Слишком... Ярко.
Всматриваясь в абсолютно серое, затянутое тяжелым смогом зимнее Парижское небо, Маркус хмурится подобно ему и медленно моргает, сквозь закрытые веки ловя фантомные белые пятна. Так выглядит свет. Во всем своем великолепии. Несмотря на утренние дождливые сумерки. Он... разочарован? Нет, скорее испытывает неприятную ностальгическую грусть. До того как Маркус Эмон ослеп, он помнил родной город всего в двух колористических составляющих. Он помнил его ярким, красивым, музыкальным. Теплым. В тот период, когда осень только начинала вступать в свои права, на улице все еще светило солнце, а на ухоженных лужайках все еще цвели последние цветы. Помнил как медленно падали позолотевшие листья с деревьев и свои руки, ненавязчиво, будто случайно касающиеся мягкой кожи на тыльной стороне чужой ладони. Момент кратковременный момент своей жизни, когда он был действительно счастлив, но слишком глуп, чтобы сразу это осознать. Думал, чувствовал, но испугался. Чего именно? Наверное, принять неправильное решение. Обмануться внезапно навеянным наваждением и свернуть не туда. Он был глупым ребенком, а рядом не было никого, кто мог бы сказать ему, что бояться - это нормально. Что страх - это всего лишь паразит выжигающий внутри нас желание жить полной жизнью и его незачем бояться. Страх - не причина говорить себе "нет" и думать, что ты поступаешь неправильно. И даже при таком исходе, последние месяцы эти воспоминания были для него самыми приятными, самыми дорогими. Он безмерно сожалел о том, что закрывал эти воспоминания в себе на протяжении целых семидесяти лет. Почему-то только сейчас он подумал о том, что имей он при себе такой ценный багаж ранее, возможно, они могли бы встретиться с Рейнардом раньше. Решился бы он после всего случившегося уехать отсюда не для того, чтобы пуститься на поиски лекарства от проклятья, а чтобы найти кицунэ? Демон так смело говорит о любви. Так смело говорит о том, что все случилось еще тогда, значило бы это, что тот не оттолкнул бы его при встрече? Или им действительно был необходим этот полувековой промежуток времени, чтобы стать кем-то другим? Отличающимися от тех, кто когда-то встретился на балу у старика Берча? Вопросы, на которые вряд ли сейчас способен ответить хотябы один из них. Наверное, Маркус даже не решился бы спросить. Рей же в свою очередь слишком умен и тактичен, чтобы не возвращаться к этой наболевшей теме. Да и приехали они сюда не для того, чтобы придаваться воспоминаниям. Они приехали сюда для того, чтобы перекроить все, что когда-либо произошло с Маркусом. И Эмон должен быть благодарен за все это. Но отсутствие перед вновь имеющими возможность видеть глазами ярких красок снова и снова возвращает его туда, вниз. Там не светит солнце, там не рассказывают красивые истории про другие города и страны. Там не с кем выпить горячий кофе по утру и не у кого спросить, как прошел его вечер. Там царит голод и уныние. Жадность и жажда, с которыми острые клыки прокусывают тонкую кожу в желании насытить свою глотку горячей кровью. Воистину чудо для тех, кто на рассвете еще имел силы подняться по сбитым ступенькам наружу и увидеть первые проблески поблекшего в глазах солнца. Чудо, которое сам Маркус когда-то называл своим вторым проклятьем и только теперь понимал, как горько должно быть тогда плакал на его плече его ангел-хранитель. Маг бы не удивился, если тот так и почил в Парижских катакомбах вместо него, на последнем издыхании вытолкнув оттуда своего человека и не позволив больше вернуться. Ибо другой причины по которой он в один момент собрался и просто решил уехать, Эмон так и не смог найти. Тоже словно наваждение. Мимолетная мысль ставшая решающей. Оно и к лучшему. Если его хранитель действительно мертв, то он хотябы не сможет увидеть как почернела та душа за которую он так страдал. Не сможет увидеть кто занял его место и сказал: "Теперь здесь буду я". Маркус не стал спорить. И теперь вряд ли когда-то осмелится.

Когда первая капля дождя падает ему в кофе, Эмон опускает глаза и смотрит за тем, как ровная гладь подергивается тонкими кругами, расходящимися к краям чашки. Совершенно обычные вещи кажутся ему самыми необычными. Он чувствует себя потерявшимся ребенком, которому по мановению чьего-то чуда довелось родиться с разумом взрослого человека. И вот, он в первый раз раскрывает глаза, видит перед собой широкий, просто необъятный мир и... И не понимает, что ему делать. Слишком четкая картинка режет по глазам. Обычно буквально ощутимые звуки, запахи, эмоции вдруг притупляются и концентрируются только на том, что ты видишь. Очнувшись после навеянного дурманом сна, первое, что почувствовал Маркус внутри себя - это испуг. Не ощутив рядом с собой привычного эмоционального фона кицунэ, только начинающий приходить в себя разум сразу сгенерировал мысль о том, что он снова заплатил за свои поступки слишком высокую цену. Он бы ни за что не согласился отдать свою магию за вернувшееся зрение. Страх осел горьким привкусом на корне языка и вытянул руку, чтобы обшарить постель рядом с собой. Только открыв глаза, маг смог выдохнуть с облегчением. Простынь подле него была смята, на подушке все еще ощущался привычный запах его спутника, и только теперь он смог понять, что Рейнарда просто не было в номере. Дальше - снова по накатной. Уехал? Взгляд метнулся к небрежно разобранным вещам. Среди них не только его. А значит кицунэ просто проснулся раньше и вышел по каким-то делам. Позвонить? Глупость. Он взрослый человек и в состоянии взять в себя в руки. Ему просто нужен душ и горячий кофе. Накануне было слишком много дыма.

Собственное отражение в зеркале смотрело на него глубокими провалами голубых глаз Сильвена Эмона. Лазурными, словно чистое, холодное небо севера. Но от чего-то он не был напуган. Он смотрел на себя в первый раз за семьдесят лет и его сердце не пропустило ни единого удара. Сделать глубокий вдох, пристальней всмотреться в эти глаза, прислушаться к себе, перебрать каждую ниточку собственных чувств и широко улыбнуться собственному отражению. Чувствовал ли он сожаление? Жалость? Может быть, боль? Нет. В этот самый момент его захлестнуло такое чувство собственного превосходства, что сдержать невольно сорвавшийся с губ смешок было просто выше его сил. Да, возможно он никогда бы так и не пришел к этому без помощи демона. Но, тем не менее, он здесь. Он сам поставил точку в этой истории и теперь, смотря в эти глаза, будет вспоминать последний, предсмертный взгляд человека, который превратил его жизнь в Ад. Напуганный, ошеломленный и, главное, сознательный. Интересно, о чем думал Сильвен Эмон в тот момент, когда очнулся и понял, кто наконец пришел по его душу? Понимал ли он, что находится на пороге смерти? Маркус выделит в своей памяти отдельное место для этого момента. И каждый раз будет переживать это вновь и вновь. Зашкаливающий, дробящий сознание триумф. Слишком сильно, чтобы быть похожим на правду, но она есть. Он никогда не думал о мести и лишь познав ее понял, насколько та бывает сладка. Как прекрасная в своем уродстве. И пусть пойдет к черту тот, кто посмеет с ним поспорить. И пусть пойдет к черту тот, кто скажет, что месть - не выход и она никогда не облегчит душу. Ложь. Она останется с ним и станет его верной подругой. Потому что еще никогда в жизни он не чувствовал себя настолько преисполненным. Гордыня, что цветет ярче чем причудливые васильки. И он не против согрешить.

Шторы Маркус раздвинул только тогда, когда в его руках уже была кружка со свежесваренным кофе. Какое-то время он просто стоял у окна, принюхиваясь к запаху добавленного в напиток алкогольного мятного ликера и смотрел за тем, как медленно просыпается город. Но в какой-то момент этого ему стало недостаточно. Подцепив со спинки дивана рубашку своего спутника, небрежно скинутую туда еще вчера, Эмон раздвинул панорамное окно и босыми ногами вышел на улицу, вдыхая сырой запах зимнего Парижа. В глазах приезжих этот город выглядел романтичным даже в это время года. В глазах Маркуса он навсегда останется местом, волокущим за собой слишком большой багаж воспоминаний, которые он все еще не в силах разобрать. Он любил и ненавидел свою родину одинаково. Он мог сказать, что грязнее этого места на земле не найти, даже если хорошо постараться. Но в то же время подумать о том, что где-то в глубине души, все равно, скучал.

Он не знает сколько времени прошло с тех пор, как забравшись на кушетку просто смотрел за тем, как проснувшиеся люди выползают на улицу и прячутся под зонтами, торопясь по своим делам. Ему было все равно. Он никуда не торопился. Поток было всколыхнувшихся мыслей, что беспокоили его сознание медленно сошли на нет и наступило ощущение полного, равномерного умиротворения. Не в первый раз он уже впадает в это состояние за последнее время, но противиться ему не было смысла. Состояние близкое к тому, когда вдыхаешь первую затяжку из курительной трубки, которую он взял с собой. Тот самый подарок, что ему когда-то сделали. С помощью него они с Рейнардом смогли прогуляться по его воспоминаниям, и с помощью него же накануне надышались так, что даже непривыкший к подобным вещам демонически разум сдался под густыми клубами дыма и его руками, аккуратно поглаживающими кицунэ по волосам. Он плохо помнил вчерашний день. Плохо помнил вчерашний вечер. Но хорошо помнил как собственные пальцы мягко зарывались в короткие волосы, до тех пор пока собственный разум не сдался и не наступило забвение. Так крепко он не спал, пожалуй, никогда. Но настало время проснуться. Потянувший в номер сквозняк дал понять, что дверь в комнату открылась. А значит Рейнард вернулся. Тем не менее Маркус позволит себе еще немного пробыть в состоянии легкой отрешенности под воздействием накатившей меланхолии и обратит внимание на пришедшего только тогда, когда услышит свое имя. Это было непривычно. Видеть его таким. С одной стороны, Рейнард нисколько не изменился в отличие от него самого. С другой же, выглядел совершенно по-другому. Картинка не стыковалась с тем образом, который он так бережно шлифовал в своей памяти последние пару месяцев. И от этого казалась еще более привлекательной. Он помнил, что смотрел на него вчера весь вечер и этого ему тоже казалось недостаточно. Он будет смотреть на него сейчас. Без стыда и совести ловя каждую эмоцию, впитывая каждый взгляд обращенный к нему самому. Заучивая каждую мимическую морщинку на этом лице. И умирать. Умирать-умирать-умирать. Умирать от каждой мимолетной улыбки, умирать от каждого прикосновения, умирать, желая прикоснуться, увидеть реакцию. Посмотреть на него по-другому. Почувствовать по-новому. Заполнить пробелы, к которым не имел доступа раньше. Он думал, что эмоций и ощущений было достаточно. Но теперь понимал, насколько много он мог потерять.

- Прости, я задумался. - Маркус оборачивается, чтобы в момент прикосновения чужих губ к своему плечу, зарыться кончиком носа в волосы у виска и глубоко вдохнуть, желая вернуть себе реальность окружения. Он закрывает глаза, прислушиваясь к игривому, привлекательному эмоциональному фону своего партнера и не может сдержать улыбки. Подумаешь, дождь. Рядом становится так тепло, что теперь бы его вряд ли напугал даже колкий порыв ветра несущийся со снежных дюн. И дрожь, скользнувшая аккурат от затылка вниз по позвоночнику вызвана, отнюдь, не холодом сырой улицы и усилившегося дождя, но словами демона, тяжело потянувшими за тонкую нить возбуждения. Вот теперь его сердце бьется чаще. Оно схалтурило и сбилось в тот момент, когда по привычке потянувшаяся за кицунэ магия отозвалась взаимностью ощущений и обдала грудь волной неконтролируемого жара. Маркус даже не сразу нашелся, что ему ответить. - Надеюсь, ты не будешь халтурить и позаботишься о том, чтобы так было всегда. - Пусть оно сказано уже в спину его уходящего лукавого беса, но Эмон уверен, что тот прекрасно его расслышал. После того как кицунэ скрывается за балконными дверями Марк и правда начинает ощущать, что на улице уже давно не майское утро, а на нем все еще была лишь вымокшая рубашка и нижнее белье.

Ты пахнешь мной. Когда Эмон возвращается в номер, в том все еще царит приятный полумрак. Несмотря на то, что одна из штор была отдернута, для чтения света тут все еще оставался непозволительный минимум. Маркус не щелкает выключателем, чтобы исправить это недоразумение. Он чувствует себя вполне комфортно, если не считать того, что с улицы за ним по полу тянутся мокрые следы. На столике и правда стоит принесенный демоном десерт. Марко способен по достоинству оценить настоящие французские сладости, но для начала он намеревался прогуляться до душевой комнаты, чтобы взять оттуда хотябы полотенце. Но его взгляд цепляется за брошюру в руках кицунэ и курс меняется сам по себе. - Париж-Брест? - Места между диваном и столиком ни то чтобы много, но Эмон легко втискивается между ними и садится на гладкую столешницу напротив Рейнарда. Негоже мочить такую дорогую обивку, раз уж десерт был настолько привлекательным. Десерт. Ты пахнешь мной. - Знаешь, о чем я подумал? - Эмон нарочно не обращает внимание на заинтересованность Хельсона местными экскурсиями. Он не чувствует от него увлеченности чтивом и сам прекрасно понимает, что тот сам смог бы переплюнуть всех ныне существующих гидов в их деле. Маркус закидывает ногу на ногу, нарочно соприкасаясь коленом с коленом собеседника. Рей, может быть, на экскурсию точно не собирался. А вот босая стопа человека совсем не против прогуляться от чужого голеностопа вверх по напряженной икре. - Когда я приехал в Аркан и познакомился с Ронаном Вайссом, в какой-то момент я пожалел о смерти своей мачехи и даже наверное раскаялся. - Если только немного. Так же немного, как закончив свое восхождение, стопа снова двигается вниз, игриво цепляя большим пальцем край чужой штанины. И ведь правда, раскаялся. Если бы она не умерла, связующая магия не потянула бы Сильвена за собой на дно и Марк смог бы "работать" только во благо себя, а не выбиваться из сил, чтобы держать Странника на плаву. - Но теперь я жалею только об одном. - Он ставит кружку со своим кофе на столик и этой же рукой упирается в столешницу, чтобы пальцем другой подцепить заварной крем со своего десерта. Воздушный, густой и, должно быть, невероятно сладкий. В предвкушении он не торопится. Взгляд к демону возвращает и замолкает, ожидая, когда Рейнард в любопытстве таки соизволит поднять на него глаза. Ты. Пахнешь. Мной. - Я жалею только о том, что в тот день не удавил их обоих. - И если раскаяние было мимолетным, то в этом сожалении он ничуть не будет сомневаться. Как и в том, что не ошибся в предположительной мягкости заварного крема. Он обхватит губами палец и соберет с него сладость принесенного ему к завтраку десерта, с наслаждением смакуя толи вкус пралине, толи едкий привкус собственных слов. И то и то принесло ему наслаждение в равной степени без приукрас. И он не намерен этого скрывать.

