внешний вид
Луи, на самом деле, был крайне удивлен, что Салливан... Угомонился? Нет, это неправильное слово, описывающее нынешнюю ситуацию. Просто, как бы удивительно и фантастически все это не звучало, но Марти взял тайм-аут. Прислушался? Возможно, в кои-то веки. Дрэйк, после последней моральной встряски, очень сильно хотел, чтобы они на какое-то время просто залегли на дно. Ему хотелось обычного отдыха. Без проклятий, которые вдруг обращают тебя в подростка, без ушлых мексиканцев, без всяких иссушенных трупов, что в последнее время встречаются в Аркане и, уж тем более, без охуительных прогулок по лесу. Никто даже и представить не мог, насколько сильно по нему проехались последние события. И если после чар он думал, что хуже уже быть не может, что заплутавший в глубокой чаще Арканского леса потомок Салливанов показал своему приятелю, что может. Еще как, мать его, может. Отголоски того самого утра неприятно горчили в горле переживаниями. Заставляли беспокойно шарить рукой по кровати, едва ли Мартин выбирался из-под его бока и пристальней всматриваться в родные глаза, боясь увидеть в них хоть намек на багровый оттенок. Выглядел при этом волк озабоченней чем обычно, но он запретил себе задавать вопросы. Понимал, что, скорее всего, вампиру будет неприятно возвращаться в тот день. Неприятно все это обсуждать. Но Луи давила немая обида. Его мучил вопрос: почему сия неприятность не была обговорена раньше? Недоверие? Он не скажет, что стал бы относиться к напарнику аккуратней. Не скажет, что стал бы меньшим раздражителем в его жизни. Периодические разногласия между ними точно никуда бы не испарились, потому что два упертых барана не могут сосуществовать вместе и не биться лбами вообще. Они готовы идти друг другу на уступки, но, мягко говоря, не всегда. И Луис просто физически не смог бы постоянно сдавать пятками назад.

Волк прищуривается, смотря на здание бизнес-центра и жалеет о том, что спокойные деньки закончились. - Мартин Салливан такой проказник. - Не сдерживает шутливого смешка. Вампир, знаете ли, не кривит душой, когда говорит, что многие хотели бы убить его. Можно было и не напоминать об этом напарнику. Ему удалось ни раз убедиться в этом воочию. А в последний раз увериться в этом на сто процентов. Все, что было до этого, показалось Луи шутливой игрой. Потому что в лесу ему не хотелось ни то что играть, ему не хотелось впускать эту клоунаду близко на порог. Такие игры были ему не по нраву. Они волновали его хрупкое сердечко и то едва ли не подумало, что проехало свою остановочку. Вышло бы, даже багажа не оставив и поминай как звали. - Хочешь убить двух зайцев? - Рейнард Хельсон. Ему знакомо это имя. Хорошо знакомо. Когда-то они вершили не слишком чистенькие делишки и периодически связывались по некоторым поводам. Но на встречи с кицунэ как-то доводилось ходить в одиночку. Между Лу и этим парнем дела велись, обычно, чисто сольного характера и беспокоить Салливана по таким поводам просто не было смысла. Волк справлялся и сам. И он не думал, что когда-нибудь настанет день, когда вампир сам приведет его в лисью нору. Много ли в Аркане было Рейнардов Хельсонов кицунэ? Какова была вероятность, что, внезапно, его знакомый не окажется знакомым общим? Примерно один процент к сотне. Но как так получилось, что они с Марти никогда даже не заикались о связи с одним и тем же человеком? Интересненькое вышло кинцо. Кинцо, в которое Луи пока не собирается посвящать напарника. До тех пор, пока не убедится в точности домыслов и личности перед ними. - И что ты будешь делать, если заказчик он? Выпьешь с ним чаю? - Именно так они договорились о встрече, да?

В холле их встречает администратор и пока Салливан обговаривает назначенную встречу, Дрэйк обводит взглядом помещение. Черт, будет совсем не круто. Между ним и лисом есть эта штука, которая называется доверительно-сотрудническими отношениями. Луису нравился этот парень. И ему бы очень не хотелось узнать, что тот как-то причастен к случившемуся в лесу. Охуительно бы как не хотелось. Волк очень ценит то, что имеет. Он ни в коем случае не возводит Мартина в ранг своей собственности, но считает его неотъемлемой и самой ценной частью своей жизни. А кому, как ни Рею знать, что он делает с теми, кто считает, что распоряжаться жизнью его любимых - это хорошая идея? И если все-таки самые худшие предположения подтвердятся, хотелось бы верить, что у лиса найдется пара причин, по которым Дрэйк решит, что отгрызть кицунэ руку по локоть - это не самая хорошая идея.

- Когда это припугивание превратилось в насилие? Я что-то не заметил этого "плавного перехода". В мое время так не делалось. - Ох уж этот ворчливый тон. В нем явно слышно сдерживаемое недовольство. Может быть, даже злость. Он пока понятия не имеет, зол, или нет. Для начала ему надо убедиться, что этот Рейнард Хельсон именно тот Рейнард Хельсон, которого он знает. Затем, посмотреть ему в глаза и услышать, что тот скажет в свое оправдание. Главное - не сорваться до этого. В последнее время, он как-то совсем хреново себя контролирует. Нервничает, дергается и плохо переваривает окружаемую реальность. Можно было бы свалить на побочку от наложенных друг на друга чар, но обманывать кого-то другого всегда проще, чем обманывать себя, неправда ли? И смотря на внезапно поникшего сейчас Мартина, он тоже не может себя обмануть и сказать что-то типа: мне безразлично, что он парится по этому поводу. Потому что это не так.

- Эй. - Луи дожидается, когда дверь лифта за ними закроется, чтобы подойти к вампиру ближе и оттеснить его подальше от прохода. Кольцо его рук, в которое он заключает Салливана, упираясь ладонями по обе стороны от того в перила, вроде как, и перекрывают собой пути к бегству, но если бы Мартину захотелось, он бы в легкую смог чуть наклониться и увильнуть. Вопрос лишь в том, позволил бы сам Дрэйк такому произойти? Скорее всего - нет. Потому что он делает еще шаг, становясь плотнее и склоняет голову, желая заглянуть мальчишке в глаза. Но получается не сразу. Приходится пробить брешь в своей обороне и пальцами правой руки подцепить чужой подбородок. Теперь, да, теперь проще наградить вампира хмурым взглядом. - Мне показалось, мы с тобой договорились? Давай не будем снова возвращаться к этой теме. Я не люблю повторять. - Я тебя втянул, это мои проблемы. Они снова возвращаются к тому, с чего начали? Нет, это так не работает. Вообще не работает. Дрэйк отпускает напарника и отступает на пару шагов. Лифт тормозит как-то совсем уж тошнотворно. Охотник-то умрет. Медленно, мучительно. Как Мартин пожелает. А что им делать с тем, кто его нанял?

Вообще, изначально, Дрэйк хотел постучать в дверь кабинета. Но передумал. Сразу же после того, как почувствовал до боли знакомый запах горьких лесных ягод. Он оглядывается на Салливана, улыбается тому как-то нервно и уже думает предложить тому войти первым. Но... нет. Пожалуй, нет. Луи обхватывает ручку и толкает дверь. - Старый друг. Надеюсь, у тебя припасена бутылочка белого рома? Мой приятель просился на чай, но я считаю, что бутылочка чего покрепче скрасит нашу прекрасную беседу этим вечером. - Ох уж эта широкая приветственная улыбочка на губах. А сколько почти неподдельной радости в голосе! - Давно не виделись. Восхитительно-поразительная способность теряться даже там, где потеряться практически невозможно. - Только теперь пропускает Салливана вперед, до этого занимая все дверное пространство своими широко разведенными в приветственном жесте руками.

Паранойя страшный зверь, когда ты на взводе. Она червём выедает нутро и оставляет на месте уверенности сомнения, от которых противно свербит в горле. Но Мартин сильнее паранойи. Если даст лису повод зацепиться за мгновение слабости, то барьер слетит, и коварный кицуне заберётся слишком глубоко, туда никого впускать нельзя, ведь демону будет только в радость сорвать свору с цепи в очередной раз и посмотреть, что будет. Да же? Да? Салливан меняется в лице, глядя в спину Луису и чувствует, как тело деревенеет от изумления: нет, ну очевидно, что Рэй знаком почти со всеми в этом городе. Другой вопрос —  как давно? На негнущихся ногах Марти переступает порог и медленно закрывает двери, считая про себя от одного до десяти по обыкновению, чтобы успокоиться. Тише. Вернёмся в это время, в это место. Дрейк не мог нас предать, это невозможно по миллиону причин.

—  Приятно знать, что вы знакомы, можно опустить солидную часть разговора с ненужными приветствиями. Вопросы в духе “Как дела?” тоже, полагаю, отправим в мусорку, — раздался чуть приправленный ядом голос Салливана.

Одёрнув пиджак, он красноречиво посмотрел на Луиса и сел за стол. Типичная лисья игра в одного актёра, демонстрация сил и способностей: вот тебе, братишка, чай, а тебе кубинский ром, почему бы и нет? Очередной намёк на то, что всё связано. Всё в этом мире — часть одной цепи, протянутой между людьми и нелюдями.

—  Я работаю над этим.

Особенно Ад и адские создания.

—  Гримуар Флэтчеров, впрочем, мне бы не помог, реши я его достать вопреки предостережениям. Это так. Суть праздный интерес.

В одной из книг Марти прочитал, что те самые летающие адские мверзи — вполне себе первые вампиры, просто утратившие человеческий облик. А свора, они как гончие, маленькая стайка спиногрызов для сатанинского кровавого пиршества и демонстрации силы (даже невинные падут, и бла-бла-бла). Но сейчас это всё отходит на второй, а то и на третий план, потому что Салливан продолжает прокручивать в голове упущенную переменную в уравнении.

Рейнард Хельсон и Луис Дрейк знакомы. Ну, подумаешь. Мартин дрожащей рукой касается часов на запястье и прокручивает то в одну, то в другую сторону. Миллион ли причин отделял оборотня от предательства давнего партнёра и… друга? Следовало лишний раз подумать прежде чем подбирать слова, да только выстроенная ещё в лифте речь рассыпалась карточным домиком и разлетелась в стороны по обманчиво пустому кабинету. Вампир сохранял тягучее безмолвие долгих десять секунд — лишь протянул руку, чтобы взять чашку чая и нахмурился, как если бы усомнился в реальности бьющего в нос запаха бергамота с лимоном.

—  Я тоже рад видеть тебя в добром здравии, Рэй, — дежурно улыбнулся Мартин, намеренно не реагируя на явное замешательство лиса относительно присутствия в поле зрения Луиса. —  Вот думал обсудить с тобой одной дело, пока ты не увёл наш разговор в сторону переливания из пустого в порожнее.

Сидеть на месте невыносимо — Дрейк наверняка узнал это выражение на лице напарника. Напускное спокойствие, скрывающее за бьющей через край харизмой лютую злобу. Салливан терял контроль над ситуацией почти так же, как и сам кицуне, увидевший вместо одного сразу двоих. Наверное, это лучший урок, полученный Марти ещё на Кубе: всегда играй по своим правилам, не давая лису установить иные.

—  Скажи честно, Рэй…

Встав из-за стола, вампир прошёлся по кабинету, вальсируя с чашкой. Секунда — посмотрел на Луиса и тут же отвёл взгляд, как бы говоря, что у него много вопросов, но их можно оставить до дома.

ДОВЕРИЕ, ПОМНИШЬ ЭТО СЛОВО?

Своре не нравилось то, что происходило в кабинете.

— Мы вот с тобой так давно не виделись…. Ты не мог просто позвонить? Пригласить на чашку кофе например? — намеренно спокойно поинтересовался Мартин. — Я ведь знаю, что это ты. Кому бы ещё в голову пришло так красноречиво намекать старым друзьям, что их потенциальная добыча принадлежит демону?

У Мартина не было чёткого ощущения, что Рей замешан в истории с охотником. Привычный сбой в интуиции, когда дело касается иллюзиониста. Карты спутало сразу всё, не было смысла искать правых и виноватых в ситуации практически комедийной: не хватало лишь закадрового хохота праздной публики.

—  Собственно, мы пришли именно за информацией. Сейчас ты можешь сказать, что за гримуаром Флэтчеров не стоит и даже не лежит ни одного лисьего хвоста. Тогда мы мило побеседуем, — Салливан вскинул брови. —  И разойдёмся. Честно. Без наебалова.

Марти сделал шаг к столу и наконец отпил из чашки. Чай смутно отдавал чем-то вроде разочарования.

