Маркус раздражен.
Раздражен настолько, что и без того обычно мутный для него мир, плывет в темном мареве ночной улицы. Высокая фигура перед ним смазывается окончательно, когда он вытягивает руку, чтобы прикоснуться к оголенному участку кожи на шее незнакомца и крепко ухватиться за его эмоциональные нити. Зависть. Такое отвратительное чувство. Оно затягивает тебя в болото. Оглянуться не успеешь, а ты уже стоишь в нем по колено и понимаешь, что тонешь. Даже если не хотел. Даже если она была вызвана настоящими, искренними, неподдельными эмоциями. Тебе не хотелось чувствовать это по отношению к другим. Но душа сжалась и издала болезненный вопль. И этот вопль разнесся по нервным окончаниям, достиг самых дальних уголков сознания и разворотил прочно закрытые сундуки. Поэтому, было весьма необдуманно сейчас становиться на его пути и задавать дурацкие вопросы типа: "Ты кто вообще такой?" Еще более необдуманно было в силу своей неосведомленности не пропускать его к месту преступления. Называть его малолеткой и гнать вон, к слову, тоже. Поэтому Эмон растянет губы в самой что ни на есть доброжелательной улыбке, чувствуя, как его неудавшийся собеседник испытывает искреннее недоумение. Прямо перед тем, как его лицо искривится в болезненной гримасе. И, ах, как жаль, что Эмон не может этого видеть. Он бы с удовольствием посмотрел за этим. С удовольствием посмотрел за тем, как самодовольное, твердо уверенное в своей правоте лицо, вдруг подернулось бы тенью сомнения. Как приоткрылись бы губы, втягивающие сейчас в себя измученный вдох. Маркусу лишь на мгновение показалось, что внутри этого человека есть печаль. И он сразу же зацепился за нее, натянул на руку и так крепко наступил на ту ногой, что несчастная нить затрещала по швам. Но он будет аккуратен. Будет держать ее на грани, пока стоящий перед ним маг не рухнет на колени и, зарываясь в собственные ладони лицом, не заплачет навзрыд. Печаль. Она бывает так остра, что даже тихий ее отголосок где-то совсем далеко, может расшатать тонкие струны души любого, кто когда-либо ее испытывал. Такое тонкое и податливое чувство. Оно прям само просится в руки, чтобы ему помогли, обогрели. Но есть на этой планете такие люди как Маркус Эмон. Который может найти ему гораздо разумное применение.

Эмон отцепляется от своего обидчика и перешагивает через оградительные ленты. Ему приходится постоянно обращаться к своему артефакту, чтобы улавливать более четкие очертания окружения. Теперь его на пути перехватят уже знакомые ему люди и со смешком отметят, что с новичком можно было бы быть поаккуратней. Маркус же непреклонен. Потому что лично он считает, что был прав. Он ни раз сказал парню, что имеет право находиться на площадке. Ни раз сказал, что они работают в одной команде и ни раз попросил привести вышестоящего по расследованию, чтобы тот подтвердил достоверность его персоны. Но никакой отдачи, кроме как недовольства и непреклонности, он никакой не получил. Эмон годами учился выдержке, терпению. И даже прощению. Но, к глубокому сожалению некоторых окружающих, так и не достиг просветления ни в чем из вышеперечисленного. Но он старался! Правда! И если сравнивать то, чем маг был когда-то давно году эдак в сороковом и сравнивать то, что он имел сейчас... Черт бы его побрал. Практически ничего не изменилось. Но он сам склонен думать о том, что хотябы старался что-то изменить. В отличие от тех, кто даже не желает меняться. Но, собственно, сейчас не о нем.

Улицу перекрыли, потому что дорога вела через заведение. Некое заведение подвального типа. Кусок лужайки перед ним, как оказалось - лишь малый отголосок бедствия, которое настигло город этим вечером. Труп на пропитанной чужой кровью траве - не единственный. Там, в глубине подвала, полицейских ждало еще несколько таких. Кто-то зачистил целый питомник. Народу там было, слава богам, не так много. Большими компаниями там не собирались. Марк не спрашивает сколько их там. Только терпит к себе предостережения, мол, не трогать тут ничего. Дверь в помещение была "закрыта" каким-то темным заклинанием, чтоб ни одна сверхъестественная душа не смогла выбраться со скотобойни. Эмон не боится проклятий. Со своим он уживается уже больше полувека и от чего-то уверен, что оно просто не позволит другому паразиту вселиться в это тело. Один вирус, как известно, пожирает другой. Делить территорию - значит делить пропитание. Маг за время своих странствий перетрогал столько чужих гримуаров, столько древних книг и коснулся таких сомнительных артефактов, что имел полное право думать о том, что хуже уже быть не может. Поэтому, к двери он прижимается полной раскрытой ладонью, чувствуя вокруг себя явное волнение окружающих его коллег, а под собственной рукой - ничего, кроме обычного желания убивать. Признаться честно, когда он узнал, что здесь снова перебили вампиров, почему-то твердо был уверен в том, что это продолжение общей резни. Но... Это не то. Магический отпечаток на двери мощный, но он не содержит в себе ни грамма той ненависти, которую несла в себе кричащая надпись обычным баллончиком на дверях церкви мсье Солера. Здесь нет режущей душу ненависти. Здесь все куда гораздо проще и приземленней. Скорее всего, кто-то просто воспользовался окружающей паникой и выбрал подходящее для преступления время. Прикрылся хаосом и был таков. Мало в этом городе несчастий. Мы принесем еще. Это притупляет в Маркусе его чувство зависти. Уводит на второй план раздражение. Но в свои права ступает какая-то тяжелая и совсем уставшая грусть. Хочется просто опустить руки. Разве они могут что-то исправить? Когда все разваливается и выходит из-под контроля, сложно зацепиться хоть за что-то и не упасть. - Я осмотрюсь, ты не против? - Не против. Заступивший сегодня на пост коллега не против, потому что они всегда были в хороших отношениях. Не потому что так захотел сам Маркус. Но потому что так захотел его собеседник. Сам. От него чувствуется тепло и плавающее ощущение между сомнением и симпатией. Возможно, наступит время, когда придется это исправить. Но пока все находится в таком вот подвешенном состоянии и никто не пристает к нему с дурацкими предложениями вместе поужинать - все останется неизменно. Выгода, которой нужно пользоваться, пока все не вышло из-под контроля. Меньше взглядов, меньше внимания, меньше прикосновений и все останется как есть. Вероятно.

Эмон не жалеет, что отпустил от себя духов еще в кафетерии. Как всегда, с ним остался всего один спутник, который фонит и потрескивает, когда Марк присаживается рядом с убитым вампиром и забирается пальцами под разодранную одежду у того на груди. Был бы человеком - еще не успел бы полностью остыть. Но кровососы сами по себе холодны как трупы. Найти в них наличие души - та еще проблема. Но остатки испытываемых ими фантомных эмоций - вполне. Нужно только сконцентрироваться и прислушаться. Сцепка с мертвецом... не очень хороший опыт. Но в этот раз Эмон даже не думает тревожить чужую душа на той стороне. Он всего лишь коснется следов еще не успевших уйти эмоций, чтобы ощутить череду последних событий. Не больше. Нужно только выровнять дыхание и закрыть глаза, погружаясь в полную темноту. Так будет проще уловить тонкую грань чужого разума. Жаль, что он здесь один. Видения на фоне эмоциональном отличаются от четких видений провидцев. Уловить и запомнить их - сложно. Возможно, когда он решит остановиться - ничего и не вспомнит вовсе из увиденного.

Марк чувствует что-то странное. Он не в первый раз пытался прикоснуться к остаточным, фантомным отголоскам чужих чувств уже тогда, когда они практически остыли вместе с чужим телом. Особенно, в последнее время. Как бы прискорбно это не звучало, но эти руки, за последние пару-тройку месяцев, касались хладных трупов чаще, чем живой горячей плоти. Все до банального просто. К окружающим живым он не прикасался ни только потому что был нестабилен, но и потому, что у него не было никакого желания. Ему было комфортно одному. Когда никто не переступал через его личное пространство и вокруг витало спокойствие. Когда непрошенные волнения оставались где-то там, за чертой, а собственные пороки не били в голову отбойным молотком, нарушая границы дозволенного. Он оступился недавно, обжегся неосторожно и запретил себе. Потому что... это больно. И это, черт возьми, мешает ему работать. Чужие привязанности мешают ему жить. И эта мысль заставляет Эмона кривить губы в отвращении. Но в отвращении ни к окружающим, а, скорее, к самому себе. В конце концов, в чем виноваты другие, если ему самому когда-то просто не повезло? Мягко говоря. Ни в чем. Поэтому он отпинает собственные эмоциональные клубки от себя подальше и потянет на себя только одну нить. Ту, которая поможет ему сосредоточиться. Отрешенность. Тоже не очень приятная по своим ощущениям, но стабильная и не требующая большой сосредоточенности.

А вот то, что он видел - требовало. Маркус ни раз переступал чертоги чужого разрушенного мира. Ступал босыми ногами по умершей земле и поражался, насколько может быть страшно после... смерти. И неважно: вампиры, или люди. Даже эти живые мертвецы, лишившись души, все еще остаются разумными, в какой-то мере чувствующими и... существующими? Жизнь научила Марка не проводить четкие грани между живыми и не живыми. Он сам, в какой-то мере, уже давно умер и мало причислял себя к рядам обычных людей. И, все же, даже с такими как он работать было проще, чем с теми, кто не отзывался ему, когда он дергал за чужие эмоции как кукловод. Вот и сейчас, подхватывая руками то, что некогда было теплым и откликающимся, он не может разобраться. Куча каких-то обрывков. Он пытается вязать их в одну длинную целостную нить по ощущениям, но... Выходит какой-то откровенный бред. Его смущает эйфория. Она похожа на ту, что получаешь после того, как острые клыки входят под кожу и ты чувствуешь, как по твоему телу медленно распространяется благоговейный яд, который отравляет тебя для того, чтобы ты меньше сопротивлялся, пока хищник питается твоей кровью. Эмон знает, какого это. Он чувствовал это. Улицы Парижа, кишащие мигрантами, собирали в себе самое худшее. И когда ты сломлен, подавлен и ищешь убежище своей мечущейся душе, к сожалению, находятся те, кто не прочь тебе в этом помочь. Утопать в этой кратковременной эйфории было прекрасно. Но вылезать из нее, как иссушенный до неузнаваемости наркоман, каждый день мучаясь от ломки... Боже, это ужасно. Но ужас сейчас он чувствует уже позже. Что, вообще, черт возьми, происходит? Куда вязать эти концы? Эмон пробует разные вариации, снова нервничает и, в конце концов, бросает все. - Ça n'a aucun sens. - Разрывает связи и поднимается на ноги, чтобы лицом к лицу столкнуться с все тем же начальником по площадке. Он все время тут находился? Марко раздраженно поводит плечами и делает вид, что слеп чуть больше, чем на самом деле, просто переступая через лежащего на лужайке вампира и неловко толкая мага в плечо. - Oh, je vous demande pardon. - Не забыть ОЧЕНЬ виновато улыбнуться. - Если ты не против, я посмотрю еще и помещение. - Не оборачиваясь. Боже, он так надеется, что за ним НИКТО не пойдет. Чужое присутствие ему явно мешает. Возможно, в такой путанице был виноват как раз таки человек, который все то время, что он пребывал в трансе, просто провисел над ним, прессуя ничем не защищенное сознание эмоциональным давлением основанным на интересе и симпатии. Или может просто пора прекратить убеждать себя в чем-то? Стоило признать, что он просто не всесилен и разбираться абсолютно во всем не может? Что-то бывает сложно даже для него самого? Ведь и правда, эти обрывки эмоций были странными. Несвязанными. Будто от разных людей. Да и отравленная эйфория у ВАМПИРА никак не хотела укладываться в голове у Эмона. Вроде бы как, эти создания не доходили до подобных извращений. Это кажется отвратительным даже самому Маркусу и он чувствует, как неприлично горят его щеки, едва он думает о чем-то... подобном. Отвратительно ли?

Спуститься за собой в помещение Эмон просто не дает, галантно намекая, что в состоянии не просто сам спуститься по ступенькам, но и подставить подножку любому, кто попытается в этом ему помочь. Ему не нужны тут посторонние люди. И раз они уже успели наследить в помещении своими эмоциональными отпечатками, когда осматривали все сами, ему и без этого будет нелегко. Придется снова потрогать мертвецов. Потому что на расстоянии разобраться что чему принадлежит, будет слишком проблематично и энергозатратно. Собственно, зачем он вообще этим занимается? Сегодня это не его вызов. Но в таких случаях его ковен привык принимать помощь от любого в нем состоящего, а Маркус, вроде бы как, решил, что отдаваться этим ребятам - правильно. Но еще более правильно - делиться информацией с Ронаном. В первую очередь, все, что он здесь соберет, отправится на рассмотрение наставником и только пройдя тщательную фильтрацию, уже дойдет туда, куда надо. Если они оба посчитают, что так нужно. Если Вайсс посчитает, что так нужно. Эгоистично, но Марк уже не мог по-другому. Даже будучи немного обиженным, он не может это контролировать. Это доверие не вырезать уже ничем. Слишком прочно прикипело. Слишком много маг для него сделал. И сейчас, касаясь подвальных стен узкого прохода вниз, Эмон на мгновение останавливается, улавливая отголоски чувств вампира, которого он осматривал снаружи. Говорят, что дверь была проклята? Но здесь он уже бежал в панике. Тогда почему ощущение эйфории выглядит на его теле свежее, чем этот панический страх? Умереть от эйфории? Быть проклятым, когда коснулся двери? Тогда почему на ней только его отпечаток? Другие просто не успели добраться?