И правда... Почему? Почему не убил их обоих?
Маркус никогда и не задумывался об этом, хоть и хорошо помнил тот самый день, когда они вместе с Сильвеном вернулись назад в Париж. Сколько бы времени не утекло, он всегда будет помнить этот момент. Момент своего полного жизненного разочарования. Падения детских и юношеских надежд. Перелома, в котором он в первый раз подумал о том, что хочет причинить человеку боль. Не моральную. Физическую. В первый раз он подумал о том, что желает человеку не смерти. Он желает его не рождения. Выгрызть эту женщину из ИХ мира, ведь не знать о ее существовании было так прекрасно. Десять лет абсолютно идеальной, безмятежной и счастливой жизни были скомканы в один тугой ком и выброшены в неактивный камин. Ждать зимы. Какое-то время они лежали там, теплили внутри Марка призрачную надежду на то, что все это какой-то фарс, обман. Неудачная шутка со стороны любимого человека. Но изо дня в день вглядываясь в его глаза, постепенно приходило осознание, что нет истины более правдивой чем та, что он видел. В глазах Сильвена Эмона он видел пустоту. Холодную, пронзающую, равнодушную. В его взгляде не было даже раскаяния. Он вел себя так, будто все так и должно было быть. Будто эти десять лет они жили в какой-то отдельной реальности и как только сошли с поезда на Аустерлице, кто-то прорезал брешь в ту вселенную и они неаккуратно вышагнули не туда, куда должны были. И с приходом первой зимы надежды истлели. Сразу же, как горничная в первый раз разожгла тот самый камин. Сколько бы дров она туда не подкидывала, теплее не становилось. Холод, казалось, опустился не только на старые улочки Парижа, но и поселился где-то глубоко внутри самого Маркуса. Пустил свои корни глубоко под кожей, растекся по венам и запечатал все тепло под толстой коркой льда. Он все еще любил. Чувства дрожали на тонкой обледеневшей нити и резали кожу до вечно кровоточащих ран. Такие порезы всегда самые долговечные и больные. Ему пришлось жить с ними до тех пор, пока на город не опустилась самая теплая за столетие осень и толстая корка льда не треснула. Та самая теплая осень, в образе которой он хранил светлые мысли о призрачном иностранце. Та самая теплая осень, о которой он потом захотел забыть.

И вот он, перед ним. Этот невероятный, призрачный иностранец. Если бы память Маркуса вернулась к нему до того, как он встретился с Рейнардом уже в Аркане, наверное, он бы невольно мог подумать о том, что этот человек ему приснился. Что невероятный, приятный взгляду образ - всего лишь игра его воображения. Ненормальная и жестокая. Что те дни, которые ему посчастливилось провести в обществе демона - лишь яркая вспышка разыгравшегося юношеского воображения. Хельсон возник в его жизни тогда, когда внутри Маркус Эмон был раздроблен на мелкие куски и от бессилия собрать все это в одиночку, просто продолжал жить и делать вид, что он в порядке. Что его улыбка, обращенная к десяткам кружащихся вокруг него людей - настоящая. Но по-настоящему за несколько лет тогда он улыбался только Ему. Существу, которое, казалось бы, прибыло совсем из другой вселенной. Яркий, необычный, отличающийся от остальных. За всем своим притворством и лестью он казался самым настоящим среди всех, кого когда-либо знал Марк. Эта ложь была самой искренне прекрасной. Демон не скрывал ее. Выставлял напоказ и наслаждался ей. Кто тогда знал, что все обернется именно так? И не об ошибках сделанных самим Маркусом сейчас речь. Кто тогда знал, что их дорогам суждено пересечься вновь? А потом вновь. И вновь, и вновь, и вновь. И так было бы и впредь, Эмон уверен. Если бы в какой-то момент судьба не решила за них, что, все, достаточно и не вывела бы из этого бесконечно цикличного пересечения, наконец, направив по одной полосе. Ах, да, Марк никогда не верил в судьбу, но всегда верил в многогранность вселенной. Наверное именно в тот день, когда ему предстояло отправиться на прием к Берчу, ему посчастливилось проснуться именно тем Маркусом Эмоном, который устал жить так, как жил. Который был готов пойти на перемены и доломать оставшиеся барьеры в своем внутреннем мире. Не то, чтобы его интересовали какие-то отношения. Когда-то он обжегся так, что привязанность и любовь оставили внутри него гниющие раны, а обычные бесчувственные плотские утехи его никогда не интересовали. Но иметь рядом с собой кого-то такого как Хельсон он бы хотел. На самом деле всегда хотел, несмотря на свои семьдесят лет одиночества. Ни новых, ни постоянных партнеров, а именно друга, с которым мог бы в особенно тяжелые дни морального напряжения, снимать его встречами и разговорами. Единомышленника, разделяющего его мировоззрение. Тихую гавань, место умиротворения, куда он мог бы постоянно возвращаться в самое напряженное время и выпускать своих неуемных демонов на свободу. Какое-то время таким другом для него был Ронан Вайсс. Но недоверие со стороны ворожея что-то надломило внутри Эмона и в нем зародилось то самое чувство, которое стало подсознательно говорить: "Он не должен знать". И демоны отступили, оставив старому магу только свет и тишину, что хранили все остальное за плотно сжатыми губами. Рейнард Хельсон был другим. Внезапно он стал тем, кто принял Маркуса со всеми его недостатками. Со всеми внутренними демонами и грехами. Более того, он был восхищен и не скрывал этого. Эмон видит это. Видит в его глазах, когда чужой взгляд с не прикрытой смущением жадностью, совершенно беззастенчиво и нагло чертит дорожку от раскрытых пол его рубахи ниже, по оголенному торсу и даже не торопится остановится, продолжая свой путь дальше. Вдыхая поток чужих чувств вместе с сырым, насыщенным кислородом воздухом, Марк чувствует как от прокатившейся по телу возбужденной дрожи кружится голова. - Как красиво. - Голос совсем тихий, будто скажи он эти слова чуть громче, чудесная картина перед его глазами в тот же миг рассеется. Он буквально ощутил, как его сердце до самых краев наполнилось любовью к этому моменту. К каждой его детали. К звукам усилившегося за окном дождя и к чарующему полумраку этого утра. К человеку, подарившему ему возможность видеть, вырвавшему из привычной, мрачной, одинокой реальности. Ему хочется зажмурить глаза и спрятать лицо в собственных ладонях, чтобы унять разволновавшееся сердце. Пережить эти сильнейшие эмоции и не сойти с ума от их переизбытка прямо здесь и сейчас. Но не станет. Потому что за мгновения, подобные этим, он готов умереть. Мгновения, которых в его жизни никогда еще не было.

Он не отводит взгляд и в тот момент, когда Рейнард улыбается и становится ближе. Никакого смущения. Все та же жадность, насладиться каждым из пережитых мгновений. Маркус смотрит в его глаза и проваливается в бесконечную вечность. Прислушивается к словам и тонет в самом глубоком океане. Непривычно спокойном и безмятежном. Ему знакомо это ощущение. Штиль бывает только перед штормом, что унесет за собой десятки и сотни навязчивых мыслей. Шторм, который снова раскроет все двери, которые уже давно не закрыты на ключ и заглянет за каждую из них, напрочь отбивая здравое мышление. Но от чего-то именно сейчас это ощущается куда гораздо острее. Особенно теперь, когда чужая, контрастно теплая рука опускается на раздраженную сыростью кожу и бесстыдно ныряет на внутреннюю сторону его бедра, не прося, не вынуждая, но подстегивая собственное желание убрать другую ногу и дать игривой ладони больше пространства для действий пока ее хозяин говорит о подарках, которыми так щедро в последнее время одаривает Эмона жизнь. Настолько часто, что начинает вызывать подозрения. Марк не верил в существование черных и белых жизненных полос. Его темная полоса затянулась слишком надолго. Его вера во всем была вообще весьма относительна. И он чуть склоняет голову, в какой-то момент изображая на лице свою полную незаинтересованность заданным вопросом. Что он чувствовал? С трудом вспоминая прошедшие двое суток, Эмон, на самом деле, затрудняется ответить на этот вопрос. Наверное, он чувствовал боль. Боль от осознания того, что все эти семьдесят лет было достаточно лишь вернуться на родину и сделать то, на что он не решился в юности. На убийство того, кого когда-то любил. Но пообещав себе никогда не связываться с темной магией, он выбрал неправильную дорогу, с которой, все равно, в последствии сошел. Он уже слышит этот угрожающий бой колотушки о закругленный унгтуун, на коем начертаны священные символы трёх миров и духов-защитников. Костры уже горят и их хорошо видно с заснеженных гор. Он горит в их самом очаге. И вместе с ним горят последние отголоски его света. Чувствует. Потому что языки прикоснувшейся к нему темной демонической магии ласкают его черную душу так, словно уже успели стать ему родными. Это ощущение не пугает его. Он знает, что пути назад уже нет и слова кицунэ об этом не вызывают в нем замешательства. Но Маркус продолжает оставаться безмолвным. Он не отвечает Рейнарду ни тогда, когда тот спрашивает о его чувствах, ни тогда, когда снова упоминает Ронана Вайсса. Ронан Вайсс. Имя, что должно было воззвать к его совести. И оно бы сделало это, если бы знало, что от этого будет какой-то результат. Да, возможно ему жаль, что так и не смог оправдать ожиданий наставника, но он все еще остается ему верен. А каким быть в этой верности решать ему и только ему. Он решит, но не сейчас и не сегодня. И, должно быть, еще не в ближайшие несколько дней. Сейчас он слишком далеко от Аркана, чтобы думать о чем-то, что оставил там. Его телефон молчит, а значит все в порядке. Поэтому он отбросит непрошенные мысли и не сможет скрыть улыбки, когда демон заговорит с ним на французском. Неисправимый романтик. Пока все вокруг уже давно говорят на ломаном сленге, кицунэ будет продолжать говорить строками из произведений Уолта Уитмена и по-прежнему оставаться в глазах Маркуса тем, кто пришел из другого мира. Но какая к черту разница, как он говорит? Слова - всего лишь примитивный способ общаться для тех, кто с рождения обделен магией. Набор звуков для того, чтобы выразить чувства, которые сам Эмон ощущает всем своим существом. Ведется за ними, когда Рейнард окончательно избавляется от разделяющего их расстояния и в ответном желании близости, Марк трется своей щекой о щеку своего спутника. Всего на мгновение ее почувствовать. Продлить это ощущение и уже потянуться к чужим губам, чтобы в последний момент разочарованно выдохнуть, потеряв эту частичку тепла. Хельсон любит его дразнить. Слишком любит. Но, кажется, каждый раз он забывает чем именно это для него заканчивается. А, может быть, заведя своего человека до предела, он знает, что тому нечем будет ответить? Человек глупый. Человек слишком сильно подвержен чувствам. Человек теряется в себе и в окружении, чувствуя головокружительное возбуждение. Человек просто не захочет отвечать?

