытается подняться с него. Колени неприятно затекли, а в пояснице поселилась тяжесть из-за неудобного положения. Носок кеда предательски скользит по грязи и он едва не заваливается на Тома, вовремя выставив перед собой руку, как на зло, пачкая ее в размякшей земле. - Блядь. - Выругавшись, повторяет попытку. В этот раз ему сопутствует удача. Брезгливо вытирая испачканную руку прямо о свою штанину, старается выглянуть из-за кромки обрыва, пока ждет, когда поднимется Бирн. В темноте нихрена не видно, но идти он знает куда. Он знал, куда бежал до этого и знал, что если пройти дальше по ободку озера, будет узкий мелкий речной переход на другую сторону. Можно было дойти до моста, но времени у них не было. Придется запачкаться еще сильней. - Идешь? - Да, это было предложение. Пусть и не прямое, потому что Натаниэль уже развернулся и двинулся в темноте в нужную ему сторону. Он никого ни к чему не принуждает. Том может остаться здесь, или попробовать наладить контакт с отстреливающейся поодаль группой. С кем ему будет безопасней, тот решит сам. Если он вообще способен принимать правильные решения.

Лестер понимал, что по-хорошему он должен бросить Тома прямо здесь и прямо сейчас. Он понимал, что им не по пути. Что они должны разойтись на этом озере по разные стороны и если и встречаться где-то, то только лишь изредка, украдкой и на стандартные "привет-пока". Просто для того, чтобы убедиться, что они оба все еще живы. Желательно встречаться так, чтобы Бирн был не один как сегодня, а в группе. Чтобы оставляя его позади, Натаниэль был уверен в том, что в случае чего у него есть те, кто сможет ему помочь. Потому что как бы он ни хотел ненавидеть этого человека, у него нихрена не получалось! Точнее, получалось. Прекрасно получалось до этого момента. Говорят, что время лечит. Ничерта оно не лечит. Накладывает кривые неаккуратные швы на кровоточащую рваную рану и обещает, что все будет хорошо. Нужно только бережно обрабатывать, менять повязку и обойдется. Запусти и криво надорванные края порастут гнойной коркой. И он запустил. Думал, заживет само. А когда все дошло до критической точки, сорвался и едва не ступил за край. Тогда все казалось бессмысленным. Кроме эйфоричного наркотического опьянения, от которого в голове плыло до разноцветных пятен перед глазами. И ведь дело было не столько в столь нелепо, скоропостижно и глупо проебанных отношениях. В тот момент пришло осознание, что так будет всегда. Что когда ему давали уйти, он отказался. Ввязался в сомнительные делишки отца и ушел в них по самую макушку. Было легко. Пока не прижало давлением. Словно спустился на глубину огромного водоема и внезапно понял, что к твоей ноге привязан неподъемный камень. Ему так хотелось убежать от обычной жизни, что в какой-то момент он перегнул палку и все похерил. А когда захотелось быть как все, было уже поздно. И что ему оставалось? Смириться. Это Натаниэль и сделал. Гнаться за потерянным у него уже не было ни сил ни желания. Оставалось только уверить себя в том, что любовь, какой бы крепкой она не была, рано, или поздно проходит. Все с тем же лечащим временем.

А сейчас, нервно одергивая свою куртку, чувствует как закровоточила та самая старая рана. Он просто не был готов к этому. Но уже мысленно вывернул свои ящики с нитками и иголками. В этот раз он зашьет эту рану сам. Но позже. Ведь чужие шаги за своей спиной он слышит отчетливо. Значит Томас принял решение пойти за ним. И теория эта подтверждается, когда тот равняется с плечом Лестера и спрашивает куда они двигаются дальше. Нат отвечает не сразу. Он привык постоянно прислушиваться к окружению и прежде чем заговорить, убеждается в том, что не слышит никаких подозрительных звуков поблизости. Только все тот же ветер. Пахнет сыростью. Но небо над ними чистое и звездное. А значит дождь в ближайшее время не нанесет. Это им на руку. Луна сегодня не яркая, но ее света вполне хватает на то, чтобы спокойно шагать по берегу лягушатника и не бояться запнуться о какую-нибудь корягу. Пока что. Пока какой-никакой свет не скроется за кронами парковых деревьев. - Туда, где есть вода, еда и хоть и холодный, но душ. Я в пути третьи сутки. Мне нужен отдых. - А еще, там должна быть чистая одежда. Лестер чувствует, как выпачканные в грязи сырые джинсы неприятно липнут к коже и это раздражает его. Чувствует, как от продолжительного бега вспотела спина и забирающийся за ворот куртки ветер вызывает град неприятных мурашек по плечам. К ночи стало совсем холодно. Вчера ему пришлось заночевать в какой-то барахольной лавочке. В подсобке имелось скромное спальное место. Настолько жесткое, что от жесткости того же пола его отличало только положение. Но зато комната закрывалась и имела небольшое окошко с выходом на пожарную лестницу ведущую на крышу. Если бы в дверь заскреблись ходячие, ему бы с легкостью удалось уйти. Безопасность всегда превыше комфорта. Но уснуть ему так и не удалось. Было как-то беспокойно. Поэтому сегодня он выдвинулся по делам в сторону своей ближайшей ночлежки. Совсем крошечного схрона явно не рассчитанного на гостей. Впрочем, его это совсем не напрягало. А у Бирна не было выбора. Вряд ли отстреливающиеся от зомби люди были расположены к общению. Особенно в ночи. Перепутать живого с мертвым было проще простого в перестрелке.

Озеро в какой-то момент закончилось. Его круглые берега сомкнулись в точке, где оно уходило в длинную речушку. На ручеек она походила мало. Нат знал, что именно в этом месте глубоко, но если нырнуть дальше в посадку, можно было найти место, где глубины было примерно по колено. При свете дня можно было бы потратить больше времени и добраться до арочного моста, но волочиться дальше не было н сил ни желания. Проще было испачкаться еще сильней и позже просушить вещи, нежели еще минут сорок топать в полной темноте. Батареек в его фонаре осталось буквально на последний вздох. Но прежде чем идти дальше, Лестер вытаскивает его с боковины рюкзака. Свет тусклый, мерцающий. Приходится легко постукать его о колено, чтобы луч стал стабильным. - Осторожней. Берег размыло. Корни торчат прям из-под земли. - Предупреждает и только после этого идет дальше. Вглубь густой посадки у кромки реки. Проще сказать сразу, чем потом тащить ушибленного попутчика на себе. Зато после этого Натан берет перерыв в разговорах. Он молчаливо идет вперед, стараясь меньше думать. Аккуратно отодвигает поломанные, низко опущенные ветки и присматривается к густой темноте впереди. Луч фонаря с каждой минутой становится тусклее и заставляет его хмуриться, то и дело постукивая по основанию, когда тот тухнет вообще. Но, благо их задача была добраться до созданной естественной природой плотины. Одно из деревьев было повалено прямо в воду. Тут нужно было либо подниматься наверх, либо идти на другую сторону. Ему было страшно представить насколько холодная сейчас вода. - Знаю, перспектива хуевая, но придется переходить. - Натаниэль напряженно сводит брови и зажимает между зубами металлический шарик. Думает. Может таки до моста? Но это значит, что им придется дать большой круг. Минут сорок до перехода, а потом столько же назад до этой плотины и уже после этого напрямую в глубину посадки на поиск сторожки. В ночи все приходилось делать по ориентирам. Проще знать куда идешь, нежели двигаться вслепую и наощупь. Поэтому отказов и возражений он не принимает. Если Томас решил пойти за ним, возвращаться уже поздно. Некуда. Поэтому он просто перехватывает запястье своего спутника и тащит за собой.

