- Когда-то я называл это место своим домом. - Марк разочарованно опускает глаза в чашку со своим кофе и десертной вилкой отламывает кусочек от своего Фар Бретон. Его все еще немного мутило. И все-таки, наверное им стоило остаться в отеле. Отдохнуть, а уже завтра выдвинуться сюда, в Сен Дени. Перелеты Маркус Эмон переносил, мягко говоря, не очень. Поэтому, еще до того как взойти на борт в точке "А", он принял себя такую дозу снотворного, что еще немного и мага отрубило бы еще до посадки и Хельсону в самолет его пришлось бы заносить. Но все было рассчитано практически до секунды. Едва он упал в кресло и прислонился головой к плечу своего спутника, Морфей гостеприимно распахнул перед ним двери своего мира и встретил незапланированного гостя с распростертыми объятьями. В себя Эмон пришел только тогда, когда самолет приземлился в пункте "Б" и едва отодрался от сидения, чтобы, опять же, не без помощи кицунэ, дойти до такси и, наконец, прибыть в номер одного из отелей родной столицы. - Когда-то тут был большой парк. На территории росло много цветов, а до яблок с деревьев можно было дотянуться рукой. - Решение поехать в пригород было принято безмолвно и без каких-либо договоренностей. Они просто оставили вещи и не удосужившись даже позавтрако-обедать, отправились сюда. Будто знали, что какое-то время им придется ждать и чем-то нужно будет занять это время. Будто. На самом деле не знали. Оказавшись близ Базилики Сен-Дени, Маркус впал в странное состояние непонимания. В его руках как-то сам по себе оказался экскурсионный буклет, оповещающий о том, что он и его спутник могут приобрести пропуск на экскурсию в выше указанное аббатство и узнать его историю. - Мне нравилась тишина этого места. Несмотря на то, что прихожан всегда было довольно много, разговоры на повышенных тонах были совсем не в чести. - Марк говорит с демоном на английском, уменьшая вероятность того, что кто-то захочет слушать их. Кафе было, мягко говоря, перебито. Им чудом удалось занять столик в отдалении найдя более менее уединенное место. - А сейчас это... Просто прибежище для туристов. - Эмон не знал как именно называлось заведение в котором им вынуждено пришлось осесть. Ему и не было особо интересно. Проводить время за кофе вместе со своим спутником было приятней, чем толпиться среди людей у входа в Базилику. Очередь из туристов длинной вереницей выходила аж за стальные ограждения. Зеваки, возжелавшие взглянуть на гробницы королей и по достоинству оценить красоту архитектуры. Никакой веры в Бога. Любопытство, не более. - Матушка Лефевр была бы в ужасе. - Маркус прикрывает глаза и давит тихий смешок. Скверная была старуха. Она представляла собой натуру набожную и была той, кто просыпался с молитвой на устах, проживал в ней весь день и засыпал не раньше, чем окончит ее читать. Она всегда шпуняла детей приходского приюта за непристойное поведение и тягала Маркуса за ухо каждый раз, когда он слишком поздно возвращался в собор. И, тем не менее, лишь она была той, кто никогда не видел в мальчике никаких странностей. Для нее он всегда оставался просто улыбчивым шкодливым ребенком. Никакой чертовщины. Она была единственной, кто отпускал Маркуса Бертрана из церкви с действительно тяжелым сердцем. Будучи тогда еще совсем мальчишкой, он смотрел в ее глаза и понимал: она была той, кто провожал его с молитвой не потому, что привыкла так жить, но потому что все еще продолжала верить в его святость и считала, что его место здесь. В Базилике Сенн-Дени. Сейчас он вспоминает старуху с теплотой. Поэтому и слова его звучат спокойно, без намека на малейшее раздражение. Ее бы действительно ужаснул этот хаос. Наверное, ее счастье, что ей не приходится жить в это беспокойное время. Люди не зря рождаются в ту, или иную эпоху. Эпоху, предназначенную именно для них.