Вопросом: "Какого черта здесь вообще произошло?", Марк задастся, когда войдет в небольшое помещение и неаккуратно уперевшись носком кеда в чье-то мертвое тело, неосмотрительно опустит завесу, думая о том, что шум города в таком закрытом пространстве будет менее фонить, а окружение покажется более реальным. Он растерянно выдохнет, чувствуя на своих губах кусучий холод и окажется сразу же перед несколькими мертвыми мирами. Теперь он видит, что помимо вампира на улице, здесь было еще трое. А еще он видит, как между этими мирами ходит его молчаливый друг. Будто присматривается, но аккуратно, не заступая за черту. Да, он все еще с ним. У Маркуса так и не поднялась рука насильно отвязать странного угрюмого одиночку от себя. Хотя все чаще задумывался о том, что стоит. Иногда, сущность выкидывает странные вещи и ведет себя тоже странно. Так, будто... Знает, на что реагировать. Так, будто знает самого Маркуса еще с тех времен, когда он носил фамилию Бертран и лично открывал перед ним двери Базилика Сен-Дени. Вот это уже было не странно. Это вызывало в маге ужас. Ужас, который он тщательно прятал от этой сущности. Потому что ему казалось, что только его она и ждет.

Чтож, пусть занимается своими делами. А Марк снова опустится перед очередным мертвым вампиром и необдуманно вляпается пальцами в чужую кровь. Она останется на них неприятным осадком. Но... Станет хорошим проводником в чужой погибший разум. К сожалению. Этот мир... Чем-то похож на его собственный. С тем лишь различием, что на его океанском берегу этот самый берег имелся. А тут - маленький висячий остров. Куски от которого отваливаются и неумолимо падают в, наверняка, когда-то бушевавший океан. Эмон оглядывается и не видит ничего нового. То же самое: не клубки. Обрывки. Он будет браться за них расстроенно и растерянно, пытаясь снова собрать в единую цельную нить и не заметит, как кусок земли отвалится прямо под его ногами. Испуг. Мгновенный, режущий. Если он упадет, то может не выбраться из-под мертвой толщи воды. Маг выпускает обрывки чужих эмоций из рук и... случайно цепляется за что-то другое. Что-то приятно-игривое и, пока еще такое тонкое, но способное выдернуть его из чужой реальности и вернуть во внешний мир. И Эмон широко открывает глаза, прислушиваясь к чужому спасительному голосу. Оборачивается на него и ловит очертания знакомой фигуры. Кулон неприятно жжет на груди и он вытаскивает его из-за пазухи, чтобы у того не было контакта с раздраженной кожей. Такое бывает, когда он слишком сильно напрягается, пытаясь всмотреться во что-то. Артефакт предупреждает, что это не в его силах, а жжение в глазах - персональная насмешка от подаренного ему проклятья, которой так радуется безликая сущность.

- Renard... - Сколько в этом выдохе облегчения. Столько, что смущает самого Маркуса больше, чем смутило осознание того, что тут вампиры решили полакомиться не человечинкой, а друг другом. Так постыдно и интимно, что защипало кончики ушей. Но он исправится, нарочно переводя свою руку выше и, подтверждая слова своего неожиданного гостя, касаясь не очень аккуратного укуса на шее мертвого. - И в груди у меня возникает знакомый трепет, такая абсолютно иррациональная эйфория. Именно ее можно испытать, когда острые клыки аккуратно прокалывают кожу на твоей шее. - Маркус поднимается на ноги и поправляет сползшую к бровям шапку. Растирает чужую кровь между пальцами задумчиво и касается ими своей собственной шеи, медленно очерчивая ее изгиб и останавливаясь там, где горячо билась сонная артерия. - Их яд вызывает привыкание. Сложно соскочить. Но ни один из проверенных мной трупов не похож на того, кто занимался подобными вещами более одного раза. Нет этого... Приторно-горького-сладкого привкуса зависимости. Здесь есть что-то еще. - Губу нижнюю задумчиво прикусывает и стягивает с себя куртку, отдавая ее в руки лису так, будто всегда так делал и точно знал, что тот ее примет. - Каждая из наших встреч - случайна. Но они происходят с такой периодичностью, что это начинает меня пугать. Будто кто-то намекает, что даже если я захочу, то вряд ли смогу от тебя отделаться, демон. - Шутка, конечно же. И он не знает, как на ту реагирует мсье Хельсон, потому что пока еще не касается его эмоционального фона. Боится перебить царящую здесь странную атмосферу. Он, итак, не может собрать все эти куски воедино. И даже выглядит при этом потеряно. - В "Сен-Дени" происходят не менее случайные и странные встречи. Этот город сошел с ума и тянет меня за собой на дно своего безумия. Круассаны там не подают. Но зато подают вампиров с такими мощными шлепками чужих эмоций, что мне становится неудобно даже просто сидеть рядом. - Делает какой-то неопределенный жест рукой. Толи выказывая лису свое раздражение, толи призывая безликого одиночку подойти к себе. Но тот, как всегда, просто игнорирует этот жест, все еще нависая именно над тем покойником, которого выбрал изначально. Будто он кажется ему интересней, чем все другие. Чтож, Эмон переступает через своего и двигается вглубь помещения, нелепо оскальзываясь резиновой подошвой на склизкой крови и цепляясь ладонью за удачно подвернувшуюся ему горизонтальную поверхность - стол. Благо, у того все ножки. Падать было бы больно. - Fils de putes... - Ругается вслух, не забывая при этом отругать себя лично мысленно. Не пристало так выражаться воспитанным юношам. И хорошо, что из возраста юношества он уже давно вышел. - Я растерян. - Даже наверное признает свое поражение, но не говорит, что собирается сдаваться. - Проклятая дверь, только один успевший выбежать на улицу. Остальные тут, будто пришли сюда, действительно, на воистину странную суицидальную вечеринку. Но я бы назвал ее таковой, если бы среди этих тел я нашел хоть одного мага. Вампиры не способны сами наложить проклятье на дверь. Даже если его запечатал кто-то в банке и им оставалось только свинтить крышку. - Руками разводит и облокачивается поясницей на стол, обводя невидящим взглядом помещение. - Их эмоции - хаотичные обрывки, которые не собираются в целостную картину. Такое ощущение, будто кто-то специально рвал их на куски. Эмпат? - Нет. В таком случае он бы почувствовал именно магический отпечаток на обрывках. - Или будто эти обрывки вообще не принадлежат им. Будто кто-то чувствовал за них. Я не могу это объяснить. Оно не укладывается в моем сознании. - Выдыхает и запрокидывает голову. Иии... Только теперь, за своей озадаченностью ситуацией, вдруг цепляется за мысль, что... Как? - Как ты попал сюда? Кто тебя пропустил? - Голову поворачивает в сторону Рейнарда, по сути, даже не понимая, почему так легко подхватил разговор с ним. Хотя, так случается, когда он слишком сильно погружается в собственные мысли. Тихие отголоски прошлого. Непостоянства и открытости юного мальчишки, которые он старается задавить в себе все эти годы. Впрочем, он вряд ли сказал что-то, что могло бы удивить демоническую лису. Он и сам все видел. - Мне пришлось заставить мальчика плакать, чтобы меня пропустили. Надеюсь, он цел? - Намекая на то, что действительно надеется - демон его не тронул. С этим могли бы быть проблемы.

Чтобы подобраться к демону есть лишь один способ: дать ему думать, что он подбирается к тебе.
Наверное, это прозвучит странно, но... Маркусу нравился Ренард. Он был... Необычным. Как много Марк слышал историй. Существа с черной сущностью. Волокущие в своих руках огромные мешки с болью и отчаянием. Приносящие только несчастья и мор. Толкающие на грехи, поднимающие пороки. Они овладеют твоим телом и заберут душу, если ты будешь невнимателен и неаккуратен. Если ты подвержен влиянию и не можешь контролировать собственные мысли и чувства. Закопаются в тебе, вытащат всю грязь на поверхность и извозятся в ней как довольные свиньи. Ворвутся в твой мир, перевернут твое сознание, разрушат принципы, мировоззрения, убеждения и опустят до уровня бессознательной марионетки. Страшные сказки для детишек на ночь. Либо в какие-нибудь средние века демоны несли в себе более шаблонную политику и с годами действительно очеловечились, либо Эмону просто повезло не встретить на своем пути ни одной странной твари, которая захотела бы выйти на улочки какого-нибудь города и устроить там массовое прелюбодеяние с последующим сожжением. Так шаблонно и отвратительно. Осталось только пособрать малолетних девочек и позахватить их души, как в каком-нибудь низкосортном кино, которое человечество, несмотря на полную избитость тематики, продолжает толкать в массы, порабощая свои умы "страшными" историями о существах из глубоких пучин Ада. Смех, да и только. Демонов Маркус встречал немного. Кроме кицунэ, всего пару штук. Одного - среди высоких гор Норвегии. В маленькой отшельнической деревеньке, которая даже не носила названия. Старик прятался от кого-то и явно не желал выходить за пределы свой тихой общины, выказывая полное презрение к внешнему миру. Никакой враждебности и ни грамма желания делать хоть что-то, кроме стрижки овечьей шерсти. И Марк, в каком-то смысле, понимал его. Будучи измотанным веками жизни, пожалуй, даже темной сущности пришлось бы это место по душе. Там хотелось остаться насовсем. Второй затерялся на грязных улицах Будапешта. Был менее одухотворен и жил исключительно в свое удовольствие. Веденый на симпатичные людские мордашки и их темные, похабные мыслишки, демон отдал Эмону то, что ему было нужно буквально сразу же. Стоило только поиграть с неумело неприкрытыми эмоциями, показать пару своих слабостей и чужой гримуар был отдан магу практически без боя. Жаль, что книга оказалась бесполезной. Больше слухов, нежели пользы. Сбежать оказалось тоже проще, чем он мог ожидать. Демон даже не стал его преследовать.

Рей не был похож ни на одного ни на другого. А, может быть, Маркусу просто так казалось. Мир, который он когда-то видел четко и красочно, весьма отличался от того, что он видит сейчас. Размытые блеклые очертания чего-то прекрасного. Ощутимого тонко, на кончиках пальцев. Короткие прикосновения рисуют воображение. Чтобы видеть лиса, Эмону не нужно было к нему прикасаться. Для этого у него были воспоминания, которые он хранил так бережно-трепетно, что, пожалуй, на земле не найдется ни одного человека, который хранил бы их так же. На фоне настоящего мира они были настолько яркие, что в пору предположить, будто маг до сих пор живет именно там, не здесь. Что жизнь его действительно оборвалась, когда ему было всего двадцать семь, а все остальные годы он блуждает по земле как темная не упокоенная душа, собирая в себя чужие эмоции, чтобы полноправно продолжать считать себя живым. Мы живы, покуда мы способны чувствовать. Способен ли он? Безусловно. Пусть и что-то свое, личное, он давно посадил под замок и каждый раз опасливо отступает, когда кто-то пытается подобрать к этому ящику ключ. Пусть реагирует резко и зло, пресекая все попытки на корню. Он считает, что это правильно. Другим незачем копаться в его шкафах, а он будет стараться отвечать тем же. Если, конечно, дело не касается четырех вампирских трупов. Им уже все равно кто к ним прикасается, кто ходит по их выжженному смертью сознанию. Кто собирает последние отголоски их когда-то живых, горячих чувств. Теперь они странники других миров. И их вряд ли волнует, что они оставили здесь. Круговорот жизни и смерти. Эмон бы забрал с собой все. Даже если бы кончина настигла его внезапно. Не потому, что боится, что кто-то типа него доберется до самого сокровенного после того, как его сердце остановится. Но потому, что он не собирается отказываться от этих воспоминаний даже после смерти.

Маркус медленно склоняет голову в сторону собеседника и мягко улыбается, когда тот задает вопрос о случайности их встреч. А ведь правда... Если призадуматься. Но, в любом случае, о том, что это кафе он посещает практически каждый день, Эмон, пожалуй, умолчит. Ибо тогда их встречи перестанут иметь такой красочный оттенок загадочности, так? Если игривой судьбе понадобится, она столкнет их снова. Без заранее обговоренных встреч. В любом уголке этого закрытого города. Ведь им удалось найти друг друга в огромном мире. Не прикладывая к этому никаких усилий. Обычная случайность? Такая же, как сегодня? Или, что-то более глубокое? Ведь в случайности маг уже давно перестал верить. Как и в судьбу. Он вообще мало во что верит в последнее время. И в слова демона о том, что вампиры не могут чувствовать эйфорию - тоже.