Он представлял, что вода будет холодной. Но что НАСТОЛЬКО холодной, понимает только сейчас. Шипит и чертыхается сразу же, как только делает первые пару шагов. Пальцы напряженно сжимаются на чужом запястье, но он продолжает с настырностью самого упертого барана идти вперед. Джинсы мокнут по колено. Теперь чувствует как саднит стертая на ноге кожа. Последствие падения со второго этажа. Но считает, что отделался малой кровью. Мог бы заработать и вывих. Но и без него по воде ступать в таком положении более чем тяжело. Поэтому, когда они достигают берега, несмотря на мокрую одежду, приходит некое облегчение. Первый выбирается из оврага и снова подав руку, помогает выбраться оттуда Тому. Как раз в этот момент их единственный источник света тухнет. Доставать ту же свечу бесполезно. Ветер слишком сильный. Очень жаль. Да, пусть в открытом пространстве толку от нее было бы мало, но почему-то с ней всегда было спокойней. - Осталось немного. Где-то минутах в десяти отсюда есть парковая сторожка. Люди так глубоко не заходят. Нет смысла. Здесь ничего нет. Меня когда-то сюда случайно занесло. - Пряча погасший фонарь назад в рюкзак, Лестер цепляет из кармана пачку сигарет и коробок спичек. Прикурить удается не с первого раза. Но как только его посещает в этом удача, жестом сразу же предлагает ценное добро своему спутнику, продолжая говорить. - Ну, по крайней мере, за все время ее ни разу не разграбили.

Натаниэль затягивается и на какое-то время задерживает дым в легких. Думает. Как правильно истолковывать вопрос Бирна? Что именно он имеет в виду этим своим "сколько ты передвигаешься один"? Общее положение вещей, или конкретно эту вылазку? Вообще, наверное Натан не вспомнит, когда именно "вышел" из своей первой группы и с того момента зарекся когда-либо повторять эту ошибку. Хотя по сути и в первый раз выбора у него не было. Он уже очнулся со своими будущими компаньонами и в силу своей растерянности, просто не стал никуда дергаться. Но какое-то время будучи с ними, он рос и учился. Учился никому не доверять и выживать. Учился никого не жалеть и быть жестоким. Пусть получалось у него не всегда, пусть и он из раза в раз спотыкался о собственные чувства и эмоции, но он хотябы, черт подери, старался! И в какой-то момент понял, что быть одному проще. Может быть и не физически, но морально так точно. - Я хорошо знаю город. - От очередного особенно сильного порыва ветра Лестер ежится. Чувствует как под мокрой джинсой покрываются мурашками начавшие промерзать ноги. Воды набрались полные кеды и он переминается со ступни на ступню, будто и правда пытается таким образом избавиться хоть от какого-то ее количества в них. Попытка неудачная. - Но хотелось бы знать лучше. - Пока все чисто в наметках. Некоторые из районов и правда были подробно расчерчены и расписаны на его многочисленных картах, что он успел забрать за время наступившего апокалипсиса. Некоторые из них были не просто уже готовыми листами, выдранными из когда-то продающихся по книжным лавкам специализированных журналов и книг с аккуратными отметками и подписями, но даже полностью сделанными вручную с нуля. Город словно жил своей жизнью. Постоянно менялся. В некоторых случаях ему приходилось постоянно откатываться назад. Как, например, сегодня. Постоянная перекройка и правки. Да, трудоемко. Но находились те, кто щедро платил за этот труд. В мире, где ресурсы постоянно шли на истощение, а любая, когда-то использовавшаяся валюта абсолютно обесценилась, приходилось прикладывать не мало усилий для того, чтобы у тебя всегда был стратегический запас лекарств, еды и, что не мало важно, оружия. - Я всегда передвигаюсь один. - Не видит смысла скрывать это. Нет никакого резона выдумывать красивые истории о том, что где-то в паре-тройке районов отсюда его с исправленными картами и припасами ожидает какая-то небольшая группа кочевников. - Я одиночка. Группа - это обуза. - Вот так прямолинейно, но зато по факту и сразу обозначая свою позицию. Да, ему предлагали примкнуть и к крупному поселению и к небольшим компаниям, но если он и соглашался, то на время и только для того, чтобы обнести их и свалить к чертовой матери в закат. Никаких связей. Эта схема до сих пор работала более чем прекрасно. Пусть временами ему и правда становилось немного одиноко, он всегда находил чем себя занять и непрошенные мысли уходили. Зато душа не обзаводилась новыми рубцами. Рубец какой глубины на ней оставит эта встреча, он еще не знал. Но из раза в раз прислушиваясь к себе, он всеми силами старается контролировать непрошенный поток эмоций. И улыбка в которой сейчас растягиваются его губы - не показатель оттаявшей оборонительной оболочки. В нее вложен совершенно другой смысл. - Да, конечно. - Натан дотягивает сигарету и бросает окурок себе под ноги, чтобы тут же вдавить его подошвой в землю. - Когда-то я думал, что знаю тебя. - И речь тут не только о том, что Бирн не курит. Когда-то ему казалось, что они и правда близки. Что он способен понять этого человека и что знает о нем чуть больше, чем знают другие. Вот только он не подумал о том, что люди, они же как животные. Хозяин собаки может клятвенно уверять тебя в том, что его питомец никогда тебя не укусит, что он добр и ласков. Но ты не способен предугадать что у животного в голове. Сейчас оно ластится тебе под руку, а через мгновение уже загоняет свои острые клыки тебе глубоко под кожу. Дернись и они разорвут мягкие ткани до мяса. Замри и продолжай терпеть нестерпимо адскую боль. Единственный выход - просто не подходить близко. Тогда возможно ты успеешь вовремя среагировать перед укусом. Но это не точно.

Лестер всматривается в темную фигуру Тома поодаль от себя и поджимает губы. Надо было заканчивать с этим. Да, обида все еще сидела где-то глубоко. Да, все еще продолжала капать ядом и выедать его изнутри. Но несмотря на то, что с их последней встречи прошел всего год, воды уже утекло столько, что вот-вот наступит губительная засуха. Но не от нее сейчас неприятно пересохло в горле. Воды во фляге не осталось. Желудок уже начинало потягивать голодной болью. Он сам сказал чуть ранее, что в сторожке должна быть еда и вода. И если ту все еще не разграбили, то так оно и было. Хотелось бы надеяться, что так оно и есть. Закон подлости конечно живет и процветает, но надежда тоже привыкла испускать дух последней. Раньше же такого не случалось? Нет. Значит и сейчас будет все хорошо. - Том. - Натаниэль привлекает внимание своего спутника и коротким жестом руки призывает идти за собой. Какая уже к черту разница, что там кода-то между ними произошло. То, что они оба живы, уже само по себе чудо. А каждое, даже самое маленькое чудо которое случается в нынешнем мире, уже способно перекрыть собой старые обиды. Какими бы горькими они не были.