- Наверное это ужасно. - Маркус подпирает ладонью щеку и отправляя кусочек пирога себе в рот, переводит внимание на своего спутника. Какое-то время выдерживает паузу, подбирая слова. Скорее по привычке, чем действительно от того, что не знает как именно продолжить. Он вообще пребывал в какой-то странной прострационной задумчивости. Может быть, это атмосфера родных мест так на него влияла. А, может, он просто старался думать обо всем, только не о том, что стало с его домом. Домом, который он таковым не называл уже добрых девяноста лет. - Жить вечно и смотреть за тем, как технологический прогресс пожирает все, что когда-то было тебе дорого. - Кофе тоже сладкий. И тоже не такой вкусный, как был когда-то. Виноват в этом вышеуказанный прогресс, или же все зависело от выбранной ими забегаловки через дорогу от высоких стен Базилики - не известно. Но как факт. Ни то, чтобы он имел что-то против вечной жизни. Но если задуматься глубже, наверное, это было даже страшно. К слову, он и сам уже прожил не мало лет и даже и заметил, как некоторые технологии мягко вошли в его жизнь. Телевизоры, мобильные телефоны, обновленные машины, компьютеры. По причины своего недуга все это оставалось от него далеким и пожинать плоды прогресса в полной мере ему удавалось с трудом. Если бы возвращение ему зрения оказалось реальностью, наверное, он бы стал чувствовать себя потерянно. На то, что все уже считают нормой, он смотрел бы как неумелый ребенок. Или скорее как бурчащий на все старик. Смотря что именно в его душе перевесит. С одной стороны, детства у него и не было как такового. Ему пришлось слишком рано повзрослеть. Не успел наиграться, так сказать. Но на сколько лет бы он не выглядел, ему уже перевалило за сотню лет. Да, Маркус Эмон, в каком-то смысле в душе все еще оставался капризным подростком. Чаще всего эта черта его характера и перевешивала. Но бывали и проблески старческого бубнения в его персоне. Кто из этих двух личностей в нем был более противным еще можно было поспорить. Рейнард, к счастью, уже был знаком с каждой из этих сторон. Он мог бы помочь Эмону освоиться в "новом мире", но... Но исход в котором зрение действительно к нему вернется, в понимании Маркуса все еще равен нулю. Он уже успел правильно настроить свое эмоциональное состояние. Он... Не ожидает от этой поездки ровно ничего, кроме как болезненного воссоединения со своей родиной. Прогулки по не слишком приятным воспоминаниям и полного разочарования в конце. Да простит его демон. Он все еще пребывает в состоянии неверия. Но вопросов не задает. И кажется каким-то даже слишком спокойным для того, кто собирается вот-вот зайти на территорию храма Божьего и выкопать могилу своего любовника. Был ли у кицунэ вообще хоть какой-то план? Что они собираются делать после того, как снимут крышку с гроба? Даже если теория демона верна, то что дальше? В сумке у мага имелось кое-что из личного инвентаря, но оно вряд ли подходило для всей этой... ситуации. Единственное, что он мог сделать - это чиркнуть ритуальной спичкой и спалить к чертям здесь вообще все. Вместе с Базиликой. Делу это вряд ли поможет, но он уверен, что в душе поселится покой. Сейчас ему тоже ни то чтобы неспокойно. Но кое-что он бы согласился разрушить собственными руками во имя удовлетворения своей пропащей души. Если сжигать мосты, то не оставлять от них ничего. Либо же уйти проигравшим и заставить себя смириться. Ему практически это удалось. Но жизнь снова вернула его сюда и жестоко заставляет пройтись босыми ногами по уже битым ей же стеклам. Чтож, он сам на это согласился. Ему ничего не мешало упереться в свое мнение еще в Аркане. Продолжить говорить Рейнарду свое "нет" и в конце концов тому не осталось бы ничего, кроме как сдаться. Не стал же бы он тащить Эмона сюда силком. Да и сам Марк был не из тех, кто позволил бы поступать с собой именно так. Но, действительно ли? Разве по факту так и не получилось? Да, он дал свое словесное согласие, но... Нет, он не будет себе врать. Пусть верить кому-то для него всегда было задачей весьма сложной, но Рейнарду Хельсону удалось так быстро переменить его мнение на этот счет, что отрицать нечто настолько очевидное не было никакого смысла. Поверил. Действительно поверил демоническим словам. И вера эта не была вызвана магией кицунэ. Она шла изнутри. Из него самого. Вера в окружающих куется не только словами, но и поступками. Рей же за короткое время успел сделать для своего человека столько, сколько никто не сделал за всю его довольно длинную жизнь. А это чего-то да значило.