Он честно пытался совладать с захватившими его эмоциями. Переключаясь с тоскливой меланхолии на самодовольство словно по щелчку пальцев. Он не допускал мысли, что сорвется и позволит Рейнарду делать то, что тот захочет. Такого просто не должно было случиться, ведь это слабость, которую демон возьмет на заметку и будет пользоваться ей безвозмездно. Но уловив холодок, когда кицунэ отстранился - сорвался. Чужие пальцы, скользнувшие под коленом, призывая переставить ступню на свое бедро, оставили на покрывшейся мурашками коже горящий след. Время, что прошло с их последней интимной связи внезапно растянулось в вечность, но он все еще помнил, как в тот самый последний раз дурел от этой близости. Как прикусывал тонкую кожу на чужом плече, желая сильнее почувствовать в себе своего партнера. Как ему было мало впитать эти ощущения, пропустить через себя и вернуть собственной страстью обратно. И словно не зная границ дозволенного, Эмон снова переставляет ступню, устраивая ту на груди Рейнарда и совсем не мягко давит, заставляя его откинуться на спинку дивана, отстраниться еще дальше. А были ли вообще хоть какие-то границы между ними? Или все стерлось с течением времени и отпечатком, что наложили на них их странные отношения? Не важно. Каким же все не важным становится рядом с Ним. - Мсье Эмон? Я слышал: этот слепой старик умер. - Марк зарывается пальцами во влажные волосы и убирает их со лба назад. Теперь, склонив голову, он может лучше видеть лицо собеседника. - Это действительно то, о чем ты хочешь поговорить? - Под "этим" он имеет виду все. И первый вопрос демона и слова о Вайссе и заинтересованность его мнением на счет десерта. В его тоне слышится легкое раздражение. Да, он действительно раздражен тем, что Хельсон в своей излюбленной манере завел его и отстранился. Поэтому он до сих пор продолжает давить ступней на грудь демона, не позволяя ему двинуться со своего места. Если понадобится, он надавит сильнее. Ответа на свой вопрос он тоже не ждет. И звучал он откровенно риторически. И все же, Эмон выдерживает паузу, тоже больше ничего не говоря. Он рассматривает лицо кицунэ и думает. Думает: можно ли влюбиться сильнее, чем он уже успел полюбить? Мысль о том, что можно и, что это происходит прямо сейчас, немного выбивает его из внезапно вспыхнувшей раздраженности. Давление на чужой груди смягчается и Марк подтягивается на столешнице, чтобы и вовсе убрать ногу. Этому чувству совсем нет предела. Сколько не идти вперед, сколько не ступай назад, под ногами - мягкая земля. И если все это настоящее, она будет затягивать тебя все глубже и глубже. Ну и пусть. Рейнард зарождал в нем эмоции, которые было сложно контролировать. Которые не поддавались описаниям и определениям. Что-то такое, что вырывалось из самых темных тайников его сознания, его ненормального разума. Что-то, что заставляло его действовать необдуманно и порывно, как сейчас, когда он упирается руками в стол, чтобы подняться и уже мягко опуститься на колени к своему демону, сжимая коленями его бедра. Снова стать ближе. Почувствовав тепло, наплевав на мокрую рубашку и прижавшись к чужой груди, он, наконец, коснулся невыносимо желанных губ и утянул в поцелуй. Поцелуй, разжигающий еще больше с каждым мгновением в котором становился откровеннее. Опустившиеся на щеки ладони возбужденно дрожали. - Хочу тебя. - В коротком перерыве, шепот сбитый, неразборчивый, звучит не как надломленная просьба, но как ничем не прикрытое желание. Пальцы сами потянулись к пуговицам на чужой рубашке, но в какой момент именно передумали аккуратно расстегнуть каждую из них, уже тоже не важно. Цепляясь за проемы между планками, Маркус рывком дергает их в стороны и с упоением наслаждается звуком рассыпавшихся по паркету пуговиц. Их финальные аккорды потонут в несдержанном шумном выдохе, когда человек снова наклонится к своему демону за очередным поцелуем, но буквально в последний момент остановится, чтобы теперь уже четко произнести свое желание. - Хочу чтоб ты трахнул меня. Прямо сейчас. - Приказ? Пусть будет так. Ему не нужно обладать демоническим словом, чтобы получить желаемое. Ему не нужно тянуть за тонкие нити чувств, чтобы заставить Рейнарда хотеть его. Чувства кицунэ здесь, прямо перед ним. Он ощущает их настолько насыщенно и болезненно, что невольно сводит мышцы на животе и бедрах. Слишком сильно, чтобы сопротивляться и держать контроль. И пусть все катится к черту и сгорит в гиене огненной. Потому что Маркус так захотел.

И вот он этот взгляд. Взгляд полный обожания, нетерпения, восхищения и полного, безоговорочного подчинения. Взгляд расфокусированный, потерянный, возбужденный и бесконечно преданный. Взгляд человека, существа, души, полностью отпустившей себя и без остатков обратившейся к чужой душе. Взгляд, с которым обычно говорят: «Я полюбил тебя, потому что ты - особенный.» И эти слова так неправдоподобно красивы, что в них хочется верить. Хочется верить этому взгляду, хочется верить его обладателю. Но разве это так? Любовь. Так принято называть это чувство в этом мире? Так опошленно и обобщенно. Но еще более пошло предполагать, что оно от чего-то зависит. Оно не вспыхивает внезапно «с первого взгляда». Оно естественно. Едва ли не с первого вдоха живет в вашем сердце, лишь выжидая когда наступит тот момент в который оно будет готово вспыхнуть и обжечь. Единственное, что нужно сделать это снять заглушку и позволить ему сдетонировать. Кажется, что это просто, не правда ли? Но это не так. Обжигаться - это неприятно. Это больно и страшно. Это заставляет создавать внутри себя все виды барьеров и препятствий, лишь бы это не повторилось. Лишь бы больше не было так больно и страшно. Ни слушать, ни позволять, сопротивляться и отрицать. Но оно уже там - в сердце. Никуда от него не денешься. Стоит немного расслабиться и детонация неизбежна. Это чувство взорвется, рассыплется на тысячи ярко горящих огней и выжгет внутри чужое имя. И только тогда придет осознание, что горишь ты изнутри не для «особенного». Ты горишь для обычного человека, что в тот час же становится для тебя особенным. Любовь делает особенным каждого. Словно Алхимик, нашедший нужный ингредиент и бросивший его в этот нетлеющий огонь. Любое существо внезапно преображается, когда вы любите его. Будь то демон, или человек, не важно. Это существо больше никогда не будет рядом с вами обычным. Маркус Эмон считает своего демона самым необычным из тех, кого он когда-либо встречал. Самым необычным из любых смертных и сверхъестественных существ. Самым необычным из когда-либо существовавших. Не потому что, черт подери, он слеп, как сказали бы другие. Он смог увидеть эту необычность будучи абсолютно зрячим семьдесят лет назад. Он смог увидеть эту необычность, будучи слепым, проведя пальцами по самым тонким душевным отголоском чужих эмоций. Он смог увидеть необычность, которая была спрятана в совершенной обычности, построенной на шаблонах и предрассудках. Его магия - единственное зрение, единственное видение, единственная ясность, что позволяла ему всегда смотреть на мир другими глазами. Именно поэтому он смог увидеть в демоне человека. Всех людей. Людей прошлого, настоящего, будущего. Он смог собрать и увидеть в нем настоящую, цельную человеческую душу, которой в демоне не должно было существовать априори. Чувства самого Маркуса сделали его таким только для него одного. А больше было и не нужно.

Кожа под поцелуями сорвавшегося демона горела, обжигала. Марк не уставал ловить его губы своими, вжиматься ближе, насколько хватало сил, и сам толкался языком между чужими губами, желая превратить короткие, отрывистые поцелуи в глубокие, влажные, затяжные. Когда дыхание теряется где-то еще в груди, а сердце стучит в висках, предупреждая о недостатке кислорода. Хватило всего одного мгновения для того, чтобы между ними заискрило. Всего одной фразы, чтобы грань разума размылась, распространилась дальше и загорелась всеми оттенками алого. А когда одежды на них стало на порядок меньше, и вовсе побагровела, и взметнулась разноцветным всполохом до небес, словно в нее плеснули горючего. Сойти или не сойти с ума – лишь мнимая иллюзия выбора. Существовали только ощущения, грозящиеся обостриться до предела с каждым смазанным, нетерпеливым прикосновением рук к раздраженной коже. И это желание не было лишь кратковременной вспышкой, подначивающей быстрее получить от этого момента все и сразу. Она влекла за собой трепет долгожданного момента и не давала сорваться самому. Хотя, разве это уже не произошло? Ровно в тот момент, когда прижимая Рейнарда ступней к спинке дивана, Маркус поднял на него взгляд? Разве не именно обоюдный срыв бросал его из крайности в крайность? Накрывал с головой, заставляя то прижиматься теснее, когда кицунэ пытался избавить его от нижнего белья, то отстранял, чтобы заглянуть в глаза, безмолвно спросить: «Это ты? Это правда ты?» Заставлял провести кончиками пальцев вдоль линии роста волос до самого подбородка, по контуру губ, по скулам и шее. Сопоставляя залегший в сознании образ и то, что он видел сейчас. Заставлял закрыть глаза и до боли прикусить нижнюю губу, роняя первый, невольно сорвавшийся стон, когда чужая рука, предугадывая все желания и выстраивая правильное направление, обхватывает влажной от слюны ладонью сразу оба возбужденных члена, даря неспешную, но такую долгожданную ласку. Дыхание тот час же сбилось. Сжимая пальцами чужие предплечья, невольно захотелось, чтобы время остановилось, вмещая в каждую секунду, в каждую минуту, в каждый час гораздо больше мгновений, чем могло обычно. Чтобы все лишнее и ненужное напрочь перестало существовать, а их близость стала ориентиром в этой бесконечности. Прерывистый шепот демона заставляет губы Маркуса растянуться в едва заметной улыбке и он склонится к своему мучителю, чтобы на его же манер, прихватывая кожу зубами прям у кромки волос около виска, найти в себе силы, чтобы сказать: - Ты даже не представляешь, какой горячий я сейчас внутри. - Он будет смеяться. Тихо, для себя. Приподнимаясь на коленях, ведомый чужой безмолвной просьбой, чтобы почувствовать, как головка чужого члена играючи мажет между ягодиц. Вот так сразу, значит. Практически на сухую и без подготовки. Маркус не отступит и не будет просить. В эту секунду, в это мгновение он получает только то, что хочет. И Рейнард знает об этом. Слишком хорошо знает своего человека, чтобы сомневаться в любом из своих действий. Эмон снова подается к нему, со всеми чувствами, которые у него были, со всеми невысказанными словами и мыслями, со всем желанием и страстью, которые копились в нем все это время, буквально вгрызаясь в его губы в очередном поцелуе. И чем дольше они целовались, тем больше узел в груди, закрученный собственными мыслями и эмоциями, обрастал крепкими, двойными узлами. Марк знает, что не развяжет их. Сколько бы времени на это не потратил бы.

Маркус Эмон уже давно потерял ту грань, когда боль перестала его отрезвлять и стала больше сводить с ума. Первое проникновение, непривычно тугое, болезненное, сводящее бедра и поясницу судорогой, едва не заставляют его снова зажмуриться, чтобы перетерпеть. Но, нет. В этот момент он будет смотреть в глаза своему демону и видеть в них все, что хотел видеть. Видеть и знать, что на эти эмоции вывел его именно Он. Не его магия, которой он прикасается к своему партнеру лишь для того, чтобы чувствовать его еще ближе, еще интимней. Не только физически, но и ментально. Заставлять ощущать себя точно так же. Марк хочет, чтобы Рейнард понимал, что сейчас он владеет не только его телом, но и разумом. Он владеет им всем, без остатка и это неоспоримо. Сколько раз он создавал подобные эмоциональные нити собственными руками? Сколько раз привязывал к себе людей и заставлял их думать о нем так же восхищенно? Сколько раз призывал желать его, но не давал ничего взамен, оставаясь лишь наблюдателем? Сколько раз очаровывал своего опекуна, вынуждая задыхаться от неконтролируемого желания? Это было так забавно. Это тешило его самолюбие, давало возможность брать то, что он хотел. Он плел любовь собственными руками, но не понимал, что она так не работает. Но теперь он видел насколько был глуп. Видел, как именно выглядят настоящие, неподдельные, не навеянные кем-то чувства. Они были прекрасны. Настолько прекрасны, что мрак комнаты плыл перед глазами, фокусируясь четко лишь на одной фигуре. - Чувствуешь? - Нет, он говорит не о магии, которой коснулся демонической сущности. Медленно опускаясь на чужой член, он спрашивает о том, чувствует ли Рейнард, насколько он горячий там, внутри. Настолько мягкий и податливый в его руках. Насколько хочет таким казаться, но словно тут же отрицая это, берет демона раскрытой ладонью под затылок, вынуждая поднять на себя голову. - Смотри на меня. - Придвигаясь ближе, он опускается на чужие бедра до самого основания и даже не думает о том, чтобы дать себе время привыкнуть. Он раскачивается глубоко, ритмично, и заводит свободную руку за спину, чтобы нырнуть ей за прилипшую к пояснице рубашку. Находя в затылке партнера опору, он прикасается пальцами к ложбинке между ягодиц и скользит ими ниже. Туда, где сможет почувствовать, как благодаря собственным движениям глубоко проникает в него его партнер. Как действительно горячо и влажно там, внизу. - Боже... - Марк уронит голову на бок, чтобы прижавшись губами к щеке демона, в следующую секунду оставить на его коже слабый, порывный укус. Обожать, чувствовать, целовать, кусать - это особенно ценно, когда долго живешь без знаний о том, что такое настоящая страсть. Что такое настоящая любовь. Что такое любить кого-то до сдавленных, протяжных стонов. Чувствовать всеобъемлющее тепло, вдыхать сводящий с ума запах и ощущать от простейших действий восторг. Теперь Маркус Эмон знает, что это значит.