—  Либо можешь сказать, что охотника подослал ты. Тогда мы быстренько затребуем координаты, куда направить праведный гнев возмездия, и удалимся решать вопросики.

Вампир улыбнулся. Клыки он не прятал. Это значило, что он пиздец какой злой. На всех присутствующих.   

—  Ну так? — он с улыбкой повёл плечами и склонил голову. —  Кстати, карта таро, замаскированная под бумажку с вензелями — элегантное решение, но бестолковое. Затерялось в утренней газете, пока я про него не вспомнил.

Рейнард цепляется за слова вампира и прокручивает их в голове. А затем ещё раз. И ещё - напоследок. Итак, Мартин Салливан, из-за которого все они были вынуждены собраться в этом кабинете и думать наперёд, как бы выйти из него с крупным уловом, если не (в случае с лисом - он на доли секунды задерживает взгляд на наигранно приветливом оборотне) живым вообще, привёл своего напарника, не зная, что они знакомы? И Луис Дрэйк, непонятно зачем согласившийся проведать старого знакомого, не предупредил вампира? Что, черт возьми, вообще происходит? Хаос. Хитросплетения, созданные не лисьими руками, - от этого непривычно, а внутри что-то раздражающе покалывает. Ловушка, подготовленная специально под кицунэ? Случайность, удачно обернувшаяся для его гостей выгодой? Или же капкан, в который они сами сейчас и наступят? Не выведи Луис своим появлением лиса из себя, он бы с видом важным и самовлюбленным погрузился б в неразбериху, со своей высоты, недоступной участникам этого хаоса, трезвым взглядом оценивал ситуацию. Но сейчас (все дружно говорим спасибо Мартину) лис и сам был вовлечён в него, сам зацепился за раскинутые сети клыкастого. Даже успел показать, как они его сковали, черт. Но! Мартин будто всё тот же котёнок, что и был на Кубе: играется безобидно и неаккуратно. Напал на клубок ниток с львиным самомнением, а после запутался в них же самих. Как и демон. И лис, оплетённый этими нитями, не упустит шанса, чтобы среди всех них найти именно тот, что заставит вампира упасть, лишь потянув за него. Лис улыбается хитрее обычного, с нездоровым интересом поглядывает на Мартина. Зря он затеял это. И зря решил, что взять с собой Лу-...

Разочарование. Опустошённый взгляд и уставшее тело. Наигранная интонация Луиса растворяется на глазах, и он показывает свои настоящие чувства. Как всегда, легко читаем, словно раскрытая книга. И, как всегда, сущность Рейнарда так и тянется к нему, с наслаждением считывая столь любезно предоставляемые демону мысли и чувства. Он... поддался ему? Намеренно сбавил давление? Нисколько. Сделал только хуже. Потому что кицунэ было вовсе не до того, что его действия могли отразиться на Луисе подобным образом. Не сейчас. Не в тот момент, когда рядом находится вампир с непонятными Рейнарду замыслами. С чего он вообще... почему Дрэйк впервые смотрит на него так? Нет-нет-нет, он не мог позволить Луису так влиять на него. А тем более осуждать. И лис расплачивается с волком своим откровением: на секунду взгляд его переполняет холодная жестокость и он поправляет осанку. Натянут, как струна. Безупречен. Этого мига было достаточно, чтобы показать оборотню его взгляд на происходящее. Он не должен был позволить себя винить. И Рейнард берет на себя ответственность за свои действия, прежде чем надевает лисью маску обратно и проходит к столу.

Мартин Салливан был гением. Возможно, даже не зная этого. И даже не догадываясь, какой эффект его наглая попытка нарушить правила игры оказывала на его ведущего. Влияние сего было куда хуже. И наивная идея запугать лиса присутствием незнакомого оборотня, который сдвинул бы чашу весов в пользу Мартина, не стояла и рядом.

— Работай-работай, — лис опускает голову, равнодушно смотря в пол, и наигранно лепечет это себе под нос, отвлечённо поправляя свой и без того идеально сидящий пиджак. Пожимает плечом и слегка морщится. — Конечно, у тебя же впереди целая вечность. Некуда торопиться.

И Луис снова бьёт. Сначала словом, заставляя посмотреть на него. Серьёзно, давяще, без этих шуток для клыкастого. А после останавливает руку Мартина, тянущуюся к иллюзорной чашке, на месте которой действительно ничего не было. В его голове слова проносятся словно эхом: "Ты очень опасен, Рейнард. А я, видимо, слишком глуп, чтобы оценить эту опасность в полной мере". Не глуп. Лис крепко сжимает край своего стола, на который он опирался, и отводит взгляд в окно, не желая видеть этого. Глупцом, кажется, здесь был он сам. Он стискивает зубы, но ответить так и не решается.

Гримуар Флэтчеров. Мартин произносит это режущее слух словосочетание, что было так непривычно слышать, - и лис тут же возвращает к нему заинтересованный взгляд. Даже не пытается переубедить, что книжка ему незнакома. Тут же ушки на макушке, ага.

— Но искал ты его настойчиво, согласен? — лис подмигивает ему нагло. На Луиса старается не смотреть.

Бедный-бедный клыкастик, наверняка так уверенно шагающий к кабинету демона, теперь сидел и нервничал. Совсем немного, лишь маленькая деталь - но лис замечает. Потому что она казалась ему ярче всего вокруг. Потому она цепляла его взгляд, словно лисицу - запах жертвы.

Мартин поднимается с места, и лис бы проследил за ним и дальше, не заметь он на лице Дрэйка вопросительного выражения. Демон, если бы контролировал себя чуть меньше, нахмурился бы вместе с ним: что происходило между ними? Вампир, конечно же, вряд ли взял с собой рандомного оборотня, решив, что он будет неплохим телохранителем. Напарники. Сколько времени они решают дела сообща? Кицунэ не может не воспользоваться тем, что разум Луиса, в отличие от Мартина, до сих пор не был ограждён никаким барьером. Непонимание? Возмущение? Между ними был конфликт - оно видно. Та самая ниточка, в которой запуталась лапка Салливана.

— А я рассчитывал провести время за приятной беседой, — лис намеренно растягивает фразу с обиженным тоном. Даже поглядывает разок на Мартина с наигранной грустью, сводя брови. — Что ж, дело это настолько важное, что не терпит отлагательств, так?

Мартин берёт себя в руки? Внешне спокоен как удав. Но они всё втроём, видимо, понимали, что это не так? Лис окидывает его оценивающим взглядом и одобрительно кивает, мол, "давай, задавай правильный вопрос - и я отвечу". Одобрительно ещё и потому, что вампир до сих пор держит эту манерность и не показывает своё истинное "Я". Даже глазки пока что не темнеют, как тогда, на Кубе, когда демон задевает его. Мальчик прелестный. Ох, лис даже проникается уважением к нему: вместе с заблокированными мыслями его образ был совершенен и почти не читаем.

— "Это я"? Что ты имеешь в виду, Мартин? — выражения и интонации наглее вампир вряд ли видел вообще. Вопрос лишь для того, чтобы задеть клыкастика. Или сшугнуть его. Но демон продолжает довольно быстро, чтобы не дать собеседнику что-либо вставить после. — "Скажи честно", Мартин, почему вместо запланированной встречи тет-а-тет появляется, не спорю, очень приятный, но незваный гость? Я бы заварил чайник побольше, — претензия в чистом виде. Но демон всё равно переключается на заданный вопрос. — Боялся лишний раз тебя побеспокоить. Ты, кажется, в последнее время был сильно занят. Чтобы не отнимать лишние минуты, отправил иную весточку - надеялся, такому смышлёному вампиру хватит ума понять её вовремя... Прозвучало достаточно честно или мне переиграть, м?

Едва ли демон собирался идти на уступки. Вот и весь сказ.

Пауза. Лис набирает воздух в грудь, словно это могло хоть как-то успокоиться. Накалённая обстановка ощущалась и в его потоках, расправляющих лёгкие. Не помогло.

Зато Мартин решается перейти к сути их встречи. Пока что язвить лису не приходится - уже неплохо. Ему достаточно слушать, и слушает он бесстрастно. Оба варианта. Лишь наблюдает за вампиром пристальным и хищным взглядом, но не показывает, который из них наиболее близок его лисьей душе.

Итак, имеем следующий расклад: и Луис, и Мартин уже знают все обстоятельства ситуации. И вместо того, чтобы искать виновника произошедшего в лице демона, они приходят за информацией об охотнике. Серьёзно? Салливан уже который раз за эти несколько минут указывает демону на его причастность к не самым приятным событиям в его жизни, однако акт возмездия должен был быть направленным не на него. Звучит сомнительно. Мартин умный. Мартин умеет различать понятия "заказчик" и "наёмник". Если б вампир хотел просто куда-то деть накопившуюся злость, то он мог сорваться на любого иного, разницы не было. Чем именно нанятый охотник успел им насолить?

— Если чего-то не видишь, это не значит, что этого нет, — лис останавливающим жестом поднимает палец, парируя Мартину. — Что случилось, Мартин? Растерял всю свою былую внимательность? Ох, для твоего рода дел это тревожные звоночки. И гримуара у тебя на руках так и нет, верно? — вампир испытывает его терпение и гостеприимность. Ужасные манеры. И улыбка с предупреждающим оскалом. В ответ лис игриво морщит носик, пока не...

...встаёт Луис. Демон так увлёкся вампиром, что чувство безысходности, отчаяние и смятение оборотня стали лишь фоном для него. Он обращает внимание на состояние Луиса лишь сейчас, когда тот хватает Мартина за руку и пытается перенаправить его внимание. Как мило. Как мило? Что, черт возьми, было между ними? Луис боится. Боится за состояние вампира. Сконцентрироваться у демона получается хуже, но даже сейчас демоническая сущность улавливает это праведное беспокойство, возникшее вовсе не из-за того, что они просто сотрудничали вместе. Он был ему ценен. Лис сжимает пальцы сильнее.

Салливан находился на грани. И демоническая сущность не могла не попытаться столкнуть его в пропасть, в очередной раз пробудив в вампире голос Преисподней.

Только хотел ли Рейнард этого?

— Мартин, мы уже давно знакомы, — и он должен был знать, что демону нужно что-то взамен. Лис отступает и погружается в своё кресло. Ему действительно не нужен был конфликт, что бы демоническая сущность ни заставляла сказать про охотника или про знакомство с Луисом. — Мне интересно, что ты успел узнать о гримуаре. Всю информацию. А особенно, кто им интересуется. Заодно я бы предложил ром в качестве комплимента, но Луису, кажется, он не понравился. Согласен?