- Судя по буклету, прием туристических групп скоро закончится. - На пригород Парижа уже давно спустились сумерки. Никто, конечно, и не собирался вламываться на территорию храма среди дня, ибо они собрались туда не для того, чтобы исповедоваться, или зажечь пару свечей. Задача перед ними стояла другая. И вряд ли кто-то из охраны будет воодушевлен тем, что они собираются сделать. - Надеюсь, ты знаешь, что делать. - Марк как-то безнадежно вздыхает и откладывает вилку, когда тарелка пустеет. Лично он - понятия не имел. Но вдвоем они как-нибудь обязательно выкрутятся. Им ничего не будет стоить задурить пару-тройку голов, когда наступит нужный момент. Для начала им нужно хотябы попасть на территорию, а дальше будут действовать по ситуации. - Наверное, я немного волнуюсь. - Немного - это слабо сказано. Пусть внешне он и продолжает сохранять это непробиваемое спокойствие, внутренние переживания неприятно грызут его. И даже когда он тянется рукой через стол, чтобы пальцами коснутся чужой ладони, это чувство не проходит. Самое печальное в этом то, что он никак не может разобраться: что именно вызывает в нем такое напряжение. Сам факт возвращения на старую родину, или осквернение церковного кладбища. А может причина была куда гораздо глубже, чем он думал. - Пообещай мне, что если мы ничего не найдем, мы закроем эту тему навсегда и просто пойдем дальше.

Да, действительно, они с Рейнардом никогда не были в Сен Дени. Маленький пригород Парижа успел стать для Маркуса Эмона чужим раньше, чем они познакомились. Их местом встреч после импровизированного бала были узкие улочки столицы Франции. Сначала случайные, короткие. Лишь позже сменившиеся кроткими договоренностями. А были эти договоренности вообще? Или они сами не заметив стали возвращаться в то самое кафе. Пить кофе за расслабленной беседой и только потом отправляться гулять. Выбравшемуся из своей скорлупы Маркусу все это было чуждо, но от чего-то он чувствовал себя свободным как никогда. Он мог ни о чем не думать, мог идти куда пожелает, мог делать все, что хочет. В те дни ему казалось, что он никогда не был ни чем обременен. Бремя. Вот так раньше выглядела его любовь. Вцепившаяся ему в горло до судорожного удушения она была на вкус слаще, чем вишневый джем. Жаль, что одурманенное сознание было не способно принять реальность и вовремя притормозить. Оно могло лишь слабо сопротивляться и говорить ему о том, что, кажется, что-то идет не так. Что он упускает что-то важное. Просто невероятно важное. И чувство это обострялось в тот момент, когда взгляд путался в неестественно светлых волосах спутника. Необычных, ярким бликом солнечного луча легшим словно на старую пленку, пущенную в трещащий диапроектор. О чем они говорили тогда? В каких словах рассыпались безмолвно двигающиеся губы? Наверное, все эти разговоры были не так важны по сравнению с безумным, живым блеском в изумрудных глазах. Смотреть снова и снова. Желать провалиться и не выбраться больше никогда. Оставить реальность за гранью и попробовать что-то новое. Острое, горячее. Слишком светлое для мира, в котором он привык жить. Оно было таким близким. Протяни руку и пальцы зароются в нереальное серебро волос. Подступи ближе и глаза напротив станут ярче изумруда. Может быть, он и не помнил эти разговоры ни о чем. Слова вообще не всегда бывают нужны. Беседа скорее была необходима для того, чтобы продлить время. Оттянуть неизбежный конец встреч. Зато он