В какой-то момент Маркус подумал, что, похоже, между ним и остальным миром вдруг произошло какое-то недопонимание. Что он безбожно потерялся и перестал понимать, что ему делать и куда двигаться дальше. Ему вдруг захотелось остановиться и сделать передышку. Потом же из этой передышки просто не захотелось выходить. Его мир постепенно погружался в кромешную тьму, а его руки уже были опущены. Его душа со временем почти приняла свое смирение. И он не понимал, что для очередного движения вперед не хватало лишь одного крохотного шага. Легкого толчка в спину? Нет. Доверительно протянутой ему руки откуда-то из совсем далекого прошлого. Когда мир казался чуть теплее, приветливее, а чужая ладонь напоминала о том, что когда-то было по-другому. Что когда-то земля полнилась яркими красками и даже через напрочь затянутое дождливыми тучами небо всегда могло проглянуть солнце. Он продолжал оставаться в недопонимании с этим миром и сейчас. Но успел понять себя самого. Он снова хотел любить. Хотел любить единственную частичку своего ненавистного прошлого. Хотел любить Рейнарда Хельсона. Именно его и никого другого. Ни кого-то выдуманного, идеального, сотворенного чарами, зельями, или собственной магией. Не дергаемую за ниточки чувств послушную куклу. Настоящего, живого, горячего, со своими чувствами, эмоциями, предпочтениями и желаниями. Хотел восхищаться им вот так, в открытую, не скрывая и не утаивая. Хотел желать и боготворить. В каждом движении рук, в каждом коротком взгляде, в каждом шумном возбужденном выдохе. В каждом неконтролируемом властном порыве. Для этого было достаточно прислушаться, и малейший намек на взаимность снес ему голову, перевернул все то, в чем он себя пытался убедить все эти годы. Воспоминания, привязанность, желание находиться рядом, желание бесконечно ходить по кругу, лишь бы встретить Его еще раз, и остановить это было выше его сил. Сейчас понимание, что он буквально готов раствориться в другом существе, было пугающе реально, потому что происходило на самом деле. Происходило здесь и сейчас. Все правила, внушения, весь его контроль просто-напросто провалились в никуда. И он снова был беззащитен перед своими собственными эмоциями. Его очередной провал. Обладая возможностью контролировать практически каждый незащищенный, открытый ему разум, он так и не научился контролировать себя самого. Он начал пропадать в своих чувствах, в своих желаниях, в своей страсти, и его это пугало его до нервной дрожи. Ему нельзя было давать волю этим порывам, ему нужно было прийти в себя и взять контроль над ситуацией, над собой. Ведь он всегда так делал. Он всегда защищался. И он ходил по самому краю бездны, почти срывался, но не падал, пока сам не оставил короткий поцелуй на чужой щеке у поместья алхимика Берча. Держался пока собственные слезы не расчертили горячие дорожки по холодным щекам. Но когда почувствовал тепло Его губ на своих, вдохнул Его эмоции вместе с воздухом, его хваленая выдержка, его самообладание ухнули в пропасть следом за ним. Все начало рушиться под чужим началом. Каждый с трудом вбитый в крепкий фундамент кирпичик рассыпался в прах, и эти обломки погребли под собой того самого, все еще верующего в единственную истину ребенка. Не было никакой истины. Никогда.

Истина ничуть не страдает от того, что кто-то её не признает. И ребенок явно бы не понял того желания с которым едва борется Маркус: надавить пальцем на промежность, почувствовать как первая фаланга сильнее натягивает и без того напряженные, тесные мышцы. Ощутить как двигается в нем его партнер, стать частью этого. Он настолько сильно этого хотел, что даже тупая, тянущая боль не сбила градус его желания. Но он понимал, что если сейчас коснется себя так, то кончит в тот же момент. Отвлечься, вернуть ускользающее сознание. Эмон вглядывается в лицо своего демона, ища ответной реакции на свою просьбу-приказ. Его внимание не желало сосредотачиваться на чем-то конкретном. Оно было рассеянным, сбитым, перескакивая то на вдруг всколыхнувшийся эмоциональный демонический фон, ударивший по и без того расшатанному внутреннему состоянию мага увесистым прикладом, то на глубокий, пронзительный взгляд, переполненный обожанием. Жадность. Маркус словно хотел получить все и сразу. И не выдержал этого, когда Рейнард снова прижался к его призывно приоткрытым в откровенном стоне губам. Марк отвечал ему жадно, напористо, требовательно сминая в ответ его губы. Рука соскользнула с затылка в волосы сжимая мягкие пряди в ладони, но ни властно, ни больно. На контрасте с короткими, резкими толчками бедер, Эмон наконец-то заставит себя убрать заведенную за спину руку и устроится раскрытой ладонью на чужой щеке. Взяв передышку между просто нескончаемыми сегодня поцелуями, он будет заворожено смотреть, как большой палец медленно ведет по раскрасневшейся нижней губе, желая либо просто почувствовать насколько нежная на ней кожа, либо ждет пока зубы предсказуемо прикусят мягкую подушечку. Нет, не ждет. Двигается дальше по подбородку, соскальзывает на плавный изгиб шеи, очерчивает ключицы и только теперь останавливается на предплечье. Только теперь осознает, чего хочет. Хочет с силой сдавить руку, увидеть как чужая кожа под давлением очерчивает ровными белесыми ореолами каждый из его пальцев и не успев вдоволь насладиться этим моментом, ощутить режущий приступ боли на собственной оголенной коже. По инерции сильнее сжимая колени, он только глубже опускается на бедра своего партнера будучи ведомым его руками и не сдерживает короткого выкрика.

«Только мой.»
«Ты пахнешь мной.»

Беспомощно раскрывая губы и смотря в глаза своему демону, Маркусу кажется, что он говорит с ним. Кажется, что соглашается, кивая на его слова слабо, но вполне себе уверенно. Кажется, что отвечает. Тихо, почти неслышно, но отвечает. Отвечает: «Я сам украл тебя у этого мира» в то время как взгляд опускается ниже. Туда, где кровавыми росчерками пестрили глубокие царапины. Он так давно не видел крови. Ее пряный запах щекочет обоняние, вынуждает отпустить демона, чтобы накрыть ладонями его руки и, надавливая, снова провести по бедрам вверх, размазывая багровые пятна по бледной, покрывшейся мурашками коже. Прекрасно. Это было прекрасно! Все это в совокупности с собственным длительным помешательством не оставляло Маркусу ни единого шанса. Перед ним будто раскрывалась новая вселенная, которую он хотел узнать. Которую готов был впустить в себя. То, что сам Рейнард, дарящий ему все эти ощущения, ненормальный, бесконтрольный, ненасытный и жадный, таил в себе целую вселенную, он уже давно не сомневался. С каждым касанием, с каждым встречным уверенным движением, он перед ним раскрывался, и его до этого размытый образ начинал приобретать четкость. И Маркусу нравилось то, что он видел, то что он чувствовал. Все складные мысли рассыпались по уголкам его сознания под натиском нарастающего возбуждения, своего и того, что он чувствовал от своего партнера. И финальной точкой, напрочь отключившей его рассудок, стал момент, когда подняв голову он не смог снова уловить взгляд кицунэ. Расфокусированный, словно подернутый дымкой, тот был устремлен прямо ему за плечо. И Эмон оборачивается, чтобы только теперь обратить внимание на расположившееся аккурат за его спиной зеркало. Над кроватью, в которой они провели прошедшие сутки. В какой-то момент ему хочется громко рассмеяться и в голос назвать Хельсона извращенцем. Но открывшееся ему зрелище настолько его завораживает, что слова не вяжутся в связные предложения, а смех сам по себе переходит в протяжный выдох с которым Маркус прижимается к своему спутнику ближе. Шире разводя колени, он прогибается в спине, практически ложась на грудь Рейнарду, проталкивая руки ему под затылок чтобы, наконец, обнять. Но продолжает краем взгляда улавливать четкое зеркальное отражение, в котором демон, ведомый собственными желаниями собирает ткань своей же рубашки, больше оголяя открывшийся участок спины человека. Человек ли он? Несомненно - человек. Смертный, которому когда-то посчастливилось встретить на своем пути того, кому будет на это плевать. Кто будет принимать его как равного и любить так, как никто и никогда не любил. Тогда возникает другой резонный вопрос: «А демон ли Рейнард, если вопреки всему смог полюбить так искренне?» - Я - это ты. - Маркус широко улыбнется отражению кицунэ и отвернется от зеркала, прижимаясь щекой к щеке своего любовника. - Это МЫ. - С этого момента все ощущения слились в единый поток удовольствия, то обманчиво нежный, щекочущий возбуждение лишь слегка, то напористо сильный под ответными движениями партнера. Вырывающий стоны и сводящий поясницу судорогой от напряжения. Марк нарочно меняет темп своих движений на более медленный, протяжный, глубокий, давая своему демону в полной мере насладиться тем, что он видит. Запомнить этот момент и вспоминать каждый раз, уловив едва ощутимый флер возбуждения. Вспоминать каждый раз, когда будет смотреть на своего человека, слышать его потяжелевшее дыхание, видеть эту широкую, похожую на последнюю брошенную ему в зеркало улыбку. Вспоминать каждый раз, когда окажется к нему слишком близко. И тогда Эмон будет знать от чего пунцово горят щеки его спутника. А пока почувствует, как горит сам. Как при каждом движении его возбужденный член трется о кожу живота демона, будучи зажатым между двух тел. Хочется прижаться еще ближе, так, что во всем теле сводит мышцы от неудобной позы. Но ему все равно. Приоткрыв губы, он жмется носом к чужой щеке и дышит сбито коротко, срываясь на протяжные стоны каждый раз, когда становится особенно хорошо. Когда последние сомнения в том, что всегда хотел, чтобы все было именно так, растворяются в перевозбужденной мелкой дрожи, снова и снова прокатывающейся по напряженному телу. Что всегда хотел иметь рядом с собой такую силу, которая смогла бы превысить его собственную. Которая смогла бы подчинить его вот так, не дав ни шанса на сопротивление. Но сделала это не грубо, а мягко, не ломая его. Принося болезненное удовольствие, когда продолжая одной рукой обнимать кицунэ за шею, Маркус протискивает другую между их телами и обхватывает пальцами свой член, предчувствуя приближение разрядки. Ему хочется так: медленно и протяжно. В несколько резких отрывистых движений ладони доводит себя до конца и на мгновение отключается, чтобы прочувствовать все ощущения, все эмоции в тот момент, когда все мышцы тела сократятся и он с сорванным измученным стоном в чужую щеку, спустит на грудь своему партнеру. - Кончи в меня. - Это его желание, в котором он крепко сожмет коленями бедра Рейнарда, чтобы не дать ему выйти из себя. Не дав себе даже короткой передышки, Эмон вытащит руку из-под чужого затылка. Сожмет его плечо и, не переставая двигаться, отстранится. Он еще не закончил. Он хочет видеть лицо своего любовника в момент, когда продолжая так же мучительно медленно, раскачиваясь, двигаться на его члене, тот будет кончать с его именем на своих губах. Или, когда окончательно выйдет из-под контроля и сорвется, заставив человека закричать от боли так, как он еще никогда не кричал.

Маркусу всегда хотелось иметь кого-то, кто мог бы его поддержать. Во всем. В желаниях, в стремлениях, в мыслях. Кто смотрел бы на него глазами близкого человека, которому он хотел бы рассказать что-то совершенно сокровенное, скрытое. Хотелось забыть о десятках масок, что ему приходилось носить на себе каждый день в течении всей своей жизни. Он уже пытался быть таким. Дважды. Всего лишь пытался... Потому что зная чего хочет, он совершенно не знал другого: имея рядом кого-то близкого, становишься уязвимым вдвойне. Чистые люди на земле умеют чувствовать красоту, имеют смелость рисковать и силы говорить правду. И именно эти положительные качества делают их очень уязвимыми. Именно поэтому чистые люди часто разрушены изнутри. Насколько Маркус Эмон был чист, когда вернулся с Севера, было сложно сказать. Но, безусловно, в стенах Базилики Сен-Дени не было ни одного человека светлей и искренней чем он. И никто иной, как самые близкие сделали его другим. Он был уязвим. Перед каждым из них. Слишком добр, слишком открыт, слишком искренен. Он верил им. Но именно те, кому мы верим, обычно и делают нам больнее, чем кто-либо другой. Так... Не стоило ли остановиться? В какой-то момент Маркус подумал, что сыт этим по горло. Что ему надоело. Что у него больше нет сил на все это. Что ему куда гораздо комфортней остаться единственно верным только самому себе. Что он и есть лучший собеседник, лучший человек для того, чтобы оставить свои откровения рядом. Если они будут недоступны никому из вне, то больно будет делать некому. Духи стали его единственными собеседниками. Молчаливыми, терпеливыми и благодарными? Да, именно так. Они были благодарны за эти откровения, за эти эмоции. Они были благодарны получать, но не отдавать ничего взамен. В конце концов это стало привычным. Нормальным. Он перестал скучать. Одиночество перестало казаться ему таким страшным, каким казалось раньше. Он думал, что наконец-то смог достичь идеального душевного равновесия. Но, черт подери, как же он был не прав в тот момент. Для равновесия всегда нужен противовес. Не нужно зависеть только от себя самого. Люди свободны, и привязанность - это глупость, это жажда боли. А кто, как ни сам Маркус Эмон знает как та граничит с настоящим, живым наслаждением? В каждом движении, в каждом сорванном вздохе, в каждом долгом, пристальном взгляде, обращенном только к тебе. В каждой тонкой, идеально выкроенной эмоции, остро режущей по оголенным нервам. И сейчас он просто не понимает, как мог жить без этого все это время? Как мог закрываться? Возможно, так было нужно? Ему просто нужно было дождаться. Или он хотел дождаться? Именно этого момента. Именно этого человека. Существо, в котором так бессознательно сконцентрировалась вся вселенная и засияла миллиардом звезд, что никогда не было видно раньше. Взаимность и обожание, плещущиеся на дне чужих зрачков. Желание, в до боли сжатых на бедрах пальцах. Эмоции яркие, неподдельные, живые и такие горячие, что перехватывает дух. Что-то нереальное, вышедшее за грани реальности и превратившее мир вокруг в безумную мешанину наслаивающихся друг на друга событий. Не потеряться - нереально. Так же нереально, как снова прислушиваясь к своему демону, Маркус теряется между самим собой и им. Он уже не может отличить, где именно заканчиваются его желания и где начинаются желания кицунэ. Не может отличить где одна эмоциональная нить так крепко связалась с чужой, что этот узел затянулся в такой мизерный слом, что уже и не рассмотришь. Что-то снова трещит, ломается, или это новые ощущения, знаменующие о том, что так как раньше уже не будет. Что в имени, сорвавшимся с губ любимого человека куда гораздо больше смысла, чем обычное желание потешить самолюбие тщеславного человека? И Эмон будет смотреть в его глаза в тот самый момент, когда держаться в демоне не останется ни желания ни сил. Губы Марка растянутся в широкой, самодовольной улыбке, когда он почувствует жар разливающийся внутри и наконец-то остановится. Только теперь ощутит, как ноют напряженные мышцы, как болезненно саднят под опустившимися на его ноги ладонями все еще едва кровоточащие царапины. Маг опускает на них взгляд и в какой-то момент ему кажется, что картинка перед глазами снова плывет. Привычно и непривычно одновременно, что вводит его в некое смятение. Наверное, это ясно отражается на его лице, ибо в следующий момент он слышит мягкий призыв снова оказаться ближе. Спорить и отпираться у него нет ни сил, ни какого-либо желания. Напротив, Маркус придвигается к своему спутнику ближе и расслабленно устраивается головой у него на плече. Его не смущает ни собственная нагота, ни положение в котором он продолжает оставаться. Он все еще мелко дрожит, только теперь чувствуя, как холодный зимний сырой воздух забирается за тяжелые портьеры. Слышит, как ветер треплет тонкую тюль. Как стучат по железным карнизам тяжелые капли дождя и как все еще бешено бьется родное сердце в тяжело вздымающейся груди у него под ладонью. Разве все это может быть нереальным? Такое живое, такое ощутимое, такое теплое и... настоящее?