Смотреть на Мартина сверху вниз казалось проще. Это такая мнимая иллюзия, в которой тебе кажется, что если ты выше и по определению больше и шире в плечах, значит дури в тебе тоже будет побольше. Очень обманчивая иллюзия, к слову. Миниатюрный Салливан не уступал по своей силе оборотню ни на мгновение. Он всегда был умнее, ловчее и... старше. Возраст не всегда говорит об уме и опытности, но в случае Мартина Салливана это было именно так. Сколько раз за свое совместное сотрудничество они не находили общий язык до такой степени, что готовы были пробить друг другу головы? Причем, в серьезных делах, зачастую, точки соприкосновения у них находились. А вот в таких мелочах как, например: где будет стоять новоприобретенный диван, они могли настолько сильно стукнуться лбами, что от боли искрило в глазах. И это... Казалось Луи нормой. И лишь в последнее время они стали чаще уступать друг другу. В какой-то мере добились идеального баланса в котором кто-то из них мог сказать: "Ладно, сделаем по-твоему". Ни о диванах, конечно, шла речь, но жить стало немного проще. Тише. Не сказать бы, что Дрэйку охереть как было комфортно в этой тишине, но именно сейчас, несмотря на то, в насколько приказном тоне прозвучала его просьба перевести на него взгляд, насколько сильно его рука сжимала в этот момент запястье вампира, эта тишина показалась ему спасительной благодатью. Потому что он сам понятия не имел, что бы делал, если бы Салливан отреагировал резко. Как бы мог это сделать. Как, предположительно, сделал бы. Но вместо этого, он внимает этой просьбе-приказу. Смотрит на волка покорно и тот видит, как из глаз Салливана уходит этот пугающий багровый оттенок. Странно, да? Сколько раз Луису Дрэйку доводилось видеть это состояние напарника, но он никогда и подумать не мог, что тот мог выйти из-под контроля. Что все эти книжки по контролю гнева - это не попытка сделать себя спокойней во имя любви к ближнему своему. Не попытка казаться более уравновешенным и притупить свою жажду убийства, которая так нравилась оборотню. Луи всегда относился к книжкам скептически, частенько посмеивался над напарником и отпускал довольно грубые шуточки по этой теме. По итогу же все оказалось куда гораздо запутанней, чем было на самом деле. И теперь он не загибает уголки на ровных страничках, а бережно закрывает их, стирает невидимую пыль с обложек и аккуратно ставит на полки, в надежде, что это когда-нибудь действительно может помочь вампиру. Надежда, вообще, та еще сука. Зачастую, она приходит к тебе нежданно, кладет свою нежную теплую руку на плечо и шепчет на ухо, что все будет хорошо. И от чего-то тебе хочется верить этой дамочке. Дрэйк мог бы сказать, что ее голос похож на голос заботливой матери. Той самой, которая в самую трудную минуту прижмет тебя к своей груди, погладит по голове и поцелует в висок. Которая готова отдать все за то, чтобы сохранить твое душевное спокойствие. Жаль, что такой матери у Луиса не было. У него была суровая волчица, преданная мужу, преданная стае, преданная всем, кроме своего старшего сына. Впрочем, ее тоже можно было понять. Но сейчас не о семье. Не о той матери, которая бы, наверное, если бы узнала ВСЮ правду, самолично бы устроила публичную казнь своего сына на главной площади Анакортеса. Но о матери-надежде, которая нянчит тебя на своих руках до тех пор, пока ей не надоедает. Она устает и уходит. По-английски, не прощаясь. В их доме живет одно из воплощений надежд. Это воплощение и подсовывает Салливану книжки, толи глумясь, толи правда желая помочь. И теперь Дрэйк смотрит на все это со стороны под другим углом. Не мешает, не призывает сжечь этот хлам, не говорит что все это херня. Но и сам не лезет. Не проявляет участия. Только чуть дольше задерживает взгляд на знакомом ему спокойном лице Мартина. Ему нравилось смотреть за ним. И волк этого никогда не скрывал. Он и сейчас не сводит глаз с вампира до тех пор, пока эмоциональный фон того не выравнивается. Пока к его глазам не возвращается обычный, так полюбившийся Луису лазурный цвет, а клыки не обещают перекусить кому-нибудь глотку. И, что это? Вздох облегчения? Да.

Чашка с приготовленным для Мартина иллюзорным чаем опускается на стол. И Лу, не возвращаясь в кресло, а опираясь на гладкую столешницу, аккуратно пододвигает красивый фарфор подальше от края. Будто та может соскользнуть и разбиться. Как не крути, а иллюзии Рейнарда были настолько правдоподобны, что становилось даже как-то не по себе. Но Дрэйк почему-то не может вспомнить, что испытывал тогда, когда увидел их в первый раз. Если бы он был сильно поражен, это точно отложилось бы в его памяти, сколько лет бы с того момента не прошло. Возможно, он был удивлен, но заботившая его в тот момент ситуация перекрыла своими сильными эмоциями первое впечатление. Он был практически в отчаянии, и иллюзионист выбрал прекрасное время, чтобы предложить совместное сотрудничество. Появись он при других обстоятельствах, волк вряд ли смог бы довериться тому, кто может поиграться с его разумом и выкинуть тот в помойку, когда он сдуется и станет неинтересно. И, знаете, Луис нисколько об этом всем не жалел. Он ни раз мог бы ожидать подвоха от лиса, но почему-то все время верил ему. Ни раз мог задуматься о том, что в его голове могло быть иллюзией, а что правдой, но никогда даже мысли об этом не пускал в свой разум. Наверное, до сегодняшнего дня.

Он мог не париться за себя, мог не париться за свою собственную "пробитую" голову, но не париться за Мартина Салливана для него это что-то в роде фантастики. Когда-то он слышал интересную легенду о том, что самыми крепкими узами преданности волк способен обменяться совершенно внезапно. Не ожидая этого. В один момент. Он может даже не знать, просто увидеть кого-то на улице, но тот поток эмоций, который оборотень испытает в этот момент, сделает этого человека неприкасаемым в круге его близких и врагов. Мартин - тот, кого он сам выбрал и кого не бросит, невзирая на то как он будет себя вести. Дрэйку все равно что у того в голове. Все равно что тот сдерживает в себе ребенка-вампира, жаждущего крови. Неразумного, одичалого, жестокого и неконтролируемого. Опасного. Луис видит в нем совершенно другую сущность. Добрую, чуткую, понимающую и дико одинокую. Беззаветная собачья преданность. Потеряв свою стаю, Дрэйк нашел продолжение общности волков в вампире. Действия Луиса для кого-то совершенно лишены логики. Оборотни и вампиры не могут сосуществовать рядом друг с другом. Их задавит вечное желание противоборства, заложенное прямо в кровь, их предками. Но прошло уже тридцать лет и неприкасаемость Мартина все еще остается таковой. Что бы не делал вампир, волк будет рядом с ним, вопреки всем убеждениям и предрассудкам. И в самый сложные дни окажется на пороге его окопа, дома, бункера, куда бы не старался спрятаться от него Салливан. И Хельсон даже не осознает, как сейчас близко подошел к краю, когда даже не вскользь, а напрямую говорит вампиру о том, что впереди у того целая вечность. Вечность, которой у самого Луиса Дрэйка нет.

Луи запрокидывает голову и пока лис и вампир снова бросаются за "выяснение отношений", волк смотрит на Хельсона через свое плечо и думает о том, что ему не стоило приходить. Проблема в том, что Дрэйк понятия не имел, что отношения между этими двумя настолько... Натянутые? Враждебные? Вера в то, что охотник - всего лишь случайный прохожий, подловивший Мартина в нужное время в нужном месте не угасала в нем ровно вот до этого момента. До момента, пока Рейнард сам совсем не двояко намекает на то, что заказчиком является он. И информацию, которой обладает, готов выменять на информацию о гримуаре. Снова этот гримуар. Снова эта ругань. "Это ты! Скажи честно!", "Это я? Скажи честно!", "Что ты имеешь ввиду?", "Можно было сделать один блядский звонок!" Дрэйк поджимает губы, лениво поворачивает голову, смотрит за тем, как снова закипает Мартин и почему-то ему становится настолько параллельно на всю эту комическую, нелепую, абсурдную, совершенно тупую ситуацию, что он выпрямляется, складывает руки на груди и мнет пальцами мягкую вязку кофты на своих локтях. "Он пришел со мной потому что мы..." Ловит эту паузу, склоняет голову, ощупывает свою небритую щеку и взводит брови. Потому что мы что? Напарники? Как много напарников нынче спят в одной кровати, не расцепляя объятий до захода солнца? Как много нынче напарников крушат игровые автоматы, а потом, словно подростки, сетуя на алкогольное опьянение ловят губами настолько невинный поцелуй, что это даже не прилично, учитывая сколько им лет? "Если ты не видишь чего-то, это не значит, что этого нет!" Оборотень тяжело сглатывает откуда-то взявшийся в горле отвратительный горький ком. Всевидящее око. Вы посмотрите, они оба смотрят прямо в два своих зрячих глаза. Два умных, повидавших этот мир человека, сейчас ссорятся как дети. Словно кто-то спрятал от них любимую игрушку, которая, к слову, изначально не принадлежала им обоим. И теперь они готовы выливать друг другу на голову отвратительный компот из сухофруктов приготовленный в общаковской столовой, подкидывать под ноги мелкие детальки лего и, в конце концов, забравшись на самый высокий турник, сидеть и выжидать, кто первый из них окажется более проблемным ребенком, за которого потом будет стыдно его родителям. Кто первым сделает этот шаг и, вытянув руки, толкнет другого в спину. А потом с упоением будет наблюдать, как соперник собирает носом турниковые ступеньки и падает вниз. - Хватит. - Луи уже обеими руками трет свои небритые щеки, зарывается пальцами в волосы у висков, проводит дальше, к затылку и чувствует, как там, под коркой, нарастает пульсирующая боль. "Я не мальчик на побегушках", "Мы уже давно знакомы", "Имя", "Луису он не понравился" Волк сводит брови, обращая хмурый взгляд к Рэйнарду. Взгляд, который не предвещает ничего хорошего. Но не только лис получает это безмолвное предупреждение. Вампир, к слову, тоже. Но того уже снова так понесло, что останавливать его в очередной раз это провальная мысль. Он уже бесконтролен. Уже зол настолько, что очередная попытка его вразумить, разозлит того еще больше. "Гримуар", "Всю информацию", "До того, как ты натравил на меня клоуна в маске", щелчок и... Тишина. Кто-то смиловался над волком и забил ему в уши пробки. Он медленно моргает, словно в замедленной съемке смотрит за двумя переругивающимися недругами и как-то бездумно проводит пальцем по ободку стоящей на столе чашки. Он взгляда не уходят крепко сжатые на столешнице пальцы лиса. Тот, наконец, решает поменять положение и опускается в кресло за своим столом, словно выстраивая между ними преграды в виде здешней мебели. Не уходит и этот взгляд Салливана, ищущий поддержки в его глазах, но, видимо, не находящий ее там, решающий что выразить свою ненависть в Хельсону - это выигрышный вариант в данной ситуации. Луи глубоко вдыхает запах горьких лесных ягод, свежего ментола и чего-то еще. Наверное, так пахнет воздух, когда его собственные нервы натягиваются до жалобного скрипа. Струны тонкие, звенящие, грозящиеся лопнуть лишь от одного невесомого прикосновения. И, знаете, Хельсон и Салливан - гении. Виртуозы в своем роде. Звуки в этот мир для волка возвращаются тогда, когда Мартин, своими словами о мести, рвет первую струну благоразумия оборотня и заставляет того обхватить фарфоровую ручку пальцами. Первое, что слышит волк - это как тонкий дорогой материал разбивается прямо о стол в мелкий пух. Остатки чая растекаются по столешнице так, словно действительно являются настоящими, но Хельсону вряд ли составит труда быстренько "прибрать" сие безобразие, пока оборотень обозначит свое "несуществующее" тут присутствие. - Хватит! - Вот теперь, наверное, плюющиеся друг в друга ядом лис и вампир обратят на него свое внимание. Волк бы, конечно, мог и дальше наблюдать за растущим конфликтом и не совать свой нос, но в его случае это просто так не работало. - Вы! - Он повышает тон, но так получилось, что свое время заготовить речь он уже проебал. - Вы - жадные аморальные торгаши! - Луи рычит, в очередной раз одергивая Мартина и пользуясь его секундным замешательством, буквально закидывает того в кресло напротив себя. - Скажите мне, сколько лет должно пройти, прежде чем кусок гребаной макулатуры вскружит мне голову настолько, что я найму убить того, кого знаю более полувека?! За мгновение до этого я перережу себе глотку, чтобы на этой земле стало меньше хотябы на одного идиота! - Он переводит взгляд с одного своего собеседника на другого, ловя мгновенную передышку и набирая в легкие побольше воздуха, ведь он еще не закончил. - Ты. - Обращаясь конкретно к Мартину, указывая пальцем ему куда-то в район груди, - Чтоб я больше не слышал ни одного упоминания о книге. Ни сегодня, ни завтра, никогда! Или, клянусь, ничем хорошим это не кончится. - Ни то, чтобы это все, что он хотел сказать вампиру, но пока его никто не перебил... - А ты. - Вот теперь он указывает пальцем на лиса, отдавая свое внимание ему. - Просто отдай нам интересующую нас информацию и мы уйдем. Но не рассчитывай, что на этом наш разговор окончен. - Дрэйк упирается ладонями в стол и чуть склоняется в сторону лиса, чтобы лучше уловить реакцию на свои последующие слова. - Я вернусь. Но вернусь один. Тогда, когда буду уверен, что мне не придется искать Мартина Салливана в огромном лесу Аркана, когда солнце вот-вот перевалит через горизонт, а в моей голове будет биться мысль о том, что я уже опоздал! - Он и сам не успел заметить, когда абсолютное, тихое душевное равновесие дало брешь. Но, видят боги, он не хотел, чтобы все повернулось вот так.