помнил, как замирало собственное дыхание. Как сбивался сердечный ритм, когда чужие губы растягивались в широкой улыбке. Он помнил, как улыбался сам. Слишком открыто и искренне. Так, как он не улыбался никому почти десять лет. Это было слишком непривычно, но от чего-то так приятно. Он словно вышагивал из своей жизни и становился кем-то другим. Ему становилось легко. Рядом с ним было легко. Легко и страшно. Страшно от того, что когда-нибудь этому наступит конец и ему придется снова вернуться в свою жизнь, мир в которой сузится до душных помещений и одних и тех же знакомых лиц. И больше не будет этой осени, пропитанной запахом халвичного кофе и свежей выпечки. Не будет солнечных дождей. Все исчезнет. Останутся только воспоминания к которым он снова и снова будет возвращаться и думать: правильно ли все сложилось? Как все должно было быть на самом деле? Понимать, что точно не так. Но этого не произошло. Потому что тогда ему показалось, что забыть будет проще. Правильное решение? Определенно. Ему нужно было время для того, чтобы начать понимать некоторые вещи. Например, то, что эти воспоминания не проклятье. Они - самое ценное, что у него осталось. Самое светлое и теплое. И как бы больно не было к ним возвращаться. Эти видения из прошлого позволяют ему по крупицам собирать картинку настоящего. Эти видения - это все, что должно было остаться с ним после того, как он окончательно ослепнет.

- Лишь памятник прошлого, лишенный смысла для новых поколений. - Марк повторяет эти слова за лисом скрывает еще одну горькую усмешку за чашкой кофе. - Боюсь, от этого памятника не осталось ничего, кроме того, что ты видел моими глазами. - И от чего на него напала такая ощутимая грусть? До этого момента он даже не задумывался о том, что ему было бы печально сюда вернуться. Он не однократно вспоминал Базилику, но еще никогда в ее отношении его не посещали такие чувства. Все, что он чувствовал - это презрение и полное нежелание туда возвращаться. За семьдесят лет он так и не переступил порог ни одного храма Божьего и нельзя сказать, что когда-то ему особенно хотелось это сделать. Знать о существовании высшей силы и верить в нее это две разные грани одного сущего. Эмон знал. Но вера его уже давно была мертва. И если в детстве он приклонял колени перед святым ликом, то теперь бы даже не поднял на него глаза. Его мертвый Бог отобрал у него даже возможность видеть. Шибко же верующий бы сказал ему: "Молись и он услышит. Молись и он смилуется". Не услышит и не смилуется. Можно провести всю жизнь сбивая колени у алтаря, но помилование откуда-то сверху к тебе так и не придет. И тогда спрашивается: а для чего все это было? Человеческая жизнь и так ничтожно коротка. - Ты ничего обо мне не знаешь, Рейнард. - Поэтому и не может говорить о том, в каком месте и где Маркус оставил свое прошлое "Я". Не может знать, где сейчас находится его настоящее. Но маг говорит об этом беззлобно и без укора. Ведь у них это вполне взаимно. Они оба ничего друг о друге не знают. Демону удалось увидеть лишь кусочек его воспоминаний, сосредоточенный в самой большой, болезненно бьющейся под кожей точке. Лишь не самая благоприятная часть его жизни, отложившаяся в сознании кровоточащим отпечатком. Но ведь существовало еще "до" и "после", насыщенное не менее яркими событиями, которые Эмон нес за собой, только не упоминая о них. Хельсон не спрашивал, а из него сам по себе был такой себе рассказчик. Опять