- Я бы не стал делать поспешных выводов на твоем месте. - Подтягивается и разрешает себе сесть на чистую крышку стола, чтобы провести по ней рукой, в надежде наткнуться ей на салфетницу. - Как давно ты в Аркане? Этот город и раньше смущал меня необычными историями. Такими, которых я не видывал даже скитаясь по чужим странам. - Марк следит за темной демонической фигурой, двигающейся в слабом освещении здешнего помещения. Это могло бы выглядеть жутко, если бы за семьдесят лет он не успел привыкнуть к подобным картинам. Да и вообще, испытывать страх рядом с Ренаром... Это было бы как-то... Странно, что ли. Его извечная игривость так нежно ласкала чуткое восприятие, что от него ни то что не хотелось бежать, от него не хотелось уходить. Мир настолько очерствел и утонул в страхах и боли, что нотки чего-то совершенно противоположного казались Эмону до дрожи теплыми и родными. Подкрепленными светлыми образами неземного белокурого мужчины, смотрящего на тебя таким взглядом, каким не смотрел никто и никогда. Ему даже сложно подобрать название. Потому что на язык просится: "голод" и "ложь", а в сознании отпечаток чего-то возбуждающе-горячего, заставляющего бледные щеки из раза в раз непроизвольно заливаться краской. До сих пор. - Последние две недели перевернули мое представление о вампирах с ног на голову. Всю жизнь мое "общение" с ними сводилось к минимуму и либо я имел слишком узкое мышление об этих существах, либо этот город снова говорит мне: "я способен на то, на что не способно ни одного живое существо на этой планете". - Да, этими словами маг как бы одушевляет это место и переводит взгляд на не отпускающую его сущность. Даже она - странная. Просто ходит за ним и не просит ничего взамен. Немыслимо. Немыслимо, но интересно. И встает вопрос: "Он ли призвал ее, или она сама, уже будучи в этом мире, прицепилась к нему, просто потому что поняла, что он может с ней контактировать?" - Ты слышал о... Церкви для вампиров? Для существ, чьи души давно отошли далеко не создателю, но они все равно продолжают высоко поднимать голову и возносить ему молитвы? Я бы назвал это нелепостью и показным фарсом, если бы не знал местного священника. Его эмоции настолько чисты и неподдельны, что мне было страшно прикасаться к нему. На нем бы, всенепременно, остались грязные следы. - Губы поджимает. Даже и не скрывает своей скверны. Ни внутренней, ни внешней. Может быть, Рей кое-чего и не знает о нем, но в свое время ему удалось вляпаться в эту грязь еще даже до того, как Маркус был проклят. И лис поймет, о чем говорит его собеседник. Вне всяких сомнений. - Вера - это удивительно. Но не менее удивительно то, что я видел буквально час назад. - Эмон таки находит на столе салфетки и вытаскивает одну, чтобы затереть на руках чужие пятна крови. Вряд ли отойдет все, но то, что еще не успело высохнуть совсем, перестанет неприятно обволакивать пальцы. - Связь двух противоборствующих рас. На вампире такой отпечаток собственничества, что волк отгрыз мне руку по локоть еще до того, как пришел за ним и показал, что может притворить это в жизнь, разогнав пол кафетерия вампиров от столика, расщедрившись только на короткую фразу. - В голосе явное раздражение. Лисице, как личности эмпатичной, наверняка, тоже знакомо это чувство, когда кто-то рядом фонит так, что начинает ныть голова. Но Эмон раздражен не поэтому. Он раздражен потому, что подобный спектр эмоций у него уже давно ушел в ящик с кричащей надписью "абонент недоступен". И видеть нечто подобное между теми, кому заведомо было суждено перегрызть друг другу глотки, казалось ему чем-то за гранью фантастики. - И оба в этой самой эйфории. На оборотне то, что я чувствую сейчас здесь, - раздраженно обводит пальцем помещение. - На вампире - мешанина из его собственных непонятных ему чувств и, опять же, его спутника. А если заглянуть поглубже, можно понять, что тот скрывает еще одного зверя. Зверя, из-за которого мои духи посходили с ума и мне пришлось от них избавиться. Этот, - он кивает в сторону безмолвной сущности, - не в счет. Он дурной. - И слышит тихое потрескивание. Толи из-за того, что нервничает сам, толи из-за того что дух недоволен его высказыванием в свою сторону. - Детей своры давят еще до того, как они выходят на свою первую охоту. Так как же так вышло, что один из них, мало того что уже больше сотни лет сохраняет разум, так еще и имеет чувственную палитру шире, чем моя собственная. И ты говоришь мне, что вампиры не способны испытывать эйфорию? Добро пожаловать в Аркан, мсье Ренард. Настали темные времена. - Это неприятно. И Маркус берет паузу. Вслушиваясь в слова демона, он снова обращается к себе, снова уходит на вдруг заштормивший берег океана. Он всматривается в закатный горизонт и видит как там, между темной гладью воды и тяжелыми, внезапно снежными облаками, алеет кровавая полоска закатного солнца. Так нельзя. Особенно сейчас, когда он выходит отсюда и шатается по чужим мирам. Нестабильность собственного может дать брешь и уронить его в бездну. А выбраться оттуда - весьма проблематично. Возможно, но неосторожно.

- Мальчишка счел, что мне не место на площадке преступления. И не внял моим просьбам привести старшего, - Марк намотает на палец свое раздражение и свяжет его в крепкий узел с более родной ему по душе гордыней. Прощупает связь и решит, что сделал правильный выбор. Сидит прочно. Как влитая. - Мне пришлось доказать ему обратное. Ничто не прибавляет ума так быстро и качественно, как личные ошибки и плата за них. - И, ох, ни Маркусу Эмону об этом говорить. Но он уже поднимается со своего насиженного места, чтобы обойти сидящего перед ним демона, аккуратно касаясь плеча того рукой в скользящем жесте. Чистой, естественно. Но делает это неосознанно, потому что слова о том, что труп у которого все еще стоит безликий, выбили у него из головы все предшествующие мысли, как-то резко натолкнув на другие. - Ты смеешься надо мной? - Хмурится, но взгляд на Рея не переводит, цепляясь за мутные очертания тела, "присевшего" за соседний столик. Зачем ему все это? Наверное, как раз, ради вот таких случаев. Когда свои собственные переживания и мысли вдруг прячутся по углам, а что-то стороннее, отвлекающее, расчищает холодное небо над тропическим островом. Еще чуть-чуть и точно пошел бы снег. Осел бы у берега инеем, приморозил босые ноги в охладевшему песку.

- Забудь. - Резко перескакивая на другой эмоциональный фон, едва морозный ветер сменяется на теплый штиль. - Забудь, что я сказал. - Он подойдет к сущности, всмотрится в темную пустоту, молчаливо прося ее поделиться с ним тем, что она видит. Но так, как всегда, только смотрит на него в ответ. И этот зрительный контакт может продолжаться хоть вечно. Марк знает этот взгляд. Взгляд полный безразличия и пустоты. Ничего не меняется и он расстроенно опустит уголки губ и сам притронется к руке мертвого вампира, в немом жесте прося свободной демона помолчать. Не отвлекать его. Но... все без толку. Все то же самое. Только чуть свежее. Этот парень, явно, умер последним из тех, кого Эмон успел посмотреть. Посмотреть так, как он смотрел обычно. Так может, в этом случае, он должен был смотреть "по-другому"? Под другим углом. Стучаться... в другие двери?

Марк разрывает сцепку и снова обращает свое внимание к демону. Взгляд его выглядит напряженным и задумчивым, но он даже не старается всматриваться в фигуру знакомого напротив. Скорее, он снова обращается к себе. Принимая какие-то решения. Пытаясь убедить себя в том, что это необходимо. Он может попробовать и, возможно, докопается до чего-то действительно важного. Или может сказать себе "нет" и уйти ни с чем. Снова. - У меня не важные отношения с темной магией. - Решает зайти издалека, чтобы не переть с вопросом в лом и чувствует себя в этом моменте нелепо, глупо и как-то волнительно странно. - Возможно... Поэтому я не вижу. - Нервно трет шею и цепляет с головы шапку. Ему стало душно. - Помоги мне переступить через черту. А я поделюсь с тобой тем, что там увижу. Ведь ты пришел сюда не из-за меня. - Руки складывает на груди и отводит взгляд. Ну, случайные встречи. Они на то и случайные. Когда ищешь что-то одно, а находишь совершенно другое. С самого начала было ясно, что демон искал что-то. И раз до сих пор находится тут - не нашел. Он теряется в таких же загадках, как и сам Марк. Возможно, если они помогут друг другу, им удастся докопаться до истины. - Мне нужен якорь в этом мире, или я могу не вернуться.

Да, Аркан был необычен. Место, которое по праву можно было назвать самым загадочным из чудес света. Иногда, Эмону казалось, что город имел свой собственный разум. Что он дышит, смотрит за своими обитателями. Толкает их на те, или иные поступки, внушает им свою собственную правду, отводит взгляды от очевидных вещей, тщательно скрывая их под сотнями замков - не вскроешь, не проберешься. И лишь некоторым дает подсказки, играючи приоткрывая пологи завес тайн. Практически подводит к разгадкам и громко смеясь, закрывается. Цикличность. Все начинается сначала. И от одержимости уже не уйти. Тебе хочется снова и снова погружаться в тайны разгадок, искать потайные пути, путаться в бесконечных лабиринтах, неумолимо подбираться к истинам и... Падать у самого порога их практически открытых дверей. Падать так сильно, что не находишь в себе сил идти дальше. А когда восстанавливаешься, все снова переменилось, перестроилось и ты опять в пустоте. А в голове одна мысль: "Не останавливаться. Я смогу".

У Маркуса Эмона подобных чувств не было. Да, он бы не отказался узнать об этом месте больше. Просто для того, чтобы вникнуть в суть и понять, чего можно ожидать. В связи с последними событиями он находится в крайней растерянности. Ничего подобного... Он еще не видел и вряд ли когда-нибудь увидит. Он не понял, не разобрался и от чего-то, наверное, даже был напуган. Желания копаться во всем этом у него явно поубавилось. Ему всего лишь хотелось жить спокойно. Ведь именно с такой целью он пришел сюда? Марк устал от скитаний по миру, разочаровался в надежде избавиться от проклятья и забрел сюда только лишь для того, чтобы просуществовать оставшийся век в месте, которое называли убежищем. Рядом с теми, кто не будет копаться в нем и просто молча составит ему компанию. Марк нашел такого человека. Рядом с ним ему было комфортно. Рядом с ним он не чувствовал себя виноватым, ущемленным, отличающимся от остальных. Вайсс никогда не видел в нем калеку, никогда не осуждал за содеянные им поступки и молчал тогда, когда этого требовала ситуация, просто щедро отдавая свои тепло и покой. И до какого-то момента Маркуса все устраивало. Ему нравилось так жить. Нравилось прятаться среди десятков книжных полок и он никогда бы не устал ходить между ними, перебирать книги, изучать обычную литературу, или брать что-то научное и черпать еще больше знаний в свой разум. Это умиротворяло, одухотворяло, отвлекало. До какого-то момента... Пока перед глазами снова не возник четкий образ, кольнувший воспоминаниями прошлого так сильно, что сердце снова научилось стучать так быстро и громко, как не делало этого уже долгие годы. Оглядываясь назад, туда, куда-то далеко в сорок пятый, Маркус не может поверить: несмотря на все прикладываемые усилия ужиться с потерями, с отдаленным чувством неконтролируемой вины, с тяжелым грузом, что он унес с собой из того времени, с чернотой, что накрывала эти воспоминания, чувствуя рядом с собой присутствие демонической сущности, он думает о том, что жизнь, все равно, дарила ему настоящие великолепные моменты. Париж. Середина сентября. Стрекот Горихвостки и путающиеся в чужих светлых волосах лучи полуденного солнца. Столик в кафетерии только на двоих, который, казалось, отсекал весь остальной окружающий мир. Осень, в которую Эмон полюбил настоящую откровенную ложь, потому что ОН любил. Осень, в которую Эмон заинтересовался древними артефактами, потому что ОН был заинтересован. Осень, в которую Эмон слышал пение птиц, чувствовал запах крепкого кофе и выпечки и ощущал как собирается роса на еще не успевших опасть листьях в особенно солнечные дни. Осень, в которую он думал ни только о том, что постоянно должен все контролировать. Чувства, которые всегда были настороже и едва взгляд цеплял утонченную иностранную фигуру, ожидающую его под широким зонтом французской булочной, устремлялись к НЕМУ. ОН осудил Маркуса всего лишь раз: под кружащий голову тембр вальса, и получив однозначный ответ на свои предостережения, оставил его в покое. Может быть, сослался на то, что даже будучи магом, Марк все еще продолжал оставаться просто человеком. Эмпатичным ребенком, что погряз в своих чувствах слишком глубоко и неосознанно. Ребенком, который так легко бросил чувство своего собственного достоинства к ЕГО ногам и каждую встречу ждал, что тот мягко наклонится и поднимет его, но этого так и не произошло.