Это очень взрывоопасный коктейль. Уязвлённая гордость, пара шотов сомнений и яркая вишенка на самом дне бокала — стыд. Раньше Мартин бы вспылил, как спичка, мгновенно выгорев изнутри: оборвал бы все связи, свалил к чёрту на рога и выплыл бы где-нибудь ко второму пришествию, чтобы Спасителю плюнуть под ноги и отправиться туда, где ему самое место. В Ад. Рейнард правильно говорил —  он ниточка. Ходячий ответ на вопрос, как стать настоящим мальчиком и скинуть оковы проклятия, но Салливан уже давно понял одну маленькую, но достаточно важную штуку. Стоит перейти дорогу хитрому лису, и рискуешь утром проснуться на том свете с колом в груди, просто потому что покусился на чужое или сказал что-то не то, никакой помощью тут не пахнет. Что такого в этом гримуаре вообще? Марти мог уже давно пропустить данный лот и вернуться к обычным земным радостям: перекидывался бы с местными амулетами и карточками на скидку в ближайшем сексшопе. Но у Салливана была гордость. Да, гордость кладоискателя, который так просто не отпустит желанную добычу, будь она хоть сто раз проклята. И Луис сейчас легче не сделал. Решил показать, кто тут альфа? Что ж. Он знал, на что идёт, когда соглашался свалить с вампиром на поиски приключений. Он знал, С КЕМ ИМЕЕТ ДЕЛО.

Что чувствовал Мартин?

Всепоглощающую обиду. И пустоту. Где-то там, где ещё с месяц назад появился слабый росток человечности. Ему было 150, а мозг будто вернули туда, где тебе семнадцать и весь мир помойка. Нет, конечно, с годами мироощущение не поменялось кардинально, просто с некоторыми нюансами Мартин научился жить.

Например, с тем, что все в этом мире недоверчивые ублюдки и сволочи. Вот поэтому он мизантроп.

Кстати…

—  Да, Луис, я алчный меркантильный торгаш. Упс. Как же так вышло?

Салливан улыбается.

Переведя взгляд на Рейнарда, он думает о том, что если сейчас согласится —  позднее с говном себя сожрёт. Воспротивится — получит болезненный укус разочарования, от которого ни горячо ни холодно. Но в чём вампир точно был уверен, так это в том, что он всё равно найдёт способ превратить подсказку об Аде в оружие с Хельсоном или без него. Эта ставка проигрывала. Собрав остатки гордости в кулак, Салливан напряжённо повёл плечами: да не в первый раз такое. Он берёт чью-то вещь, получает по зубам, но остаётся при своём, даже если потом по говну сбегает, как побитая собака. Правильнее было бы сейчас развернуться и молча хлопнуть дверью. Так он и поступит, пожалуй.

— Ты слышал Луиса. Ни единого слова про гримуар. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Найду охотника своими силами, я не в первый раз ищу людей.

Мартин с нажимом произнёс последнее слово. Почти с отвращением.

—  Насрать. И на Ад, и на тебя, и на книжонку, —  он пожал плечами, смерил нечитаемым взглядом Дрейка и поморщился. —  Сами сказали, никто вас за язык не тянул — была книжонка и нет, подумаешь. Не я, так кто-то другой до неё доберётся.

Салливан поправил пиджак и, сглотнув, осмотрелся. Воздух чуть вибрировал от иллюзорного воздействия. Если сейчас Рейнард утянет его в какое-нибудь карманное измерение с фокусами, то вампир точно сорвётся. Сдерживать ментальный блок в таком состоянии —  пытка не только для кровососа, но и для опытного мага, если у того крыша подтекает. В иллюзии кицуне просочится вся грязь из чертогов разума Салливана, лучше не стоит, ещё и семью заденет, никому не нужно туда лезть. Это мусор Мартина. И он в нём царь. Король ебучей помойки.

Обида подкреплялась ещё и словами Дрейка. Надтреснутое доверие кровоточило и пахло тоже далеко не розами. Луис пытался заключить свободолюбивого Мартина в рамки какого-то подобия заботы, и отсюда в коктейль вмешался стыд. Осталось только…. Поджечь.

—  Мы уходим.

Салливан развернулся и направился к двери. Это был первый раз, когда он не просто закрыл все двери внутрь себя, но и обложился кирпичной стеной с титановым основанием. Они уходят. Всё. Разговор окончен.

Гримуар Флэтчеров был той самой аккуратно стоящей на полке книгой, к которой так и не прикоснёшься. Она находится там не для красоты, но ею любуешься; ни разу не открываешь, но само наличие её в своей коллекции переполняет тебя чувством гордости и самодостаточности. В виду отсутствия необходимости (следовательно, и интереса) Рейнард уже долгие годы не занимался охотой на артефакты, а уж тем более - торговлей, однако, только появись он на слуху, за гримуар он готов был цепляться всеми когтями и клыками. Книга был подобна той самой отчего-то ценной вещи, которую рука не поднимется выкинуть, но и пользоваться ей не собираешься. Правда, оставлена она до лучших времён, и, кажется они сейчас как раз и наступили. Вовлечение демона в происходящие события сверхъестественного мира очевидно: более тридцати лет он готовил почву, связываясь с магической составляющей всё больше и переключая на неё же фокус с человечества. Рейнард окончил это пребыванием в Аркане - стоит ли отмечать и без того наглядное, что весь интерес его лежит к "потустороннему"? Почему? Потому что рано или поздно что-то должно было произойти. Что-то настолько масштабное, что демон не мог пройти мимо, как в своё время не проходил мимо глобальных войн. Таинственный убийца и, как следствие, народные волнения под нагнетающей с каждым днём, сводящей с ума атмосферой - лишь первые тревожные звоночки. Что-то приближалось. И в такие-то моменты отказываться от подарков судьбы, от всплывающих из неоткуда артефактов было бы совершенно неразумно. Особенно, когда знаешь, что у того была своя многовековая история ещё до почти полного уничтожения семьи Флэтчеров. Особенно, когда ты знаешь разгадку его раскрытия. Особенно, когда за гримуаром некогда стоял человек, которого ты знал более тысячи лет, а воспоминания о котором остались некрасивыми шрамами на сердце.

Отчасти именно поэтому лис так цеплялся за информацию, которую Мартин мог ему дать. Если, конечно, воришка успел найти хоть что-то стоящее, однако дошедший до лисьих ушей слух указывал как раз-таки на это. Об абсолютно неизвестной книге не начинали бы говорить. И сейчас на попытки засунуть лисий нос в своё (обычно, кстати, выходит противоположное) дело Рейнард получает твёрдое "нет": "ни единого слова про гримуар". У демона было много проблем, и одна из них - неумение принимать чужой отказ. Мартин поступает по-детски наивно, противясь сделке с Рейнардом, но это было его решение. Окончательное и непоколебимое - клыкастик уже собирается уходить. Аналогичная реакция у Луиса. Они оба обрывали с ним возможные связи. И все присутствующие, в том числе сам демон, оставались проигравшими. Лис чувствует, как всё рушится у него на глазах, словно песок просачивается сквозь пальцы. И ощущение это начинает скрестись где-то внутри, так потихоньку загоняет в него тонкие иголки. Одна за другой. Точечный укол. Ещё один. И ещё. Рейнард стискивает зубы и закрывается ещё больше, надеясь, что внешнее спокойствие сможет подавить это. И оно, кажется, получается. Демон безразлично вскидывает руку, мол, "это ваше решение" и отводит взгляд в сторону, пока собеседники покидают его кабинет. Он даже не находит прощальных слов. Или ему показалось, что они были не нужны? Потому что демон готов из кожи вон вылезти, чтобы "нет" превратить в "да". Потому что лисья сущность, всегда осторожная, непрямолинейная и вечно юлящая, была готова искать любые обходные пути, чтобы пробить этот прочный отказ.

Его разум чист и стабилен. Его демоническая сущность, насытившаяся несостоявшимся диалогом и мнимым превосходством над гостями, была сильна как никогда. И она поступательно охватывает разум покидающих кабинет, полностью концентрируется на них и, в частности, на том, что они видят. Зеркальное измерение. Точная копия кабинета, здания, всего вокруг, с одной лишь разницей - она была податлива воздействию лиса. Нет, глубже - она была его частью. Частью сознания, потому-то и перестраивающейся при необходимости с завидной лёгкостью. Рейнард спокойно позволяет им уйти. Потому что знает: единственное, что оборотню с вампиром удастся покинуть - это его кабинет.

[indent] Добро пожаловать в лабиринт, друзья. [indent]

Рейнард действует аккуратно, не собираясь раскрывать все свои секреты одномоментно. Мартин, кажется, не любил его иллюзии, так? Мнимое ощущение, что их разговор подошёл к концу и у гостей есть возможность покинуть это здание, было более щадящим вариантом для чувствительного разума.

Лис позволяет им пройти по коридору до иллюзорного лифта. Позволяет нажать на кнопку первого этажа и даже спуститься на нужный этаж. С одной оговоркой - двери лифта открываются в точно такой же коридор, что и был рядом с кабинетом демона. Хоть смиряйся с тем, что попал во временную петлю и иди снова к демону обратно. Только вот вернуться, увы, не получится - дверей в кабинет больше нет.

Окружение было точно таким же, что и виделось Мартину и Луису ранее, однако ощущалось другим. Всё те же офисные помещения, в невероятных масштабах вмещающиеся во внешне не столь громоздкое здание. Бесконечные, однотипные, бездушные. И в то же время живые. Демоническая сущность, так и стремившаяся пробраться в чужие головы, считать их мысли и эмоции, постоянно взаимодействовала с ними так, как могла - посредством иллюзий. Говорила с ними через ту мигающую, капающую на мозги лампочку. Говорила через режущую слух тишину. Особая пустота в каждом из них отражалась и на помещениях: едва ли они ощущались так, словно кто-то в них действительно работал.

На грани реальности.

Луи не понимает. Не понимал, не понимает и, наверное, никогда не поймет. Нет, он тоже далеко не святой. Он готов убивать за вещи, которые ему нужны. Он ни раз убивал за информацию, убивал непосредственно за артефакты, если ему не отдавали их по собственному желанию. Но он смотрел в глаза этим людям и... Не знал их. Да. Он видел их в первый и последний раз. Они не были ему знакомы. Он понятия не имел, кто эти люди, с чем их едят, с кем они живут, есть ли у них отцы, жены, дети. Потому что ему было плевать. Это было ему понятно. Но он становился в тупик, когда думал о том, а что бы произошло, столкнись бы он лбами за какую-то вещичку со знакомыми ему людьми? Мартин не в счет. Он отдал бы ему все. Все от ненужного хлама до самого дорогого и всесильного артефакта на этой планете. Для него это барахло - всего лишь деньги. И он прекрасно знает, что чудесную улыбку Мартина Салливана нельзя купить. Но можно заслужить. Помочь ему что-то добыть? Отдать безвозмездно? Дрэйк может смело сказать, что ради этого он готов рисковать даже своей собственной жизнью. Но положить жизнь вампира за какой-то сраный гримуар, какие бы тайны мироздания он в себе не нес... Это выше его сил. Для него нет ничего более значимей этой жизни. Чтобы ее сохранить, он готов стать грубым, готов стать неуступчивым. Готов бесконечно говорить Салливану это так нелюбимое им "нет". Он станет для Мартина самым отвратительным говнюком, заставит своим поведением выставить его за порог, но зато будет знать, что тот проживет еще хотябы пару лишних лет. Да, в кабинете Рейнарда он был груб. Наговорил лишнего. Но он не сказал ни капли неправды. Это его личная правда, в которой он не мог понять, как именно можно знать кого-то столько лет (а знали лис и вампир друг друга куда гораздо дольше чем его самого) и при этом... Пытаться убить друг друга? Вообще, на самом деле, Луи запутался в этой истории. Что он понимал явно - его знакомые не поделили какую-то книжку. Не поделили давно. Но ни один ни другой, как-то особо не продвинулись по поискам. И вместо того, чтобы собраться за одним столом, попить НАСТОЯЩЕГО чая и поделиться друг с другом информацией, которую они нарыли за все эти годы, ребятки просто вставляют палки в колеса сопернику. Работать сообща - всегда верный признак более успешного окончания дела. Особенно, когда вы оба умны, предприимчивы, находчивы. Луи мог бы поспорить, что если бы эти двое перестали грызть друг друга за щиколотки и занялись поиском гримуара совместно - толку было бы больше. Да, это значило, что пришлось бы поделиться. Но иногда это просто вынужденная мера в достижении определенной цели. Рей же решил... А что решил Рей?..

