Это было нормально. Нормально отпускать Салливана по каким-то свои делам и не переживать за него. Ведь это случалось с частой периодичностью и Луис даже не смел влезать в чисто вампирские дела. Так повелось у них с самого начала их совместного сотрудничества. Они не задавались вопросами, если кто-то спрашивал: "Ты куда?" и получал ответ "По делам". Негласная договоренность. Они работают вместе, но не преследуют друг друга, когда занимаются чем-то своим. Но Луису стоило признаться хотябы самому себе, что, да, если раньше он отпускал Салливана "по делам" даже душой не покривив, то теперь эта самая душа вопила и заливалась кровавыми соплями, в категоричном желании не отпускать его вообще никуда. Ни одного, ни с самим собой в комплекте. Им и так жилось неспокойно в последнее время. Слишком много всего произошло и хотелось просто тихого домашнего отдыха. Собственно, сам Дрэйк этим и занимался, смотря за тем, как Салливан снова куда-то собирается. Он не задает этих лишних вопросов. И даже не спрашивает это заветное: "Ты куда?". Он обещал не вмешиваться. Самому себе. У родственничков напарника до сих пор проблемы и любящий дедуля наверняка отправляется хлопотать именно за них. Ведь если бы дело касалось охоты на него самого, он бы непременно сдернул Луиса, побоявшись рисковать. Так ведь? Все-таки с Альфа-оборотнем под боком, как не крути, спокойней. Да, в прошлый раз он немного оступился, попал под проклятье, но это же не повод, чтобы теперь оставлять его дома как карманного чихуахуа, который существует только для того, чтобы закапывать свои мизерные какашки под диваном и делать вид, что не жрет этот же диван в отсутствии хозяина. Вообще не солнечная какая-то перспектива. - Будь на связи. - Единственное, что обронил Дрэйк вслед своему уходящему напарнику. Он не будет названивать тому круглые сутки напролет. Не будет забрасывать его сообщениями с текстом: "как ты", но ему будет спокойней, если он будет знать, что в любое время сможет дозвониться до Салливана если в его голову ударит что-то неприятное. Такое с ним случается, иногда. Особенно в последнее время. Скачки из возраста в возраст оставили в нем осадок легкой пубертантной неадекватности. Ну, либо он всегда таким был, но свои недостатки замечаешь не так, как недостатки других, верно?

Первый день Луис промаялся от безделья, практически не выпуская из рук приставку, лишь изредка отвлекаясь на жратву и сартир. К концу дня ему показалось, что он продавил дырку в их гостином диване, но это не заставило его подняться и сделать хоть что-то. Волк так и уснул, не меняя положения и формы одежды. Под тихо трещащий над ухом телевизор. Десятого же сентября ему показалось, что надо что-то менять. Что без Салливана он вдруг стал ни на что не способным, ленивым куском с говна. Но его это не огорчило. Да, Дрэйк заставил себя подняться с дивана, пробежаться по магазинам и к вечеру он снова вернулся домой. И только ближе к ночи на его телефон прилетело сообщение. Адресатом оказался не тот, кого бы он хотел услышать, прочитать, удостовериться в его живости сохранности, но тоже не плохо. Ему отметился один старый знакомый, готовый предложить не пыльную, но хорошо оплачиваемую работу.

И ведь ничто не предвещало беды. Ровно до тех пор, пока телефон Дрэйка не отозвался сообщением ближе к утру одиннадцатого числа. Он как раз подбирал нужную комбинацию цифр к внушительного размера сейфу, стоящего на втором этаже чьего-то не хилого такого домишки на окраине Аркана. Только вот ценность скрываемых в нем предметов упала так быстро, что приятель по краже даже не успел ничего ответить на короткое: "Машину верну. Можешь забрать все себе". Лу скинул свой рюкзак у ног подельника и скатился по лестничным перилам на первый этаж. Он всегда входил в центральные двери, когда выходил на дело и выходил, преимущественно, тоже через них. Чужая машина, что на неопределенный промежуток времени превратилась в его, стояла в посадке за домом. Но перед этим он спешно заруливает в кухонное помещение и раскрывает холодильник, убеждаясь в том, что чертовых пакетов с кровью там нет, а ехать домой у него нет ни времени, ни желания. "Я где-то в лесу, помоги мне". Время. Еще сутки назад оно тянулось как проклятое, а теперь каждая секунда была на счету, потому что чертово солнце уже как-то совсем не лениво, как это происходит обычно, вываливает из-за горизонта свое горящее тельце, желая спалить всех ночных жителей, не успевших попрятаться по своим домам, к чертям собачим. И от этой мысли Луиса Дрэйка бросало в холодный пот. Что, если он не успеет? Сообщение настолько неопределенное и сырое, что только чудо может помочь ему найти Салливана в окрестном лесу хотябы в ближайшие полчаса-час. Если солнце успеет войти в зенит - искать уже будет некого. Ведь если Мартин просил о помощи... Сам он помочь себе явно не мог. У него с собой ни крови, ни вещей. Только огнестрельное и наспех содранное с чужого дивана покрывало. Теперь оно краденое. Но это мало его волнует. Ведь именно совершить кражу он и сунулся в этот дом. И сейчас это покрывало казалось ему самым ценным, что там только можно было найти.

Салливан не дал пометок, в каком именно он лесу. Наверняка потому, что лес в Аркане был всего один. Если бы тот имел в виду другой лес, то хотябы поставил рядом букву "с" ведь на сколько знал Дрэйк, напарник снова отправился в гребаный Сиэтл. Не давал ему этот город покоя. Ох, не давал. По поводу и без. Если они когда-нибудь прикроют свои дела в Аркане, то обязательно переедут. Ни туда. Куда-нибудь очень далеко. Туда, где тихо и спокойно. туда, где им не придется вечно разгребать свои проблемы и заботиться о ком-то, кроме как друг о друге. Но это всего лишь планы. Возможно даже не осуществимые. Потому что Салливан настолько привязан к этим своим проблемам, что никогда не променяет их на обычную спокойную стариковскую жизнь где-нибудь за рубежом. А жаль... Жаль, что Лу понятия не имеет, где его искать, когда выходит из машины и оглядывает почти залитый солнечным светом лес. Еще немного и его лучи проберутся сквозь высокие кроны, заглянут под каждую ветку, под каждый корешок. Сейчас это солнце стоит ненавидеть больше, чем когда-либо. Но, опять же, время. Принять волчью форму? Так было бы быстрее перемещаться по непротоптанным тропам. Но если Мартин сильно травмирован... Черт! Да в форме волка Лу даже не сможет накинуть на него покрывало, чтобы скрыть от солнца! Поэтому приходится остаться в человеческой форме, наклониться к самой земле, зарыться вальцами в ворох опавшей листвы и прислушаться к звукам, запахам. Лес живет своей жизнью и то и дело сбивает его с пути. Дрэйк не знает, какую дорогу ему выбрать. Он не чувствует запаха напарника, но думает о том, что стоит пойти к порталу. Возможно, вампиру удалось добраться до него и войти в Аркан. Там уже, оказавшись в относительной безопасности, он сразу же отправил волку сообщение. Наверное, так бы сделал сам Луис. И он доверится своему чутью. Выбора у него, все равно, особо не было.