Рай построенный на задворках Ада. Эти слова цепляют Маркуса и в голову невольно закрадывается шальная мысль о том, что Лис не просто играет словами. Выражение "случайная игра слов" вообще не то, что следовало бы вешать ярлыком конкретно на этого демона. Все, что когда-либо говорил при Марке Рейнард имело свой смысл. Пусть скрытый и даже в каком-то смысле практически недостижимый, но он был. В каждой его фразе. Особенно, произнесенной в таком тоне. И Эмон из последних сил сдерживает в себе порыв заглянуть глубже, спросить: "Что ты имеешь в виду?" и зацепиться за ту палитру эмоций, которая загорится ярче, чем другие. Вот это в его случае и называется докопаться до истины. Он никогда не искал сложных путей и привык идти более легкими дорогами. Но что-то внутри него тихо шептало: "Еще не время. Ты поймешь, когда будет можно. А пока - храни эту тайну". И Маркус подожмет губы в своем бессилии и поборет в себе это желание. Кажется, буквально только что он думал про себя, что его не интересует, что именно происходит с этим чертовым городом. Скорее, его бы заинтересовала информация о том: как долго тот еще просуществует и не рухнет ли в этот самый Ад, на задворках которого он и построен, забрав за собой всю добычу, что он успел сюда привлечь. Несчастные ущемленные, теперь готовые сгореть здесь словно бабочки привлеченные на свет. Красиво. Но если сам Эмон, возможно, готов был сгинуть здесь, то некоторых людей он категорически не желал отдавать. Они этого не заслужили.

- Мне не хочется разделять эти странности. - Откровенен. Впрочем, не редкое явление в присутствии демона. - Вампиры пытающиеся достучаться до бога. Оборотень, связанный с другим вампиром эйфорией, которая возникает при прикорме. Этот вампир, посадивший на цепь сразу же двух опасных зверей. Как? Что? Зачем? Почему? - Руками разводит в непонятливом жесте и снова кривит губы в досаде. Он не понимает, как это происходит. Как это вообще работает. Впрочем, это и не его дело. Проблема заключается в другом. Ведь... И он сам, в какой-то мере, столкнулся с некими странностями. - Когда-то старик Юрюн сказал мне: "Когда идешь по улице и видишь перо лежащее на земле, подбери его и принеси домой. Можешь поставить в вазочку, или даже просто положить. Это мощный оберег, дарованный тебе небом. Замечай такие знаки Духов. - Он на мгновение замолкает, и задумывается. Но, наверное, уже поздно решать, что не стоило бы говорить о таких вещах с посторонними. С другой же стороны - таким ли посторонним ему приходится Рей? Возможно, он вообще единственный, с кем можно обсудить столь щекотливую ситуацию и даже получить какой-то... совет? В любом случае это уже не важно. Он уже начал и будет странно оборвать свою мысль и оставить невысказанной до конца. - Но что делать, если получаешь не знак, а самого духа? Он пришел ко мне с первым обращением к серединному миру в Аркане. И единственный, кто не желает уходить, когда я его об этом прошу. Мне кажется, он со мной, даже когда я сплю. - Кое что остается таки не высказанным, но оно дойдет до демонического разума, но вряд ли дойдет до стоящей рядом сущности. - Странный, неразговорчивый, непослушный. С холодными глазами. Он меня пугает. - Смотрит на своего спутника, тот смотрит на него в ответ, но, опять же, никакой реакции. Он придет в чувства только тогда, когда сам посчитает нужным. И именно это и пугает. Он мог бы прогнать, да, но сам не знает, чем это может обернуться. Мир духов шаткий и тонкий. Если ты сделаешь что-то не так, тебя ждут последствия. Даже если это золотая середина, а ни полная тьма. Даже в самом светлом верхнем мире есть те, кто могут возжелать тебе зла за то, что ты был с ними не вежлив. А тут... Полная безызвестность. Только холодные провалы глаз, заглядывающие тебе в душу так глубоко, будто знаю тебя как облупленного. Будто питаются ни твоими эмоциями, а твоими грехами. Колкие, завораживающие, заставляющие выпасть из реальности. Как...

И он позволит.
Потому что не заметит, когда демон сократит между ними расстояние. Только чужое случайное прикосновение заставит его закрыть глаза и вздрогнуть, отдавая собственный предмет одежды уже во второй раз за ночь в эти руки. Но не отстранится. Не позволил бы, если бы заранее заметил? Спорно. Потому что сейчас его губ касается легкая улыбка. Он слышит, как в ушах нарастает тихий шипящий гул раздраженной сущности, но даже не посмотрит в ее сторону. Только проведет пальцами по собственным волосам, так услужливо открывая участок кожи на своей шее, позволяя демону делать то, что он хочет. Потому что... Это было приятно. Контрастно - теплые прикосновения к обычно холодной коже вызывали дробь мурашек у затылка, спускались ниже, к плечам. И, пожалуй, зрячему было сложно это не заметить. Но оно нисколько не смущает. Гораздо больше смущает этот голос, снова перешедший на сдержанный шепот. Согласие, скрытое под заинтересованными вопросами. Отступать было поздно. Маркус сам об этом попросил. Это снова небольшая сделка между демоном и человеком, в ходе которой оба получат свою выгоду. Так ведь? В этом нет ничего странного, или смущающего. Ничего, кроме связи, которой между ними еще никогда не было. Тонкой, дребезжащей на кончиках пальцев. Волнительной.

"Еще не время. Ты поймешь, когда будет можно. А пока - храни эту тайну" - Снова проносится в его голове, когда он оборачивается к лису и поднимает на него взгляд. Снова это секундное разочарование в том, что сейчас он не может видеть его лица. Даже находясь так близко. Настолько, что слышит чужое дыхание, чувствует его кожей. Маркусу не нужно касаться своего собеседника, чтобы образовать их связь, ведь он приказал себе быть аккуратней, не раскрывать все карты, не показывать, что способен не только открыть чертоги своего собственного разума, но и заглянуть туда, куда путь ему закрыт. Но лишь повинуясь собственному желанию, он закинет руки на чужие плечи и одной из них, аккуратно, коснется подушечками чужой кожи у воротничка, как тогда, в их первый и последний танец. Потому что он помнит. И полностью снимая завесу, хочет показать, что ему дорого ни только воспоминание о мгновении прекрасного венского танца, но и часы, проведенные за очередным круглым столиком, за очередной кружкой невыносимо сладкого кофе, оседающего на кончике языка приятным вкусом жареных семечек и ванили, что собрала в себе растопленная халва. Пусть осень никогда не кончается. - Не бойся меня. - Пристало ли демону бояться человека? Это вряд ли. Но в этих словах есть не прямое назначение. Есть подтекст. Подтекст в котором маг просит своего будущего спутника не сопротивляться ему. Большим пальцем он скользнет чуть не аккуратней, ощутимей, но уже сам этого не заметит, становясь еще чуть ближе. Не позволяй ей уйти. - Откройся мне. - И больше я ни о чем не попрошу.

Он цепляется за самое яркое чувство предвкушения и помещение в его глазах плывет и падает в кромешный сумрак. Он моргнет и почувствует, что под ногами уже совсем не бетонный пол. Они мягко утопают в прибрежном влажном песке. Здесь пасмурно, но небо затянуто лишь легкой дымкой, а не серыми тяжелыми тучами. Тонкая недвижимая гладь воды говорит о его озадаченности, непонимании, а колокол на далеком маяке извещает о пришествии сюда чужака. - Добро пожаловать в МОЙ мир, Демон-Лис. - Он улыбнется и сделает шаг назад, заходя босыми ногами в воду. Посмотрит на своего спутника теми же яркими карими глазами, какими смотрел на него тогда, в далеком сорок пятом. Улыбнется, только, пожалуй, совершенно по-другому. Потому что он может скрыть свой внешний возраст, но эмоциональную измотанность, заложенную грустными морщинками в уголках губ и глаз, не под силу утаить даже владельцу здешних красот. Здесь он может видеть. Видеть необычный образ странного иностранца, что когда-то отложился в его памяти. И ему снова приходится бороться с собой, чтобы задавить в себе это желание прикоснуться к мягкому серебру его волос. Вместо этого Марк поднимет руку, показывая крепко привязанную к его мизинцу ярко-золотую нить, другой конец которой зацепился за руку спутника. - Постарайся не потерять меня. - Наверное, единственное предостережение, в котором нуждается каждый, кто ступает на территорию чужих внутренних миров. Сейчас здесь порядок и спокойствие. Но если вдруг что-то заволнует его обладателя, все резко переменится. Не хотелось бы. Демону вряд ли это навредит. Он сможет уйти, если Маркус поймет, что не только ему, но и его сопровождающему грозит опасность и даже вдвоем они не вывезут. Он просто оборвет их связь и вытолкнет чужака из своего сознания. А тот вряд ли успеет сориентироваться, чтобы сделать хоть что-то в желании остаться. У него... Все под контролем.

Эмон будет вести за собой демона вдоль берега до тех пор, пока они не найдут дверь в другой мир. Марк никогда не стучится в них напрямую, предпочитая сначала устаканиться в своей реальности, а уже потом ступать в чужую. Так проще сохранять шаткий баланс. Проще возвращаться туда, куда дорогу ты знаешь. Реальный мир, зачастую, распадается на десятки таких дорог. - Сейчас я уйду туда. Я не хочу переступать за грань здесь. Потому что, что может вернуться за мной - я не знаю. Если так случится, что бы это ни было, я оставлю это там. - Кивает в сторону серой, мертвой двери. От внезапного порыва теплого свежего ветра, та трещит, словно обветшалая утварь и приоткрывается, с готовностью приглашая своего путника. - Просто вытащи меня, если вдруг она закроется. - Марк еще раз посмотрит на Рея и ободряюще ему улыбнется. Но прежде чем уйдет в открывшуюся им темноту, скажет то, что хотел сказать с самого начала. - Я доверяю тебе. - Ты не бросишь меня там. Я знаю.

Маркус смотрит через плечо и прищуривает глаза, когда слышит доносящиеся до него со стороны демона слова. Ну... Надо же. И бывает же в жизни такое. Он чувствует этот... тонкий эмоциональный шлейф, тянущийся прямиком от демона к нему. Он видит десятки полупрозрачных нитей, что не видны сейчас взору самого Лиса. И Это... Кажется Эмону странным. Он немного растерян. Ни потому что еще не видел нечто подобное. Он видел. Много раз. Человеческие и не человеческие чувства бывают весьма разнообразны. Витиеватые, прямые, цветные, абсолютно бесцветные. Ты начинаешь различать их только тогда, когда сам углубляешься в понимание. Когда концентрируешь внимание и превращаешься в маленького ценителя, имея в своем запасе столько времени, сколько хватит для того, чтобы рассмотреть все досконально, в деталях. Прикоснуться к каждому из чувств, вкусить его словно свое, личное. Перенять на себя и связать со своими собственными. Только тогда тебе станет более доступна эта разноцветная палитра. Только тогда она ляжет на чистый холст в целостную картину. И так велик соблазн не закрывать дверь. Снова выйти за нее, оставив задуманное. Ведь оно... не так уж и важно, правда? Чисто ради удовлетворения своих собственных противоречий, догадок и сомнений. Просто потому, что ты хочешь разобраться в этом деле. Ради этого же Эмон пошел на такие риски? Он хотел хоть в одном подобном деле докопаться до истины и вывернуть тайну наружу. Сказать окружающим: "Вот он я. Смотрите на меня. Пока вы топчитесь на месте, тот, кого вы заведомо считаете слабым и немощным, способен СМОТРЕТЬ и видеть глубже, чем каждый из вас. Способен шагать за грань и видеть целые миры, пока вы топчетесь на месте, собирая объедки, которые вам оставили на месте преступления. Те самые, по которым вы все снова сложите в один ящик и скажете, что это дело относится к череде уже совершенных кем-то убийств. Но это не так". Маркус сразу же подумал, что связи нет. Что здесь работает кто-то другой. Просто решивший воспользоваться общегородской паникой. Но кому нужно копаться в этом и что-то разбирать? Проще пожать плечами и сказать: "ничего не понимаю", чем переступить через себя, задавить в себе страхи и попытаться сделать хоть что-то. Даже если оно может угрожать тебе.