В какой-то момент Лестеру кажется, что дорога затянулась. Озадачено хмурится, но предпочитает по этому поводу ничего не говорить. Он совершенно точно знал дорогу до домика находящегося в глубине парка-заповедника и поэтому продолжал настырно идти вперед, будучи уверенным в том, что они не могли заблудиться. Но с каждой минутой уверенности в нем убавлялось, а идти становилось все сложнее. Ушибленную ногу сначала неприятно тянуло, но со временем наступать на нее становилось все сложнее. Он замерз и устал. И когда идти стало практически невыносимо и Натаниэль уже хотел сделать незапланированный пятиминутный привал, в поле зрения наконец-то замаячило искомое ими строение. Тяжелый облегченный выдох со стороны Лестера вряд ли ушел от внимания Томаса, но ему уже было все равно. Привал отменялся. Даже не пытаясь скрыть неловкой хромоты, словно вытащив из себя остатки почти иссякших сил, Нат ускоряет шаг и быстро оказывается у двери в небольшой одноэтажный дом. На дворе уже давно двадцать первый век, а строение все еще похоже на обычный деревенский домик. Кто знает, проектировали ли его так изначально как красивый декор заповедника, или просто никто и не собирался его реконструировать под доапокалиптические реалии. Но оно было не важно. Важно что сейчас парень вытаскивает из рюкзака увесистую связку с ключами и с первого же раза находит подходящий к замку.

Наконец-то ветер остается за стенами. Пропустив Бирна в помещение первым, Нат закрывает дверь и перевешивает замок на внутреннюю сторону. Ключи отправляются обратно в рюкзак. Им на смену достается свеча и спички. Сама вещь отправляется на пол прямо у входа. Там же Лестер сразу же стягивает с себя мокрую обувь. Если замок не был снесен, значит гостей тут не было. Но зато была кромешная темнота. Пламя зажженной свечи освещает слабо, но этого света достаточно, чтобы убедиться, что внутри и правда не было заметно присутствия здесь ранее посторонних. Чисто, ничего не разбросанно, ящики не вывернуты. Шкаф, письменный стол, небольшая тумба и кровать. Это все внутренне убранство, не считая мелких деталей типа книжных полок и небольшой стационарной печки работающей на мелких дровах. Они, к слову, тоже имелись. Прогревать будет долго при такой погоде и ветре, но это лучше, чем ничего. - Помоги мне. - Выдвигая ящик тумбочки, Лестер достает оттуда еще несколько свечей и отдает их в руки своему спутнику. - Подожги и расставь. Я займусь печкой. А то до утра вымерзнем. Там в шкафу есть вещи. Вряд ли по размеру, но зато сухие. - Цепляя за собой свою мокрую обувь, Нат проходит глубже в комнату и присаживается на пол в дальнем ее углу. Именно там, практически вплотную к стене, стояла небольшая металлическая печка на коротких ножках. На ее "крышу" Лестер кидает свою обувь. Но так, что явно было видно, что там есть место и для второй пары. Дрова в нескольких сетках аккуратной стопкой в углу. Да, в мире царила полная разруха, но в каждом из схронов этого человека всегда поддерживался порядок. Только скапливающаяся со временем пыль портила всю картину одомашненности, но и ее вытереть не составляло никакого труда. Натаниэль любил чистоту в доме. Но постоянного жилища у него не было. Были только ночлежки вроде этой. - Где обосновалась твоя группа? - Натан не глядя на собеседника забрасывает несколько дров в печь. За ней придется следить и постоянно добавлять по мере прогорания. Ну и конечно быть аккуратными. Чтоб не спалить здесь все к чертям.

Комнату постепенно заливает тусклый желтоватый свет. Лестер никогда не любил яркое освещение. В его половине вагончика по вечерам зачастую горела только настольная лампа. После представлений глаза всегда безбожно уставали. Было сложно несколько часов к ряду постоянно находиться в ярком освещении, направленном на тебя со всех сторон. И чем выше была трапеция, тем тяжелее была нагрузка. Иногда приходилось прыгать буквально вслепую, безоговорочно доверяя интуиции, привычной, громко играющей музыке и, конечно же, своему партнеру по номеру. Четкие, до идеала отработанные движения. Каждый шаг, каждый вдох, каждый кувырок, разворот, каждое соприкосновение. Результат долгого, упорного и на самом деле адского труда. Мало кто задумывался о том, сколько усилий прилагалось для того, чтобы достичь такого уровня. Мало кто задумывался, что под яркой одеждой скрывались сбитые в кровь руки и ноги, а под цветастым гримом - залегшие под глазами темные круги. Но никто и не жаловался да? Потому что не было ничего прекрасней громогласных оваций. Лучшая награда в подтверждение тому, что все это было не зря. Теперь же синяков на теле меньше не стало. Тени под глазами стали только чернее, а усталость практически не покидала измученное тело. Но никто уже не хлопал в ладоши, не дарил тебе игрушки и цветы, а единственный гримм, который способен скрыть твое осунувшееся со временем лицо - это плотный бафф, что ты вынужден носить для того, чтобы встреченные на пути люди тебя не запомнили. Выражение: "Слава - не верная подруга" обрастает новым смыслом. Теперь все вынуждены приспосабливаться под нынешние реалии и раз Натаниэль все еще был жив, значит у него неплохо получалось. По крайней мере пока. Пока он следует своим принципам и табу, все будет хорошо. Просто не может не быть.