Дрэйку не нужно оглядываться по сторонам, когда он бежит по лесу, перемахивая через большие корни деревьев, овраги и вырастающие на его пути холмы. Он ориентируется по звукам и запахам. И чувство собственного превосходства, собственной гордыни возрастает с каждой секундой все сильней, ровно с того момента, когда ему удается уловить знакомый запах. Родной. Его он точно ни с чем не спутает. Словно полицейская ищейка взявшая след, он меняет свое направление, углубляясь дальше в лес, где деревья гуще, а чаща все непроходимей. Где обычный обыватель, непременно, заблудился бы и вряд ли скоро вышел к городу. - Мартин! - Идея воззвать к приятелю оказывается провальной. Ему приходится остановиться, осмотреться. Он совсем близко. Беговой поиск переходит в областной, когда принимаешься копаться даже в обычной куче листвы, которая кажется тебе не совсем естественной. До нужного места он добирается пыльный, грязный и вымотанный. Затравленным забившимся под корни дерева животным, Мартин прячется от уже практически вставшего солнца. Рядом запах свежей крови растерзанного животного, но это сейчас настолько неважно, что Луису откровенно насрать, чем пытался спастись Салливан от голода, попав в такое совсем уж дерьмовое положение.

- Марти. - Дрэйк на ногах скатывается в овраг и одним взмахом разворачивает большое покрывало, чтобы накрыть им вампира в полный рост. Пытаясь выровнять свое сбившееся дыхание после такой длительной пробежки, он падает на землю рядом с напарником и тащит его к себе, чтобы обнять, прижать ближе и попытаться успокоить. Он чувствует что-то хреновое. Что-то другое в состоянии напарника и это его даже немного пугает. Но не настолько, чтобы сейчас бросить все и оставить Салливана отлеживаться здесь до ночи. - Я здесь. Я нашел тебя. - Не знает, кого именно пытается успокоить, действительно вампира, или же себя. - Я вытащу тебя отсюда. - Лу поднимает голову и прислушивается на наличие посторонних звуков. Нет, они тут, однозначно, одни. Если кто-то преследовал вампира, то он точно остался за барьером. На его же счастье. Значит, какое-то время, он еще поживет. Ведь Дрэйк чувствует чужой запах, осевший на коже и вещах Мартина. Несложно догадаться, кому он принадлежит. И шебуршание в одеяле не заставит Луиса выпустить свою ношу из рук, когда он поднимается, чтобы уже вместе с Мартином на руках, направиться к склону, где скат в овраг менее крутой. Можно было бы сказать, что спешить нет смысла, но, нет. Салливан должен быть голоден. А даже донорской крови ему в ближайшее время не увидеть. И это не есть хорошо.

Лу... Знал, что это будет не просто. Это осознание пришло к нему сразу же, как он увидел чужой взгляд в глазах своего напарника. Мартин Салливан никогда не являлся проявителем широко спектра каких-то невероятных эмоций. Но попав в столь щекотливую ситуацию наверняка клял бы все и всех благими матами. Дрэйк нашел бы его не по запаху. Он нашел бы его по громкому, трехэтажному мату, раздающемуся из глубокой чащи леса. Тут было два варианта: либо Мартин настолько плох, что у него нет сил даже слова из себя выдавить, ни то что куда-то двигаться. Либо... Либо дела обстояли еще хуже. Травмированного вампира восстановит кровь и домашний сумрак. Вышедшего же из-под контроля вампира-ребенка в разум вернуть уже не так легко. Луис слышал о своре, но никогда не сталкивался с ними в живую. Никогда не углублялся в изучение этого "подвида" вампиров и, собственно, даже не интересовался им. Задумался всерьез, только когда сам Салливан рассказал ему, что тот пытается контролировать внутри себя. И, тем не менее, мало осознавал, с чем мог столкнуться на самом деле. Это будет не просто, да...

Дрэйк едва успел выбраться из оврага, стараясь двигаться аккуратней, чтобы лишний раз не тревожить вампира в своих руках. Но тут же об этом пожалел. Наверное, ему стоило, напротив, идти быстрее. Может быть, даже бежать. Чтобы у мелкого говнюка не было и шанса вырваться из его рук и куда-то свалить. Так бы он быстрее добрался до машины и там смог бы уже как-то удержать напарника. На ходу всегда тяжелее ориентироваться в ситуации. Особенно, когда в голове у тебя такая каша. Если они оба как-то справятся с этой ситуацией, Луис заставит Мартина просто осесть дома. Чтоб без всяких лишних приключений, чтобы без лишних потасовок, преследований, проклятий и эмоциональных потрясений на фоне переходов по уровням отношений. Он устал. Устал физически, морально и единственное чего ему сейчас хотелось - это просто ныть. Ныть, когда сверток в его руках как-то слишком резво зашевелился, силясь вырваться. В боязни перегнуть палку и сделать и без того израненному солнцем вампиру еще больнее, оборотню приходится выпустить того из своих рук и тихо выматериться. Салливан выбрался из-под одеяла и сразу же метнулся в ближайшую тень. А сердце волка в очередной раз, казалось, пропустило удар. Если они будут продолжать в том же духе, он просто не сможет дотащить Марти до дома. Тот сгорит в сентябрьских лучах солнца быстрее, чем даже они добредут до машины. И самое хреновое в этом всем это то, что Лу просто не сможет втолковать напарнику, что надо. Надо идти в ту сторону. Надо добраться до дома. Что нельзя, мать его, чертову ведьминскую шлюху, вот так вышвыриваться из-под единственной защиты и бежать в никуда! Благо, что в отуманевшем разуме вампира все еще играл инстинкт самосохранения. Что тот хотябы понимал, что ему необходимо прятаться от солнца. Что, боже всевышний, не стоит убегать от волка далеко. Ведь он сейчас единственный, кто может ему помочь!