И Эмон, коротко кивает самому себе, опускает взгляд и аккуратно закрывает за собой дверь. Ничто не должно проникнуть из этого мира в его личный. Или оно вызовет смуту. Только длинная, бесконечная, позолоченная нить, тянущаяся от якоря до самого мага. Она сейчас соединяет проводников, она соединяет оба мира. Дверь - всего лишь разделитель. Как только Эмон уйдет отсюда - она растворится в небытие и, возможно даже больше никогда не откроется, учитывая, что он собирается сделать. Нельзя было отвлекаться на эмоции своего спутника. Лишь одна нить должна их сейчас соединять. Другие маг оставит на потом. Возможно, когда-нибудь позже, он найдет в себе силы, чтобы коснуться их. Для личного понимания это даже смешно звучит. Он не стал делать этого семьдесят лет назад и уже два года в этих случайных встречах в Аркане, все еще ограждает себя от демонической сущности, но, тем не менее, с готовностью открывает ей собственный разум и, более того, показывает туда дорогу. Это опасно. Он рискует. Это противоречит его собственным убеждениям. Это противоречит тому, чему когда-то учил его странник. Это противоречит даже словам мудрых северных шаманов. Держи разум в чистоте, но крепко запертым для других. Открывайся только духовной силе и природе. Они не способны задеть чувствительные грани. Не способны пошатнуть тонкие стенки. Не способны зарыться в твои опасения, страхи и сделать их реальностью. Толи дело, существа из внешнего мира. Они лживы, обманчивы и непостоянны. Сегодня они тебе самые верные друзья и наставники, а завтра берут орудие разрушения, приходят в твой дом и несут за собой такой неконтролируемый поток боли, что, ощущая ее, ты едва ли останешься в сознании. И это не предательство. Это разрушение твоего собственного я. Потому что внешнюю оболочку могут восстановить врачи и знахари, а дыры в разуме не под силу залатать никому кроме тебя самого. Только способен ли ты будешь на это? Сидя на развалинах собственного сознания, ты будешь смотреть за тем, как рыхлая земля обваливается в небытие и умирать от страха каждый раз, когда очередной отвалившийся кусок будет угрожать тебе тем, что следующим будет твой камень. А ты не способен не сойти не сбежать с него. Потому что ты уже не ты. Потому что этот мир уже не твой.

Марк втягивает носом душный спертый воздух и оглядывается. Очередная мертвая пустыня. Судя по выгоревшим в пепел деревьям, возможно, когда-то тут был прекрасный, дышащий зеленью лес. Но сейчас - стертые практически в труху корешки и пни. Он приходил сюда не так давно. Сколько времени прошло? Понятное дело, что по эту сторону время течет совершенно по-другому, нежели в реальном мире, но... Слишком быстро отсюда уходит жизнь, даже несмотря на то, что тело уже мертвое. Остатки эмоций и отголоски души, обычно, теплятся в мирах дольше. Иногда их удается уловить даже с тел, что уже "ушли" на холодные полки морга. Здесь же, будто что-то выжирало их изнутри. Что-то чужое, инородное, голодное. Словно запущенный сюда паразит. И Эмону на мгновение становится не по себе. Он ушел от двери совсем не далеко и, пожалуй, дальше не пойдет. Пусть и велика вероятность, что чем глубже он зайдет, тем больше он сможет увидеть. Маг не может рисковать. Ни собой, ни своим проводником. Да, Рей остался за дверью, но это еще не значит, что ему ничего не угрожает. Угроза есть всегда. Особенно, когда твое тело, в какой-то мере, отключено от сознания. Хотелось бы верить, что в помещение никто не зайдет. Проблема ни в том, что со стороны они выглядят весьма компрометирующе. Проблема в том, чтоб их никто не дернул. Тогда связь будет утеряна. Марк просто не сможет удержать ее отсюда и единственная нить между ними оборвется. Поэтому, он должен действовать быстрее.

Обращаться к мирам духов находясь на чертогах чужого сознания - опасно, но не невозможно. Но он пришел сюда не для общения с сущностями. Он пришел сюда, чтобы обратиться к самому себе. К тому, что мутной пеленой скрывает его когда-то идеальное зрение. К тому, что с каждым годом тянет из его глаз свет и краски. Что, в конце концов, когда-нибудь погрузит его в бескрайнюю темную бездну и он больше никогда не увидит даже размытых силуэтов своих спутников. Проклятье, подаренное ему любимым человеком. Запакованное в уродливый короб, пропитанный отчаянием, что перевязан черной лентой безысходности. Ведь именно это чувство полностью охватывает все существо, когда очередная иллюзия на то, что все будет хорошо, что ты так близко к разгадке и к избавлению, превращается в твоих руках в труху. Он привык к этому, смирился и... наверное даже готов это принять. Неизбежность, которой он, закрывая глаза, сейчас касается пальцами и чувствует, как по рукам скользит обжигающий холод. Сводит. До самых костяшек. Но он находит в себе силы, чтобы поднять веки и взглянуть на свои окрасившиеся черной краской ладони. Она, словно смола, стекает по его пальцам, капает на землю, впитывается в нее. И это заставляет мага хмуриться. Проклятье живет тут... Как родное.

Ему боязно поднимать взгляд. Потому что кажется, что теперь он тут не один. И опасения эти не беспочвенны. Когда Марк отрывается от созерцания своих проклятых рук, он цепляется за другие пятна на земле. Не он их здесь оставил. Такие же темные, такие же склизкие, такие же затягивающие, когда к ним прикасаешься. И ведут они к нечеткому силуэту впереди. Оно... Напоминает того самого вампира, что остался снаружи у столика. Но, кажется, что даже тот труп выглядит живее, чем то, что сейчас видит Маркус перед собой. Так выглядят покойники, которых насильно подняли из могилы спустя какое-то время после их смерти. Облаченные в изгрызанную в клочья кожу и плоть кости. Впалые провалы черных глаз и изодранная одежда. Такие образы цепляют шаткое сознание Эмона, стоило ему только присесть и прикоснуться к пятнам на земле. Они тянутся за его руками десятками серых нитей, не принадлежащими ни его миру, ни этому. Они чужие. Темные, гнилые, пыльные, оплетающие по самые локти так быстро, что заставляют испуганно отпрянуть и попытаться отодрать их от себя. Не работает. - Bon sang! - Это, черт бы его побрал, не работает!

Это ловушка? Если ни конкретно для него, то точно для всех, кто посмел бы докопаться до разгадки. Ему нельзя тут находиться. В пору сказать своему проклятью спасибо за то, что оно позволило ему видеть. В противном случае он так бы и продолжал слоняться по этому миру, собирая в себя весь негатив черной магии и, скорее всего, понял бы что-то только тогда, когда почувствовал недуг уже на себе самом. Нужно было ли говорить, что в таком случае было бы уже поздно? Оно и сейчас, кажется уже необратимым, потому что это затягивает. Ноги будто придавило к земле и как ты не старайся - сделать шаг просто не получается. В этом случае смерть - быть охваченным паникой. И Эмон чувствует, как она сдавливает ему горло. Или это не ее загробно холодная рука давит так, что каждый раз сделать следующий вдох кажется совершенно непосильной задачей? Закричать? Закричать от ужаса, что пробирается прямо под кожу, сковывает все тело в болевой судороге? Но какой смысл? Ожидал ли маг чего-то подобного? Пожалуй, нет, но был к этому готов. Он не один. Теперь не один. Дверь в его собственный мир ни так далеко, а за ней - якорь, который не позволит ему сгинуть здесь. Не позволит же?

Маркус натянет связующую нить и получит отдачу. Мгновенный ответ на свой затопивший его сознание страх. Он не хотел делиться такими эмоциями, но именно они сейчас были самой крепкой связующей, что помогла ему подняться с земли и нетвердой походкой зашагать в обратную сторону. А в затылок - затхлое загробное дыхание. Смердящее, заставляющее закрыть собственный нос рукой и плечом упереться в... в закрытую дверь. Quoi? - Выпусти меня... Давай же. - Он дернет за ручку. Еще и еще, пока та не рассыплется в его ладони в прах, а чужие веревки не превратятся в сдавливающие до крови острые лески. Марк закричит от боли и дверь за его спиной отворится, заставляя буквально провалиться в чужие руки. Он в панике толкнет ее ногой и сквозь свое потяжелевшее сбитое дыхание услышит вопрос своего проводника. Нужно вытаскивать его отсюда. Потому что прибрежный шторм набирает обороты, а небо уже не кажется таким спокойным как было то, при котором они сюда пришли. Поэтому он, без ответа, неаккуратно срежет связь, возвращая оба сознания в реальность. И только там отпрянет от демона неуклюже наваливаясь на стол, чертыхаясь совсем некультурно и панически принимаясь стряхивать с себя все, что он собрал на задворках чужого разума. Ему кажется, что эти путы все еще на нем. Ему кажется, что он все еще задыхается. Что он все еще капает на пол черной смолью своего собственного проклятья и не может отделаться от темных нитей чужого заговора. Это раздражающе, это отвратительно. Это, в конце концов, заставляет его вцепиться пальцами в собственную тонкую футболку, чтобы ее краями попытаться вытереть себе лицо. Эта паника накрыла его с головой. Нет, он не думал, что лис может бросить его там. Ни на секунду. Он испугался, что дверь просто не поддастся. Он испугался не только за себя, но и за своего охваченного страхом спутника. Он не подумал... не подумал о том, что демоническая сущность тоже эмпатична. Что его эмоции просто срикошетят и образуется этот бесконечно цикличный провод, который будет уже не остановить. Он был неаккуратен. Он продумал не все и он должен был...

- Excuse-moi. - Его голос звучит сбито и тихо. Он никак не может привыкнуть к тому, что вокруг - снова лишь размытые образы. Что они пришли к нему резко, неподготовленно. И теперь он старается проморгаться, будто действительно надеется, что все пройдет. По крайней мере, он осознает, где находится. Это уже хорошо. А еще, хорошо, что ничего не выпало из его памяти, учитывая навалившееся на него эмоциональное потрясение. - Извини, я не знал, что так получится... - Знал, но не подумал об этом своевременно. Только тогда, когда к личному страху примешались чужие, он почувствовал, что тонет. Тонет в этих ощущениях. И, что самое страшное, он не мог сказать, что это вызвало в нем отвращение. Это... Подогрело что-то другое. Что-то странно бьющееся у него теперь внутри. То, что нужно было прямо здесь и сейчас посадить на цепь, потому что оно давило на нервные окончания, дергало за все неосторожно оставленные на полу эмоциональные клубки и бесновалось внутри так, что, кажется, он сейчас сойдет с ума. Это случилось с ним в первый раз и он не может понять, как себя контролировать. За что браться, что вязать. Кому за это безобразие бить по рукам. И он искренне надеется, что демоническая сущность отгородилась после связанного шока и не берет сейчас от него ничего. Потому что это, определенно, ненормально. Ненормально настолько, что он не может взять себя под контроль. - Ciel sacré. Seconde... - Снова опустить завесу. Хотябы ненадолго. Защитить своего собеседника. Защитить себя самого. Сбить все это в одну кучу и спрятать в ящик до лучших времен. Он потом аккуратно приоткроет это все и разберет. Понадобится время, но он справится. А пока заставит себя разжать пальцы на собственной одежде и поверить в то, что на нем ничего нет. Это воистину странно - черпать доверие к самому себе из самого же себя. Пытаться делиться им же со своим спутником. Пытаться одновременно придавить ступней стыд, подкравшийся со спины совсем незаметно. - Я должен был предвидеть что-то такое. - Но моя излишняя самоуверенность будет пожизненно бить меня по щекам и говорить мне, что я слишком много на себя беру. И, кажется, все постепенно начинает приходить в норму. Остается только дрожь в руках, но это досадное недоразумение, которое бьет его по организму каждый раз, когда он слишком... проникается чем-то. И если когда-то давно это была просто волнительная дрожь, то теперь, с возрастом, это уже больше похоже на что-то нервно нестабильное. В конце концов, годы идут. Не стареет только его внешняя оболочка. Но то, что он носит внутри этой оболочки, имеет свой стандартный строк годности. Ему давно не двадцать пять. Не стоило об этом забывать.

- Ты в порядке? - В его тоне слышится ничем не прикрытое переживание. Да, Эмон научился и этому чувству. Переживать за то, что он делает. Особенно за то, что делает неосознанно и за то, что может повредить чужой эмоциональный фон. Он бережет от этого Ронана, бережет от этого всех окружающих и теперь давит в себе беспокойство и за Рейнарда. Он... Дорог ему. Как воспоминания, как близкое по духу существо, как никогда не угасающий образ чего-то приятно-светлого в голове Маркуса. - Некромаг. Наставил ловушек и был таков. Я наступил в одну неаккуратно. Нужно отдать распоряжение, чтоб никто туда не лез. - Рукой в волосы зарывается, опуская какой-то совсем мутный взгляд на мертвого вампира, на столе у которого как-то незаметно для самого себя присоседился. - Прости, что тебе пришлось это ощутить. Если бы не ты, я бы долго оправлялся. - И правда. А вышел совсем сухим из воды. Легкий тремор - это меньшее из зол. - Если бы смог выбраться. - Вот это уже ближе к истине. Нужно называть вещи своими именами. Ты бы крупно влип, Маркус Эмон, если бы не подстраховался. Ведь сегодня ты бы мог переступить через себя. И если бы рядом не оказалось Рея, пойти туда один. Не бывает случайных встреч, да? И сегодня тебе с такой встречей повезло.