Немного отсыревшие дрова наконец-то напитались жаром и из печки повеяло теплом. Лестер чуть улыбается, пододвигая сетку поближе и на мгновение подносит промерзшие ладони к окошку с огнем. Хорошо, что по стене шел узкий дымоотвод. В противном случае, они бы просто задохнулись здесь. Сильный же ветер быстро разнесет дым и тот будет менее заметен издалека, а близко в ночи вряд ли кто-то подойдет. Мало дураков, что решатся перейти через реку и пойти вглубь заповедника. На данный момент, к счастью, только двое. Утром же Натан планирует двинуться в другое место. Вот там он точно будет чувствовать себя в полной безопасности, но путь предстоял не близкий. Но зато осесть можно будет надолго. Разобрать вещи, построить новый план и просто основательно передохнуть. Скрыться. Он всегда делал так перед тем как двинуться в Свору. Потому что там есть тот, кто точно нагрузит его не легкой работой. Но и заплатит щедро. Плюсы есть во всем. За этими мыслями он и не замечает как Бирн расправляется со своей задачей и уже закапывается в шкафу. Внимание Ната привлекает его голос. Непривычно монотонный и спокойный. Неожиданно. Нет, не тон, которым говорил Томас о своей потерянной группе. Сам факт этой потери. Хотя, по сути, о какой неожиданности идет речь, кода вокруг все кишит зомби? А если учитывать, что люди сейчас стали опасней чем ходячие, вести об очередном массовом умерщвлении вообще не должны были входить в категорию удивительных. И все же Лестер не торопится как-то комментировать сказанное. Собственно, слова о том, что Бирн не собирается становиться для него обузой - тоже. Даже когда тот подходит к нему и садится рядом, молчит какое-то время, смотря за тем, как медленно горит огонь в печи. Нет, ему не неловко. Просто проведя столько времени в одиночестве, наверное он начал забывать, что нужно говорить людям в такой ситуации. Или, может быть, ему просто стыдно за то, что ему... Все равно? Да, ему все равно, что произошло с группой Тома. Но он не стал бы отрицать то, что ему не все равно на его чувства. - Мне жаль. - Натан склоняет голову к плечу и наконец обращает взгляд к Бирну. Когда говоришь искренне, наверное, все-таки стоит смотреть собеседнику в глаза. Даже если это изначально кажется тебе плохой идеей. А таковой она и была. Ведь чем дольше он всматривался в чужое лицо, тем от чего-то тоскливей становилось. Или это была не тоска? Определенно что-то тяжелое, потянувшее под ребрами давно забытым ощущением заполненности. Будто кто-то взял и бережно прикрыл возникшую там дыру пока он не видел. И не факт, что позже эта приятная заглушка не отпадет и не сделает ее еще больше.

- Удалось что-то найти? - Лестер заставляет себя отвести от приятеля взгляд и опускает его на вещи, которые тот держит в у себя в руках. Верхняя одежда его мало интересует. В отличие от штанов, его свитшот сухой. Не знает, что под курткой у самого Томаса, но в такую погоду тот вряд ли бы стал таскать футболку. Хотя, кто его знает. Поэтому Нат цепляет только штаны, оставляя за собой право выбрать именно те, что можно было затянуть шнурком. Когда-то обитавший тут лесник был явно крупнее его самого. Мягко говоря. Без преувеличений: Лестер был тощим, но жилистым благодаря постоянным физическим нагрузкам, которыми он не пренебрегал и в нынешнем мире. Если он перестанет делать для себя хотябы минимальное, его мышцы просто одеревенеют и перемещаться по городу станет сложнее. - Здесь только одно жилое помещение. - Заваливаясь на спину, словно поддерживая свои мысли, он подтягивается на руках и делает кувырок, легко вставая на ноги. Но с места сдвигается не сразу. Цепляет оставленные на полу штаны и перекидывая через плечо, кивает в сторону еще одной двери, как бы намекая, что что там нет второй оборудованной комнаты. - Туалет и душ. Водопровода нет, но вчера ночью был дождь и бочка наверняка полная. Вода холодная, но выбирать не приходится. - Ему так точно. Его джинсы были по колено в грязи, руками он тоже от души в ней повозился, а на ноге все еще неприятно саднит стесанная в ушибе кожа, которая совершенно точно нуждалась в обработке. Но прежде чем скрыться за той дверью, он сам вернется к шкафу. Запустив руки глубоко внутрь, он прощупывает заднюю стенку и, надавив, отодвигает деревянную поверхность, являя взгляду еще один ряд полок. На стоящую за спиной кровать парень выкидывает пару бутылок воды и несколько банок с консервами. Не особо заморачивается на том, что на них написано, но в подобных условиях, когда желудок тянет голодной болью, ему вообще без разницы, что жрать. Абы воспринималось адекватно и не попросилось назад после получасового переваривания. Случалось и такое. За продуктами на покрывало падает крепко перемотанный скотчем коробок. Медикаменты. Бинт и перекись там точно должны были быть. - Ты не обуза. - И всё-таки решает, что должен это сказать. - Обуза - это люди которых мы любим. А я никого не люблю. - Лестер отщелкивает с ремня разгрузку, освобождает обхват бедра и укладывает ту на письменный стол. Какое-то время сомневается, стоит ли оставлять тут свое оружие. В конце концов, лишиться его будет обидно. Пистолет, можно сказать, дареный и оттого считает его особенно дорогим. Ну, как дареный... Краденый. Но его хозяин мог легко забрать тот назад. Тем не менее, по какой-то причине до сих пор этого не сделал. Было бы обидно его проебать. - Тронешь - оторву башку. - Вообще, улыбается Натаниэль сейчас по-доброму, но это не значит, что его слова не являются угрозой. - Если в банках попадется гречка, или рис, вскрой и поставь на печь, разогрей на меня тоже. - Только теперь, скидывая с себя куртку, он скрывается в другой комнате. Как бы не хотелось лезть сейчас под холодную воду, Нат старался успокоить себя мыслью, что потом он сможет залезть в чистые сухие вещи и наконец отогреться и поесть. И еще немного тем, что если у Бирна не хватит ума сбежать, хоть одну ночь он проведет не в глухой тишине.

Как Нат и говорил: вода была невыносимо холодной. В непрогретом помещении - вдвойне невыносимо. Какое-то время, закатав рукава по локоть, ему приходится стоять и смыливать с лежащего здесь мыла несколько первых слоев. Он уже делал это и предыдущие разы, когда был в этом месте, но галочка брезгливости все еще стояла в его воспаленной голове и не желала оттуда выпиливаться даже спустя столько времени после начала зомби-апокалипсиса. Все вокруг казалось ему грязным. Абсолютно ВСЕ. Но в какие-то моменты это чувство выходило за грань нормальности и доводило его буквально до сумасшествия. Особенно часто такое случалось после столкновения с ходячими. Он старался не вступать в бой без необходимости. Обходить живые трупы стороной и не приближаться к ним вовсе. Но сегодня у него не было выбора. Хотя, стоп. Разве? Разве не было? Он мог просто отсидеться на чердаке и дать зомби забрать свою законную добычу. Ведь зачастую он так и делал. Он редко помогал незнакомцам, предпочитая дать умереть другим, а не подставляться сам. И никогда, черт возьми, никогда не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Понятия не имеет, что именно заставило его броситься на помощь сегодня, на Натан все еще пытается уверить себя в том, что это был всего лишь порыв. Необдуманное действие, подстегнутое паникой быть загнанным в ловушку. На выстрелы могли прийти еще ходячие и он мог надолго застрять среди них без еды и воды. Просто глупое стечение обстоятельств в которых он отреагировал резко и так, как распорядилась не иначе как интуиции. Это не хорошо, но и не плохо. Ведь он здесь и все еще жив. Более того, жив тот, кого он совсем не хотел бы увидеть в рядах мертвых, выглянув в окно на следующий день. Что бы он почувствовал в этот момент? Винил бы себя? Смог бы простить? Почему он вообще думает о том, что ему бы потребовалось это делать? Сама мысль об этом заставляет его раздраженно поджать губы и оставить в покое несчастное мыло. В первый раз за довольно продолжительное время он чувствует себя настолько... Потерянно? Нервно сдирает с себя вещи, психует, выкручивает противно скрипнувший проржавевший кран и ступая под холодную воду с головой, прижимается лбом к потрескавшемуся кафелю. Может это чертов знак? Что пора заканчивать выживать в одиночку. Ведь если Том потерял свою группу, он может с легкой руки сказать ему "останься". Это же было так просто... Нет, непросто. Непросто до боли сжатых зубов. Непросто до ярких пятен в зажмуренных глазах. Непросто до защемившей грудную клетку тоски. Лестер проделал слишком долгую дорогу для того чтобы иметь все, что он имеет сейчас. Он слишком много потерял в поисках нынешнего себя, чтобы начинать сначала. В его жизни больше нет места попутчикам. Даже если они совсем не случайные.