Луис оборачивается, чтобы поднять одеяло с земли и сделать еще одну попытку спеленать Мартина, но как только он отворачивается, ему на спину сразу же прыгает маленьких озверевший вампир, угрожающе клацнув зубами где-то совсем рядом с шеей. В Дрэйке едва ли не сработал личный инстинкт самосохранения, в котором он вполне мог вцепиться Салливану в руку и дернуть его со своей спины так, что затрещали бы хрупкие кости в худых руках. Но он вовремя остановил себя. Причинять напарнику вред - это последнее, что он бы стал делать. И только в том случае, если бы его жизни действительно грозила опасность. Но волк бы все равно рисковал. Не мог бы не рисковать, стараясь просто защититься, но не ранить.

Видимо, какая-то соображалка в вампирской голове еще работала. Тяжесть со спины пропадает почти сразу же, как Салливан понимает, что повалить Луиса ему вряд ли удастся. Силы в Альфа-оборотне было, отнюдь, не меньше чем в плохо контролирующем себя сворном ребенке. У здравомыслящего Мартина был бы шанс. У этого ребенка, движимого лишь жаждой крови - шансов нет никаких. В этом уверен сам Лу. Как же было на самом деле - он знать не мог. Но все познается в изучении. И сейчас он смотрит за тем, как потерявший рассудок вампир медленно крадется к нему по земле. Дрэйку не было страшно. Ему было горько видеть Салливана таким. Израненным, изголодавшимся, потерявшим себя. И еще больнее было понимать, что в этом была и крупица его собственной вины. Он отпустил напарника одного. Он даже не позвонил ему ни разу за два дня. При всех неприятностях, что преследовали их в последнее время, даже и не подумал о том, что могло что-то случиться. А теперь просто не знает, что с этим делать.

- Хеееей... - Луис присаживается, сгибая ноги в коленях и даже не думает бросать вампира здесь. Если он сейчас забьет на все и бросится в бегство, вряд ли это закончится чем-то хорошим. Да и как он вообще мог так поступить. - Ну перестань, приятель. Я же знаю, ты все еще там. Ты столько вывез в своей жизни, что теперь просто не можешь взять и сломаться. - Мог ли Лу говорить сейчас так? Ведь он и понятия не имел, что именно Мартин успел пережить за прошедшие двое суток. Что с ним произошло и как ему вообще удалось сбежать? Какой-то ублюдок напрочь выбил из него человечность. И когда волк возвращается к этим мыслям, ему в голову бьет такой неконтролируемый поток злости, что смотря на обожженную кожу его напарника, желание убивать растет в нем с просто геометрической прогрессией. - Мы с тобой побывали в таких заварушках, пережили столько дерьма и теперь ты пытаешься съесть меня? - Голод. Самому Дрэйку не знакомо это чувство. Но неужели оно действительно способно убивать в вампирах человечность, что те полностью теряют себя? - Я не враг тебе, Мартин. Я хочу тебе помочь. - Хочет настолько сильно, что если вдруг для того, чтобы в эти багровые глаза вернулась частичка разума, вампиру нужно выпить крови, то он готов ее дать. И аккуратно расстегивает карман на бедре, чтобы достать оттуда нож-бабочку. Раскрывает его - показывает наблюдающему за ним вампиру и прикладывает к своей ладони. - Я дам тебе то, что ты хочешь, а ты пойдешь со мной, договорились? - Он говорит медленно и, не сводя взгляд с вампира, делает на своей ладони разрез. Пошел, так сказать, ва-банк. Теперь, либо Салливан пойдет на контакт, либо снова кинется на него как оголодавшийся зверь. И либо они пойдут до машины более-менее мирно, либо Дрэйку таки придется вырубить приятеля и дотащить того до дома насильно. - Давай, Марти, иди ко мне.

Несмотря на то, что Мартин выглядел как еще не совсем окрепший подросток, Луис никогда его таким не считал. Обличие семнадцатилетнего мальчишки лишь грустные последствия, напоминание о том, что когда-то произошло и что исправить уже вряд ли суждено. Напоминание о несостоявшемся юношестве и ушедшем в небытие светлом будущем. Это было видно по его глазам. Уставшим, измотанным и совсем взрослым. Ни такой взгляд ты рассчитываешь увидеть у полного жизни, смотрящего в светлое будущее подростка. И кто путает Салливана с ребенком, просто слишком невнимательно смотрит. Им наплевать кто он, где он и как он. Луису Дрэйку - нет. Он непозволительно часто смотрит в эти глаза и видит в них многое. Годы, опыт, ум и это извечное желание держать все под контролем. Ему бы, пожалуй, хотелось видеть в них больше жизни. Хотябы временами. Ведь если твое сердце остановилось, это не значит, что у тебя его нет и оно не может испытывать чувства. Если ты стараешься контролировать что-то внутри себя, это еще не значит, что ты пуст и действительно не можешь проявлять эмоции. И если когда-то от тебя отвернулись близкие люди, это еще не значит, что рано или поздно тебе не встретится тот, кто захочет хотябы попытаться их заменить. И пусть Мартин сам может не замечать чего-то за собой, но Лу здесь сторонний наблюдатель. Внимательный и чуткий. Он ни раз видел, как вампир нескрываемо радуется новой надежде на "исцеление" и как грустит, если все снова оказывается лишь уткой. Он видел нескрываемое волнение в родном взгляде и слышал беспокойство в обычно ровном тоне. Он знает каждую тонкую задумчивую морщинку ложащуюся на гладкий, нетронутый возрастом лоб, когда Салливан, мерно потягивая очередной алкогольный коктейль, углубляется в изучение каких-то важных для него бумажек. Мертвец, бесчувственное, безэмоциональное страшное чудовище... Кто вообще вдолбил в голову Мартина такие глупости? Эти люди, должно быть, совсем несчастны. Потому что уметь смотреть лишь поверхностно, блекло и не уметь видеть больше - значит не видеть вообще ничего.