- Excusez-moi, monsieur Renard. И в мыслях не было оставлять на вас ожоги. - Марк тихо смеется, улавливая в тоне демона игривые ноты. На самом деле, наверное, это то, что сейчас было нужно. Эмон понятия не имел, что говорить и как вести себя дальше. Наверное, он так бы и продолжил молчать, не известно сколько времени пронежившись в чужих объятьях. Не сказал бы ни слова до тех пор, пока кицунэ не заговорил бы с ним сам. Теперь же имеет возможность не только расслабленно вести с ним диалог, но и воочию лицезреть настоящую демоническую игру перед своими глазами. Как некрасиво и грязно... Как отвратительно тошнотворно, но от чего-то слишком привлекательно и, снова же, возбуждающе смотреть за тем, как чужие пальцы собирают с собственной груди остатки семени, чтобы в следующий момент оставить его вкус у себя на языке. Эмон чувствует, как тяжело ему дается проглотить собственную скопившуюся во рту слюну. Понимает, что смотрит слишком пристально. Понимает, что как бы отвратительно оно ни было, оно ему нравилось. И он не откажет себе в удовольствии снова склониться над Рейнардом и мягко перехватив его за подбородок, широко провести языком по его губам, собирая с них собственный привкус. Он знал, что этого будет мало. Что захочется большего. Снова утянуть любовника в глубокий поцелуй, желая растянуть этот момент близости еще хоть на немного. И даже когда он оставит короткий укус на верхней губе своего спутника, он не отстранится. Еще какое-то время будет мягко оглаживать чужую щеку большим пальцем, толи виновато, толи наконец-таки смущенно опустив взгляд. - Ты же знаешь, что мы не можем. - Не можем остаться. И он не может объяснить, почему именно. Что сложного в том, чтобы оставить все и уехать? Бросить Аркан и укатить куда-нибудь за границу? Пусть не в Париж. Куда угодно. Не важно. Почему-то, даже сейчас он чувствует острую потребность в том, чтобы вернуться. - Но у нас тут остались еще дела. Поговорим об этом, когда я все же дойду до душевой комнаты. - Вот теперь он действительно чувствует себя неловко. Виновато. Вряд ли у демона было в Аркане что-то, что могло бы его там держать. Его желание уехать было вполне обоснованным и нормальным. Но Эмон всегда был из тех, кто слишком сильно цеплялся за людей. За вещи. За прошлое и настоящее. Будущее все еще оставалось для него весьма расплывчатым и он понятия не имел, что с ним делать. Ему нужно время. А пока он возьмет руку Рейнарда в свою и оставит на ней короткий мягкий поцелуй. - Мой кофе остыл. Сделаешь нам новый? - Всего лишь просьба. Он просит не для себя, а для обоих. В кои-то веки, да? Кицунэ волен согласиться, а волен и отказать. Если тот предпочтет еще какое-то время отдохнуть тут, Марк сделает это сам.

Найти в себе силы подняться оказалось сложнее, чем он думал. Приходится найти опору в плечах своего спутника, чтобы с тяжелым выдохом стать на ватные ноги и застегнуть все еще сырую рубашку на одну центральную пуговицу. Жест скорее нервный, нежели ведомый желанием прикрыть свою наготу. Скрывать ему было нечего и не за чем. Кроме собственных эмоций, что сейчас были прикрыты хуже, чем его голая задница. И за что из этого было стыдней тоже вопрос весьма спорный. Вещи из сумки он вытягивает молча. Штаны и майка руки до которых не дошли вчера. Нужно будет разобрать вещи, если они планируют задержаться. Но позже. А пока - душ. Но почти скрывшись за его дверью, марк все-таки останавливается и цепляется взглядом за фигуру своего уже начавшего одеваться спутника. - Знаешь, мне все равно, где мы будем. Франция, Германия, Италия, Бельгия, Америка. - Марк коротко пожимает плечами и заправляет растрепанные волосы за ухо. - Мой дом там, где есть ты. - Он улыбнется мягко и только теперь скроется за дверью, надеясь, что Хельсон правильно расценит его слова. Поймет его. Не мог же не понять, да? Ему нужно вернуться в Аркан. По крайней мере, пока. Что будет дальше - он не знает. Может быть просто не хочет знать. Хочет пытаться смотреть вперед, но пока не может. Ему нужно привыкнуть. И он привыкнет. Со временем. Со временем которого у него нет.

- Мой кретинизм тебе тоже придется потерпеть. - Это уже себе. Не Рейнарду. Скинув рубашку в корзину для грязного белья, он включит воду в душевой кабинки, но уловив свое отражение в зеркале, сначала подойдет к нему. Поджав губы, аккуратно проведет пальцами по своей шее. В том месте, где ярко пестрели оставленные демоном следы. Неосознанно, или намеренно, уже не важно. Наверное, ему бы следовало испытывать недовольство? Злость? Но от чего-то он испытывает совсем другие чувства. Чувство острого эмоционального удовлетворения. Так и должно было быть. Он любит это все. Каждую из этих меток, отчетливо пестреющих на его бледной коже. Пошло и некрасиво. Отвратительно прекрасно в своей противоречивости. Настолько, что его губ невольно касается очередная улыбка. Остается только опуститься руками на бедра и еще раз почувствовать под пальцами уже покрывшиеся колкой коростой царапины. Они все еще болят. До очередного приступа возбужденной дрожи. И он чувствует себя ненормальным, надавливая на них чуть сильнее и смотря за тем как из-под корки выступают темные капли крови. Это ужасно. И он одергивает себя, чтобы сильнее выкрутить холодный кран и шагнуть под отрезвляющую сознание воду. Глубокий сдавленный вдох. Мурашки прокатившиеся от плеч вниз по позвоночнику. Кожа прокрывая гусиными мурашками. Это, что ему было нужно. Это то, что принесло в его разум трезвость и ясность. Но задерживаться он не будет. Вымоется на скорую руку и, обтеревшись, влезет в штаны и майку. Ему удалось прийти в себя. А это главное.

Когда он вышел из душа и обнаружил Рейнарда сидящим на диване, расслабленным, спокойным, с двумя чашками кофе на обеденном столике, его внезапно поразила одна такая простая и совершенно спонтанная мысль. Он даже в какой-то момент остановился, не решаясь сделать шаг дальше и желая запомнить представшую перед его глазами картину как можно тщательней. Здесь, в этом отеле, растрепанный, в разорванной рубашке, вечно лощенный и ухоженный Хельсон выглядел совершенно непривычно, но почему-то абсолютно естественно. Сочетание несочетаемого вдруг столкнулось в одну точку. Точку невозврата, в которой Маркусу Эмону показалось, что они действительно оказались дома. Не там, в той самой квартире в Аркане в которой они проживали до этого. Это была квартира Маркуса, хоть кицунэ и имел второй комплект ключей при себе. Там были преимущественно его вещи. Обстановка, сделанная его руками и только перестроенный в шкаф ритуальный столик и чужие вещи говорили о том, что там присутствовал еще кто-то. Здесь же казалось, что у них действительно появилось что-то общее. Место, в котором они были еще совсем чужими, но могли сделать его своим. Что-то щелкнуло и коротнуло в его сознании, заставив думать о том, что они действительно могли бы куда-то переехать. Что он и правда хотел бы оказаться с именно этим человеком в том месте, которым они бы по праву могли бы назвать своим общим. Где ВСЕ вещи принадлежали бы им двоим. Чтобы Маркус мог приходить туда и видеть своего спутника таким же расслабленным и непринужденным ни раз и ни два. Чтобы сердце не переставало замирать так же, как замирает сейчас не только от понравившейся взгляду картинки, но и от щемящего ощущения неумолимо растекающегося по груди. Кажется, он... Счастлив? - Спасибо... - За кофе? Нет. За прекрасный секс? Тоже не то. За эмоции и ощущения, которые дарит ему Рейнард вот в таких совершенно обычных и простых вещах. За то, что заставляет его чувствовать себя счастливым.

Маркус чуть улыбается. Но скорее самому себе, нежели своему спутнику. Да, ему нравилось. Нравилось играться с демоном не меньше, чем самому демону нравилось играться со своим человеком. И пусть при этом он выглядел и чувствовал себя только что вошедший в половое созревание нашкодивший ребенок. Главное, что он чувствовал себя хорошо. В любом случае, ему нечего было стесняться. Не перед кем. Рейнард Хельсон, как отдельная единица в этом мире, рядом с которой просто не хотелось быть никем, кроме себя самого. Маркус Эмон настолько привык вечно "держать лицо", что едва стоило отступить от этого буквально на мизерный шаг и все. Он почувствовал свободу. Он сказал себе: "Теперь можно" и сбросить маску вечной терпимости, вечной серьезности, оказалось намного легче, чем он ожидал. Он мог не притворяться. Он мог быть самим собой. В любом своем проявлении. Он мог быть ребенком, которым никогда не был. Он мог позволить себе быть дотошным и вредным чуть выше меры, если того пожелает и не бояться, что от него отвернутся. Он мог позволить себе быть до неприличия откровенным, даже пошлым и будет знать, что никто его не осудит. Мог позволить себе быть жестоким и мстительным, зная, что никто не возьмет его за руку и не скажет: "Маркус, так нельзя. Остановись". Он может позволить себе быть каким угодно, но в этот момент оставаться таким настоящим, каким не был еще никогда. И это было невероятно приятное ощущение. Это было ощущение свободы. Быть свободным в нынешнее время - это непозволительная роскошь. Дурных глаз и голосов всегда хватало. Но почему-то именно в нынешнем поколении "оценка" со стороны ощущается особенно ярко и кислит на языке. Ни то, чтобы Марка особенно интересовало чужое мнение, но не станет спорить, что от подобного внимания всегда хочется закрыться. Воздвигнуть перед собой непробиваемый невидимый барьер и запретить подступаться к себе. Невозможно дискомфортно и страшно. Один неверный шаг и ты ступил на плаху. Его крайне опечаливал тот факт, что даже тот, кого он считал к себе ближе всех, едва ли не отвернулся от него, стоило ему стать чуть более откровенным в разговорах с ним. Проявить немного больше своей сущности и недоверие повисло над ними тяжелой, практически беспросветной пеленой. Каждый в его жизни от чего-то хотел, чтобы он был кем угодно, но не собой. Каждый старался перевоспитать его и указать ему на его ошибки. Каждый пытался указать дорогу, которая, якобы, была правильной. Но еще никто не говорил ему жить так, как он хочет. Делать все, что он хочет. Теперь же, снова обводя взглядом приятный интерьер отельного номера на двоих, Марко не чувствует никакой скованности. За последнюю пару суток он позволил себе все и даже больше. Испытывал ли он стыд, или сожаление? Нет. И ему хотелось, чтобы так было всегда.

- Я так не думаю. - Эмон хмурит брови, действительно задумываясь о том, а что он делает для Рейнарда? И закравшиеся в его голову мысли не несут за собой никакой радужной окраски. Что он сделал для демона? Если откатить время немного назад и перечислить все произошедшее между ними, после их первой встречи в Аркане, становилось как-то не по себе. Эмон прикладывает чашку со своим кофе к губам и делает затяжной глоток. В вампирской кормушке он был неаккуратен, затащил демона вместе с собой на чертоги чужой эмоциональной полосы и по неосторожности "заразил" его чужим проклятьем. И вместо того, чтобы извиниться и мягко исправить ситуацию, завернул все это еще круче, вывалив на демона все свое внутреннее кипящее "я". Если так подумать, именно он бегал от Рейнарда каждый раз, когда тот пытался стать ближе. Бегал до тех пор, пока не сломался. Каждый раз, словно какой-то внутренний барьер его останавливал. Может быть, так оно и было? Запертые внутри воспоминания. Его сознание просто отторгало само сближение. Не давало ответить взаимностью. Ведь говоря на чистоту, его вполне устраивала эта цикличность. Его устраивали эти случайные встречи. Его устраивало держать Хельсона на расстоянии и ему нравился сам факт некой судьбоносности, что снова и снова сводила их вместе там, где кого-то из них по сути и быть не могло. В кормушку Маркус пришел потому что зацепился за слова оборотня и ему просто стало любопытно. В дом Берча ему и вовсе было запрещено ступать и ему повезло только лишь потому, что он получил персональное приглашение на эту сомнительную сходку. Какова вообще была вероятность того, что они могли встретиться у небольшого ручья в широкой Арканской лесополосе? Их встречи давно обросли не иначе как мистической основой. И это было в какой-то мере забавно. Пока внутри что-то не щелкнуло. Не рухнуло. И, что? Стало ли дальше проще? Определенно, нет. Не стоит отрицать, во всех их недопониманиях и ссорах зачинщиком всегда становился он сам. И в один момент такая ссора едва ли не закончилась плачевно. Если бы ни Рейнард, Маркус мог бы быть уже мертв. И, черт подери, его тело даже не было бы упокоено. Ибо некромаги охотятся не на души, не убивают ради удовольствия. Они охотятся за телами. И тело, что обладает магическими способностями могло бы стать прекрасным украшением чьей-то личной коллекции. Скажете, что все это не важно? Скажете, что Маркус помог Хельсону тогда, когда разорвал его эмоциональную связь с другим демоном? И тут выходит неувязочка. Ведь он даже не спросил, нужно ли было вообще это кицунэ? Может быть, он желал этой связи. В конце концов, не просто же так он не стал рассказывать о ней Маркусу? Даже после того, как тот намекнул, что видит эту связь. Сомнительная помощь в том, чтобы забрать у кого-то что-то, чем тот дорожит. А что насчет той истерики перед уездом в Париж? Стоит признать, только чудо уберегло их тогда от перепалки такой силы, что последствия от нее было бы разобрать практически невозможно. - Я только вношу смуту. И не могу дать тебе обещания, что исправлюсь. Я могу контролировать практически кого угодно. Но не в силах контролировать самого себя. - Рейнард знает, что Марк не преувеличивает. Контроль эмоциональных всплесков дается ему в последнее время в прямом смысле никак. Он срывается слишком часто. За все приходится платить. У каждой светлой стороны есть темная. Да, он чувствует себя свободным. Но в то же время остается скованным природой собственной магии, что заставляет его слишком ярко ощущать каждый внезапный прилив. Просто отключиться было проще. Теперь же ему предстоит научиться все фильтровать. А это было ох как непросто.