Маркус чувствует себя разбито и раздавлено. Будто кто-то собрал все чертовы нити в одну кучу, спутал их, перемешал, сбил в один большой ворох и кинул ему, мол, давай, теперь попробуй это распутать. И он опускается на колени перед всем этим хаосом и не знает, с чего ему начать. Берется за все и ни видит этому ни конца ни края. Кто-то? Это была его личная ошибка. Он сам это сделал. Он, будто вошел в свою маленькую квартиру и прям с порога принялся сметать все вещи с полок. С каждой из них, не оставляя на тех ни единого предмета. Со всей своей злостью, в бешенстве сгребая абсолютно все, скидывая на пол, перемешивая, перебрасывая, превращая свою обитель в хаос. Тот самый, в который он никогда и никого не пускал. И стоило открыться всего лишь раз, чтобы этот самый хаос проник в его сознание, всколыхнул что-то внутри и понеслась полная неразбериха. Он не понимает, что из этого действительно принадлежит ему, а что является остатками чужих, выбивших у него из-под ног почву эмоций. Этим самым хаосом он пытается найти, где они спрятались, но по сути, делает только хуже. Как случайно капнуть охры в абсолютно чистый цвет на своей палитре. Ты так долго смешивал его, так долго старался получить что-то прекрасное, идеальное, но теперь, когда в этом сгустке плещется то, что ты добавил туда по ошибке, краска словно выцветает. Никогда не смешивай три цвета. Особенно с охрой. Ты, всенепременно, получишь серый. Цвет неба, тяжелого, снежного, что нависло над морем его мира, когда они спешно убегали. Цвет неба, которое, казалось, пробралось даже сюда, в эту комнату. И Эмон чувствует как холод щиплет приоткрытые губы, когда он выдыхает.

Он тянется рукой к демону, когда тот резко от него отстраняется, но ее перехватывает обосновавшаяся рядом сущность. И Маркусу не показалось. Точно не показалось. Не показалось, что он слышит это тихое, потрескивающее шумным фоном «Не сто'ит». Это заставляет его резко оглянуться. Но дух стоящий рядом с ним все так же безмолвен и неподвижен. Не могло показаться. Этот голос четко отпечатался у него в памяти. Это предупреждение звучало так потусторонне и странно, что заставило сердце пропустить удар. Это не могло быть его воображение. Даже на фоне полного эмоционального расстройства. Такие вещи не кажутся. Они принимаются и входят в категорию: «Я мог бы разобраться позже, но оно чертовски волнует меня сейчас.» И Марк волнуется. Долго, мучительно вглядываясь в колкие провалы синих глаз, но те не меняются. Они все так же холодны. И Эмон поджимает губы и клянется всем сущим, что если это была она, что если она умела говорить, его накроет такой неимоверной злостью, что земля под ним выгорит не хуже, чем та, которую он видел на задворках чужого разума. Она умрет. Вместе с этим духом. Он клянется самому себе, что без тени малейшего страха раскроет двери в нижний мир и затолкает эту сущность так глубоко, как только позволят ему его собственные руки. Он будет настолько охвачен гневом, что каждая другая тварь, вдруг решившая в этот момент прикоснуться к нему, будет измучена самой страшной агонией, которую она только могла бы себе представить на самых темных задворках адского пекла. Он вытрепет остатки своей гнилой души, но заставит ее страдать за то, что все эти годы она молчала. Что мучила его незнанием и догадками, в то время как могла рассказать о себе все с самого начала. Он просто уничтожит эту сущность и ни о чем не пожалеет. Это она сейчас может видеть в его глазах. Все, о чем он думает. И под этим потемневшим, наполненным гневом взглядом, дух отступает. Отступает для того, чтобы тут же быть обожженным гневом демонической лисьей сущности.

Марк холодной ладонью прижимается к своей левой щеке и тут же ловит взглядом силуэт мечущегося по помещению Рея. Что... Происходит? Кожа на его лице. Она горит. Горит так, будто не сущность сейчас попала под раздачу взволнованного демона, а он сам. Сердце снова заходится в бешеном стуке, а в только успокоившихся пальцах в очередной раз появляется дрожь. Пробовал ли он когда-нибудь прикасаться к своему преследователю сам? Ругался ли он на него сильно, безудержно? Тянулся ли по-настоящему эмоционально и испытывал желание ударить, навредить, разорвать связь? Нет. Никогда. Он - единственный, кто всегда вызывал в Маркусе жалость и снисхождение настолько свойственные таковым к обычным людям, а ни духам из других миров, что было даже странно. Но до этого момента маг просто не задумывался об этом. И сейчас, когда тот просто отходит в угол, чтобы никого не дергать, Эмону почему-то кажется, даже несмотря на то, что дух выглядит спокойным, этот тихий потрескивающий шум, исходящий от него, чрезмерно волнительно походит на тихий детский плач. Такой знакомый до дрожи, что он не хочет его слышать. Не хочет ощущать это жалобное дребезжание на собственных плечах и просто... Отгораживается. Покрывает себя твердой бесчувственной коркой. Ему все равно. Все равно на обиженную сущность. Все равно на задетого демона, что мечется по комнате, как загнанное в силок животное и при этом выглядит настолько жалко, что заставляет мага сжимать губы в тонкую белесую полоску отвращения ко всему происходящему.

Да, вот так. Он справится. Он возьмет свои собственные спутанные клубки под контроль, потянув за кончик нити именно то чувство, которое всегда можно было найти на самой поверхности. Гнев – это сила раздражительной части души. Он изначально дан был человеку Богом для сопротивления злу, для противодействия порокам. Но вследствие грехопадения гнев превратился в людях из благой силы в греховную страсть, которая никогда «не творит правды Божией». Бог... Кто такой Бог? Жалкий отголосок земной религии, ведь, чтобы существовать, человек должен во что-то верить. Должен верить в жизнь после смерти. Должен бояться Великого суда, чтобы не было соблазна творить то, что возжелает его грязная душа. Смешно, но, действительно, некоторых от страшного греха спасает только мысль о том, что за этот «неправильный» шаг им навсегда будет закрыты Райские ворота. Их не останавливает ни мирской закон, ни люди в форме, грозящиеся заточить тебя за тяжелые железные решетки. Имеющие возможность посадить тебя на электрический стул, загнать в газовую камеру. Но их остановит нарисованный ими же идол. Образ, чье лицо в грязи и крови, но кажется им самым чистым и невинным. Какая... Глупость.

Маркус заводит руки за спину и упирается ими в стол, немного отклоняясь. Его щека все еще горит, словно награжденная увесистой пощечиной, а слова, подогретые, скорее всего, иллюзорным демоническим воздействием, так сладко вливаются в уши и накладываются на тонкие нити гнева и отвращения ко всему происходящему, что превращаются в прекрасную, кем-то виртуозно написанную музыку. Эмон впитывает их в себя, абстрагируясь от остального. Его взгляд, его выражение лица, состояние его души меняется к тому моменту, как Рейнард к нему возвращается. И стены между ними, уже тоже нет. Ведь магу уже нечего скрывать. Все тонко откалибровано до малейшего изъяна умелым мастером. Им самим. Что он умел в этой жизни лучше, чем обманывать других - это обманывать себя самого. Потому что ему не нужно было искать, за что именно дергать. Все инструменты у этого хирурга были при себе. Где надо - сошьет. Где надо - разрежет. И необязательно все должно быть на своих местах. Неаккуратно собранная вразнобой кукла тоже сама по себе как искусство. И его бледное фарфоровое лицо так прекрасно сочетается с парадом бесконечного абсурда. Он подпускает к себе демоническую сущность. Чувствует ее на расстоянии меньше, чем вытянутая рука и закидывая одну ногу на сидение за столом, вальяжно позволяя прикасаться к себе. Ни руками. Чужие руки сейчас покоятся совсем рядом, но не несут за собой никакого тактила. За то слова, звучащие так сладко, так мягко, продолжают подогревать чуткость эмпата. В такой близости - еще приятней. В таком «настроении» еще острее. Марк Вздергивает подбородок, нарочно ловя чужое дыхание, когда Рейнард говорит, что маг не должен извиняться. Да? Как же? Еще несколькими минутами назад лисица носилась по комнате сама не своя и ни то что просила, она требовала этих извинений. И взволнованный Эмон выпалил их на чистом откровении. На реальном желании извиниться за случившееся. На самом чистом переживании, которое может быть только у маленького ребенка, случайно сделавшего кому-то больно и теперь бесконечно желающего загладить свою вину. Но, к счастью, от этого ребенка внутри Маркуса уже не осталось ничего. Он был изгнан сразу же, как Эмон почувствовал отторжение со стороны своего спутника и не захотел больше принимать его. Это неприятно. Это больно. Это режет по всему существу, оставляя за собой огромную кровоточащую рану. Но... Он же говорил, что он умелый хирург? Со своими кривыми причудами, но умелый же...

И он таки поднимет на Лиса взгляд. И даже несмотря на то, что не имеет возможности видеть, показать в этом свою гордыню он вполне способен. Уродливую, холодную, колкую. Он будет смотреть на демона так, как не смотрел никогда. Поэтому он подтянется и приблизится к своему собеседнику, чтобы тот мог лучше увидеть его, услышать. - Ты даже представить себе не можешь, насколько далеко я могу шагнуть, если захочу. - Это тоже откровение. Настоящее, но уже настолько не детское, что его обнаженную, ничем не прикрытую, постыдную гордыню распознал бы даже самый чопорный, бесчувственный слепо-глухо-немой. И он в праве так поступать. В праве касаться пальцами чужой груди, слегка надавливая и призывая отстраниться, чтобы сползти со стола и выскользнуть у демона из-под носа. - Пусть продолжают судить. - Маркус без страха стоит к демону спиной, ни за что не опасаясь. Он подцепит цепочку на своей шее, прислушиваясь к отзыву артефакта. Тот обрисует ему помещение полностью, добавит картинке четкости, покажет правильное расположение всех убитых вампиров, их безликие тела и буквально пропитанное их кровью помещение. И эти картины не ужаснут его. Потому что чувствовать что-то кроме того, что он чувствует сейчас, маг себе не позволит. В нем не будет ни сострадания, ни страха, ни горя, которые он когда-то испытал находясь у храма мсье Солера. Потому что он выжил их из себя с любознательностью настоящего садиста и ему нравится чувствовать себя именно так. - Некромаг оставил скрытые следы для тех, кто может их видеть. Он хотел, чтобы его заметили. Не знаю, до кого он хотел достучаться, но по ним я найду его быстрее, чем те, для кого он это послание оставлял. - И нет смысла говорить о случившемся Ронану. Тот скажет передать информацию в полицию и те уже, в свое время, отдадут ее в руки стражам. Тем, кто более дееспособен справиться с подобным явлением и не запачкать руки. А Маркус... Руки Маркуса уже давно по локоть в этой грязи. - Я буду тем, кто доберется до него первым. - Наверное, это его окончательное решение. Пока полиция будет фильтровать информацию, преступник уже успеет выйти на связь с теми, с кем хотел. Этого нельзя было допустить. Слабо верилось, что зачистить кормушку ему хотелось только лишь ради забавы. Каждый из убийц, всенепременно, преследует какие-то свои цели. Будь это удовлетворение собственных потребностей, или желание что-то найти. И Маркус обернется, чтобы протянуть руку. Но не демону, а сущности, что все еще тихо потрескивала из противоположного угла помещения, непривычно ни к чему не прилипая. - Viens ici, chéri. Personne ne t'offense. - И та двинется в его сторону, аккуратно обходя демона, но не подойдет близко. Не боится. Опасается. Оно и правильно. Ведь его взгляд все еще не сулит ничего хорошо. Где-то там, в глубине, все еще плещется прямая угроза. И духу лучше признаться в ближайшее время, или покинуть его навсегда. Пока маг еще различает, где его настоящие эмоции, а где то, что он так умело навязывает себе сам.

Только теперь он обратит внимание на вопрос, что задал ему на его родном языке демон. Маркус улыбнется, широко, оголяя ряд белоснежных зубов и снисходительно склонит голову, роняя кудрявые пряди на лицо. - Si ce n'est pas difficile pour vous, Monsieur. - Он будет вторить манере Лиса общаться с ним на французском и, забрав свою шапку, направится в сторону выхода. Где-то там, на сиденье, он, с помощью артефакта, смог выцепить куртку. - Ne refusez pas d'escorter le magicien aveugle jusqu'à la maison.

- Ohhh, merci. - Марк цепляет с диванчика свою куртку и чувствует, как все еще дрожит. Раздраженно ведет плечами. Это остаточное. Как только он привыкнет к тому фону, что сам для себя создал, все станет на свои места. Вдох. Он влезает в рукава куртки и поправляет воротник. Выдох. Подсунет руки под затылок и поднимет густую копну волос, вытаскивая их из-под одежды. Еще один глубокий вдох. Почувствует как чужая рука мягко подхватывает его под локоть и снова не сдержит улыбки. Ему нравится. Определенно нравится, что демон ему не отказывает в такой простой просьбе. Странно, но он был уверен, что тот выкрутится, не захочет в конце концов. Ведь, еще раз: у него были причины прийти сюда. И ни одна из этих причин не носила имя Маркус Эмон. Их встреча - очередная случайность. Так произошло более полустолетия назад. Так произошло пару лет назад в аркане. Так происходит постоянно. В их встречах никогда не было ни назначенного места, ни назначенного времени. Глупое стечение обстоятельств, от чего-то заставляющее сердце заходиться в неугомонном стуке. От Рея веяло солнцем, ранней осенью и бесконечной чередой искренних улыбок. Всем тем, что осталось далеко позади. Может быть, именно этих случайностей и хотелось. Может быть, именно они и заставляли каждый раз отворачиваться, но давать самому себе повод снова обернуться.