По сравнению с другой комнатой помещение, где горит печь кажется на контрасте теплым. Когда Нат возвращается, его лицо продолжает сохранять все такое же холодное спокойствие, а мысли если и не приведены в полный порядок, то точно не выдают смятение своего владельца. На своем временном, еще не переодевшемся попутчике взгляд задерживает чуть дольше чем позволяют приличия весьма беззастенчиво. Отказать себе в удовольствии отпустить какой-то комментарий тоже не может. - Долго копаешься. - И пусть приятель скажет спасибо, что только такой. Зная Натаниэля, можно было ожидать чего угодно. Он никогда ничего не стеснялся. Ни в словах, ни в действиях. И уж тем более ни от чего не бежал, если это не угрожало непосредственно его жизни. Единственная угроза, которая сейчас над ним висела, это угроза заражения стесанного куска кожи на его ноге. От того, что ссадина долго пробыла под мокрой джинсой, выглядеть она стала, мягко говоря, херово. А если брать в учет небольшую припухлость, дело вообще могло быть дрянь. Нет, переломом тут и не пахло. Кому как ни Лестеру знать насколько болезненно бывает ломать конечности и как все это богатство потом выглядит. Вот ушиб имел место быть. Особенно учитывая как тяжело ему было идти под конец дороги сюда. Может быть срываться с места уже завтра было не очень хорошей идеей?

Задумчиво покусав губу, Натаниэль туже затянул шнурок на своих буквально безразмерных штанах. Но выбирать не приходилось. Зато они прекрасно налезли на мокрое тело в отличие от собственного свитшота. Но дышать определенно стало легче. Пусть он и промерз до мелкой дрожи, та скоро пройдет. А еще, где-то там в шкафу должно было быть горючее для подогрева. Не планировал он сегодня принимать на душу, но тут не только погода шептала: "займи и выпей", но и тело требовало. Тем более, занимать ему не нужно было. Все имелось в наличии. За этим наличием он и идет к шкафу. Снова залезает в нычку и нащупывает узкое горлышко бутылки. Если бы ему кто-то раньше сказал, что он не откажется выпить даже эту ослиную мочу, он бы никогда не поверил. Хронически не переваривал виски, но с началом эпидемии выбирать не приходилось, да? В домашних барах опустевших квартир находился в основном он. Будто население Нью-Йорка скупалось где-то в одном алко-маркете на скидках и откладывало эту адскую жижу на черный день. Так вот, черный день все же наступил. Но заначки их пьет другой человек. - Что ты собираешься делать? - Вместе с бутылкой крепкого Лестер проходит мимо приятеля, жестом предлагая составить ему компанию. Здесь можно было поискать стаканы. Они наверняка лежали в каком-нибудь из ящиков, но желания на это совсем не было. Поэтому в свободную руку Нат берет коробок с лекарствами и опускается на кровать. Ставит бутылку на стоящий рядом письменный столик, закапывается с коробком. Только он мог так прочно перемотать ту скотчем за каким-то чертом. Кончик никак не поддавался. - Прости, я понимаю, что тема для тебя болезненная, но... - Он задумывается, на мгновение замешкавшись, ковыряясь со злощастным скотчем. И наконец-то ему удается поддеть ногтем его начало. - Что бы ты не успел подумать про меня, я не могу просто так сказать тебе "проваливай". - По крайней мере, до того момента, пока Бирн его не бесит. Пока Натаниэля раздражает только он сам. Слабый, поддающийся своим чувствам и мыслям. Так не должно было быть. Но по ходу он уже перешагнул стадию осознания и шагнул за полосу смирения. Главное не удавиться на ней. - Тебе нужна группа. -  Потому что привыкшие выживать в ней люди, становясь одиночками, обычно долго не живут. Так как же остался жив он сам? Все просто. Даже будучи в группе, он всегда был одиночкой. Он не полагался ни на чью помощь и жил по правилу "каждый сам за себя". Никто из них никогда не возвращался за "отставшими". Никто из них не делился ресурсами, которые были добыты собственноручно. Никто никому не доверял. Все только делали вид небольшой общины, чтобы поддерживать хотябы какую-то иллюзию крепких уз. Человеку нужен человек? Чушь собачья. - У меня есть знакомый человек в одном из крупных поселений. Контингент там не из лучших, но привыкнуть можно. Зато там есть еда и крыша над головой. Я скоро выдвинусь в их сторону. Могу взять тебя с собой. - Медикаменты Натан вываливает рядом с собой. Но прежде чем зарыться в них, снова тянется к бутылке, вскрывает горлышко и принюхивается к содержимому. Когда он там в последний раз ел? Бросает короткий взгляд на все еще стоящую на печке банку с гречкой, затем на приятеля. К черту. Кто вообще заедает виски гречкой? Поэтому просто прижимается губами к горлышку бутылки и задерживая дыхание, делает хороший, внушительный глоток. Но всего один. Спиртное обжигает горло, спускается по пищеводу и обжигает пустой желудок. Натаниэль морщится, пряча лицо в сгибе локтя и только лишь спустя какой-то промежуток времени решается на первый вдох. Это было отвратительно, но, кто бы мог подумать, несло в голову какое-никакое, но прояснение. Пока еще. Чем больше будет становиться градус в организме, чем теплее будут становиться пальцы на его руках, тем сильнее будет затягивать легкой дымкой уставший воспаленный разум. За это он и любил алкоголь. Каким бы он ни был. Смотреть через эту дымку всегда становилось легче. - Черт, Бирн... Ты как натянутая до треска тонкая струна. Чуть дерни и ты жалобно звякнешь и сломаешься. А сломанные люди издают пресквернейшую музыку. Расслабься. Ты заставляешь меня нервничать. - Буквально впихивая бутылку в приятельские руки, Лестер подтягивает ногу на кровать и аккуратно закатывает штанину. - Боже блядь... - Губы кривит, но к ссадине руками не прикасается. Перебирает выброшенные на кровать баночки, находит среди них бутылек с перекисью и неровно рвет распакованный бинт, скручивая его в небольшую промокашку. Нет, на самом деле, ничего серьезного. Обработать, наложить повязку и завтра он уже будет как новенький. Бывало и хуже. - Навернулся с подвесной лестницы, когда выбил чердачный люк. Не думал, что рука сорвется. - Ни то, чтобы объясняется. Просто отвечает на предположительно грядущий вопрос. - Когда началась эпидемия, я висел прямо под куполом. Это было мое первое серьезное падение. - Как-то по-инерции забирается под мокрые волосы, чтобы коснуться пальцами шрама на своем затылке. - С того дня падать я стал регулярно. - И не только в прямом смысле о падениях он говорит. Ошибки. Натаниэль стал слишком часто ошибаться и от этого выживать легче ему не становилось. Когда-нибудь он ошибется так, что даже шагающая с ним в такт Госпожа Удача расшибет себе голову вместе с ним. Идеальных людей не бывает. Никто от этого не застрахован. Он знает. И это знание давит на него.