Ты упускаешь один важный момент: никто никого не собирался убивать. Луи повторяет про себя эти крепко засевшие у него в голове слова. Никто никого не собирался убивать... Тогда, простите, как же так вышло, что Мартин оказался в лесу? Голодный, измотанный, истощенный и, мягко говоря, раненый. Тот, кто выбросил его в таком состоянии в лесу буквально за час до того как встанет солнце явно не в ладошки с ним играл. У него были определенные намерения. Намерения убить вампира. Он знал, что Салливан не сможет добраться до города в таком состоянии и понятия не имел, что у него есть кто-то, кто сможет его забрать оттуда. Кто УСПЕЕТ найти его в Арканском лесу и вернуть домой живым. Давайте смотреть правде в глаза: Луис нашел его благодаря чистой удаче. Интуитивно? Нет, даже не так. Ему просто повезло выбрать нужное направление, и уже потом, взяв след, почувствовав знакомый запах, ему удалось выйти на вампира. Если бы он изначально выбрал неправильный путь, он бы не смог. И от этой мысли до сих пор становилось не по себе. Или, здесь было что-то еще?

Ощущения. Странные, незнакомые, непонятные самому Дрэйку. Он прищуривается, всматриваясь в сменяющиеся на табло цифры этажей и, вроде как, не видит ничего необычного. Оглядывается, прислушивается. Никакого фона, никаких изменений. Но внутри поднимается щемлющее беспокойство. Это не такое беспокойство, которое бывает обычно. Когда предчувствие пытается предупредить тебя о надвигающейся опасности. Это что-то другое. Будто оно уже произошло, а ты даже не успел заметить - когда. И сейчас тебя настигает запоздала реакция. Луис делает глубокий вдох, закрывает глаза и, на мгновение задержав дыхание, открывает их на выдохе. Не чувствует. Все так же - никаких изменений. Словно... Вокруг становится пусто. Паника резко подступает к горлу и в этот момент на его запястье крепко смыкаются пальцы вампира. Дрэйк тяжело сглатывает, опускает взгляд на Мартина и то, как он чертыхается, заставляет его вдруг бешено забившееся сердце немного сбавить свой темп. Непонимание. Растерянность. Он ненавидел эти чувства. Потому что не может объяснить, а значит, не знает, что с этим делать. И только после слов Салливана все становится на свои места. Либо он уже имел дело с иллюзиями, либо сразу же понял по ощущениям, в чем могло быть дело. Это еще раз подтверждает, что Лу все еще молод и глуп по сравнению с уже повидавшим в этой жизни некое дерьмо Мартином. Он видел, как под иллюзии попадают другие, но сам еще никогда не подвергался такому воздействию на разум. Твоя доверчивость когда-нибудь выйдет тебе боком. Вот и настал тот самый момент, наверное. Он... Что? Не ожидал? Не ожидал подобного от Рея? От того, перед кем его разум всегда был чист и открыт? Кому он без всякого сомнения открыл туда дверь чуть шире, чем она всегда была приоткрыта? Нет, такого просто не может быть. Не. Может.

Может.

Да. Вот она. Вот она эта самая обида, подступающая к груди таким давлением, что открывая рот, ты даже не можешь выдавить из себя ни слова. Не от возмущения. От наивной разочарованности. Наивной, детской разочарованности. Рейнард... предал его? Если в случае с Мартином он сделал это неосознанно и злиться на него не было никаких причин, то сейчас, выглядывая из лифта в длинный пустой коридор, из которого они только недавно вышли, становилось как-то совсем горько. И, скорее всего, эту самую горечь сейчас можно увидеть в его глазах, когда Луи переводит взгляд на Мартина. Салливан извиняется за сцену в кабинете. Дрэйк не злился на него. Каждый мог бы сорваться, если кто-то вот так покусился на его жизнь. Все эти нервы - абсолютно ничего не значат. Сколько раз он повторял про себя, что если мы все еще можем чувствовать, ругаться, беситься, истерить, любить, в конце концов, значит - мы все еще живы. Вот когда потеряем способность ко всему этому, значит, наверное, стоит забить тревогу. - Извиняться нужно мне. Я сорвался. - Я просто не знал, как вас остановить. Лу по привычке поджимает губы и аккуратно поглаживает большим пальцем руку вампира в своей ладони. Мартин... Отличался от окружения. Почему-то в своем внутреннем подсознании Дрэйк чувствовал его совершенно по-другому. Вряд ли это можно было назвать иммунитетом к иллюзиям. Но сейчас, в этом приглушенном свете, видимость в котором, к слову, была хреноватой даже несмотря на то, что обычно Луис прекрасно ориентируется в темноте, он очень хорошо чувствует Салливана. Он был "легче" по сравнению с окружением. Его запах был четче и осязаемей. Нет, не знай Лу, что окружающая его реальность - иллюзия, он бы не заметил разницы. Иллюзия была абсолютно тихой. Не несла за собой никакого фона, не искажала пространство. И скорее Мартин выглядел в ней чужим для оборотня, нежели само помещение. - Об этом не может быть и речи. - О, нет, Мартин Салливан. Только не надо сейчас снова переключаться с "мы" на "ты". Вообще неудачное время и вообще неудачное место для этого. Дрэйк мог ругнуться на партнера еще и по этому поводу, но вместо этого тянет его к себе за руку, заставляет обхватить себя ей за талию, а сам закидывает свою вампиру на плечи, прижимая к себе. - И он бы не выпустил меня. Потому что знает как я поступаю, когда у меня что-то забирают. - Вернее сказать - кого-то. Рейнард не выпустит его по одной причине: Луи не уйдет, пока не заберет то, что принадлежит ему и лис это знает. Иллюзионисту проще держать их тут двоих, нежели получить увесистую подачу со стороны оборотня, пока он будет пытаться держать в таком обширном пространстве вампира. Силушек сюда положено немерено. Интересно, надолго его хватит?

- 1990. Порт Таунсенд. - Берет паузу, задумываясь, стоило ли Мартину вообще знать подробности. - Оказали друг другу небольшую услугу. - Может быть и стоило, но не сейчас. Если он захочет, они обсудят это позже. Их с Хельсоном знакомство - не самый важный вопрос на повестке дня. Гораздо важнее, что... - РЕЙНАРД! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДЕРЖАТЬ НАС ЗДЕСЬ ВЕЧНО! - Гораздо важнее, что Луи никогда не был в иллюзиях. Он ни раз видел, как работал лис. Ни раз видел, как тот заставлял своих жертв крючиться в агонии и даже знать не хотел, какую херню он творил с их разумом. Что в этот момент видели и чувствовали его жертвы. И Дрэйк не будет скрывать, что сейчас ему явно так не по себе. Страх неизвестности? Страх того, что он может запутаться и потерять ту и так не четкую грань между реальным и нереальным? Страх, что может увидеть что-то такое, что может буквально свести его с ума? Как глубоко Хельсон может залезть в их головы? Может ли достать оттуда что-то? Или... Ему будет достаточно явного? Того, что и так лежит на поверхности?

Луи снова опускает взгляд на Мартина, сильнее сжимает руку на его предплечье и думает о том, что Рейнард не может так поступить. Не. Может. Это все сейчас лишь для того, чтобы припугнуть их. Заставить выложить информацию о дурацком гримуаре. Поиграет и отпустит. Он не станет вредить. Черт подери! Это же Хельсон! Они столько знают друг друга и дойти до крайности в их случае - это же что-то из ряда фантастики! Гребаная книжка - совсем не причина для того, чтобы ломать вообще все, что между ними было! Не причина же?

Иллюзионисты обычно работают по двум известным Мартину паттернам. Первые — страшные фантазёры, использующие окружение и собственное неуёмное воображение для создания идеальной клетки восприятия. Вторые же, имея доступ к голове жертвы, очень настойчиво копаются в грязном белье, а затем вытаскивают на свет все воплощённые страхи. Да, так работают иллюзионисты. Не считая фокусников-магов, превращающих иллюзии в инструмент сокрытия тайн. В любом случае у всех них была одна особенность, которую Салливан ненавидел до колик в животе: любое воздействие будто опутывало мозги липкой паутиной. Ты не можешь спать, ты не можешь есть, ты страдаешь от инфернальных головных болей, просто, блять, потрогав иллюзорную стенку или заглянув за завесу в каком-нибудь сраном “отделе тайн”. Рейнард работал, как профи — ощущение липкого разума появилось через несколько секунд, стоило вампиру выйти из лифта.

С другой стороны, он сам был иллюзионистом. Когда-то в прошлом, да и теперь. Огненные фантомы, искажения вкусов, запахов, слуха, осязания — он практиковал это вместе с братьями и сёстрами, превращая обычную детскую забаву и здоровый буллинг в суровую викторианскую тренировку древнего ведьмачьего семейства. Став вампиром, Марти научился использовать артефакты-обманки и артефакты-маски. Но всё равно тягаться с Рейнардом глупо. Салливан в заведомо проигрышном положении, учитывая, что если воздействие продолжит опутывать его мозг липкой плёнкой, заслоны не выдержат и выпустят в лабиринт его личные кошмары.

Мартин посмотрел на Луиса. Этим кошмарам не место рядом с оборотнем. Алекто уже предлагала связать их разумы магической нитью Ариадны, но у обоих в башке каша. Иллюзии всё только сильнее перепутают.

—  Куба, шестидесятые. Гонялся за кристаллом-похитителем душ, а встретил демона иллюзий, так и познакомились, —  ответил Салливан и мрачно усмехнулся, встав с Луисом спина к спине. Лиминальное пространство начинает тревожно подрагивать, и затем и сужаться, сопровождаясь характерным треском и жутким скрежетом металла о металл. Мартину не нравился этот звук. Так его собственное восприятие превращалось в строительный мусор, когда всё шло наперекосяк.

Думай.

Ты сын своей матери.

Ты мудрый Салливан, а не просто кровосос с улицы, подцепивший вампирский вирус после неудачного перепихона.

Просачивающиеся сквозь зеркальные изломы чужие воспоминания привлекают внимание Марти и закрепляются где-то на подкорке. Какая-то старая история, да, Рей? Или болезненный гештальт, который не закрыть никакими лисьими интригами? Вампир попытался проморгаться, но марево не спало с глаз.

—  Бежим.

Это не выход из положения, но удачный момент, чтобы попасть к кицуне в пушистые лапки и сделать вид, что веришь в морок перед тобой, даже если на самом деле бежишь по пустому бизнес-центру прямиком в недостроенный корпус, где под ногами ломается паркет. Первое правило попавшего в иллюзию — постарайся снять надетые заклинателем шоры и очистить мозг от липкой паутины. Пусть говорит “До меня дошёл слух, что ты перестал дышать”, как в том комиксе, а ты дыши назло. И тогда иллюзия разрушится. У демона просто не хватит сил сделать её реальнее ночного кошмара. Не хватит же?

Мартин хватает Луиса за край свитера и бежит вперёд по коридору с белыми дверьми. На каждой номер. Рядом с номером символы, будто кодировка на ноутбуке слетела. Долго прятаться от жуткого вихря позади не получится, ведь коридор бесконечный, поэтому Салливан выбирает первую попавшуюся комнату с чёрным треугольником рядом с цифрой 1897 и оказывается в викторианской гостиной, где стены — геометрический орнамент, а в камине уютно трещат дровишки. Пахнет домом. Сигарами. Цветами из оранжереи. Воспоминаниями, о которых никто не просил. И сожалениями.

Мартин медленно разжимает пальцы и отпускает Луиса.

—  Не-не-не, сюда мы не пойдём.

Ироничная ухмылка искажает губы вампира.

—  Чёрт бы тебя побрал, Хельсон! — Салливан оборачивается, чтобы выйти, но натыкается на стену вместо двери. Геометрический рисунок отрезал пути к отступлению. — Пролез-таки сквозь скорлупу ореха, умыкнул кусочек моего прошлого, да?

Будь у Мартина сердце, оно бы сейчас отчаянно колотилось. Но с каждой секундой вампир постепенно возвращал себе самообладание, надеясь, что путешествие сквозь картины прошлого не приведёт его с Луисом в очередной капкан, из которого обычным самоубеждением им уже, увы, не выбраться. Самое страшное, что могло случиться — Рей уловит потаённый стыд Салливана. Тогда уже от тьмы будет некуда деваться.

—  В стычке с иллюзионистом главное помнить, что реальность ближе, чем кажется. Нам нужно найти лазейку. Трещину в зеркале.

Или послать все принципы к чёрту и рассказать этой рыжехвостой сволочи всё, что знаем, да, Салли?

Марти прошёл по гостиной и осторожно выглянул. Откуда-то издалека раздавался тихий звук клавесина.

Мама играла на клавесине....