Яркий шлейф разочарования, обиды и непонимания не застает Маркуса врасплох, когда они вместе со спутником выходят из подвала. Удивляет только то, что поверх этого всего, все еще тянется тонкая нить надежды и цепляется прямиком за него, когда коллега, пересиливая себя, снова решается с ним заговорить. Эмон чувствует давление на своей руке, выраженное явным желанием уйти отсюда побыстрее, но оставить место преступления молча он просто не мог. Он не знает, почему в этот момент играючи накручивает на палец эту измученную эмоцию, тянет ее как свою родную, делает ее крепче, вместо того, чтобы сжалиться и просто обрезать. Это настроение? Еще одна прихоть? Или в присутствии демона у него просто-напросто отваливается чувство сострадания и человеколюбия? А, может, он теряет ощущение ушедшего времени и снова возвращается на семьдесят лет назад, где вести такие вот игры было более чем привычно? Испытывает ли он при этом стыд? Ни капельки. Он лишь в своей манере тянет улыбку, специально обращая взгляд куда-то за плечо собеседника. Притворяясь безнадежно беспомощным и слепым, но, при этом не отрицая своей скрытой силы. Наоборот, выставляя ее напоказ, заставляя вновь и вновь убеждаться, что он может зайти дальше, чем каждый из присутствующих здесь на площадке. Иллюзия увиденного. Он делает вид, что его внимание не сконцентрировано ни на чем, кроме собеседника, но ясно дает понять, что площадка для него "живет". Ведь он чувствует окружение лучше, чем кто-либо другой. Маг специально пытается рассказать как можно больше деталей из того, что он узнал. Но обходит стороной главную информацию о том, что преступник был некромагом. Просит только не подпускать к телам неопытных мозгоправов, объясняя это обычным проклятьем. Никто не удивится. Ведь дверь тоже была заперта не ключом. Он обязательно обернется в сторону служебной машины, в нее загружали первый труп. Тот самый за которого он зацепился сразу же, как только сюда пришел. И все же... Как ему удалось выйти из-под контроля и сбежать через зачарованную дверь? На нем не было ни артефактов, ни защитных амулетов. Возможно ли побороть ТАКУЮ магию простым самоконтролем, или роль сыграло относительно недавнее обращение? Как предположение. Он подумает об этом на досуге. А пока, закончив говорить, аккуратно, будто бездумно, коснется свободной рукой чужого предплечья, оставляя эмоциональную нить в покое. Возвращая ее владельцу бережно. Измученную и томящуюся. Эмон мог бы забрать ее с собой. Но вместо этого оправдает себя крайней занятостью. Ведь ему столько еще нужно сделать сегодня. И дел только неумолимо прибавляется.

Маркус частенько забегал в Сед-Дени не только потому что его название так и кричало : "Это твое место!", но и, потому что, кафетерий находился прямо по дороге к его дому. Об этом Эмон не знал. Потому что ходил другим путем. Чуть более длинным. Считал, что вечерние послерабочие прогулки идут ему на пользу. И сейчас, он тоже позволяет увести себя на эту дорожку. Потому что так ему не придется слишком скоро открывать дверь своей квартиры. Тихой, безмолвной, темной. Полной его собственных растерянных эмоций и спрятанных на полках за книгами воспоминаний. Он знает, где лежит каждое из них. Может прикоснуться к любому из ветхих корешков и вспомнить любой промежуток времени, с которым связаны спрятанные внутри страницы. Они пропитаны этими ощущениями. Он сам так захотел. То, что было важно. Омут памяти, из которого он в любой момент может что-то вытянуть и никогда не потерять. Ведь память бывает так обманчива... И, тем не менее, сейчас маг совершенно точно может вспомнить, что октябрьские ночи в Париже куда теплее, чем в Аркане. Можно было сварить кофе, до краев залить его сливками и настежь распахнуть балконные двери. Выти на террасу, кинуть плед на совершенно обычную, невычурную старую кушетку и окинуть город полусонным, но все еще ясным взглядом. Оттуда открывался наичудеснейший вид. Было приятно наблюдать, как в свое право вступают поздние осенние сумерки, пустеют улицы. Как постепенно зажигаются фонари, сквозь мелко накрапывающий дождь и тусклый отсвет, больше похожие на необычно рыжие астры, что продает со своего лотка на углу утонченная цветочница.

Убежище же для сверхов после дождя пахло ни чем иным, как страхом. По крайней мере, теперь. Эмон чувствует его кожей. Прям там, под обычной легкой курткой. Липкий, пронизывающий, словно холод в особо морозные зимние дни. Наверное, именно поэтому он не убирает свою руку, когда чувствует теплые прикосновения к своим пальцем. Напротив, он отвечает играючи, будто норовит вот-вот скрепить ладони вместе, но в последний момент выскальзывая и снова переключаясь на легкие, совершенно невинные прикосновения. Словно стыдливые любовники, прячущиеся в темноте ночных улиц. Не желающие выставлять свои постыдные отношения напоказ, но жаждущие отдать свое тепло друг другу вопреки этому стыду. А, может, все дело в этой темноте? В страхе от того, что может скрывать очередной поворот? Нет, определенно, нет. Маркус Эмон темноты не боялся.  Он так часто ходил по этим улицам один, что перестал опасаться вообще чего либо. Куда больше его пугало именно одиночество. Никто не любит быть одинок. Но он научился жить с этим. И собственное имя, произнесенное с такой интонацией, с такой чувственной отдачей, кажется ему сейчас совсем незнакомым. Если бы ни чужая ладонь, скользнувшая к запястью, если бы ни очередное сближение, снова сломавшее все границы дозволенного, наверное, он бы даже не понял, что это имя принадлежит ему. Что это обращение направленно к нему и только к нему. И все, что происходит дальше, кажется ему таким реальным, таким естественным, таким... нормальным? Что у него не возникает ни единой мысли о том, чтобы отпрянуть, отстраниться, уйти от чужих прикосновений. Все, от пальцев, забирающихся к нему под шапку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос за ухо. Все, до чутких прикосновений к мгновенно покрывшейся мурашками коже шеи. До обжигающе горячего дыхания так непозволительно близко к губам. И он позволит все. Пусть просит о чем угодно. Пока Марк способен быть чувствителен к этим прикосновениям, пока он может ловить эти яркие, накрывающие с головой чувства со стороны спутника, он забудется и будет опьянен. Он снова обманут? Не самим собой. Демоном, что уже в который раз за вечер дергает за нитки как умелый кукловод. Полярный. То заставляющий быть ближе, то внушающий доверие, то становящийся невыносимо отстраненным, что от ненависти к самому себе сводит скулы. В этой такой, по сути, невинной, но откровенной просьбе, он закроет глаза. Капля. Еще капля. Они падают на щеки, чертят по горящей коже мокрые дорожки и заставляют вцепиться одной рукой в жесткий материал пальто своего спутника. В то время как дрожащие пальцы другой прикоснутся к собственному лицу, очертят мокрый след. Кается... Они находились в переулке, под невысокой аркой. Но маг чувствует. Чувствует теплые капли дождя и, кажется, слышит, как где-то играет музыка. Тихая, такая далекая. Практически не искаженная прошедшими годами. Чистая. Переполненная загнанным дыханием, смехом и его собственной улыбкой. Становится страшно. Страшно открывать глаза. Но едва почувствовав тепло мягко греющего солнца, он сделает это. И увидит как окружающая тьма треснет, разобьется, и ссыплется к ногам золотым ковром сбросившего свою одежду клена. Так нагло, откровенно, постыдно, что с губ сорвется непроизвольный громкий вдох. Слишком... Ярко. Он прищуривается, отпускает чужую одежду и вытягивает руку через плечо Рея, чтобы раскрыть ладонь и глубоко, часто дыша, всего на мгновение закрыться от кусающихся лучей. Солнце проглядывает прямо сквозь непривычно легкие дождевые облака. Освещает знакомые улицы. Звон проезжающего где-то неподалеку трамвая, пение уличных музыкантов, ветер, всколыхнувший остатки почти опавшей листвы и серебро влажных волос, в которые Маркус зарывается пальцами чуть смелее, чем делал это тогда. Тогда, когда они так же, вместе, стояли почти вплотную друг к другу под неприлично маленьким козырьком, пытаясь спрятаться от дождя. Когда тонкая намокшая белая рубашка липла к разгоряченной после пробежки коже. Когда глаза ловили взгляд таинственного иностранца, а сердце билось так часто, что вынуждало идти на непозволительные глупости. И он почти поддался им. Но в последний момент увильнул, глупо тыкаясь кончиком носа в чужую щеку и тихо, неловко смеясь, сослался на неровные порожки крыльца. Что его остановило в тот момент? Любовь? Увлеченная, искренняя, укутанная в теплый полушубок. Чистая, несмотря на ее отвратительно грязный фундамент. Обжигающая пылающую кожу ледяными руками. Утонувшая в скрипе снега под чужими ногами, в звуках тихо звенящего бубна и чьей-то мягко льющейся по морозному ветру песне. Границы, ярко очерченные синевой любимых глаз. Тогда он чувствовал легкий стыд за свою фривольность. Сейчас... Он чувствутет, что ничего не может быть правильней чем то, что он делает.

- Ты знаешь, что я чувствую. - Потому что он открыт. Как никогда. Вглядываясь в чужие черты лица, он чувствует благоговейный трепет от понимания, что ничего не забыл. Но, все рано, хочет запомнить больше. Даже теперь. Желание, упавшее на дно собственных потемневших глаз горьким привкусом настоящего кофейного зерна. Он не будет это скрывать. Все закончится прямо за этой аркой. Ведь его дом находится прямо за ней. Самый первый подъезд, с такими же шаткими разбитыми ступеньками, как и те, на которых они стояли прячась от дождя. С той лишь разницей, что прошло слишком много времени и теперь Марк способен крепче стоять на ногах для того, чтобы приподняться, снова сблизиться. Ты можешь не уходить. Перешагнуть порог моей квартиры и остаться. Доверчиво приложиться щекой к чужому плечу, попытаться угомонить собственное сердцебиение и провалив все попытки, двинуться дальше. Своим холодом он соберет чужое тепло с плавного изгиба шеи и заставит склониться к себе ниже. Остаться до утра. Пока первые лучи осеннего солнца не проберутся за тяжелые шторы и не скажут, что пора уходить. Тогда его остановил стыд. Но что может остановить его сейчас? Ровно в этот момент, когда он снова поднимет взгляд. Неясный, странный, завороженный и мягкий. - Рей. - Такой же мягкий, каким вот-вот станет легкое прикосновение губ. Еще мгновение. Еще секунда в этой чарующей теплой осени и срывая с чужих губ горячий выдох, Марк увильнет и трепетно оставит поцелуй на чужой щеке. Это он тоже помнит. Их Первую встречу в Аркане. Это его маленькое напоминание. Маленький ответ.
- *Peut-être un jour tu reviendras
Je sais que mon coeur t'attendras
Tu ne pourras pas oublier
Les jours que nous avons passes - Он пропоет эти слова на манер певицы, творившей поистине прекрасную музыку в те годы. Ее часто пели уличные музыканты. И в тот самый день, неловко краснея под козырьком, еще Юный эмон так старательно пытался отвлечься от собственных мыслей, что ему приходилось находить отвлечение в фонящей с улиц музыке. Но сейчас он не испытывает ни грамма стыда. Сейчас, заливаясь тихим смехом, он снова отстранится от демона и расстегнув еще вторую пуговицу на своей иллюзорной белой рубашке, выйдет из-под козырька, чтобы капли проливного дождя снова до него достали. Чтобы снова вернули домой. В тот город, который он сердечно любил. В тот город, который он ненавидел всей душой. В тот город, в котором он когда-то встретил загадочного незнакомца, сумевшего показать ему, насколько бывает прекрасна даже самая грязная, самая отвратительная ложь.

* песня

Самообман иногда помогает жить. Врать самому себе - это целое искусство, и Маркус Эмон владеет им в совершенстве. Обманщик, плут, жулик, сочинитель. Превосходный лжец! Только настоящий превосходный лжец может завраться настолько, что сам поверит в свою ложь! Красивую, прекрасную, чувственную и такую жесткую, что в своей грубости, она маскируется и с такой нежностью накрывает мягким полотном собственно стканой пряжи, что под ней хочется спрятаться, пригреться и не думать вообще ни о чем.