Выглядит не очень...
Казалось бы, обычная констатация факта, Но Бирн даже и не пытается облегчить ситуацию. Тем не менее Натан не реагирует. Он сам знает как это выглядит, но и знает, что на самом деле ничего серьезного здесь нет. Опять же, обычная царапина разбухшая под слоем мокрой одежды. После ледяного душа та даже выглядит чистой, но Лестер все равно дотошно всматривается в каждую уже переставшую кровить прожилку. Когда у него появилась такая маниакальная привычка он не знает. Просто в какой-то момент у него в голове перещелкнуло и остановить эту накатившую волну чувства больше похожего на панику было уже невозможно. И так происходит каждый раз. Особенно его "забирает" в те моменты, когда на кожу, или одежду попадают, так сказать, остатки живых трупов. Он начинает нервничать, чесаться до содранной кожи, психовать и даже может довести себя до тошноты и рвотного позыва. К счастью, сегодня подобного не произошло даже несмотря на то, что пришлось столкнуться с ходячими впритык. Но стоит заметить, что свои перчатки сюда он не принес. Они остались там, около паркового озера. И других у него с собой, к сожалению, не было. Остается надеяться, что вылазка до основного схрона пройдет спокойней и по дороге не придется отбиваться от мертвых. Впрочем, это можно сделать и на расстоянии, но в пунктах по выживанию у Лестера: не шуметь и экономить патроны. Поэтому если у него и происходят столкновения, то ведет он их в ближнем бою, как сегодня. Пистолет - это на крайний случай. И используется он в основном для защиты от тварей пострашнее. От людей. Нет, понятное дело, что толпа из двадцати-тридцати ходячих будет куда гораздо пострашнее людей с которыми иногда еще и договориться можно. Ситуация на самом деле двоякая. Тут уже ориентироваться по мере поступления проблем. К превеликому сожалению, Натану приходилось сталкиваться с разными ситуациями. И ранения у него были пострашнее, чем эта содранная кожа и ушиб. Поэтому он и не паникует. По крайней мере пока Бирн просто пьет. Но как только от чего-то решает переключить свое внимание на него, Нат заметно напрягается. Но, естественно, кроме того, что сам для себя незаметно замирает, ни в какой мере это не выражает. Потому что сразу же находит себе оправдание. Недоверие.

Натаниэль склоняет голову и из-под растрепанных мокрых волос, беззастенчиво всматривается в лицо своего потупившего взгляд собеседника. Если бы он умел читать мысли, то, наверное не отказался бы сделать это прямо здесь и прямо сейчас. Ему было реально интересно, что именно сейчас происходило в голове его, не побоится этого слова - бывшего. Ведь так оно и было да? Они же встречались? И это было ни что-то из разряда когда один считает что находится в отношениях, а другой при слухе об этом делает удивленный вид. Все было по-настоящему? Лестер же не мог настолько ошибаться и быть настолько дураком? Ведь ему показалось, что он видел это. Так часто видел в находившихся так близко к нему глазах напротив. Они никогда не были пустыми. И не были наполнены отторжением, или неприязнью. Тепла в них было равносильно столько же, сколько сейчас есть в чужих аккуратных руках, бережно помогающих ему с обработкой раны. И какого, спрашивается, черта? Какого черта он все еще смотрит за этим и не пытается остановить? Потому что забота, это, оказывается, приятно? Потому что быть рядом с близким человеком - это приятно? Искренне не понимает, что именно сейчас пошло не так. Нет, в его голове, с того момента как по миру прошлась эпидемия, никогда и мысли не возникало о том, чтобы позволять кому-то делать это. Более того, в его голове просто не было таких людей. Не существовало. Потому что иметь их в наличии - это вообще не его вариант. Не его позиция, не его стремления, просто не его. Его голова должна быть чиста. Его мысли должны быть расслабленными, вяло текущими и только в момент осознания полного пиздеца активироваться и работать в полную силу. Он не смог бы постоянно думать о ком-то и стараться выжить. В его голове просто не было места для обоих этих оборотных. Просто слишком хорошо себя знал. Его привязанности всегда обращаются в слабости. А быть слабым, значит шагнуть на несколько ступеней вниз, оступиться обернувшись и умереть. Так на какой ступени он стоит сейчас, понимая, что сидящему рядом с ним человеку хотелось бы довериться снова? Насколько успел шагнуть ниже, и не стоит ли сейчас там, где следующий шаг будет провалом? - Обычно я не вмешиваюсь. - В ответ на благодарность Томаса, говорит тихо, но твердо. Но не для того, чтобы в очередной раз показать приятелю свое пренебрежение к чужим жизням в моменты, когда он способен помочь. Скорее для того, чтобы напомнить самому себе о том, что, да, он не вмешивается. Не вмешивается, не доверяет, не заводит привязанностей, не позволяет находиться к себе так близко, как находится к нему сейчас Бирн. Не позволяет все это, но какого-то хрена ничего с этим не делает. Послушно прижимает своей рукой компресс, послушно смотрит за тем, как парень помогает с перевязкой и послушно смотрит ему в глаза, когда тот наконец-то решает поднять на него взгляд. Смотрит и боится там увидеть то, что хочет в них увидеть. Боится, но все равно не отводит взгляд до тех пор, пока это не делает сам Том. Должно же в этом мире хоть что-то не меняться, да? Постоянно сбегать - это как раз в привычках приятеля. И Нат качает головой, собирая медикаменты назад в коробок. - Тебе просто повезло. - Отодранный широкий скотч отказывается клеиться по второму разу. Совершив несколько бесполезных попыток сделать с ним хоть что-то, Лестер просто заворачивает ребра коробки одно под другое, но пока не торопится ее прятать. Поднимается с насиженного места и опускает широкую штанину на повязку, скрывая ее под мягкой тканью. Находит свободное место в ящиках стола, попутно осматривая его содержимое. Еще свечи, несколько коробков спичек, молоток, гвозди, какие-то аккуратно завернутые свертки. Он уже и не помнил, что именно тут оставлял. Но, несомненно, что-то ценное тут все равно было. Например, маленький динамо-фонарь. Нат вытаскивает его из ящика и кладет на стол. - Возвращаясь к разговору о группе. Да, у тебя есть время подумать. Я планирую заскочить по пути в еще одно место. Возможно перекантоваться там недельку и уже после выдвинусь в Свору. Мне нужен нормальный отдых и подготовка прежде чем выдвигаться на серьезное поручение. Других там обычно не дают, но и платят щедро. - Взяв молчаливый перерыв, Натаниэль сначала проверяет на работоспособность фонарик, расстроенно делая вывод, что где-то там внутри что-то отвалилось, ибо даже слышно, как оно катается там, под пластиковым корпусом. Нужно раскрывать. Но явно не при таком освещении. Он рискует что-нибудь проебать и тогда тот точно станет бесполезным. Тяжело разочарованно выдыхает, откладывает его назад и наконец-то внимает словам приятеля. Кофта. Точно. Не мешало бы влезть и свой свитшот. Что он, принципе, и делает в следующее мгновение. Тот прохладный, но на контрасте с еще более холодной кожей кажется по-свойски уютным и теплым. Вообще, вещь скорее на лето. Но будучи под курткой, при постоянном движении это идеальный вариант. Здесь же, под постоянно подогревающей помещение печкой - тем более. - Но, знаешь... - Натаниэль вытягивает еще влажные волосы из-под ворота и стоя облокачивается поясницей на столешницу. Вытягивает из лежащей не ней разгрузки пачку сигарет и закуривает. - Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сейчас. - Взгляд лениво скользит от только что выпущенного после затяжки дыма к одиноко стоящей бутылке с виски. Цепляя ее свободной рукой, он подносит горлышко к губам и снова прикладывается к нему. Обожженное сигаретным дымом горло высокий градус воспринимает легче. Поэтому в этот раз ему удается сделать ни один глоток, а сразу три. И дышать после этого он начинает куда гораздо раньше. Алкоголь и правда греет изнутри, но его дозировка еще маловата для того, чтобы в тело пришло и долгожданное расслабление. - Потому что завтра может не настать.