же, наверное, это взаимно. Демон тоже не слишком распространялся о прожитых годах жизни, коих у него за плечами имелось побольше, чем у самого человека. Но если они оба молчат, это не значит, что они не хотят знать. Что оно им совершенно не интересно. Просто к некоторым вещам, к некоторым разговорам, нужен особый подход. Они бывают куда гораздо интимней чем те же сексуальные связи, кои в нынешнее время уже вышли на уровень общественной доступности. - В моей жизни не было "Я", пока я не познакомился с тобой. Был только "он". Она разделилась на "до" и "после" встречи с тобой. Поэтому сложно сказать, где и что я оставил. Возможно озарение ко мне придет только на закате. Ни одна мысль не может быть более правдивой, чем та, что приходит к нам на пороге смерти. - Монотонности и обыденности этого разговора мог бы позавидовать каждый непосвященный. Эмон ничуть не напрягается, говоря о подобных вещах. Напротив, он выглядит вполне себе расслабленным, мягко перебирая чужие пальцы в своих. Спокойствие таки пришло к нему. Это уже начинало походить на какую-то нездоровую зависимость. Что-то в роде того, когда глотаешь убойную дозу успокоительных, чувствуя как к тебе медленно подкрадывается непреднамеренный панический приступ. - Как же я чувствую себя сейчас? - Он задумчиво склоняет голову к плечу, снова переводя взгляд за окно. Тепло чужой ладони греет не хуже, чем когда-то горячая от кофейного напитка кашка. Даже наверное лучше. Настоящее живое тепло, мягко растекающееся по руке приятным покалыванием на подушечках. Явное присутствие уже знакомой магии партнера. Марк забирает это чувство себе, неспешно, аккуратно, правильно дозируя, впитывая ощущения буквально кожей. Такое проявление чувств для него тоже было интимней чем приземленный секс. Но сейчас они были важны ему не меньше чем кислород. - Я чувствую себя как измученный старик. - И когда он смотрит на своего спутника, в его глазах и мягкой улыбке прекрасно отражается эта усталость. Он на самом деле измучен и выжат. И сейчас, именно в этот момент, чувствует себя на все свои прожитые, как никогда. Кажется, будто шаманские чары на мгновение рассеялись и привычно юношеские черты лица заметно заострились. Он знал, что так будет. Знал, что устанет еще до того, как сойдет с самолета в аэропорту Парижа. Сразу же, с самым первым вдохом на родной земле. Но он не винил в этом демона. Ближе на своем сидении придвигаясь к столешнице, притянет его руку к себе, прижимаясь губами к чужому запястью в извиняющемся жесте. Ему бы не хотелось, чтобы Рейнард подумал, что в этом была его вина. Да, по его инициативе они оказались здесь, но не он виновен в прошлом своего человека. Задерживаясь в поцелуе чуть дольше, чем позволяют какие-либо приличия, после он доверчиво прижмется щекой к раскрытой ладони своего спутника и неловко тихо засмеется. - Но ты уже неоднократно доказывал мне, что я не так стар, как мне кажется, если ты понимаешь о чем я. - Не с умыслом опошлить, но в желании увести разговор в более расслабленное русло. Не сказать, что Эмон был совсем уж против общаться на темы подобные длительным размышлениям, погружению в прошлое и так далее. Наверное, просто для этого не совсем подходящий момент. Хотя многие бы сказали: когда, если не сейчас? Так вот, не сейчас. Может позже он будет настроен на то, чтобы поделиться с Рейнардом чем-то о том Маркусе, который жил здесь раньше. Если тот захочет спросить, маг обязательно расскажет.