Но нельзя ли назвать Дрэйка самонадеянным глупцом? Он думал, что всевидящий, но кое-чего в напарнике таки не доглядел. Он без устали мог повторять, что ребенок в Салливане погиб больше века назад, но прямо сейчас этот ребенок голодно смотрит на капающую на землю кровь и только одному богу известно, что творится в его голове. Как бы сильны, как бы быстры и злы не были дети из своры, теперь Лу мог без сомнений сказать, что ему жаль. Жаль тех, кого обратили в столь юном возрасте и кто не смог с собой совладать. Провести вечность в таком состоянии равносильно вечности в аду. Ничего, кроме всепоглощающего голода и банального инстинкта выживать. Как... неразумное животное? Не стоило ли признать, что надо отдать должное ненормальной семейке Салливанов, что хоть и таким радикальным способом, но смогли вернуть разум своему сыну? Возможно, только за это. Все равно, бросить его было несправедливо. Луис бы не смог. Он не смог уйти даже сейчас, дав Мартину возможность спрятаться под очередным корешком и выждать до ночи чтоб полноценно выйти на охоту и разжиться свежей кровью. Он слишком боялся, что до ночи напарник просто не доживет. Слишком боялся, что если доживет, вытащить его уже будет нельзя. И его руки дрожат сейчас не от того, что он боится этого голодного вампира. Его руки дрожат потому, что он до паники боится, что больше не сможет увидеть того прежним. И поэтому когда Салливан перехватывает его запястье и в прыжок оказывается у него в руках, волк жмет его к себе крепче. Он искренне надеется, что все обойдется. Что Салливан придет в себя, что они вернутся домой и все станет как всегда. Что это совершенно ебнутое утро они когда-нибудь вспомнят со смехом как все другие их неудачи, провалы, косяки и просто забудут. Потому что не было еще такой ямы, из которой они не могли бы выбраться. Чтобы не случалось.

Сердце в груди колотится как сумасшедшее. Он знал, что будет не просто. Что будет сложно. Что этот порез на руке - всего лишь предлог, всего лишь приманка. Он знал на что  шел еще до того, как тонкая кожа на шее сдается под напором острых клыков. Оборотень столько раз контактировал с вампирами во всех смыслах этих контактов, но еще никогда его кровь не становилась пищей ни для одного из них. Кровь нынче - дорогая валюта. В большинстве своем - краденая, или отданная за баснословные деньги. Дрэйк же не был готов отдать свою ни за какие деньги. Никому. Никому, кроме Мартина Салливана. И сейчас, поднимая голову и смотря на вдруг поплывшие кроны деревьев, он даже не сомневается в том, что вампир остановится. Ну, если только немного. В любом случае у него нет отходного плана, в котором он мог бы сделать хоть что-то. Оторвать говнюку башку - совсем не вариант. Отодрать от себя без последствий - вряд ли проканает. Да и ощущая приятную слабость в собственных коленях, как-то не возникает особого желания. Наверное, теперь он в некотором смысле понимает этих "наркоманов", которые по собственному желанию согласны отдавать свою кровь не в пакетах, а так, горяченькой, прямо с прилавка, так сказать. Возможно, он ненормален и слегка аморален, раз думает о таких вещах сейчас. Но ему даже начинает казаться, что его сознание вот-вот ускользнет от него, когда Мартин резко дергается от него. В какой момент ослабла хватка в его собственных руках, Дрэйк сказать не может. Но это уже и не важно, ведь сквозь мутную дымку в своих глазах он видит прояснившийся взгляд Салливана и даже, вроде бы, улавливает разумную речь.

- Заткнись. - Грубо отмахивается на приказной тон, смысл которого остановить Луиса и заставить того не приближаться к вампиру. Он и не собирается. Пока что не собирается. Пока в его планах добраться до ручья, запустить в него руки и умыть лицо холодной проточной водой. В отличие от ладони, так и не тронутая рана на которой уже начала постепенно затягиваться, с шеи в воду накрапывала темная густая кровь. Дрэйк чувствует ее запах и его слегка подташнивает. Возникает непреодолимое желание ее смыть. Ему кажется, что он сделал что-то не так, что поступил неправильно, что его сердце вот-вот остановится. Мартин трещит что-то об убийстве и это накаляет вмиг натянутые до скрежета нервы Луиса до обжигающей горячки. - Прикончил?! - Эти слова показались ему огромным таким плевком если ни в лицо, то точно на его до блеска начищенные берцы. Он поворачивает голову в сторону напарника и видит, что тот снова теряет контроль. Ему же не показалось? Не показалось, что Салливан только что кидался вполне осознанными речами и старался до глубины задеть тонкие струны души Дрэйка? Нет. И он не смеет снова это сознание потерять. Не имеет, мать его, на это право!

Всплеск холодной воды должен был попасть на лицо вампира еще до того, как Луис резко схватит приятеля за шиворот и вздернет вверх за собой, когда поднимется на ноги. Резко пошедшая кругом голова заставляет оступиться и тряхнуть Салливана повторно. - Не смей! - Слова хреново собираются в связные предложения, но ему очень хочется чтобы смысл сказанного до Мартина таки дошел. - Я не прикончил тебя потому что ты - это все что у меня есть, Мартин Салливан! И ты не смеешь терять контроль после того, что я сделал для тебя! Возьми себя в руки, или, клянусь богом, я реально кончу тебя! - Слова его звучат менее убедительно после того, как в очередной раз встряхнув приятеля, он снова тянет его к себе, чтобы крепко обнять. - Ну давай же, Марти. Я знаю, ты выкарабкаешься. Я приехал сюда, чтобы забрать тебя домой и никуда без тебя не уеду. - Они просидят тут сутки, двое, трое. Луис будет преследовать это мелкое чудовище до тех пор, пока оно не выдохнется и не позволит увезти себя отсюда. Если понадобится - он заберет его отсюда насильно. И даже если не знает, что ему делать, он обязательно что-нибудь придумает. Ведь это, все равно куда проще, чем просто сбежать и потом остаток жизни думать о том, что он сделал. Или о том, чего он не сделал.