И Маркус не думает. Он расставляет руки в стороны, запрокидывает голову и молча улыбается капающему дождю. Нет, не капающему. Льющему. Он чувствует, как теплые капли накрапывают ему на плечи, чувствует как тонкий материал шелковой рубашки липнет к коже. Все, как тогда. Он помнит. Помнит все. Помнит каждый день из пережитого прошлого именно того промежутка своей жизни. Потому что это было то время, в которое он жил... не так, как привык жить. Те дни, в которые ему не нужно было просыпаться с мыслью, что все ушло в бесконечную зациклившуюся на старой бабине кинопленку. Пленку, концы которой были неаккуратно обрезаны и склеены каким-то совершенно неумелым чудаком, чтобы та еще могла какое-то время покрутиться и побыть частью тебя. Изо дня в день. Марк должен повторять себе, что он должен держать все под контролем. Должен не дать пленке снова оборваться. Но в ту осень он позволил себе на какое-то мгновение просто нажать на стоп. И потеряться. В эмоциях, в ощущениях. В череде новых для него событий. Тогда все казалось ему игрой. Он просто наслаждался. Отключился. Все, что ему необходимо было делать, это "подкручивать" эмоциональный фон Сильвена, когда они вместе попивали кофеек за завтраком, но мыслями быть уже в другом месте. Где-то в парке Бют-Шомон. Там, где после полудня его будет жать человек, который внес в его жизнь настоящую смуту. Показал, что за стенами собственной обители, за вычурными тяжелыми занавесками помещений, в которых гремит музыка и льется море алкоголя, есть что-то кроме лжи и полных магии сосудов. Не видящих ничего дальше своего социального положения и разговоров о совершенных ими подвигах. Ах, сколько раз Эмон замечал, с какой стремительностью люди обманывают себя и окружающих. Обманывают, но не могут обмануть только себя и, пожалуй, его самого. Правда, рано или поздно, приходит к ним сама и никуда от неё не денешься. Они будут лгать в лица других, но оказавшись за порогом собственного жилища, выдохнут и проговорят: "возможно, я преувеличил". Ведь можно сколько угодно убеждать себя, что ты, предположим, не хромой, а просто обувь неудобная. Пока какая-нибудь бабка в булочной не скажет своему любимому внуку: "Стань в очередь за вот тем хромым мужчиной". Марк был... Таким же, как они. Только чуточку лучше. Он видел их насквозь, лишь мельком улавливая их дребезжащий эмоциональный фон. Лжец никогда не бывает спокоен. Он полон противоречивых чувств. Они путаются, сбиваются, смешиваются. Порождают смятения. И никто не способен это скрыть. Кроме самого Маркуса, который так искусно научился контролировать самого себя, что ни один самый внимательный, самый продуманный, не сможет проломить в этой стене лжи брешь. Ведь нет ничего лучше, чем делать вид, будто у тебя все в порядке. Когда-то он сам удивился, когда понял, насколько это эффективный метод. После того как сумеешь обмануть себя, тебе вообще все на свете будет по плечу.

Марк всматривается в яркое солнце за облаками. Ловит очертания "верхушек" высоких домов. И внезапно чувствует со стороны демона что-то такое, что снова заставляет его сердце дрогнуть. Но он не может понять, что это. Что-то настолько трепетное, тонкое. Бьющееся в его собственных руках как раненая птица, когда он решает этого коснуться. Не понимает. Ему нужно больше, чтобы понять. Но он не посмеет. Никогда не смел. Он - тот самый ублюдок, что без денег продает людям поддельные чувства. Тот, что заставляет их мечтать о вещах, которых у них никогда не будет. Тот, кто заставляет их верить в поддельную любовь, плакать тогда, когда они этого не хотят. Радоваться несуществующим вещам и испытывать поддельную симпатию. Он может подарить им идеальное счастье, навязать невыносимую боль. Знакомому, незнакомому, первому встречному. Он держал своего любимого человека в цепях несколько лет к ряду, но так и не посмел заглянуть на чертоги разума демона. И он не сделал этого ни потому что боялся быть затянутым в чужой мир и не выбраться из него. Потому что демонический разум - потемки. Но потому что этот образ, который он сейчас видит перед собой, всегда казался ему каким-то спасительным кругом в огромном океане поддельной лжи. Среди тысячи маскарадных костюмов и притворных масок, лишь на лице демона не было таковой. Даже ложь из его уст звучала так непритворно откровенно, что ей хотелось обмануться. Она не несла вековой гнилью, не лилась как давно испорченное густое бродящее вино. Она... Пела. Музыкой длинных улиц Парижа. Шуршанием теплого дождя. Веяла запахом шоколадницы на углу Вожирар. Она была прекрасна. Но то, что Эмон держит в своих руках, прекрасней в миллиард раз. И он не может себе позволить потянуть за это чувство. Понять его лучше. Потому что это что-то странное, совершенно неподвластное ему. Такое теплое, что обжигает его руки. Он испытал что-то похожее всего один раз. Но так быстро задавил его в себе от испуга, что теперь не желает отпускать, как бы сильно оно не жгло его ладони.

Мало кто знает, но за Фран-Буржуа когда-то прятался очаровательный сад. Он состоял из нескольких двориков, где стояли деревянные лавки и стулья. Можно было взять один из них, поставить, где хочется, и наслаждаться тишиной. Будто находишься где-то далеко от городских улиц. В последний раз Маркус прождал своего случайного знакомого почти до самой ночи именно там. Он освободил столик, так неприлично оставив на нем свой давно остывший кофе, когда сумерки начали уступать ночной темноте. Он знал, что рано или поздно, все будет именно так. Что никто из них не станет прощаться, потому что им не нужно было делать этого. Они... Были друг другу никто. Просто случайные знакомые, столкнувшиеся на званом приеме так нелепо и глупо. Просто те, кому сотрудничество оказалось на руку. Маркус помог Рейнарду с тем, за чем он приехал в столицу великой Франции, а демон, в свою очередь, показал магу, что извечный контроль - это не предел. Что за стеной собственных эмоций, натянутой любви и так тщательно выстроенной иллюзией почти идеального мира, скрывался мир куда более яркий. Настоящий. Без неутешительных мыслей о завтрашнем дне. Без стабилизирующего вечернего травяного чая. Без истощения и бесконечных медитаций. Без мыслей о том, что все, что происходит - это всего лишь не слишком светлый выстроенный им самим мир, который, в конце концов, когда-нибудь рухнет. Он понимал и, все равно, продолжал следовать этому пути. И только в эти дни, всего раз в жизни, засомневался. Так ли оно было нужно ему? Не проще было бы все бросить и просто уехать? Потеряться где-нибудь в других городах и жить без ежедневно отягощающего его бремени. Без любви, которую он отдавал человеку, что... Не любил его никогда. Худшей ложью в жизни Маркуса была та ложь, что он каждый раз говорил себе перед сном. Продолжал шептать ее себе даже во сне. Убеждал себя, что он счастлив. И счастлив Странник. Что Маркус может в любой момент остановить это и увидеть, что Сильвен давно поменял свое решение на счет него. Что ему больше не нужно будет врать. Каждый вечер перед сном он уверял себя в отчаянье, тщетной надежде, что его ложь, в конце концов, станет правдой. И это закончится раньше, чем все рухнет.

Рухнет, как благоговейная тишина, когда Рей снова заговорит, а Марк склонит голову, чтобы поймать его взгляд. Это... Откровение. Откровение со стороны демона, что измучен событиями этого странного города. Эмон прислушивается и не слышит лжи в его словах. Она так искусно скрыта, или это отчаяние действительно имело место быть? Имело. Потому что он сам чувствует абсолютно идентичные эмоции и ему жаль эмпатичную лису, попавшую в эту закрытую ловушку. Схлопнувшуюся тогда, когда никто даже подумать об этом не мог. Особенно умные сбежали за барьер тогда, когда по городу прокатилась первая волна убийств. Дураки же остались посмотреть чем все это кончится, а теперь не знали, может быть, это для них уже все давным давно было кончено. Кончено в тот день, когда они заступили за барьер в надежде на лучшее будущее.

- Я пришел в Аркан, потому что устал впустую скитаться по миру. Я отчаялся и устал. - Марк делает несколько шагов навстречу к демону, но не подходит к нему близко. Прижимается спиной к стене рядом и взглядом следит за иллюзорным городом. Он так... Так давно не видел. Просто не видел. То, что показывает ему демонический иллюзионист так ему дорого, что у него бы никогда не нашлось слов, чтобы описать все, что он чувствует в такие моменты. Никогда не хватит смелости, чтобы в этот момент чувствовать по-настоящему. - Смирение, покой. Последние пристанище для такого как я. - Рей поймет, что Маркус говорит сейчас далеко не о том, что обладает магией. Он говорит конкретно о себе. - Я просто хотел затеряться между тысяч книг и спокойно умереть, когда подойдет мой срок. - Он не знает, чем говорит это Хельсону. Может быть, потому что отдается обычному желанию ответить откровенностью на откровенность. А, может быть, потому что понимает, что демон знает его лучше, чем кто-либо другой в Аркане. Он видел его тогда, когда Маркус был другим. Насто...ящим? - Этот город, так щедро отдающий свои дары, словно говорит: "На, возьми еще. Я дам тебе столько, сколько ты захочешь взять. А потом, когда ты будешь сыт и переполнен, я заберу это назад вместе с тобой". И, кажется, механизм уже запущен. Мне приходится отгораживаться он общего фона и я сразу становлюсь действительно слеп. Но как по мне, лучше двигаться по наитию, по обычной памяти, вот так, вслепую, чем ступать по горящей земле пропитанной болью и леденящим душу страхом. Ты - не единственный, кто хочет вернуться назад. - Марк прикусывает нижнюю губу и грустно смотрит за тем, как иллюзия перед ним теряет четкость. Как гаснут очертания города, как смазываются узкие улочки. Слышит как затихает музыка и чувствует, как холодный ветер Арканской ночи пробирается под его легкую куртку. Кожа мгновенно покрывается мурашками и он неловко тянет шапку глубже на уши.

- Если мне не жить прошлым, то чем жить вообще? - Он не обращается сейчас к демону. Он обращается к себе. Маркус чувствует обиду. Да, пожалуй, это она. И он не будет прикрывать ее, как обычно. На показ не станет выставлять тоже. Просто останется при ней. Горькой, щиплющей. Дающей понять, что все, что между ними произошло в прошлом, останется в прошлом. Ничего не произошло, Эмон. Ни-че-го. Вы просто встретились. Встретились случайно и ненадолго. Просто хорошо провели время и ни разу ничего друг другу не обещали. - У меня больше ничего нет. - И он не будет смотреть в сторону снова отошедшего от него лиса. Просто запахнет куртку и потерянно обернется, чтобы "найти" себя в ново-старом окружающем пространстве, когда на глаза снова опустится практически непроглядная пелена. - И я настолько привык дышать зимой, что ни одни, даже самые промозглые северные холода, больше не выведут меня из равновесия. - Потому что это его жизнь. Холодный отпечаток его проклятья, за которое он будет расплачиваться до тех пор, пока не сделает последний вдох. И воспоминания о теплой осени - не спасительный луч надежды, но то, что все еще позволяет ему чувствовать себя живым. Потому что когда-то так оно и было.

Марк не будет прощаться. Как всегда. Он просто сориентируется в правильном направлении и едва ли не забудет о том, что все еще держит в своих руках ту самую нить, которую он выловил в момент, когда демон о чем-то отвлеченно думал. Маг опустил на нее взгляд, просто еще раз уловит это мимолетное ощущение. - Я почувствовал это в тот вечер, когда понял, что ты больше не придешь. - Эмон приподнимет руку, будто показывая Рейнарду то, что аккуратно накручивает на свой палец, натягивая нить мягко. Лишь для того, чтобы показать лису о каком чувстве он говорит. Заставить всего на мгновение почувствовать его снова и отпустить прежде, чем то перевалит по своей натяжке за грань дозволенного. - Я не успел разобраться с этим, потому что следующее, что я почувствовал, была боль.

Был ли в его словах какой-то смысл? Вряд ли. Он просто хотел это сказать. Поделиться чем-то еще. Напоследок. И снова будет искренним и не закрытым. Для чего? Наверное для того, чтобы показать, что даже будучи эмпатом уже больше сотни лет, для него, все равно, что-то продолжает оставаться совершенно непостижимым. Если демон чувствует, значит с этим он успел разобраться в отличие от своего собеседника. И пусть для самого Марка сие чувство останется загадкой длинною в семьдесят лет, возможно, его слова заставят Лиса думать о нем чуть чаще, чем тому хотелось бы. Хотелось бы самому Эмону? Определенно. Может быть, если бы Рей не проигнорировал его просьбу остаться, сейчас бы они поднимались по подъездным порожкам вместе. Не услышал? Не захотел слышать? Не захотел идти за ним? Уже не важно. Потому что чувствуя, что внутри снова растет клубок смятений и грусти, приходиться обрезать и аккуратно смотать. Отказаться. Так же, как отказался тогда, в тот самый день. В парке за улочкой Фран-Буржуа.

- Моя квартира 262. - Последнее, что он скажет, скрываясь за подъездной дверью. Он проигнорирует лифт и поднимется до нужного этажа по лестнице. Всегда так делал. Впереди его ждала не менее трудная ночь, чем прошедший день. И густой травяной отвар поможет ему "почистить" энергетику и, в первую очередь, заняться отданным ему на зачаровывание артефактом. Он должен был не думать. Отвлечься. У него просто не было другого выбора.