Фундаментом всей демонической магии Рейнарда являлись три элемента: эмпатия, поверхностное чтение мыслей и создание иллюзий. Вот те три Атланта, на которых базируется всё взаимодействие адской сущности с окружающим миром. Первые два качества служили основой его восприятия, создавая в голове целостный, разносторонний, более насыщенный, чем то давали лишь человеческие органы чувств, образ существа перед ним, последнее же являлось прямым воздействием на него. Несмотря на демонические (читай, неземные) ментальные способности, его сущность лишь охватывала чужой разум, протягивала свои ветви и окутывала дымкой, считывала общее настроение, выходящее за границы потаённого, насыщенные, яркие эмоции и вылавливала проскальзывающие на поверхность мысли. Рейнард никогда не мог проникнуть в чужое сознание: его сущность попросту не доставала до таких глубин. Он никогда не открывал дверцы тех самых шкафов, хранящих внутри себя скелеты, - те были слишком далеко. Он никогда не мог прикоснуться к чужому разуму и увидеть в нём то потаённое, что было скрыто от окружающих за семью замками.

Однако тысячелетия, проведённые за самой разнообразной практикой своих демонических способностей (как оказалось для лиса совершенно внезапно, в ущерб физическим силам), позволили познать адскую магию и её жертв, значительно расширив собственные возможности. За столькие годы Рейнард вывел для себя техники и методы, учения, применяемые каждый раз, когда он создаёт иллюзии.

Да, существенная часть воспоминаний была недосягаема для сущности Рейнарда. Тем не менее, это не означало, что демон не мог обхитрить систему. Он не идёт в гору, а обходит её - раз уж сокровенные знания находятся слишком далеко, лис выводит их на поверхность. Бьёт по тем стенам, скрывающим за собой ценные мысли, по тем цепям, сковывающим спрятанное от чужих глаз. Идея разрушения оков была проста до невозможности: они спадали, только сущность биологическая преобладала над социальной. Ибо все те границы, все те маски, прячущие истинное, были созданы именно для пребывания в обществе, с которым приходится вечно вести тактичную игру. И на все эти сдерживающие факторы наплевать, когда над сознанием берёт власть сущность психически (но не физически) примитивная - естественная, природная. Когда главенствуют животные инстинкты, когда самосохранение стоит превыше всего. И иллюзии - идеальное оружие для подобной атаки. Они могут давить нагнетающей, мрачной атмосферой, могут выводить из себя, из стабильного состояния психоделией, могут, наконец, провоцировать естественные реакции - безусловные рефлексы, - как это делают скримеры в примитивных хоррорах, пугающие не столько осознанием надвигающейся опасности, сколько берущие зрителя своей внезапностью, резкостью.

Тем самым Рейнард переворачивает всё, находящиеся в чужих чертогах разума, с ног на голову, вверх дном, выводя на поверхность, досягаемую для демонической сущности, воспоминания самого разного уровня доступа. И именно в этот момент сознание жертвы становится наиболее податливым - оно послушно отвечает на очередную, уже не атакующую иллюзию-триггер соответствующими образами. И так начинается вереница ассоциаций. Дело тонкое, скрупулёзное, требующее повышенной чуткости и вариативности, создающее порой целую сеть, словно разветвлённая корневая система и пышная крона дерева, взаимосвязанных образов и понятий. И так поступательно, а порой и перебором демон двигался к свой цели - той самой нужной информации.

Всё это - работа трудоёмкая, требующая соответствующего если не профессионализма, то достаточной энергии, чтобы успеть исследовать чужое сознание в поисках тех самых воспоминаний. Именно поэтому первая часть, часть дестабилизирующая и атакующая, всегда была короткой, подобно молниеносному броску кобры. Подобно быстрому нападению лисы, выждавшей для того самый идеальный момент и вцепившейся точно в оголённую шейку жертвы.

Но Рейнард не спешил. Что-то сдерживало его, чтобы начать полноценную, действительно показывающую всю мощность иллюзиониста атаку, направленное по самым слабым местам его жертв. И было то не "что-то", а "кто-то" - сам Рейнард. Подсознательно он выбирает не те иллюзии, что в мгновение ока превратят чужой разум в тщательно пережёванную кашицу. Он лишь запугивает, как лиса, шипит и предупреждающе скалит клыки, но так и не нападает. Почему? Потому что беспокоился за рассудок какого-то вампира, возможно, навсегда застрявшего в теле семнадцатилетнего парня? Потому что ещё шестьдесят лет назад заметил, как внутри беснуется адская свора, чуть что, готовая вот-вот сорваться с цепи и разорвать в клочья последние здравые мысли? Рейнард называет это лисьей аккуратностью и внутренним чувством такта. Только были ли это именно они?

Прорвавшиеся в иллюзии воспоминания, вышедшие из-под контроля воспоминания Рейнарда, тридцать лет назад разделённые вместе с Луисом, вызывают у оборотня - вовсе не у той жертвы - череду ассоциаций. Переломал кости каждому и наслаждался этим. Невовремя. Совершенно не то, что нужно. Так и жаждал разодрать чужую глотку собственными клыками. Но волны ощущений и мыслей так и поступают к чуткой демонической сущности, сбивая с толку самого иллюзиониста. То самое зерно, оставленное в 90-ом году в чужом сознании, наконец-то дало росток. Луис упивался тем, в каких невыносимых мухах захлёбывался каждый, кто перешёл ему дорогу. Адское начало, резонирующее вместе с тем демоном, что его создал. И то, что Луис чувствует вновь, откликается в самом лисе, поднимая за собой со дна всю тину тех заболоченных мест. Те тревожные мысли, что когда-то волк смог раскопать в нём самом. Ничтожество. Лис крепко сжимает пальцы в кулак, стараясь не пропустить тревожно бьющиеся в собственном сознании мысли. Тот, кто даже не способен на убийство. Демон, от которого осталось одно лишь название. Те воспоминания Луиса - как спасительный факел в руке застрявшего посреди леса человека. Огонь, взятый им под контроль лишь условно, заставлял диких зверей смотреть на него заворожённо, не отрывая взгляда от угрожающей им опасности. От того, что способно погубить их самих. Заставлял огибать существо, ходить кругами, но так и не нападать, боясь вступить в свет факела. И это раздражало рецепторы, внутреннее чутьё, злило ещё больше от того, что столь желанный кусок, та очевидная слабость, запримеченная хищником, просто не может быть атакована. Лис опасается. Слишком много, чтобы переступить за эту грань.

И это становится существенной ошибкой. Потому что Мартин Салливан, в знаниях которого демон даже не сомневался, всё ещё сохраняет достаточный рассудок, чтобы раскусить иллюзии демона. Потому что Луис Дрэйк, недобитый случайными воспоминаниями, возвращает прежнюю ясность ума, когда лис улавливает что-то от вампира. Нужно было что-то предпринимать.

Кусочек воспоминаний, вырвавшийся на поверхность и застывший в гранях драгоценного камня Инари, что столь бережно и незаметно благодаря иллюзиям был вложен в руки вампира в реальном мире. И лис даже не проникал никуда, он сам - прячущийся за стеной, неприступной лишь временно, Мартин - дал тому проскользнуть сквозь трещины своей скорлупы. И демон просто не мог не поймать его. Он исследует попавшиеся в лисьи лапки образы, смакует их и проникается тем настроением, царившим внутри помещения из прошлого Мартина.

— Ох, я старался быть поласковей с ним. Что это, Мартин? — чуть поодаль появляется проекция Рейнарда, с интересом осматривающего комнату. — Великолепная викторианская эпоха. Расцвет истории колониальной Великобритании, — демон осторожно касается небольшой статуэтки над камином, исследуя предмет искусства, а после щелчком пальцев поджигает свечи стоящего рядом канделябра, украшенного витиеватыми, изысканными ветвями, исходящими от него и образующими замысловатые узоры. Аккуратно проводит рукой над пламенем, наблюдая, как оно колеблется под содрогаемым воздухом.

Лис чувствовал тревогу и напряжение. Чувствовал горечь, съедающую изнутри. Не его. Для Рейнарда всё это - сладкий привкус во рту, от ощущения которого хочется лишь довольно улыбаться.

— Уютное гнездышко Салливанов, — догадаться о том было несложно. А вот те сожаления... — После обращения, не так ли? Всё ещё оставался в родительском доме? — лис прислушивается к игре инструмента. Красиво. Музыка звучит словно струящийся весенний ручей, однако то исходящее от него тепло не заставляет снег вокруг таять. Несёт с собой лишь боль? — Ты помнишь, что застыло в их глазах после проклятия? Одно и то же во взгляде, когда он направлен прямо на тебя.

Сплошные провокации. Демон не требует устных ответов - лишь старается поймать ассоциативные образы, выскользающие из сознания вампира. Рейнард с наигранной безучастностью пожимает плечами, вновь окидывая комнату и наблюдая, как взамен исчезающей двери с чёрным треугольником появляется новая.

— Иногда единственный путь вперёд - вернуться в прошлое*, — вкрадчиво улыбаясь, лис произносит это с особым удовольствием и приоткрывает старинную дверь из комнаты, приглашая увидеть следующие воспоминания вампира. Если, конечно, клыкастик собирался продолжать путь.

Надежда. Мартин снова говорит о надежде. Она, как глоток свежей родниковой воды в жаркой сухой пустыне. Надежда. Она помогает жить, когда уже отчаялся, когда уже нет ни света, ни лучей яркого солнца. Надежда заставляет Мартина Салливана улыбаться, мечтать о счастливом будущем и думать о том, что проклятье не вечно. Что его еще можно снять. Печальная повесть о молодом одаренном парне, в которой очень прекрасное начало, но какой, мать его, конец? Какой конец, когда середина сплошь пропитана бесконечной чередой сожалений, глубокой печалью, отчаянием и вязким, бездонным одиночеством. Надежда - обманчивая сука. Но Мартин продолжает цепляться за нее. Может быть, это и делает его сильнее? Каждый раз, падая, он находит в себе силы, чтобы поднять и начать с самого начала. Сколько таких надежд уже было разбито почти за сто пятьдесят лет? За прожитые рядом с вампиром тридцать, Луис столько раз видел эти падения, в стольких их них успел поучаствовать, что знать о конкретной цифре даже не хотел. Ему было больно. Больно смотреть за тем, как любимый человек снова оступается. Ему было противно от самого себя, что в такие моменты он даже не в состоянии подать ему руку, потому что не имеет возможности помочь. Противно от самого себя, что в отличие от Мартина Салливана, который ломает себе ноги в погоне за желаемым, он не может сказать ему простое: "Хватит. Остановись." Потому что боится, что если он заберет у вампира надежду, жизнь просто-напросто покинет его тело и больше никогда не вернется. Уж лучше так. Луис никогда не сможет смириться с грустью в этих глазах, но найдет в себе силы устроить руку на плече напарника и в очередной раз сказать, что все будет хорошо. Что они снова перешагнут через это и ВМЕСТЕ начнут заново. По-другому просто не может быть. Лу может сотню раз повторить про себя это "хватит", но никогда не позволит себе заставлять Салливана останавливаться. Кто-то скажет: "Тогда, остановись сам? Твоя жизнь скоротечна, в отличие от вечности, предоставленной вампирам. Поживи для себя." На что Луис, даже не задумываясь, ответит: "Я никогда не чувствовал себя более живым, чем чувствую себя рядом с ним".

Голос Рейнарда заставляет Луи обернуться. Фигура лиса в этой комнате казалась совершенно чужой и неуместной ее окружению. Наверное, они с Мартином выглядели здесь точно так же. Демон в своей же иллюзии. И судя по словам, он и сам не ожидал, куда все это приведет. Мартин словно сам подсунул ему это воспоминание, когда открыл дверь в помещение и можно было бы предположить, что если бы ручки коснулся Луи, все сейчас могло бы быть по-другому. Они могли оказаться где-то на просторах Анакортеса. Возможно, у могилы его отца. Старик бы смотрел на старшего сына с сожалением и не проронил бы ни слова. Лучше бы отругал, сказал, что тот не оправдал его надежд. Молчание всегда было самым страшным наказанием. Если ты что-то натворил, а отец просто смотрит на тебя с полной безнадегой в глазах, значит твой косяк действительно велик и влип по-крупному. Это всегда было... Страшно? Нет. Обидно? Тоже не совсем подходящее слово. Это вызывало ворох смешанных чувств, которые за толстенный канат волокла за собой острая, жгучая вина. Что бы предок сказал, если бы все еще был жив? Наверное, он был бы до отчаяния разочарован. Ведь он всегда был единственным, кто верил в Луиса.