- Даже не проси меня. - Луис всегда был упертым. Если что-то закрадывалось в его голову, если он что-то для себя решал, он делал это. Даже если это было глупо, абсолютно проигрышно и нереально опасно. Он никогда не оспаривал своих решений и шел до самого конца. Возможно, именно поэтому он сейчас не находился в Анакортесе, не был вожаком своей стаи, а стоял тут, посреди леса закрытого Аркана и, пожалуй, уже начал задумываться о том, что в первый раз в своей жизни помолиться Господу Богу - это не такая уж и паршивая идея. В конце концов, какую бы веру ты не исповедовал, как бы яро ее не отрицал, в безвыходном положении ты все равно обратишься к нему. К чему-то незримому, к чему-то из вне. Потому что сам ты, явно не справляешься, а просить помощи не у кого. Но сколько бы Салливан не просил сейчас оставить его, сколько бы не говорил, что опасен, Дрэйку было все равно. И Мартин действительно обижает своего напарника, когда просит того уйти. Просто так вот взять и сбежать. После всего того, что они уже вместе пережили. Это все... какая-то глупость! Они выбирались и таких глубоких, вязких, насквозь пропитанных дерьмом ям, что, по сути, случившийся психоз вампира - это всего лишь непредвиденная ситуация, к которой они не были готовы. Собственно, почему? Потому что Мартин не желал об этой сущности вспоминать? Хотел ее скрыть, прекрасно осознавая тот факт, что при очередном срыве его крыша может усвистать в далеки дали? И все эти книжки... Это же такое прекрасное прикрытие. Создание собственного эффекта плацебо, когда ты веришь, что это как-то может тебе помочь! И это... Так, блядь, тупо! Так, блядь, тупо, что Луис Дрэйк умудрился запасть на одну из сторон этой сущности! Ведь именно в момент невероятной жажды убийства Мартин Салливан выглядит живее всех живых. Так произошло в день их первой встречи, когда они побились лбами за какой-то бесполезный артефакт и, в последствии, уже вместе отбились от заставших их врасплох охотников. Так случалось каждый раз, когда они вместе "выходили на охоту" и не жалели никого, кто их окружал. Это состояние Салливана, оно будоражило, подстегивало, разгоняло и без того горячую кровь. В своем безумии вампир был прекрасен. Но то, что Дрэйк видит сейчас, совершенно отличается от того, что он видит обычно. Это не желание жить. Это желание умереть. Одинокому, брошенному всеми и никому не нужному. Но черта с два Мартин угадал. Волк не позволит ему остаться здесь одному и, уж тем более, не приложит свою руку к его убийству. Что бы тот не сделал.

- Боже, Мартин, это все такие пустяки. Во мне, в среднем, литров пять крови. Хватит на десять таких Мартинов как ты. - Тот самый момент, когда ты не находишь ничего лучше, чем отшутиться. Потому что для тебя это совсем не пустяк. Если бы кто-то из его стаи узнал, что он добровольно предложил свою кровь вампиру, его бы незамедлительно отправили на сожжение. Его стая никогда не враждовала с кровососами, но держала их от города на расстоянии. Вампиры не заступали на территорию волков, а те в свою очередь, делали вид, что их вообще не существует, не запрещая охотиться в окрестных городах и селах. Родители никогда не учили его вражде с жителями ночи, но эта самая вражда была заложена между их видами так давно, что она поселилась в их разуме, забралась под кожу, въелась в сознание. И Луису Дрэйку кажется, что какой-то он не правильный волк. Ведь прижимая сейчас Мартина Салливана к себе, он чувствует отвращение только к себе самому. Зарываясь носом в растрепанные волосы у виска он чувствует себя виноватым как никогда ранее до этого момента. Глубоко вдыхая чужой запах вместе теплым, родным, любимым, эта злость растет в нем, пускает свои корни все глубже, заполняет каждую клеточку его тела. И, о, боги, он еще никогда не чувствовал ничего более сильного, чем сейчас.

Он не дает Мартину отстраниться, когда тот хватается за его плечи и вновь побагровевшими глазами какое-то время всматривается в его лицо. Дрэйк не отрывает взгляда от напарника, стараясь не упустить ни единой перемены в его эмоциях. Он видит все еще здравое сознание в этих глазах. Это не взгляд голодного озверевшего мальчишки, что он видел буквально мгновение назад. Салливан все еще там, внутри. Он говорит с ним и пытается бороться. Луис теряется в странном потоке этих слов. Песенки, считалочки... Это такой способ контролировать себя? Не давать снова забыться? Нет ничего проще, чем досчитать до десяти. По крайней мере, для самого волка. Нет ничего сложнее, чтобы не сбиться со счета для дрожащего в лихорадке вампира. И они все глубже уходят в тень, потому что солнце все еще не полностью встало из-за горизонта и где всего пару минут назад был спасительный сумрак, там уже сейчас властвует обжигающий свет. Не забывать об этом. В этой суматохе главное не забывать, что не дать Салливану сгореть на солнце - это тоже не терпящая отлагательства задача.

Холодные ладони, вдруг коснувшиеся кожи на шее вызывают по телу колючий град мурашек. От затылка, вниз по позвоночнику и до самой поясницы. Лу еще раз поднимает голову, щурится и наспех снимает с себя ветровку, накидывая на голову вампиру. Немного, но так безопасней. Тот не захотел сидеть под одеялом, но с легкостью может и затеряться в большой куртке напарника. А пока волк следом накроет руки Салливана своими и заставив отпустить его, спрячет их в своих ладонях и снова подойдет ближе. Если Мартин просит его о такой помощи, то, наверное, знает, что делает. Если Мартину нужно всего лишь помочь посчитать, Луис поверит ему, как делает это всегда и будет надеяться, что все обойдется.