- Да. - Натаниэль коротко кивает. - Поручения. - Ну, он их так называл. Как это выглядит на самом деле, он даже и описать бы не смог. Взаимовыгодное сотрудничество? Да, наверное оно так. Выполняя эти поручения, Нат получает дорогую ему свободу и даже ресурсы. Неплохие ресурсы. Райли хоть и был хроническим мудаком, но никогда не скупился. Да и сотрудничество, омраченное некоторыми "но" скорее просто дает им обоим уверенность, что оно не сойдет на нет. Какая-то странная иллюзия "чего-то" в которой они все еще продолжают оставаться партнерами. С одной стороны, Натан мог бы сбежать, скрыться в городе и его бы никто никогда не нашел. С другой стороны, нахера ему это делать? Джейкоб платит ему. И эти поручения Лестер выполняет в основном даже не целенаправленно, а по пути. Он все время в городе. Он постоянно кружится среди знакомых и незнакомых ему людей. Высматривает, вынюхивает, вслушивается в каждый неосторожно брошенный между людьми слух. Он лавирует между выжившими людьми как змея и как тень скрывается в этой толпе, чтобы уйти в никуда. Те, кто его знает, знает его ни как друга и даже ни как приятеля. Его знают как обычного наемника, выполняющего мелкие поручения за ресурсы. Кому-то не посчастливилось узнать его как вора и повторной встречи с такими людьми Лестер старательно избегает. Потому что если ему удалось удачно свалить под шумок в первый раз, это еще не значило, что он смог бы сделать это снова. Не будет преувеличивать и говорить, что жить так - легко. Совсем не легко. Не имея никакой стабильности, ни постоянного дома, ни тех, к кому бы он мог обратиться за помощью, или просто быть рядом, он просто пытается выжить. Нет, не жалуется. Он сам выбрал эту дорогу и всеми силами старался с нее не сворачивать. До этого дня. До этого, черт бы его побрал, момента.

Натаниэль дотягивает сигарету и осмотрев стол, тушит ее о железную пластину, оставляя на ней же окурок. Да, он знает, что он прав. И сказал эту фразу, потому что сам несколько раз оказывался в довольно плачевном положении, каждый раз задумываясь: а что, если бы не проскочил? А что, если бы не повезло? Хотя, впрочем, было ли в его жизни нечто настолько весомое, о чем бы он мог пожалеть? Нет? Наверное, нет. Ему не перед кем держать ответ. А перед собой нет смысла этого делать. Ведь если его завтра не наступит, ему самому будет уже наплевать. Мертвые ни о чем не жалеют. Как именно его фразу расценил Том, сказать было сложно. Но прикладываясь к бутылке в очередном глотке, Нат чуть хмурится, краем глаза улавливая движение со стороны приятеля в свою сторону. Не сказать бы, что он был как-то напряжен, или напуган сим фактом, но в душе пошкреблось како-то странное сомнение. В особенности в своих личных действиях. Ведь он даже не дернулся и не двинулся с места, когда Бирн оказывается до неприличия непозволительно близко. Блядь... Нет. Нет! Его слова не должны были звучать как провокация. Но даже если так получилось, Томас просто не имел права. Не имел права после всего произошедшего между ними вот так просто вламываться в его жизнь снова и пренебрегать его личными границами, если даже не был в курсе их наличия. У него не было права отбирать у Лестера бутылку с алкоголем, пока он сам ее не отдал и уж тем более отсутствовало право смотреть на него так... Потому что именно этот взгляд ломает что-то у него внутри, а сопровождающие его слова заставляют сердце предательски сжаться. Так не должно было быть. Они вообще не должны были прийти к этому. Это все осталось в прошлом и к этому прошлому совсем не хотелось возвращаться. Потому что это было неприятно. Это было больно. Ему хотелось ненавидеть этого человека. Но вместо этого, будучи ведомым чужими прикосновением, Натан понимает, что просто не может. Не смотря ни на что, он так и не смог заставить себя ненавидеть. Как бы не старался. И сейчас он понимает, что облажался. Потому что именно он это позволил тогда и позволят сейчас. Ведь чужие губы уже так близко, а он все еще не нашел в себе силы, чтобы в резком порыве оттолкнуть парня от себя. Напротив, изголодавшись по этой близости, Лестер подается навстречу, позволяя себе вспомнить, как оно было. А было слишком тепло, слишком приятно для того, чтобы заставить себя остановиться. Даже первое осторожное прикосновение отзывается в теле волнительной дрожью, расходится горячей волной от затылка по позвоночнику вниз. На поцелуй отвечает медленно, мягко. Так, словно любое резкое движение может спугнуть и разрушить этот момент. Но разве так и не должно было случиться? Разве так не было лучше для них обоих? В этом гребаном мире не осталось места для проявления чувств, а он уверен, что наконец-то снова что-то чувствует. Чувствует, что невероятно скучал, чувствует, что дрожит, отнюдь, не от холода. Чувствует, что не хочет останавливаться, но где-то там, на задворках его сознания, его здравомыслие зашлось в истерическом припадке и без умолку верещало о том, что стоит тормознуть прямо сейчас. В какой-то момент кажется, что Натан прислушивается к этому голосу и разрывает поцелуй, но отстраняться не торопится. Он пристально всматривается в глаза напротив, пытаясь найти в них ответ хотябы на один из своих многочисленных вопросов, что все это время неподъемным грузом висели у него на душе, но сдается, на выдохе беспомощно тычась носом в чужую щеку. - Зачем ты так со мной? - И правда, зачем? Зачем ворошить прошлое, снова тащить за тонкие нити, доселе надежно сшитых душевных ран? Снова разжигать давно потухший огонь и при этом не давать ни единой возможности вовремя его потушить. Гори. И пусть сгорит все к черту. - Я же живой. У меня сердце бьется. - Бьется как бешеное, грозясь вот-вот разорвать грудную клетку. Бьется так сильно, что отдается глухим гулом в ушах. Ладони скользят от чужих локтей вверх. Натан подается ближе и даже кажется что вот-вот заключит парня в объятья, но этого не происходит. Лестер вытягивает руки расслабленно, устраивая их на плечах собеседника и словно в мгновение переменившемся настроении, растягивает губы в широкой улыбке. - Ты такой лживый ублюдок, Томас Бирн.