- С этим я бы тоже поспорил. - Эмон вторит короткому смешку демона и отставляет чашку на стоящий рядом с диваном столик. Он все еще намерен съесть свой шикарнейший десерт. Тем более учитывая, что его желудок потянуло голодом. На самом деле, наверное, он бы не отказался и от чего-то более съестного. Может быть... Рыба? Мысль о правильно запеченном лососе под лимонным соусом заставила его тяжело сглотнуть слюну. Но, пожалуй, он бы отложил подобную трапезу до ужина. Было бы неплохо выйти из номера и заглянуть в какой-нибудь ресторанчик с хорошим видом. Все-таки Париж и правда красивый город. Кто его знает, когда они побывают тут еще раз. Правда, Маркус как-то не замечал в своем спутнике любви к прогулкам по подобным местам. Кафетерий Сен-Дени в аркане не считался. Приходить туда - это чисто привычка самого Эмона. Демон же, вероятно, просто был рад его сопроводить. В крайнем случае, никто не запрещает им заказать любую еду прямо сюда в номер и разбавить ужин бутылочкой хорошего красного вина. Магу подойдет любой вариант. Возможно остаться тут будет и лучше. Насладиться видом можно и с балкона, просто завернувшись в теплый плед. Хельсон хоть и ехал сюда по делу, но будучи неисправимым романтиком, как уже было сказано выше, видимо, не поленился выбрать и лучшую обзорную площадку. В отличие от самого шамана, его демон был уверен в том, что эта поездка не закончится для них разочарованием. - Я не смог помочь тебе. Бонне просто не располагал тем, что ты искал. Но я очень старался! - Не сказать бы, что в этом деле Эмону приходилось слишком напрягаться. Старик Бонне был падок на хорошеньких молоденьких мальчиков. И развязать ему язык было проще, чем могло бы показаться. Марку не пришлось даже прибегать к использованию магии. Маг охотно шел на контакт. И наверное очень расстроился, когда его спутник просто испарился, узнав все, что ему нужно. Но они вместе с опекуном не вышли из постоянного списка гостей в его доме. Только теперь отходить от Сильвена у Маркуса не было никаких причин. - Так и что, в конечном итоге ты нашел то, что искал? - Удивительно, но марко задается этим вопросом в первый раз. До этого момента сам факт того по какой причине он и демон вошли в совместное сотрудничество как-то выпал у него из головы. За ненадобностью, должно быть. В конце концов, не так уж оно было важно. Его воспоминания концентрировались во встречах, что не касались общего дела. Он забрал от этих дней только самое лучшее. - Там остались мои воспоминания. - Маг коротко пожимает плечами и склоняет голову, чувствуя как мягко прикусывают чужие зубы его мочку уха. Он легко улыбается и просто принимает эту спонтанную игривую ласку. Она же и мешает ему дотянуться до блюдца с принесенным ему пирожным, но он честно пытается дотянуться до его кромки пальцами, чтобы подтянуть к себе. - Некоторые вещи, напоминающие мне о культуре людей, которые дали мне десятилетний приют. Не смотря ни на что, я вспоминаю это время как лучшее время в своей жизни. Было действительно интересно углубиться в чужую культуру. Они говорили о многом и многое я не понимал. Это понимание приходило ко мне постепенно. Не с днями, с годами. Воистину духовные люди, открывшие для себя десятки дверей в потусторонние миры. То, чем я занимаюсь даже рядом не стоит с тем, чем располагали они. В них живут поколения духов их предков. Единственный дух который живет во мне - это дух авантюризма. И то, какой-то ненормальный. - Эмон не сдерживает тихого смеха. На самом деле он бы более чем не хотел, чтобы духи его предков жили в нем. То, что он стал узнавать о своих ближайших родственниках, по меньшей мере ему не нравилось. - Холод не пугает меня. Есть что-то по истине романтичное в затяжных ночах, тихом пении старейшины у костра и тяжелых теплых шкурах на плечах. Я бы сказал, что там мороз хоть и крепче, но не так сильно кусает оголенную кожу. Впрочем, может быть, мне так только казалось. Я хотел вернуться туда сразу же как покинул Париж. Но мне не позволили. И я не испытываю злости к этим людям. Мое проклятие - это зараза. И я не имел права нести ее в племя. - В его голосе нет ни единой ноты расстройства. Да, тогда он был подавлен и не понимал, почему практически ставшие ему родными люди просто взяли и отвернулись от него. Не захотели помочь. Но теперь все стало яснее. Члены племени, что несли в себе неизлечимую болезнь, уходили в горы и не возвращались. Так почему ему должно было быть позволено остаться? Да, тогда, будучи полностью разрушенным и пребывающим в состоянии замешательства о том, что ему делать дальше, он не смог дойти даже до такой простой истины. Сейчас же Марк только тяжело выдыхает, мягко опуская руку на свободную щеку прижавшегося к нему спутника. До тарелки с десертом он так и не дотянулся. Ладонь как-то сама по себе нашла приют на чужой коже и пальцы аккуратно скользят по ней, то касаясь кромки волос у виска, то уходя дальше, подушечками нащупывая ямку под ухом. Наверное Эмон мог бы еще долго пребывать в подобной задумчивости, но в какой-то момент Рейнард решает, что пора вернуть его назад в реальность.

Марк приподнимается, чтобы бросить на собеседника колкий взгляд. Возможно, он бы даже возмутился на слова о том, что демон желает записать смерть Маркуса Эмона на свой счет. Но от чего-то почти сразу смягчается, решив, что это все не так уж важно и совершенно не стоит всех этих лишних разговоров. Пусть. В конце концов, это действительно было так. Лишь благодаря кицунэ мсье Эмон теперь остался где-то там, далеко в их истории. И Марк не против отдать все лавры в лисьи лапки. Он заслужил и может собой гордиться. Лишь его упорство и настойчивость смогли сыграть в этой истории ключевую роль. Да и шальная улыбка спутника весьма забавляет мага. Пусть развлекается, раз того так желает его прогнившая душенька. - Есть ли в этом смысл? - Эмон опускает глаза и наконец тянет к себе многострадальное блюдце. С небольшого подноса цепляет десертную ложку и отламывает ей добротный кусок от своего десерта. Крем успел немного заветриться, но вкусовых качеств от этого не растерял. - Не спорю, мои родители те еще темные лошадки, но стоит ли ворошить этот улей? Кому от этого станет лучше? - Точно не ему. Вряд ли тайна жизни его родителей влечет за собой какие-то позитивно-светлые сведения. Стоило ли расстраивать себя? Не пожалеет ли? Может быть, когда-нибудь он решится открыть и эту главу своего прошлого, но точно ни сегодня. И ни завтра. И ни в любой другой день ближайшего десятилетия. Если оно само где-нибудь не всплывет, конечно. От этого он, к сожалению, не застрахован. Как, например, не был застрахован и Хельсон от новости о том, что Марк покинул клан. И маг чувствует нарастающее внутри кицунэ напряжение. Вообще, он не думал, что эта новость отзовется в демоне вот таким вот образом. Он думал, что тот примет ее мимо себя, но причины такой реакции были более чем ясны. Наверняка Рейнард в своей манере списал все на свой счет. Возможно, это было одной из причин, да. Маги из ковена не одобрили бы связь одного из участников с демоном. Настоящую связь. Духовную. То, что между ними есть сейчас и то, что еще ждет их впереди - это совершенно разные вещи. Не уйди он сам, возможно, он бы все равно подвергся изгнанию и проблем бы было больше. Но основная причина не в этом. Вся эта история с закрытым Арканом, вся эта история со стражами, советом и вообще со всей верхушкой города заставила Эмона переосмыслить некоторые вещи. Настоящая причина крылась, отнюдь, не в Хельсоне. Она была в нем самом. - Нет. - Учтиво сделав вид, что он не заметил перемен в состоянии спутника, марко отправляет ложку десерта себе в рот и чинно жует, давая рею время пропустить эту короткую информацию через себя. - Я просто больше не хочу работать на город. Я отказываюсь участвовать в этом бардаке. Поэтому твое предложение заняться чем-то вместе звучит весьма благовременно. - Не забыв приправить свои слова вполне себе обнадеживающей улыбкой, Марко разламывает остатки десерта ложкой на куски и возвращаясь на свое тепленькое место, не забывает предложить кусочек и собеседнику, протягивая ложку и ему. - Девочка с ресепшена продает тебя за одну мою улыбку. Ты уверен, что это можно расценивать как "прорыв" через неприступную крепость? - Подтягивая под себя босые ноги, свободной рукой Марко тянет на себя лежащий на подлокотнике плед. Накидывает так, практически неразложенным. Только для того, чтобы отогреть слегка замерзшие пятки. - Мне всегда хотелось иметь дома много книг. Собственная библиотека. Может быть, не такая большая, но зато ценная. Путешествуя по миру я держал в своих руках действительно ценные тома и иногда даже имел возможность их забрать. Но учитывая мой кочевой образ жизни, я посчитал, что им лучше будет остаться в более надежных руках и в более надежных местах. Не думал, что когда-нибудь я остановлюсь и найду свое место. И мне правда хотелось бы, чтобы это место было рядом с тобой. - А еще, ему бы очень хотелось, чтобы Рей воспринимал его сейчас всерьез. Чтобы знал, что его слова не навеяны позитивными событиями прошедших суток. Что не являются порождением его расслабленного состояния и уж тем более, это не благосклонность вызванная небольшим утренним помешательством. Он говорит искренне. И желания его искренни. Он не усомнится в своих словах ни завтра, ни в любой другой день его жизни. - Никакого плана у тебя, конечно, нет? - Эмон уверен, что предложение поступило спонтанно. Возможно было сгенерировано прямо сейчас. Но это тоже не проблема. Они всегда могут подумать над остальным вместе. Прийти в какому-то общему решению. Им есть куда двигаться. Аркан, в конце концов, город возможностей для сверхов. Хоть и обстановка там была не самая лучшая.