- Десять. - Он никогда не думал, что обычная "игра" в считалочку покажется ему такой сложной. - Девять. - Сложно сконцентрироваться на счете, когда время играет против тебя, - восемь. - Когда ты стараешься не думать о том, что мог бы сделать что-то еще, вместо того, чтобы сейчас просто стараться не потерять ясность во взгляде напарника, - семь. - Когда твои собственные пальцы нервно перебирают тонкие пальцы напарника в своих руках. Может быть, стоило считать по ним? Так было бы проще? - Шесть. Помнишь, мы когда-то купили небольшой вишневый чизкейк в кондитерской около хостела в котором мы жили в Сиэтле? Когда я принес его домой, ты спросил меня: "где все вишенки с верха?" Я сказал тебе, что их не было. Признаюсь. Их было шесть. Но я сожрал их по пути, потому что был зол на тебя за то, что ты уработал последний бурито, который я хотел оставить себе на завтрак. - К игре в считалочку как-то сама собой прибавляется игра в ассоциации. Может быть, потому что Луису так проще, а, может быть, потому что ему кажется, что так Мартин сможет уцепиться за какие-то воспоминания. Что вообще нужно делать в таких случаях? - Пять. Николас, Мартин, Мария, Маттия, Кимберли. Я видел пять масок из твоего зеркала. Разные лица, разные люди, разные характеры и повадки. Каждая из них - шедевр индивидуальности и только ты мог сделать их такими. - Лу ненавидел, когда напарник надевал любую из них, но всегда восхищался, как один человек может создать столько совершенно разных образов. Как способен играть в несколько жизней, вести несколько историй. И как может потеряться в самом себе сейчас, если не терялся до этого среди пятерых личностей? - Четыре. Четыре бутылки на понижение градуса мы выпили, когда в последний раз напились до зеленых соплей и сказали престарелой соседке, что празднуем годовщину свадьбы, когда она пришла разбираться по поводу шума в нашей квартире. - Волк не сдерживает тихого смешка и сжимает руки Мартина в своих крепче, чтобы полностью обхватить их ладонями и подтянуть ближе к себе. Коснуться губами холодной кожи. - Три. Как минимум три раза я давлю в себе желание обнять тебя, если просыпаюсь раньше чем ты. Потому что если не слышу твоего дыхания, мне становится страшно и я хочу знать, что ты откроешь глаза, когда я к тебе прикоснусь.- Так же, как хочется и сейчас знать, что пока он говорит, Мартин все еще слышит его. Поэтому, отпуская его руки, делает шаг навстречу, чтобы оказаться ближе и устроить ладонь на его щеке. Ощутима разница в росте и Дрэйк склоняет голову, жмется своим лбом к лбу Салливана, мягко забирается пальцами в волосы на затылке. - Два. Уже дважды за сегодня я подумал, что потерял тебя. И мне правда страшно, Мартин. - Он понижает голос до шепота. Поджимает губы. Он ни соврал ни разу за этот счет. И надеется на то, что и Салливан не соврал ему. Когда он досчитает, тот выполнит свое обещание. Пообещать всегда проще, чем сделать. Но ведь чертова надежда всегда корчится в агонии и умирает последней, зачастую, делая тебе еще больнее. - Один. Ты поцеловал меня всего один раз. Не знаю, что ты там собираешься себе не прощать, но я не прощу тебе, если этот единственный поцелуй станет последним. - Не простит ни только Мартину. Не простит, в первую очередь, себе. Потому что ему понадобилось так много времени, чтобы разобраться в себе. А, точнее, для того, чтобы признать то, что он уже давно разобрался, но всячески пытался это отрицать, находя для себя глупые объяснения и отмазки. - Вернись ко мне, прошу тебя.

Луис слабо верил вот в такие странные штуки по собственному контролю. Лично он, когда терял контроль, не смог бы спастись никакими считалочками, или еще чем-то подобным. Он может долго терпеть, копить в себе озлобленность, ненависть, обиду, какие-то другие эмоции. Ждать, пока все это соберется внутри него в огромный такой воспаленно-пульсирующий комок и в один не очень прекрасный момент просто вспыхнуть. И ему нужно будет куда-то это все деть. Эта негативная энергия будет требовать, чтобы ее куда-то дели. Выплеснули. Так, пожалуй, произошло, когда они с Мартином забурились в зал с заброшенными игровыми автоматами. Тогда в нем бурлил такой бешено-заряженный сгусток замешательства, что стоило Салливану подкинуть туда дровишек в виде обиды и ненависти ко всему окружающему, отчаяния и страха за то, что может произойти и произошел большой бум. Благо, что в этот самый момент они не находились где-то в людном месте, не заливались алкашкой в каком-нибудь очередном баре. Никто не пострадал. Ничего не было разбито из того, за что бы потом пришлось платить. Он сбросил свою злость на бездушном железе и разгрузился. Только так волк мог себе помочь. Он всегда считал, что пока ты сам себе не поможешь, тебе не поможет никто. У него просто никогда не было таких людей. Никогда, до появления Салливана в его жизни. Собственно, это и есть одна из причин, по которой он так боялся потерять вампира. Одна из десятков. Он мог бы долго и упорно загибать пальцы на руках, перечисляя эти самые причины, но их ему вряд ли бы хватило. Каким-то совершенно неизвестным образом Мартин занял особенное место в его жизни. И если это место снова станет пусто, Дрэйк просто не будет знать, что ему делать. Как дальше жить, куда идти. Он просто перестанет представлять из себя хоть что-то. Ни это ли причина для того, чтобы заниматься даже такой хренью, как считалочки? Да какая к черту разница, что вообще помогает Салливану выбраться? Главное - оно работает! Его поведение, его взгляд, они становятся более осмысленными, слова в счете уверенней, а хватка в руке крепче. Перед ним уже не обезумевший ребенок. Перед ним тот, кто покинул их общую квартиру два дня назад. Тот, кто эту квартиру покинет один теперь только с боем. Больше не отпускать. Никуда. Ни "по делам", ни "по семье", ни за бухлишком в чертову бакалею за углом! И это робкое "спасибо", сопровождаемое крепкими объятьями только лишний раз подогревают не отказываться от своих намерений стать для этого человека грозным надсмотрщиком. Не умеет "гулять" один так, чтобы не вляпаться в какую-нибудь херню, значит будет гулять с Дрэйком и они в эту херню наступят вместе. Тридцати годовалый опыт показал им, что вместе выбираться проще. И если Мартину все еще есть что скрывать от Луиса, то волк согласен постоять за дверью и даже не подслушивать.

- Вот так, хорошо. - Лу заключает вампира в свои объятья и на мгновение снова зарывается носом в волосы у него виска. Позволяет себе это мгновение близости, но совсем на немного. Время. Не стоило забывать о времени. Им будет не просто добраться до машины, если Мартин будет идти сам. Вряд ли в нем остались какие-то силы, чтобы бежать. Вряд ли в нем остались силы, чтобы хотябы идти. Поэтому, план остается тот же. - Теперь все будет хорошо. - И как бы не хотелось посидеть так еще немного, но ни сейчас и уж точно ни здесь. Очень жаль, что покрывало было безнадежно утеряно в ручье, но они могут обойтись и курткой, если кто-то не будет больше сопротивляться, вырываться и убегать. Дрэйк сам поправляет свою ветровку на вампире, заставляет просунуть руки в длинные рукава и запахивает. Сильнее натягивает тому капюшон на голову и садится так, чтобы ему удобней было поднять Салливана с земли. - Теперь мы идем домой. И давай без фокусов, ладно? Сил у меня осталось на последний рывок. - Признается напарнику честно. У него, действительно, до сих пор слегка подкруживалась голова. Нельзя сказать, что до машины было далеко. Он больше петлял по лесу, когда сюда добирался, пытаясь уловить хотябы намек на запах Салливана. Теперь же у них прямая дорога. С небольшими скосами, чтобы обойти те места, которые солнце освещает особенно ярко.