Тем не менее случилось все так, как случилось. Они сейчас тут, в этой старой гостиной. И почему-то тихо звучащая здесь музыка вызывает у волка раздражение. Это что-то неприятно-призрачное. Не сказать бы, что он был экспертом в этих делах, но от звуков веяло могильным холодном. Таким, что прикосновение пальцев Мартина к собственной ладони, кажется Лу обжигающе-горячим. Но рука его не дрогнула. Он вторит крепкой хватке напарника, держит как последнюю нить, что все еще связывает его с реальностью и смотрит на говорящую иллюзию лиса без... Ненависти? Удивительно, но это так. За годы так называемого, хоть и не частого, но вполне такого душевного сотрудничества без наебок и проблем, Лу, в каком-то смысле, успел прикипеть к демону. Ему нравилась эта сущность. Нравилось его присутствие рядом. Они никогда ничего не делили. Потому что Дрэйк из тех, кто привык не только брать, но и отдавать. Он умел работать "ровно". Делиться. Отдавать в ровной степени столько же, сколько получал сам. Он привык, привязался, зациклился, да как угодно это назовите и то, что происходит здесь и сейчас, вызывает горький привкус у него во рту. Обиды? Нет. Это... Отголоски жадности? Он не желает отдавать лису то, что тот хочет. Но, дает руки на отсечение, что если бы чертова книга не несла в себе то, что могло бы дать Салливану надежду, он бы отдал информацию Рейнарду, если бы тот просто попросил. Он бы отдал сам гримуар, если бы тот был у него на руках. Но что он имеет сейчас? У него нет ни информации, ни книги. А если бы и были, то он точно не сказал бы об этом. Потому что она важна не ему. Она важна самому важному человеку в его жизни. Почему-то волку казалось, что если бы Рей и Салливан не сцепились в кабинете как две дворовые собаки, он бы смог поговорить с обоими и те пришли бы к какому-то обоюдному решению. Если бы Луи успел сказать "это важно для меня", возможно, они бы не оказались тут и действительно бы выпили по кружечке крепко-некрепкого в кабинете. Знал бы, где оступишься - накидал бы подушек. Знал бы, в чем подвох, заранее попросил бы Салливана придержать коней и дать поговорить с лисом самому. Да, даже несмотря на все происходящее, волк все еще верит, что так могло бы быть. Демон внутри Хельсона не так ублюдочен, как он сам думает. Возможно, это просто любовь к вере в лучшее в окружающих его людях, но эта вера есть. Она как надежда: постоянно ходит где-то рядом и периодически накидывает тебе говна в твою комфортную теплую кроватку, когда ты этого совсем не ожидаешь. И вот сейчас, по ходу, Луи вляпался по-крупному. Они ведь, по сути, делят шкуру неубитого медведя... Ни один ни другой не знает точного расположения гримуара и почему-то каждый из них думает, что чуть больше информации приблизит их на шаг к желаемому. А если это не так? Что если все зря? Что если оно того не стоит? Луи поджимает губы и смотрит в глаза иллюзорному лису, чтобы мысленно попросить его: Остановись. Беззлобно, со слепой надеждой.

Но Мартин уже тянет его за руку дальше. Зачем? Ведь идти дальше призывает сам демон. Значит, он уверен в своих действиях даже не учитывая то, что под вампирской злостью иллюзия дает брешь. Остановись, пока все не вышло из-под контроля. Это не угроза. Это личное опасение. За Салливана, за Хельсона. Эта невыносимая парочка разрывала его изнутри, но за руку он сейчас держал лишь одного. Стойкое чувство что все катится к черту все еще не покидает его. Чем могли обернуться для вампира те воспоминания, что он увидит дальше? Пусть тот и выглядит храбро, слова говорит осознанные, рассуждает здраво, без паники. Успевает даже переживать за самого оборотня. Чем могут обернуться разрушенные иллюзии для самого иллюзиониста? Что, если они найдут эту брешь, вырвут этот кусок и это как-то повлияет на демонический разум? Расколет его, разрушит. Сможет ли потом Дрэйк простить это себе? Но как, мать его, это возможно, когда пространство вокруг давит из-за едва проскочившего в сознании разлома? Когда музыка становится четче, когда с портрета на тебя смотрят аристократичная семейка Салливан, а женщина, что оборачивается в сторону Мартина настолько живая, настолько... Настоящая? Что слова об обмане окружения из уст вампира звучат крайне неубедительно. Это тот самый случай, когда ты вроде и понимаешь, что так и есть, но ничего не можешь с собой поделать. Глаза обманывают тебя. Они видят эту реальность и зрение полностью идет вразрез с осознанием ненатуральности происходящего. Даже тогда, когда Салливан едва не оступается и Дрэйк тянет его на тебя, чтобы тот не провалился в возникший в очередной раз из неоткуда провал прямо под ногами. Волк отступает, притягивая к себе Салливана и крепко сжимая в своих руках. Мгновенный испуг ударил в голову так резко, что сердце зашлось в бешеном стуке в груди. Не отпуская от себя вампира, Луи чуть склоняется, заглядывая в вертикальный коридор и только дождавшись, когда ему перестанет долбить в виски, расцепляет руки. - Ты... - Что? Должен был предупредить, что они с Хельсоном могут вступить в тотальный заруб, который дойдет до иллюзорного прессинга? А сам не мог догадаться? Если один подсылает убить другого, это что-то значит, Луи? - Ладно. Оставаться сидеть у камина я бы все равно не стал. Я совсем не фанат клавишных. - Даже пытается отшутиться. Та музыка действительно нагоняла на него если не ужас, то точно депрессивно-апатичное состояние. Ее звуки были ему не приятны. Более неприятны даже чем стоять сейчас на самом краю пропасти, смотреть вниз и решать для себя, что... - Пойду первым. - Он не станет дожидаться возражений вампира. Просто перестанет смотреть вниз, сделает глубокий вдох и аккуратно, глядя вперед, сделает шаг. И как только реальность перед его глазами начинает переворачиваться, вызывая непроизвольный приступ тошноты, он спешит снова ухватить вампира за руку, чтобы утащить за собой. Ступая вперед, он сразу почувствовал смену положения корпуса в пространстве и без опасений потянул Мартина. Им нельзя было разделяться. Они должны были быть рядом. Салливан должен был быть рядом с ним. В противном случае он либо съедет от волнительных переживаний, либо просто потеряется на просторах этих лабиринтов сам и не сможет выйти. Нужно было здраво оценивать свои возможности которых... Нет. По крайней мере, он умеет признавать свое бессилие в том или ином случае.

Смена положения в пространстве вызвала фантомное  головокружение. Мартин затих, как затихают впавшие в ступор кататоники, глядя в бесконечную бесконечность, и разум его покрывается тонкими трещинками, потому что, сопротивляясь здесь, он ослабляет защиту там, где выстроил баррикады ранее. Он… чувствует, что-то не так, и тревожное метание чужого сожаления горчит на кончике языка. Салливану не нужно быть гением, чтобы догадаться — сам творец иллюзий пропустил внутрь осколки собственного разума. Опрометчиво. Это дестабилизирует пространство, заставляя его выгибаться во всевозможные формы, которые невозможны в реальности. В иной день это бы восхитило Мартина. Но не сейчас.

Сейчас он шёл по коридору вслед за напуганным оборотнем и чувствовал спиной приближающийся ужас, пахнущий мокрой шерстью, лесом и еловыми шишками. Если уж Салливан запустил в лабиринт парочку кошмаров, а Рей не сумел спрятать чертоги памяти, то почему Луис не сможет расшатать иллюзию ещё сильнее? Страх —  отличное оружие. Только если им неправильно пользоваться, рано или поздно оно выстрелит в тебя самого и всё. И мозг просто не выдержит, будь ты сто раз крепким существом, натренированным годами проб и ошибок.

В комнату Мартин Дрейка буквально затаскивает, чтобы скрыться от темноты гаснущих ламп. Во мраке на них глядят яркие золотисто-жёлтые волчьи глаза. Брошенная Луисом стая, как двоеточие в конце предложения, как незакрытая душевная травма, молча следовала по пятам.

Пахнет кровью и золой сожжённых мостов. За окном — приятный европейский пейзаж, райское местечко сплошь покрыто цветами и сладковато-приторной картинкой итальянских каникул. От запаха крови желудок Марти сжимается, он настолько реальный, что подступает голод, и приходится отчаянно уговаривать себя не думать об этом. Покушаем дома, да? Да же?

Салливан медленно разжал пальцы, отпуская ладонь Луиса, и смело сделал шаг навстречу Рею. Что он только позволил себе показать им? Сторонним наблюдателям внутри разрозненных кусочков воспалённого мозга? Признаться, вампиру не особо интересно, но если бы получилось узнать больше, он бы без зазрения совести продал эту инфу кому-нибудь со стороны. Да же?

Нет.

Салливан с Кубы сделал бы так. Салливан из Аркана больше не видит в окружающих существах только плохое, при этом продолжая не доверять никому, кроме близких.

Ваза с цветами на столике идёт помехами и на секунду меняется на статуэтку из викторианской гостиной. В спину дышит безмолвная волчья стая. Адская свора бьётся в клетке разума в тщетной надежде пробить брешь в только недавно зацементированном барьере.

Пора с этим кончать.

—  Думаешь, если бы я нашёл гримуар, я бы не нашёл последнего Флэтчера? —  ухмыльнулся Мартин и прищурился, наблюдая за проекцией Рея.

Вцепиться бы в него сейчас, вырвать бы сочный кусок горького мяса, окрасить бы эту комнату его кровью, да же? Ну-у! Пожалуйста! Оторвём лисе её пушистый х-х-хвост!—  беснуется свора.

Нет.

Ты не чудовище.

Салливан обернулся на Луиса и обеспокоенно нахмурился.

Стая бездействовала за темнотой дверного проёма. Вновь переведя взгляд на Рейнарда, вампир горько улыбнулся, не скрывая отчаянного блеска в глазах и какой-то старческой светлой грусти.

—  Ты прекрасно знаешь, что если я за что-то ухватился, я доведу дело до конца. Не ты ли подкинул мне первый ключик к разгадке? —  Марти склонил голову набок. —  Тот самый? Про связь вампиров и ада?

Он сделал ещё шаг.

—  С тех пор я ищу остальные зацепки. И гримуар — не первый и не последний выпущенный слух.

Салливан почувствовал, как под ногами содрогнулся пол, как будто бы по первому этажу бизнес-центра проехался скорый поезд.

—  Если ты в курсе, что внутри этой поганой книжки… Скажи, слухи правдивы?

Рейнард уже не знает, был ли образ комнаты тогда, в эпоху Возрождения, действительно таким же, каким запомнился демону. Возможно, с проведёнными в одиночестве веками он становился всё идеальнее того, что было на самом деле. Того, что лис ощущал, возвращаясь на чердак к кицунэ. Наверное, сознание демона, как вода, веками стачивала неровный, шероховатый камень воспоминаний о ней, делая его поверхности гладкими и безупречными. Но Рейнард не задумывался об этом и вряд ли хотел. Всё это время эффект иудейской чаши, подкрепляемый раз за разом повторным наложением его магии, подчищал сохранившиеся в памяти образы лисицы, полировал их, оставляя лишь самую светлую часть и закрывая не только мелкие изъяны, но и все ужасы, с ней связанные. Чувство вины. Оно затухало, как только вода, налитая в древний артефакт, омывала его руки. Как забавно. Иудейская чаша, легендарный артефакт, одно из орудий Страстей, связанное с Иисусом и Понтием Пилатом, а после скрывавшее многие грехи других людей, теперь использовалась демоном вовсе не для создания собственных марионеток. Стала наркотиком для существа из Ада. Это было симптоматическое лечение, так и не избавляющее от истинных причин проблемы. Лишь закрывало глаза и чувства демона на то, что произошло в реальности. Возможно, века незалеченной травмы лишь ухудшали ситуацию? Рейнард боялся оставаться без чаши. Боялся того, что она может обнажить. Боялся, что не сможет больше сохранить рассудок. И за столькие годы, прошедшие с XVI века, он так и не решился посмотреть правде в глаза. И сейчас сомнения Луиса, которым демоническая сущность откликнулась, разрушили ту самую занавесу, впуская болезненные воспоминания в иллюзии своего же создателя.

Она действительно была идеализирована им. В затуманенных действием иудейской чаши образах лис ощущал лишь самые светлые чувства, которые многие, в том числе и сам Рейнард, считали недоступными для демонического существа. Адское отродье. Как оно могло познать агапэ? Как оно могло чувствовать и восхищаться божественным началом в другом существе? Понимать, насколько чужой, светлый образ был невесом и недосягаем до него? Взросший на корысти, любить не за что-то и не ради чего-то? Ему не должно было быть доступно знание красоты. Не должно было быть понимание эстетики, ибо оно было слишком святым для него. Впрочем... он ведь и не посягал на великолепие и изящество Небес? Ему запомнилась по-человечески простая, наполненная уютом комната. Душевная, лучистая, камерная. Их небольшое откровение. Их маленький уголок, едва ли стоявший рядом с картинным Эдемом, но ценный для них - или лишь для демона? - как самое сокровенное и дорогое.