Признаться честно, Маркус ожидал, что Хельсон станет с ним спорить. Зная Рейнарда, на свое с ним несогласие в этом плане, тот был горазд завестись и все опровергнуть. Виртуозный сочинитель невероятных, иногда даже выходящих за рамки комплементов. Эмон уже приготовился выслушать в свой адрес поток приятностей на которые он, возможно, среагировал бы не так, как среагировал кто-то другой. Получилось так, что он терпеть не мог лесть. Обоснованную и необоснованную. Он знает, Рей любит его. А мы так привыкли идеализировать своих любимых. При всех своих недостатках они кажутся нам самыми лучшими, самыми правильными, самыми связными. Существа совершенные, без изъянов. Это называется любовью без ума. Когда разум отключается и окружение перед тобой меркнет. Свет ты видишь только рядом с собой. В том самом человеке, что есть подле тебя. Это очень сильное чувство. Очень опасное. С ним нужно быть аккуратным. Кому как ни самому Эмону это знать, ведь он уже однажды поддавался этому чувствую. Тогда, будучи глупым подросток, он думал, что это навсегда. Что невозможно гореть ярче, чем он горел своими эмоциями в то время. Но он ошибался. Если бы знал, как тогда ошибался! В какой-то момент усомнился, но не принял. Но думая об этом сейчас, чувствовал ли маг какую-то жалость к себе самому из прошлого? Наверное, нет. Он должен был пройти через все что с ним произошло, чтобы оказаться здесь и сейчас и понять: так было нужно. Ибо не будь оно так, он бы сейчас не находился здесь, в этом отеле. Не пил кофе, будучи в объятьях любимого существа. Не говорил с ним так расслабленно, тихо, безмятежно. Может быть, их дорогам вообще суждено было бы разойтись, ведь вздорный подросток, коим раньше являлся Марк, координально отличался от него нынешнего. Может быть в характере он мало поменялся, но мышление явно заработало в совершенно другом русле. Оно же и дает ему правильно делать выводы, говоря себе и своему партнеру, что действительно мало что делает для их отношений. И именно поэтому, возможно, вспылил бы, если бы демон опять завел свою излюбленную шарманку и Эмон готовится к тому, чтобы в нужный момент подхватить правильную волну суждения и вылезти из этой ямы. Ибо конфликта ему сейчас не хотелось совсем. Слишком спокойно. Слишком приятно. Ему определенно нравится его абсолютно безмятежное состояние сейчас, лишь изредка "раздраженное" в хорошем смысле этого слова легкими прикосновениями собеседника и его словами. В таком состоянии совершенно не хочется ничего делать. Совершенно не хочется никуда идти. Совершенно не хочется ни о чем думать. Ему стало легче. Появились такие проблески чистоты в которых стоит абсолютное затишье не подернутое абсолютно ни чем. Никакими дурными мыслями. Он старается заранее цепляться за это ощущение, но оказалось, что это было не нужно. Вопреки всему уже надуманному, Хельсон внезапно не отстаивает честь своего человека. Не говорит ничего, что намекало бы на его ту самую несуществующую идеальность. Не выдумывает какие-то причины, чтобы успокоить его. Просто говорит о том, что ценит. И... ведь правда. Маркус не старается быть перед ним никем другим. Он такой, какой он есть. Без преувеличений. Без ограничений, которые обычно воздвигает в общении с другими людьми. Не сказать бы, что это большой прорыв на фоне того, что делает для него демон, но тому, кажется, этого достаточно. В любом другом случае Марко, наверное, был бы рад. Ему не нужно ничего делать для того, чтобы его спутник был счастлив рядом с ним. Разве это не прекрасно? Прекрасно. Не будет отрицать, но не идеально. Он хочет делать больше. Даже такую мелочь, как зачарованный браслет. Но разве это мелочь? В его глазах это выглядит как непозволительная роскошь. - Я постараюсь, чтобы так было всегда. - Он задумчиво переведет взгляд на комнатное окно и засмотрится на то, как по стеклу медленно скатываются попавшие на него капли дождя. Необычное в обычном. Наверное, он теперь еще долго будет выглядеть как ребенок, завороженный каждым чудом, что будет перед собой видеть. Он видел это и ранее. Когда-то очень давно. И теперь пытается вспомнить, как оно было. Сравнить, как он видел это все раньше. Но воспоминания настолько далекие и расплывчатые, что у него создается впечатление, будто до этого он мог видеть только в каком-то искаженном свете. Будто сквозь тонкую пелену. Он был зряч и не зряч одновременно. Не замечал всего, что его окружало. Такие мелочи, как обычный дождь, были для него совершенно обычны и привычны. И нет никакой странности в том, что теперь для него все выглядит как новое чудо света. - А ты постарайся не вынуждать меня вести себя по-другому. В моей жизни уже хватило тех людей, с которыми я пытался быть таким же. Мне надоело быть кем угодно, но только не самим собой. Я устал. - Марк по привычке поджимает губы и правда надеется, что ему не придется врать. Врать хотябы Ему. Что в какой-то момент Рейнард не перейдет в пассивную агрессию, бросая на него недовольные взгляды и, что еще хуже, не перестанет ему доверять. Не испугается. Глупо сравнивать демона с Ронаном Вайссом, но ведь именно с ворожеем так и произошло. Эмон на чем-то явно просел, что тот внезапно перестал ему доверять. И не сложно понять, почему именно. Это произошло после того как Маркус перестал молча кивать, соглашаясь с его словами. Он сдал пятками назад, когда оказалось, что у его подопечного имеется собственное мнение и он тоже умеет резко говорить и принимать решения, которые сам бы наставник не смог бы принять. Это пошатнуло их отношения. И пусть они оба все еще старались сохранять некое подобие близости, пусть ворожей не вмешивался в то, что делает Эмон и даже пытался ему помочь, эту пропасть, возникшую между ними уже вряд ли кто-то сможет присыпать землей. Шаман уверен, скоро наступит тот самый момент, когда Вайсс скажет ему что-то в роде: "Ты стал слишком самостоятельным. Значит ты вырос и можешь продолжать идти сам. Теперь я могу уйти". И уйдет. Как бы больно от этого не было, Марк не посмеет стать у него на пути, как бы не хотелось. Он любит Ронана. И желает ему только лучшего. А как уже известно - лучше там, где Маркуса Эмона нет.

Разговор о том, из-за чего им когда-то довелось познакомиться снова возвращает Маркуса в пошлое. А ведь он тогда даже не спросил за чем именно охотился демон. Неужели ему было не интересно? Нет. Скорее просто безразлично. Его мало волновало что именно было нужно кицунэ от старика Берча. Это его не касалось. Главное - это не касалось Сильвена. А уже позже, когда их знакомство обросло новыми ветками, вся суть стала ему безразлична по другой причине. Где-то в глубине своей души он стал надеяться, что поиски Рейнарда затянутся. Сначала Эмон был рад, что их общее дело не дало никаких результатов. Ведь это могло задержать иностранца в париже еще ненадолго. А потом он просто забыл зачем это все было. С головой упав в эти встречи он, казалось, забыл и самого себя. Кто он и зачем вообще живет. Ради чего живет. Было слишком хорошо. То самое спокойствие и возможность ни о чем не думать походило на то, что он чувствует сейчас. С одним лишь различием. Тогда на его плечах лежало тяжелое бремя в виде жизни человека, которого, как ему казалось, он любил. Перед ним стоял выбор. Впрочем, он был сделан. Наверное. Сейчас Эмон был уверен, что если бы демон позвал бы его с собой, тот он уехал бы. Это же похоже на выбор, да? Просто ему не дали его сделать. И он принял другое решение. Думать об этом теперь можно бесконечно, но бессмысленно. В конце концов все кончилось так, как должно было кончиться. Находясь сейчас в таком моменте, не хотелось бы говорить, что это ее окончание. Скорее, самая кульминация. Та часть в истории, когда главные герои только начинают свою жизнь. У Маркуса именно так. И теперь за продолжение этой жизни хотелось бороться. Какой смысл предаваться воспоминаниям? Но таки о чем говорит ему Рей, маг слушает. Ведь он сам задал этот вопрос. И ответ явно наводит смуту в его плавучем безмятежье. - Прости? - Маркус быстренько допихивает в себя остатки вверенного ему десерта, забивая рот практически до отказа, чтобы пока он жует, у него было время подумать перед тем, как задать следующий вопрос. А что, собственно, спросить? Спросить зачем Рею ключи от ворот Ада? Спросить, занимается ли он до сих пор его поисками? Спросить, черт подери, не по этой ли причине он так легко согласился с тем, что Эмон идет на аукцион с совершенно сомнительной аудиторией и репутацией? Драконий зуб, что открывает врата в другие миры... Кусок как-то резко становится поперек горла. Марко тянется к своей чашке, но взяв ее в руку, понимает, что та уже пуста. Захлебнуть туго проходящий в горло десерт не получится. Но неприятное, горькое ощущение оседает там раньше, чем это происходит. В его голове складывается довольно-таки неприятный пазл. Неужели, адская сущность просится домой? Что будет, если драконий зуб действительно окажется нужным Рейнарду ключом? Насколько быстро пройдет его крылатая любовь, когда на горизонте заблещет надежда? Первая мысль - по приезду избавиться от артефакта. Под любым предлогом. Сказать, мол: "Опасно. Давай не будем". "Спички деткам не игрушки. Давай отнесем его в долее надежные ручки. Туда же, куда отправилась история аркана. Вайсс разберется куда его деть". Что угодно, лишь бы эта дьявольская побрякушка оказалась от них подальше. Лишь бы у Рейнарда не возникло даже мысли уйти. Маркус готов отпустить кого угодно. Но не его и не сейчас. - Чем бы ни был зуб, врата в Ад я тебе открыть не позволю. - Да. Проглотить набитое в рот ему удалось. Но голос сиплый и тихий вызван не тяжелой попыткой проталкивания пищи в пищевод. Вообще, он старался чтобы его тон звучал как можно тверже. Но получилось как получилось. Взгляд быстро скользит по кухонному гарнитуру чуть поодаль в поисках бутылки с питьевой водой. Но таковой не обнаруживает. Какая жалость. Но куда более его разочаровывает то, что он сейчас сказал. Да, они буквально только что говорили о том, что это хорошо. Что Марк имеет право делать и говорить что хочет. Но... господи, это какой-то тупик. Прежде чем говорить нечто подобное, сначала он должен был спросить о том, не поменялись ли планы кицунэ за столько лет. Но, как всегда, с горяча он выпалил то, что волнует его конкретно в этот момент. И ни то, чтобы ему хотелось и дальше продолжать эту тему. Он не хотел объясняться. Просто высказал то, что думает по этому поводу и не хотел больше ничего слушать. Не хотел обсуждать. К другому мнению он придет вряд ли. Даже если Хельсон скажет, что не собирался никуда уходить. Он найдет еще тысячу и одну причину чтобы этого не произошло.

А день продолжал полниться неожиданностями. Эмон никак не ожидал, что из-за одного только его взгляда, короткого, быстро сошедшего на нет и сменившегося последующей мягкостью, состояние его собеседника так резко переменится. И так теперь, наверное, будет всегда? Не бывает плюсов без минусов. Никогда. Но в чем была истинная причина такой реакции? В том, что теперь взгляд Маркуса стал более ясным, более осмысленным? Ведь действительно, то, что они имели до этого дня и то, что имеют сейчас, слишком отличалось друг от друга. Наверное, демону стало невероятно непривычно. Возможно даже дискомфортно. Нет, Марко и раньше имел возможность смотреть в его сторону, но разглядеть что-то на двигающемся силуэте было непосильной задачей. Теперь он не просто чувствовал чужие эмоции. Он имел возможность наблюдать их воочию. Каждый взгляд, каждое движение, каждое изменение в мимике. Может быть, кто-то со стороны сказал бы: "Да никакой разницы", но сам маг так не считает. Лично ему тоже было бы непривычно в первое время. Для него это совершенно другой уровень. Скрываться стало сложнее, да? Но ведь им это и не надо? Во избежание дальнейшей неловкости Маг мог бы и промолчать, но, нет. Напротив, чтобы этой неловкости больше между ними не было, нужно было обозначить кое-что. - Ты сам этого хотел. Теперь придется к этому привыкнуть. Но если ты будешь каждый раз реагировать вот так, то, в конце концов, ты будешь разговаривать не со мной, а с моим затылком. - Легкий смешок. Сказано беззлобно, но утвердительно. Чтобы Хельсон понимал, что так и будет. На самом деле, он же не сделал ничего, чтобы вызвать у демона такую вот реакцию. Неприятную. Обжигающую. Пробирающую до костей. И славно, что она быстро проходит, когда Эмон возвращается в свое обычное положение. Может таки настал период в их жизни, когда они стали менее болезненно через все проходить?

В который раз маг замечет, как меняется состояние его партнера когда он снова заводит разговоры о своем прошлом, что проходило среди шаманского племени. Уж не знал, что его больше завораживало: культура и обычаи северного народа, или то с какими чувствами, с какими эмоциями говорил об этом сам Марк. Эмон действительно любил это время. Ему нравилось учиться. ему нравились вечные холода. Ему нравилась красота снежных гор и само ощущение морозного покалывания на коже. Даже по сей день он с каким-то по-детски трепетным желанием каждый год ждет зимы. И дело совсем не в том какие праздники она в себе несет. Праздники вообще вызывали в Эмоне двоякие ощущения. Дело в самой погоде. В природе, что его окружает. Ему нравилось наблюдать как та меняется. Каждый год природа умирала, чтобы через несколько месяцев воскреснуть вновь. Бесконечный цикл был прекрасен и действительно завораживал. Завораживал намного больше чем что-то, что могло бы быть сотворено специальным заклинанием. Природа во всем этом не нуждалась. Она была совершенна сама по себе. - Ты знаешь, что тебе в этих воспоминаниях нет места. - Знает, потому что не на словах, но в мыслях эти воспоминания тесно переплетались с человеком, чья фигура слишком ярко выделялась на фоне вечно белых заснеженных дюн. Россыпь его длинных огненно-рыжих волос, словно всполохи только разгоревшегося костра. Марк шумно выдыхает и закрывает глаза, отгоняя от себя возникшее наваждение. Чувствуя как чужая рука скользит по исцарапанному боку. Ощущения уже не настолько остры, как были остры в тот момент, когда он коснулся этих ран своими руками в душе. Ему придется привыкнуть к ускоренной магической регенерации. Нет, так уж быстро все не заживет. Следы останутся на пару-тройку дней, но не более. Будучи носителем темного проклятья, он бы заживал неделями. И, наверное, ему было бы неловко признать, что сейчас он немного жалеет об этом. - Сколько бы я не прожил среди них, я все равно оставался для племени чужаком. Они привыкли жить "правильно". Слушать шепот духов и дорожить каждым из своих близких. Им не было смысла так рисковать. Мне ли не знать, настолько непостоянны бывают пришельцы из других миров. - И действительно. Стоило ему сделать шаг в сторону и двери верхнего мира для него закрылись. Неизвестно, как бы отреагировали духи общины, если бы те приютили у себя проклятого чужака. Он не имел права вламываться в их историю и рушить выстроенный годами покой. Даже сейчас, пожалуй, он не осмелился бы вернуться. Но север велик. Они - не единственное племя. Да и сам Эмон не знает, готов ли он был теперь жить в полевых условиях годами? Слишком привык к комфорту и теплу, чтобы снова возвращаться в палатки и спать под тяжелыми шкурами. Но он бы, наверное, не отказался отправиться куда-то поближе на курорт. Заселиться в отдаленный домик, заглянуть на горячий источник. А по желанию всегда можно выйти в горы, чтобы провести там ночь вдали от людей. - Что же тебя потянуло в ледяные заливы? За кем ты шел? - Эмон редко задавал Рейнарду вопросы о его прошлом. Он вообще старался никого и ни о чем не спрашивать. Он смиренно ждал, когда кто-то захочет с ним чем-то поделиться. Ибо сам был носителем такого прошлого, о котором захотел бы говорить ни с каждым. Лишние вопросы поставили бы его в тупик и заставили бы врать. И какой тогда в этом смысл? Поэтому если очень уж хотелось, он старался подходить к этому аккуратно, степенно. Ведь если он не спрашивает, это еще не значит, что ему не интересно. Интересно. И этого он тоже не скрывает. Он бы правда хотел больше знать о том, как именно жил Рейнард Хельсон за целое тысячелетие до рождения самого Маркуса. Сама мысль об этом вводит Эмона в какое-то странно задумчивое состояние. Каково это? Каково это уже столько лет существовать на этом свете? Видеть как сменяются целые поколения, смотреть за тем как разрушаются империи? Как строится и с каждым столетием меняется этот мир. Становиться свидетелем невероятных открытий. Просто невероятно и кажется совершенно нереальным. Наверное в каком-то смысле он даже чувствует некий укол зависти. Но ненадолго. Одиночество о котором говорит демон уже не кажется магу привлекательным. Он тоже знает каково это. Каково быть одиноким. Но одно дело просуществовать вот так всего семьдесят лет, а другое почти окунуться в вечность. Ему бы не хотелось. И сейчас, думая об этом, его посещает тягучая тоска. Кому она нужная такая вечность? Когда рядом нет абсолютно никого.