Дрэйк забирает Салливана на руки и поднимается вместе с ним с земли. Убедившись, что оголенные участки кожи вампира хорошо спрятаны за материалом ветровки, а лицо за капюшоном на его груди, Луи спешно начинает движение в сторону машины. Вот в такие моменты, пожалуй, и стоит любить густые леса Аркана. Не в те, когда ищешь в нем свою самую дорогую ношу, а в те, когда ты эту ношу пытаешься укрыть от солнца. Дорога дается довольно легко и вскоре они достигают своей цели. Мартина Луис опускает на заднее сидение. Сам же садится за руль и в очередной раз думает о том, что им нужен личный транспорт. Он коснётся этого разговора с напарником сразу же, как тот окончательно оправится, а пока заведет машину, наберет на своем телефоне номер брошенного подельника и кинув его на приборную панель, вырулит из начала посадки на прямую дорогу. На звонок товарищ по редким кражам отвечает практически сразу. Будто ждал этого звонка. Просит не переживать из-за машины. Не вдается в подробности, что именно там у него произошло, но говорит, что тачку, в любом случае, пришлось бы кинуть. Учитывая, что та была припаркована практически возле дома, в котором они копались, закончилось бы это не слишком хорошо. В любом случае, Дрэйк извиняется и говорит, что вернет транспорт разу же, как тот понадобится и, коротко прощаясь, сбрасывает вызов. Дорога до дома окунается в общее молчание. Лу запретил себе спрашивать что произошло. Если Салливан будет готов к этому, то все расскажет сам. Некоторые догадки у волка имелись. Им способствовал чужой запах, который Дрэйк чувствует даже отсюда. И ему едва ли удается сдерживать в себе эту тупую, беспомощную злость. Вот именно такая злость будет кипеть в нем еще долго, пока ни просто не найдет свой выход... Она будет ждать для выхода конкретной цели. И только тогда будет спущена так, как надо. Видит бог, Луис разорвет ублюдка собственными руками. Ему не понадобятся клыки для того, чтобы сломать ему шею и с упоением наблюдать, как тот будет захлебываться в собственной крови. Но это все позже. И подумает он об этом тоже позже. Ведь конечный пункт назначения достигнут. И это может только вызвать тяжелый, но облегченный выдох. Дрэйк трет уставшие глаза, вытаскивает ключи из зажигания и выходит из машины, чтобы забрать Мартина и, чуть ли не широкими прыжками, добраться до подъездной двери.

Помяни черта. На входе им встречается та самая пожилая дама. В ее глазах явно читается немой вопрос. Лу же проходит мимо нее так, словно это происходит каждое утро именно в таком виде и ничего необычного тут нет. Далее - лестничный пролет и большой квест на открытие квартирной двери. Спустя пару минут пыхтений и негромких чертыханий, он справляется и, наконец-то, входит в сумрачное помещение. Тут всегда так. Плотные шторы скрывают комнаты от освещения и волк даже не включает ночники, чтобы не раздражать ни себя, ни вампира. Ему и самому сегодня, мягко говоря, настопиздил любой отсвет. Солнечный он, или нет - вообще без разницы. До комнаты он добирается не в слепую. Глаза быстро привыкают к темноте. Сначала донести Салливана до кровати, а потом уже метнуться на кухню до холодильника, где, слава всем богам, у запасливого вампира всегда имелся запас донорской крови.

Присаживаясь на край кровати с напарником, Дрэйк молча вкладывает ему в руки пакет с кровью и опускает голову. Она трещит. Вообще, не удивительно. Нередко такое происходит после тяжелых вылазок, а учитывая, сколько Луис уже не спал, чем занимался до сообщения Мартина и, уж тем более, после него, тут сам бог велел. Организм устал и требует отдыха. - Я не буду спрашивать, что произошло. - Губы поджимает, думая над тем, как бы так помягче обозначить некоторую позицию. - Но я вынужден просить тебя больше не покидать Аркан без моего сопровождения. - На самом деле, просьба не звучит как просьба. Дрэйк ставит напарника перед фактом и не желает слушать отказов. Поэтому, еще раз бросив на Салливана беглый взгляд, чтобы убедиться, что тот остается в себе, он поднимется с насиженного места и отправится в сторону душевой. - Я не смогу без тебя. - Когда дверь закроется, у Мартина будет время подумать. Подумать и, желательно, отказаться в этом случае от споров. Потому что уж в этом случае, волк не отступит точно.

Если бы не ты, я...
Луису не надо дослушивать. Точнее, он бы даже и не стал. Не хотел. Он ненавидел эти самые "если". Если бы они имели возможность видеть наперед, предугадывать события, заглядывать в будущее, то от этих "если" не осталось бы и следа. Но жизнь такова, что всегда приходится задумываться над каждым своим поступком, над каждым своим решением. Пусть даже над самым мелким. Ведь стоит только оступиться, на чуть-чуть, и из-под твоей ноги уже выскальзывает маленький камушек. И все бы ничего. Но стоишь ты на краю обрыва, а под тобой тысяча метров над уровнем моря. Ни шанса. И вот, ты понимаешь, что это конец. Что падение неизбежно. Но буквально в последний момент чувствуешь на своем запястье крепкую хватку. Тебе казалось, что ты все время был один? Нет, это не так. Ты просто не видишь, не замечаешь. Потому что после такого долгого скитания в одиночестве, ты все никак не можешь привыкнуть, что рядом есть кто-то еще. И этот кто-то отдаст все за то, чтобы не упустить тебя. Мартину просто нужно открыть глаза шире. Понять, что он может позволить себе не решать свои проблемы в одиночку. Что Дрэйку проще поднять свой чертов зад с дивана и пойти куда-то вместе с ним, вместо того, чтобы потом срываться и нестись сломя голову. Мучаясь от мысли, что может не успеть. Этот гребаный страх. Зыбкий, вязкий. В котором ты двигаешься только благодаря своим внутренним наводкам, чувствам, предположениям, интуиции. А он продолжает погружать тебя все глубже и глубже. По самую макушку. И, знаете, сложновато как-то не потерять себя в этом говне! Потому что, пожалуй, ничего в этой жизни не может быть страшнее, чем сам страх потерять что-то тебе дорогое. Слишком дорогое. И не о вещах сейчас речь.