Раньше Натан всегда смотрел людям в глаза. Человек, он, знаете ли, такая тварь, в которой природой было заложено лгать. Буквально с рождения. Как только ребенок познает, что такое стыд, что такое страх, вместе с ними и приходит умение лгать. Инстинкт самосохранения вынуждает нас делать это. И если кто-то говорит тебе, что никогда в жизни никому не врал, знай, это тоже ложь. Самая неумелая и гадкая, набивающая горькую оскомину если и не на языке этого человека, то точно на твоем собственном. Словно ты только что произнес это сам. Словно ты извалялся в грязи, дерьме и чувствуешь себя как смердящая свинья. С одним лишь отличием: свинья была бы счастлива изваляться во всем этом. Ты - нет. Потому что ты, мать его, чертов человек. Тебе это не нравится. Поэтому ты и пытаешься всмотреться в глаза напротив, потому что насколько ни были бы лживы чужие слова, взгляд не сможет обмануть никогда. Раньше всегда смотрел. Но в какой-то момент перестал. Потому что стало страшно. Не видя лжи, проще привязаться. Проще заглянуть в душу, проще проникнуться. Ты становишься уязвим. Чувствовал ли себя уязвимым Натаниэль сейчас? Нет. Скорее... Уязвленным? Он не верил ни единому слову. Пусть в чужих глазах и правда плескалось сожаление, пусть чужие слова звучали искренне. Пусть Ладонь, легшая ему на грудь была теплой даже сквозь одежду и действительно "прислушивалась" к его сердцебиению, он все равно не верил. Ни единому слову. Потому что так не могло быть. Чувства так не работали. Они врастали под кожу, отзывались на прикосновения, эмпатично реагировали на взаимность. Как именно реагировал на него Томас тогда, когда в какой-то момент решил его бросить, Натан не знал. Но он был уверен, что точно не то, о чем говорит парень сейчас. Запутался? Терять близких - это тяжело. Должно быть, в погибшей группе Бирна имелись таковые. Вероятно, его девушка тоже погибла. Вместе с ними, или чуть ранее. Не важно. Незаменимых людей не бывает, да? Хочется к кому-то тянуться. Особенно, когда рядом никого не остается. Особенно, когда в опасной близости внезапно оказывается тот, кто когда-то... Когда-то что? А ничего. Натан отказывается думать. Для него это уже прочитанная глава давно потерянной книги. Он любил эту книгу, ему было интересно. Он был готов зачитываться ей с утра до ночи. Но внезапно она пропала. Будто какой-то засранец просто взял и украл ее у него из-под носа. Наверное так оно и было, да?

А теперь, спустя столько времени, на руинах этого чертового мира эта книжка нашлась. Вроде уже и призабыть успел насколько занимателен был сюжет, да и произведения другие успели перебить вкус, но боже, как же был велик соблазн. Всё происходящее просто является большой и глупой ошибкой, ничего более. От того и не сопротивляется очередному порыву. В этот раз Бирн кажется куда более уверенным в своих действиях. Натаниэль не знает зачем, не знает почему, да и не сказать, что он хочет разбираться, пока понимает одну единственную вещь - ему это нравится. Нравится до истощенного мандража в коленях, явно явившегося не из-за напряженных отношений, сложившихся между ними. Нравится до удовлетворенного выдоха в раскрытые после непродолжительного поцелуя губы. До вновь растущих к самому себе отвращения и стыда. До противного, медленно нарастающего в голове шума. Нат раздраженно ведет плечами, оставаясь без своего худи. Ощущает как по коже рассыпается град колких мурашек, едва комнатная прохлада вновь касается тела. В груди болезненно стягивает, будто нервы свернулись комком и резанули по чуткому восприятию. До судорог в животе, до тошноты, но судорожной дрожи. Даже несмотря на то, что прикосновения Тома мягкие и ненавязчивые. Даже несмотря на то, что сам это все позволил. Что вовремя не оттолкнул, что позволил подумать, будто происходящее в порядке вещей. Не только ему, но и самому себе. Начальная точка отсчета осталась где-то у засранного пруда. В том моменте, когда Натаниэль посмотрел в лицо спасенного им же человека и узнал в нем знакомые черты. Чтобы эта точка не дала длинную тонкую прямую, нужно было перекрыть ей дорогу сразу и оставить его там. Теперь же все зашло настолько далеко, что ее далеко ушедшего вдаль хвоста не увидишь даже если хорошо присмотришься. Он всю жизнь учился ходить по канату, но стоя на этой тонкой полосе чувствует как теряет равновесие. И новое прикосновение к губам заставляет его сорваться.

Он бьет не наотмашь. Прицельно метит в скулу, намеренно желая сделать больно. Они стоят слишком близко друг к другу, чтобы промахнуться. - Скажи еще слово и я перережу тебе глотку. - Но становятся еще ближе, когда кулак достигает своей цели. От удара чужая голова мотнулась в сторону, но Лестер не дает приятелю отступить. Хватая того за грудки, он сжимает пальцами ткань чужой футболки и тянет к себе. И этот поцелуй не походит ни на один из тех, что был раньше. Прижимаясь к чужим губам, он сразу требовательно раздвигает их кончиком языка, делая тот глубже, откровенней. Свободная рука скользит по предплечью, очерчивает пальцами ключицу, поднимается вверх по шее и раскрытой ладонью устраивается на щеке. Чувствует как горит под ней раздраженная ударом кожа и в мгновенно промелькнувшем желании давит на нее. Предупредительно кусает за верхнюю губу, призывая не дергаться, не отстраняться. Клянется богом, если Бирн спасует и сейчас, ему не понадобится нож для того, чтобы убить ублюдка. И пока Томас не решился снова уйти на попятную, Лестер заберет от его все. Все от коротких горячих выдохов ему в губы в попытках схватить хотябы каплю живительного воздуха и до каждого нетерпеливого, ощутимого прикосновения, которыми награждает его сам. - Ненавижу тебя. - В губы шепчет коротко на выдохе. Разжимая хватку на футболке, ныряет ладонью под нее, чтобы наконец-то коснуться напряженного живота. Играючи провести вдоль кромки штанов, едва забираясь за нее пальцами. Только для того, чтобы мягко завести руку за спину и надавить на поясницу, вынуждая соприкоснуться бедрами, почувствовать насколько все происходящее успело его завести. - Ненавижу. - Он должен был это сказать. Потому что так оно и было? Потому что он хочет думать, что так и есть.