- Возможно. - Маркус поджимает губы и небрежно отмахивается. Опять же, он никогда не старался узнать что-то о своей семье. Да, записи в гримуаре матери оказались интересным витком его истории, но в то же время совершенно никак к нему не относились. Это не его жизнь. Это жизнь Анны Бертран. Это ее сердечные проблемы, которые обернулись для нее не лучшим концом. Его и правда не интересовало от чего бежала его мать и что именно заставило ее прятаться под сводами базилики Сенд-Дени. Его правда не интересовало обереги от кого она писала в своей книжке. Все эти годы это все было от него настолько далеким, что теперь даже не было смысла за это браться. Оно ни разу никаким образом не отразилось на нем. Так был ли смысл теперь закапываться во всем этом и искать на свою голову новые проблемы именно в тот момент, когда в его жизни все наконец началось налаживаться? - Понимаешь, иногда люди любят превозносить какие-то вещи и слова на порядок выше чем они на самом деле находятся. Семья - одно из таких определений. Для кого-то она действительно является надежной опорой. Но такие, как я, относятся к этому совершенно по-другому. - А то есть никак. - Эти люди для меня чужие ровно настолько же как любой другой просто проходящий мимо меня человек. Разве у тебя возникает желание узнать что-то о первом прохожем? Какая бы история у него не была. Никто никогда не искал меня. Так почему я должен закапываться в этом? - Но в словах кицунэ, определенно есть какая-то истина. Просто маг уперся рогами в свои обиды и в какой-то момент сказал себе "не хочу", продолжая волочить за собой эту валыну по сей день. Эта обида стала первой обидой в его жизни. Еще будучи маленьким ребенком он может и без зависти, но с глубокой тоской смотрел на детей, что приходили в церковь со своими любящими родителями. Смотрел и задавался только одним вопросом: "Почему?" Почему кому-то было дано жить в крепкой любящей семье, а его родители не смогли удержать это. Ведь оно было, раз ему было суждено в какой-то момент родиться на свет? Он настолько привык злиться на своих родителей, что теперь наверное просто боялся осознать, что все это было зря. Что его судьба - это просто очередная случайность и отец с матерью были не виноваты во всем произошедшем. Ему не хотелось испытать это чувство невосполнимой утраты. Злиться всегда было проще. Рейнард же говорит как о сожалении. У него тоже никогда не было семьи. И в этом, получается, они были похожи? В какой-то мере, но, да. С тем лишь различием, что демоническая сущность априори не имеет родственных связей. Их никогда не существовало. - Вместо того, чтобы терять время на поиски тех, кто никогда не имел никакого отношения к моей жизни, я лучше потрачу его на того, кто и есть моя жизнь. И если ты не против, я хотел бы стать твоей семьей. - Эмон серьезен. В каждом из сказанных им слов. В каждом своем движении, мягком, ласкающем чужое бедро ладонью аккуратно и не навязчиво. Ему бы и правда хотелось стать для него больше чем просто любовником. Ближе. А кто мог быть ближе чем настоящая ЛЮБЯЩАЯ семья?

Сомнение со стороны собеседника никак не трогает Маркуса. Он знал, что так и будет. Осуждать Рейнарда за это он тоже не собирался. Скорее всего, тоже усомнился бы. И он не знает, может быть именно эта новость, а может и желание и предложение демона объединиться в единый нейтральный дуэт заставляют его принять одно вполне себе весомое решение. И вот теперь сомневается уже Эмон. Не в словах кицунэ. В самом решении. В этот момент ему показалось что на короткое мгновение его уши заложило пробками и звук дождя за окном стал тише. Но на самом деле он лишь сильнее прислушался, полностью концентрируясь на своих ощущениях и ощущениях партнера. Рей стабилен. Никаких изменений. Вряд ли это было обычной спонтащиной о которой тот потом может пожалеть. Уверенность. Вот что он чувствует в фоне своего партнера. А значит отговаривать его было бы бессмысленно. Маг и не будет. - Хорошооооо. - Он медленно кивает в знак одобрения. Стоило ли одобрять? Не нужно ли было взвесить все за и против? В конце концов, он даже немного переживал за свой уход из ковена, опасаясь, что после этого по нему может ударить непоправимыми последствиями. Проклятые не ковен... Проклятые - та организация, из которой просто так никто не уходит. Эмон очень сильно сомневался в том, что те просто берут со своих бывших участников расписку о неразглашении и отпускают в свободное плавание. В таком случае их уже давно бы раздавили, каким бы сильным не был их лидер. Какие бы сильные существа этого лидера не охраняли. И наверное даже что-то типа "мы останемся в хороших взаимовыгодных дружеских отношениях" тут не сработает. Но таки не Маркусу этому судить. - Я надеюсь, ты знаешь что делаешь. - А не рубишь с горяча... И если на чистоту, Марк был готов пойти за ним и туда. Стоило только сказать: "Будь со мной" и он бы согласился. В таком случае они могли бы заниматься и чем-то своим и в то же время не иметь никаких проблем от проклятых, оставаясь негласными участниками за бортом. Да, он думал об этом какое-то время, но не навязывался. Ждал когда сам решиться развязаться со всеми своими делами и уже после поговорить об этом. Возможно. Когда-нибудь. Рано, или поздно он бы решился. Но легкая нотка беспокойства все-таки подернула его эмоциональный фон. И это тоже было нормально. Этого, скорее всего, Рейнард тоже ждал. Может быть в некоторых вещах Маркус Эмон и был непроходимым глупцом, но какие-никакие мозги в его голове имелись. И он понимал, что в этой жизни просто так ничего не делается. Какую цену придется заплатить демону за свой уход?

И он бы спросил. Но перебивать рассуждения кицунэ сейчас совершенно не хотелось. Он слабо улыбается, отставляя пустое блюдце на стол и, ведомый чужой рукой, поворачивается к собеседнику, чтобы уловить его взгляд на себе. Непривычно, но так красиво. Плохие мысли уходят сами собой, а короткое прикосновение губ к щеке забирают последние капли беспокойства. Спасибо. Мысли вторят чужим словам. Рейнарду не стоило его благодарить. Он делал все по собственному желанию и хотел быть рядом не меньше чем сам кицунэ. И правда... Какой к черту план? Зачем он был нужен? Все самое прекрасное всегда происходит спонтанно и даже случайно. Им ли не знать? Все сразу устаканится как только они вернутся в Аркан. Все-таки они даже не знают какая сейчас обстановка в городе. Уехав почти сразу после падения барьера, они могли только гадать что произошло там за прошедшие дни и что еще успеет произойти до того как они вернутся. Телефон Марка все еще продолжает молчать. Если бы что-то случилось, Ронан обязательно позвонил бы ему. Может и не в желании чтобы подопечный вернулся, но хотябы ради того, чтобы предупредить. Признаться честно, такого звонка он ждет в последнюю очередь. Пока адская машина прогресса молчит, значит все еще не так плохо. - Не думаю что то, что осталось в моей старой квартире как-то поможет нам сделать первый рывок, или даст какие-то мысли. - Плечами коротко пожимает, пытаясь припомнить что там вообще есть. В основном, там были вещи Сильвена. Еще была закрытая комната, когда-то принадлежавшая его мачехе. Странник "запечатал" ту сразу же после ее смерти. Не исключено, что чары все еще продолжали существовать. Даже после его смерти. Не сказать бы, чтобы Марк горел желанием заглянуть и туда... Но все же. - Не исключено, что та уже вообще давно разворована. Столько лет прошло. Не стоит тешить себя надеждами, что там вообще что-то осталось. - При таком раскладе, наверное, он испытал бы разочарование. Да, пусть раньше в нем и не было желания туда возвращаться, но теперь все изменилось. Теперь все стало легче. Теперь он ничего не боялся. Теперь он мог отпустить этот промежуток своей жизни, но все-таки забрать то, что было ему в какой-то степени дорого. Но не сегодня. Сегодня он не хотел делать ровным счетом ничего. Он готов был просидеть вот так целый день и в таком же положении уснуть поздно ночью. Было слишком хорошо.

И Рейнард, видимо, поддерживает его в этих мыслях. Заискрило. Маркус чувствует это буквально в воздухе, ощущает кожей вместе с чужими прикосновениями. Льстивые слова ласкают слух и заставляют растянуть губы в той самой улыбке за которую его демон продал бы...  Многое? Да, в этом случае не уместно употребить общепринятое "душу", но зато человек готов отдать кусочек своей, лишь бы это никогда не заканчивалось. Он покорно приоткрывает губы, позволяя своему спутнику играть с ним. Пусть делает это. В конце концов, самому человеку оно доставляет не меньшее удовольствие. Намеренно придвигаясь ближе, ему хочется, чтобы как только Рейнард закончит говорить, эта игра всенепременно перешла в долгий, тягучий, растянутый поцелуй. Неторопливый, мягкий. Заметно контрастирующий со всеми теми поцелуями, что предшествовали этому. Но слова, слова, слова! Как же, порой, они бывают внезапны. Всего одно слово может разрушить щемящий душу момент. Всего одна фраза может вернуть обратно в холодную реальность, словно ведро ледяной воды, вылитое на тебя в тот момент, когда ты уже находишься в сладкой дреме. Эмон раскрывает мгновением ранее закрытые глаза и, остановившись, вглядывается в глаза собеседника. Возможно, слишком долго. Но он ищет. Ищет в них и в общем фоне партнера отголоски той самой лжи, которая сейчас была бы желанна как никогда. В собственном взгляде - явное замешательство. Он и не заметил, когда ладонь опустилась на чужую щеку и теперь удерживает демона за тем, чтобы тот не посмел от него отвернуться. Он немного путается в своем собственном недоумении, смешивающимся с все еще игривым и в какой-то даже мере заведенном фоне кицунэ. Теряется и просто не знает как реагировать на его слова. Поток совершенно странных ощущений заливает его сущность, отзывается дрожью в напряженных плечах. Марк склоняет голову на бок, все еще не отводя взгляда от Рейнарда. Рука скользит ниже, к шее, ощущая под подушечками пальцев шрамы, оставленные ангельским оружием на чужой коже. Останавливается на миг, задумчиво обводит выпуклый ореол. - Quelle bêtise, mon âme. - Марко пытается спрятать свое замешательство за мягкой улыбкой, старательно подвязывая собственное зарождающееся где-то глубоко внутри него волнение магией. Неаккуратно, на скорую руку. Лишь бы скрыть это от спутника. Но уже словами он выдает себя с поличным. На родную речь маг обычно переходит редко и неосознанно. Конкретно в этом случае такой порыв мог быть вызван только двумя причинами: волнением, или желанием отвлечь внимание. Впрочем, и то и другое было вполне уместно. Свою оплошность он осознает быстро. Но не теряет лица, стараясь теперь уже подобрать правильные слова. - Я сам практически ничего не помню. Мы просто оба находились в неком состоянии шока и сейчас можем преувеличивать некоторые вещи. - Возможно, нужно было меньше серьезности? Даже несмотря на то, что за всей своей игривостью, сам Рей был таким же? Ведь Эмону так и не удалось уловить ни единой нити лжив его словах. Но от чего-то хотелось выбить эти мысли из его головы. Убрать это воспоминание, или просто заставить больше не думать об этом. Но ему, к сожалению, это не под силу. Да и стал бы он поступать так, даже если бы мог? Вряд ли. Но зато он может подхватить настроение спутника, забрать его себе и окончательно сокращая между ними расстояние, вжаться носом в чужую щеку. - Но мне определенно нравится как тебя заводят мысли об этом. - Россыпью коротких поцелуев он осыпает щеку демона и спускается по подбородку вниз, к шее. И в этот момент он не будет знать что именно его пугает больше. То, что в словах кицунэ истины было куда больше чем ожидалось, или то, что он с такой легкостью мог перехватить его настроение, и оно без проблем давило в нем его личные эмоции. А может Марк и сам того не зная был прав? В конце концов, он на самом деле мало что помнил из произошедшего. Ухватил лишь добротный кусок самой кульминации и был этим вполне удовлетворен. - Oublie ça. - Шепот тихий, призывный, лишь немного завернутый в легкий поток магии. Не воздействующий, не призывающий, но показывающий насколько его обладатель хочет, чтобы так и было. Просто забыть и больше об этом не вспоминать. Он вернется поцелуями назад к подбородку и прежде чем коснуться чужих губ, попросит еще раз. - Забудь. - Потому что он не хочет властвовать над демонической сущностью. Не желает подчинять ее. Он хочет любить и защищать человека, которого эта сущность скрывает. И ни в коем случае не превращать его в красивую, дергаемую за нитки куклу. Они слишком быстро увядают в его руках.