Слишком много холода сегодня. Но в отличие от пугающе холодного багрового взгляда своры, вода из крана с синей пометкой помогает привести спутанные мысли в порядок. Снимает усталость с напряженных плеч и... наверное, он был немного груб. Сейчас. С Мартином. В конце концов, как вампир вообще мог знать, что все так получится? Еще раз: мы не ясновидящие. Если бы были таковыми, то могли бы избежать множества своих проблем. Но, так как их до сих пор остается в солидном таком достатке, вывод напрашивался сам собой. Салливан не был виноват абсолютно ни в чем. Каждый на его месте мог бы оступиться. Разве... Сам Луис не оступился недавно? Вляпался в такую дурацкую историю с проклятьем не предвидев его. Нет, ни в коем случае, он не винил ни в чем Марти! Ни в коем случае! Он просто был зол и не знал куда эту злость деть. Не понимал, что именно в этой ситуации его злит больше. То, что какой-то мудак серьезно так решил поохотиться на Салливана? То, что этот Салливан при таких обстоятельствах не был аккуратен? Или же то, что Луис Дрэйк сам не пошел за ним? Не настоял. Просто потому что... Что? Просто захотел банального отдыха, а вылазка вампира в этот отдых не входила. И правда, Марти всегда прекрасно в личных делах справлялся сам. Что могло случиться? Что могло пойти не так? Все, мать твою! И бить в стену кулаками уже поздно и ничего не даст, это точно.

Лу поднимает взгляд и смотрит на себя в зеркало. Он выглядит... Обычно? Да, вполне. Никаких... Видимых отклонений. Ну, типа слишком усталого вида, или болезненности. Да, он переживает. Не только за Мартина, но и немного за себя в кои-то веки. Головокружение уже не беспокоит его. Рана на шее перестала кровоточить почти сразу и сейчас уже затянулась. Остались только следы. Они тоже, со временем, должны уйти. Ну, он так думал. Вообще, на его теле имелась пара шрамов, которые так и остались, продолжая мозолить ему глазоньки. Еще с юности. Не такая уж беда, на самом деле. Но вот укус вампира на его шее выглядел весьма компроментирующе. Особенно, в глазах других оборотней, должно быть. Раны не рваные, аккуратненькие. Они точно не были получены в бою. Сам Дрэйк точно обратил бы на такие внимание и задал себе очевидный вопрос. Про себя, естественно. Но от многозначительного взгляда тот бы точно не ушел. Так-то, Лу насрать кто и как на него смотрит и какие ему вопросы задает. У него на все один ответ: "Не твое дело". И если кто не поймет такого ответа, он сможет объяснить свою позицию на кулаках. А пока натянет штаны и выползет из своего укрытия. Да, именно укрытия. Ему нужно было немного времени для того, чтобы вернуться в комнату. Он не отказывается от своих слов. Но за грубость не мешало бы извиниться. После всего произошедшего он мог бы быть и помягче.

Первое, что делает Луис, когда выходит из душевой, это отбирает у Мартина зеркало и оставляет его на прикроватной тумбочке вниз отражением. — Это не зацепки. — Дрэйк цепляет пальцами подбородок вампира и придирчиво осматривает последствия вылазки Салливана. У него как-то не было времени в лесу, чтобы обращать на все это внимание. Других забот было побольше. На вампире раны затянутся не медленнее чем на волке. Тем более теперь, когда тот приложился к пакету с кровью. И, все равно, это было неприятно. Сложно было подавить в себе желание добраться до аптечки, принести ее сюда и постараться как-то сопутствовать процессу заживления. Как это происходит с обычными людьми. Но сегодняшний день хорошо так напомнил Луису, что его партнер уже давно не человек. И речь совсем не о его совершенно неадекватном поведении. Неадекватными и жестокими бывают и обычные люди. Некоторые из них еще хуже, чем самый жестокий древний вампир, встретившийся тебе на пути. Мартин смог себя остановить, потому что изначально не хотел делать больно. Люди же, если что-то творят, не знают границ в своей жестокости. Волк даже мог бы поспорить, кто из этих видов имел более животную натуру. И прямое этому доказательство сейчас сидело перед ним. — Не сравнивай ваши маски. — Пальцы скользнули с подбородка, вниз, по шее, прошлись по контрастно-багровому следу на бледной коже. Серебро? Вообще, Дрэйк с самого начала думал о том, что Мартин — не случайная жертва. Охотник? Тогда он знал на кого расставлял свои капканы. Но точно не знал, какие последствия его за это ждут. Луису Дрэйку не нужны будут капканы для того, чтобы выдрать ублюдку ноги из жопы.

Лу присаживается на корточки напротив сидящего на кровати Мартина и опускает глаза, когда тот демонстративно задирает штанину. Тонкая лодыжка пестрила очередным увечьем. Как... как вообще вампир мог попасться на такую ловушку? Чем была забита его голова, если он был так неаккуратен. — Нет, не хочу. — Качает головой отрицательно. И правда не хочет знать, что происходило с Мартином эти двое суток. Ему достаточно последствий. Чувство вины все еще неприятно тянет под ребром. И не перестанет тянуть до тех пор, пока охотник не испустит дух. — Но мне придется. Потому что мне надо знать чего ожидать. — Предупрежден значит вооружен. Салливан говорит так, будто может предположить, кто мог устроить на него охоту. А это зацепка, в отличие от черной машины и маски. Таких людей по Аркану десятки. И пытаться вытрепать что-то из каждого водителя такой тачки — это вообще не вариант. — Я не знаю, где и во что ты так вляпался, но, пожалуйста, — он выдыхает и всего на мгновение скрывает лицо за собственными ладонями, чтобы взять себя таки в руки и перестать говорить как мудак. Хотябы немного смягчить свой тон, или Мартин точно пошлет его на хер. — Пожалуйста, хотябы в таких случаях перестань разделять проблемы на "твои" и "мои". — Взгляд поднимает, чтобы заглянуть вампиру в глаза и желает увидеть в них понимание. Понимание и хоть малую долю согласия с его словами. — Я же живой. У меня сердце бьется. — Губы поджимает в своей привычке и перехватывает руку Салливана, чтобы прижать к своей груди. - Прям тут. Чувствуешь? — Старается дышать тихо и размеренно. Но как-то теряется контроль, когда он чувствует прикосновение прохладной ладони к коже. — Пожалей его, лады? — Это редкость, когда подобные фразы Дрэйк не сопровождает какими-то дурацкими шутками, в которых Салливан мог бы потеряться и не разобраться, где именно эта самая грань между шуткой и правдой. В их совместном сотрудничестве происходило многое. Но так близко к краю они не подходили еще никогда.