Выходя из раздумий, наблюдая, как постепенно иллюзии сдаются под натиском чужих сознаний, лис тихо усмехается в ответ на слова Мартина. Этот маленький чёртик успел разузнать и о защитном заклинании. Смог бы он найти последнего из рода древних ведьм? Определённо. Маячок Рейнарда указывал на Англию, то не составило бы проблем для Мартина Салливана.

Когда-то ей нужен был гримуар. И лис был готов на всё, чтобы его достать.

Ей, демонической лисице, знающей даже больше, чем сам Рейнард.

Она любила оставлять ему загадки. Хотела, чтобы лис самостоятельно находил ответы. Любила оставлять что-то недосказанным, а Рейнарда - с множеством вопросов, витающих в голове. Одну из её тайн, связанных с кицунэ, демон нашёл на японских островах, ведомый её интригующими словами о божествах местных народов. Там же он нашёл один из своих ценнейших артефактов - камень Инари. Она хотела, чтобы Рейнард раскрывал её таинственность и... обрёл в том нечто новое.

Возможно, гримуар Флэтчеров был ещё одной неразгаданной тайной?

И вампир, ищущий в фолианте информацию по поводу связи вампиров с Адом. В нём не было ни слова про сотворённых Люцифером зверях, однако...

Всё постепенно складывалось в один паззл. Внутри должна была быть информация про Ад и связи с ним.

— В нём не будет ответов, которых ты ищешь, — демон в отрицании покачивает головой. Делает это с сожалением? В иной раз он бы глумился над вампиром, гоняющимся за иллюзорной надеждой. Сейчас же он не хотел упрекать его и бить по его гордыне и самолюбию, — Когда род Флэтчеров пал и потерял своё былое могущество, твоей... "проблемой" никто не интересовался, — потому что именно тогда Люцифером создавались первые вампиры, его личная армия. У магов, что были убиты преданной ими дочерью, не было никакой возможности изучить их. Ни у кого не могло возникнуть и мысли, что за первородными тварями начнут появляться новообращённые, а спустя века их кровь разбавится настолько, что... будут такие, как Мартин. Люди, потерявшие почти всю свою человечность, но не чудовищные дикие звери.

Мартин стал искать в другом направлении.

— По твоему вопросу ты всегда мог прийти ко мне, — лис уверен, что они бы договорились. Ему было интересно посмотреть, что из этого выйдет. Интересно дать подсказки и посмотреть, сможет ли Мартин разгадать их. — Тебе что-то уже известно?

Вампир же всё это время отказывался от помощи демона, расположенного к тому, чтобы дать необходимые ответы. Что-то внутри неприятно жжётся. Набросок маслом на небольшой бумаге, оставленный на столе, меняется на забавный викторианский безголовый портрет. Кто-то из Салливанов? Рейнарду хочется задеть собеседника. Но переведённый взгляд на Луиса подавляет это желание. Лис держится, но чувствует себя обессиленным и сломлённым.

— Что же касается охотника... — Рейнард обводит обоих собеседников взглядом, —  если вам это до сих пор интересно, конечно, — тараторит, спеша обогнать мысль о том, что всё это представление с иллюзиями было зря, а он оказался побеждённым, — про него известно не так много. Вы ведь не рассчитывали, что он так просто даст своему заказчику настоящее имя? — правда же? — Предпочитает работать в одиночку. С бзиком на вампирах, за других существ не берётся. После выполненного заказа, очевидно, он не станет светиться, так что... — так что все имеющиеся ранее способы связи с охотником были тупиковыми вариантами. Уже неактуально.

Лис чувствует, как ослабевает его иллюзорный мир. Надо было продержаться ещё немного.

Его голова трещала по швам. Несмотря на то, что вполне таки уютная светлая свежая комната не должна была доставлять обычному обывателю никакого дискомфорта, он чувствует, что окружающее пространство давит на него с каждой минутой все сильнее и сильнее. Не сказать бы, что прям слишком сильно. Странное ощущение. Будто ты попал в западню. Впрочем, это чувство преследовало его с того момента, как только он вышагнул из лифта и понял, что находится в иллюзии. Но тут это чувствовалось как-то по-особенному. Как-то совершенно по-другому. Воздух ощущался по-другому. Легче что ли. Настолько легче, что кажется, будто ничего свежее в свои легкие Луис Дрэйк еще не вдыхал. Будто так свободно он еще не дышал. Но было что-то еще. Он поднимает голову, выпрямляется, чтобы сделать более глубокий вдох. Почувствовать витающий вокруг запах лаванды, весны и не может. Перед глазами то и дело всплывают увиденные ранее картины. Да, он не будет спорить: зрелище было не из самых приятных. Они оставили на сознании неприятный осадок. Чья голова лежала на этой кровати? Кем приходилась эта девушка Рейнарду? Воспоминания о ней такие приятно-солнечные. Но, одновременно, они рвут душу на куски. Волк не обладает эмпатией, но он все еще имеет свойство видеть. И от представшего зрелища ему стало больно. Слишком резкий переход? Слишком пустой взгляд лисьих глаз напротив? Говорят, что демоны ничего не чувствуют. Говорят, что ими движет лишь обман и убийство. Видимо, Луис Дрэйк не ошибся когда-то, когда сказал Хельсону, что не верит предрассудкам. Что верит только собственному зрению и ощущениям. Так красиво и тепло не могло быть в воспоминаниях чудовища. Так горько не могло быть от воспоминаний бесчувственной нечисти. Чужая душа - потемки. Луи просто не имел права лезть туда, не имел права задавать вопросы. Не имел права беспокоить и раздирать чужие раны. Даже если очень хочется. Лис всегда был прекрасным слушателем. Но он никогда не рассказывал ничего о себе. Но не об этом сейчас нужно было думать.

Разочарование. Боже... Снова...
Слова Рейнарда словно пощечины. Бьют больно, до горящей кожи. Лу проводит ладонями по своим небритым щекам и снова пытается вздохнуть. Не получается. Внезапно Луис понимает, насколько устал. Его тело внезапно потяжелело, особенно плечи, руки и затылок. Оборотень заводит руки за спину и чуть отклоняется назад, принимая лежаче-сидячее положение. Совсем на немножко. Совсем на чуть-чуть. Они снова зашли в тупик. Они снова прониклись надеждами, которые не оправдались. Сколько времени Мартин потратил на поиск информации о гримуаре? Сколько сил в это сложил? Ради чего сейчас боролся? Каждый раз одно и то же. Каждый раз по тому же месту. Дрэйк закрывает лицо руками и не хочет смотреть. Он не хочет видеть разочарованное лицо вампира снова. Потому что боится, что наконец скажет: хватит. После каждого их очередного поражения ему так и хочется сказать: "Может быть, вампиризм - это не так плохо? Вечная жизнь там, все дела". В бессмертии есть свои плюсы. Каждый раз хочет, но... Молчит. Потому что боится, если он покажет Мартину, что сдался, это может расстроить его еще сильнее. Если скажет, что пора остановится - отнимет у него цель. Честно? Луи уже давно сдался. Лекарство от вампиризма. Звучит фантастически даже на фоне всех чудес, что можно увидеть в этом мире. Слышал ли он о когда-нибудь излечившихся вампирах? Нет. Даже слухов не промелькнуло. Слышал ли о них Салливан? Навряд ли. Потому что в таком случае занимался бы не поисками сомнительных книжечек, а непосредственно тех, кому удалось снять проклятье. Надежда, да? Она всегда присутствует в их жизни. Какой бы обманчивой сукой не была. Она, вроде как, любила приходить в их дом. Любила присаживаться в кухне, пить теплый чай и говорит им обоим: "в этот раз все может получиться". Улыбалась нежно, мягко, подбадривающе. Но едва ли что-то начинало идти не так, ты оглядываешься, а ее уже нет. Ушла по-английски. Даже не оставила записки типа: "может быть, я еще вернусь". И, наверное, записки были не нужны. Потому что Луи снова промолчит. Она вернется так же молчаливо, снова сядет на свое насиженное место, посмотрит ему в глаза безнадежно и как только Мартин расскажет об очередной зацепке, вздохнет и снова скажет: "в этот раз все может получиться". Опять и опять. Ну и... Ладно? Да. Ладно. Дрэйк еще ни раз собственноручно впустит в их дом эту переменчивую даму. Сам проводит ее за столик и попросит это сказать. Ведь она - одна из основополагающих жизни Мартина. Пока есть надежда, у него есть силы бороться. А пока он борется, он продолжает жить. А жизнь Мартина Салливана - самое дорогое в жизни Луиса Дрэйка. Все взаимосвязано. Тогда о каких "ОСТАНОВИСЬ" вообще может идти речь?

Вообще, ему должно было стать легче. Ведь пространство вокруг больше не менялось, а вампир и лис, видимо, решили повесить топор войны и таки обменяться информацией. В отличие от самого Салливана, Луи ни раз обращался к Хельсону за помощью. Они вели честные дела. Но, опять же, касаясь стереотипов. Мамочка что-то там по детству нашептала своему любимому сыночку и он ей поверил. Потому что верность семье сидит в крови у вампира и выжить ее оттуда не сможет даже самый умелый травитель паразитов. Да и вообще, вера мамочкам для Дрэйка была чем-то странным. Он своей мало верил. По сути, они практически не контактировали. Особенно в последние годы его пребывания в стае. Волчица после смерти мужа окончательно охладела к сыну и что бы он не сделал, это вызывало в ней только скептический смешок. Да, он сам в этом виноват. Но она могла бы быть и помягче со своим чадом. Впрочем, ничего страшного. Чада у нее было два и кому отдать свою любовь она нашла. Дела давно минувших дней. Рейнарду Лу доверял. До сегодняшнего дня. Вопрос доверия не закрыт. Он все еще находится на шатких весах и не знает в какую сторону ступить. Сейчас ничего не решится, это точно. Свои личные проблемы он отложит на потом и позже решит, как со всем этим быть. Сейчас его волнуют другие заботы. Заботы, которые заставляют его оторвать свою пятую точку от кровати и таки приблизиться к переговорщикам.

- Пожалуй, я бы несколько раз подумал перед тем как обращаться к мертвым. - Луи становится позади Мартина и устраивает свою левую руку у него на плече. Чуть сжимает пальцы, стараясь толи поддержать вампира, толи сказать, что он все еще рядом и что раз уж их снова посетила госпожа неудача, прогнав достопочтенную госпожу надежду, им снова предстоит масса работы. Новые зацепки сами себя не найдут. - Они не любят, когда беспокоят их упокоенные души. Я бы, наверное, тоже не был в восторге. - Левой рукой перехватывает у Салливана камень Инари и наставляя его на оконный свет, всматривается в глубину того. Значит... Почти пробил ментальный блок. Еще одно доказательство силы, скрытой в этом маленьком вампире. Дрэйку, определенно, повезло с напарником. Когда-то он вытащил счастливый билет, встретив его. И сколько бы удач и разочарований они бы не перешагивали, все равно, будут продолжать двигаться вперед.

- Тем не менее, ты нашел его, когда он был тебе нужен. - Луи отвлекается от рассмотра камешка в его руке и поворачивает голову к Рею. Всматривается в его лицо короткое мгновение, принимая какое-то решение и таки протягивает камень, возвращая игрушку его владельцу. - Мартин уже чиркнул для тебя бумажку. И мы отдадим ее, если ты хотябы дашь наводку. Не будь таким жлобом, Хельсон. Мы с тобой оба знаем, что ты можешь идти на уступки. В противном случае наши пути уже давно бы разошлись. - Дрэйк смотрит на лиса устало. Он хочет, чтобы иллюзорный мир вокруг них, наконец, растворился. Хочет вернуться в уютный кабинет и даже не отказался бы от чертового иллюзорного рома. Но еще больше он просто хочет домой. Каждый раз хочет, когда в теле невыносимая слабость, когда голова вот-вот разорвется от боли. Когда он расстроен, раздавлен, но в очередной раз старается делать вид, что все в порядке. Что они снова что-нибудь придумают. В конце концов, Салливану наверняка сейчас куда гораздо хуже. Он не желает знать, что у того сейчас на душе. Но вполне способен хотябы попытаться эти душевные раны подлатать. Точно ни тут. Точно ни в этом иллюзорном мире, совершенно им не принадлежащем.