- Об этом нужно было думать раньше, mon âme. - Я не прощу себе ошибку. Наверное, это непросто сказать сейчас. Когда они уже буквально в шаге от момента, когда все их ошибки снова могут всплыть на поверхность. Не только ошибка демона, который мог привезти своего человека сюда за зря, но и самого человека, что всю жизнь прожил в этих самых ошибках. В какой-то момент его повергла в ужас сама мысль о том, что они собираются сделать, но крепко подкрепленные магией чувства, сродни наркотическому опьянению быстро заставили всколыхнувшийся разум успокоиться и настроиться на нужный лад: так надо. А если надо, то он сделает это. Не было смысла отступать, раз они уже здесь, а последняя экскурсионная группа должна была покинуть стены Базилики уже минут как десять назад. Интересно, обычные прихожане уже заняли свои места на церковных лавках, чтобы произнести вечерние молитвы создателю? - Я верю тебе. Если бы не верил, меня бы тут не было и ты знаешь это. - Снова возвращаясь к проблеме их скоропостижного уезда. Если бы веры в Маркусе не осталось ни на единый грамм, он бы не позволил демону действовать так своевольно, чем бы это не было для него чревато. Эмон умеет идти на уступки, но это работает не во всех случаях. Здесь же он все еще был способен на что-то понадеяться, хотя годы заставили его думать, что это совсем не так. Чисто подсознательная реакция, или случай вынудил его быть сейчас здесь, а сдавать пятками назад было уже поздно, как не крути. - Мой дом уже давно не здесь, Рей. Как я уже сказал, здесь не осталось ничего, что могло бы им называться. Моим домом уже давно стал бескрайний север, но все чаще я начинаю думать о том, что мой настоящий дом - это там, где есть ты. - С этими словами он допьет остатки кофе в своей кружке и аккуратно опустит ее на блюдечко. Отпустив руку своего спутника, он протянет оплаченный демоном счет пробегающему мимо официанту и поблагодарит того за прекрасный ужин. Несмотря на довольно шумную атмосферу, обслуживание и сама еда были не худшими из тех, что он пробовал. Так почему бы не проявить обычную вежливость? - Если ты закончил, мы можем идти.

Маркус знал, что в какой-то мере его слова могут быть неприятны демону. Но это не значило, что он должен был молчать. Рейнард не выносил лжи. Но что бы сейчас понравилось ему больше? Маркус мог разулыбаться и сказать, что, да, где бы он не находился, он, всенепременно, оставлял там частичку себя. И это было бы ложью. Часть тебя остается только в тех местах, о которых ты все время думаешь. Там остается твой след. Кусочек твоей души. Теплые воспоминания. Дни, в которых ты был счастлив. Был ли он когда-нибудь счастлив при Базилике? Это место, определенно, вызывало в нем некоторое чувство ностальгии. И лишь печаль о безмятежно прожитом детстве теперь заставляет его захлебываться каким-то горьким привкусом обиды. Обиды за то место, в котором он родился. Но здесь он не оставил ничего. Здесь не было ни только части его души, но и самих воспоминаний о нем. Поколение уже переменилось. Те, кто когда-то знал улыбчивого мальчика Маркуса Бертрана уже отошли к своему создателю. О нем некому вспомнить. Считая, что его жизнь коротка, он и сам не думал о том, что обычные люди живут в три раза меньше. Помнить может только он. Но и он пришел сюда не для того, чтобы почтить их память. Обманщики и лицемеры, прикрытые за непроницаемыми вуалями святости. Настоящий святой среди них был один. Ребенок, которого они назвали порождением дьявола. Но не они убили в нем верю в Бога. Бог справился с этой задачей сам.

- Не умрет. - Коротко подтверждает слова своего демона человек. Действительно. Ведь они приехали сюда не за тем, что насладиться здешними красотами перед тем как отправиться в последний путь. Возможно когда-то Эмон и искал к нему дорогу, но за последние пару лет все изменилось. Минувшие же месяцы заставили его полностью переосмыслить свое существование. Но сейчас он говорил не о том, что собирается вскрыть себе вены на могиле своего первого любовника. Сейчас он говорил о вполне естественных вещах. Маркус смертен. И как бы больно от этого не было, как бы Хельсон не любил говорить о подобных вещах, он должен был с этим смириться. Пока не стало поздно. По меркам смертного его жизнь скоротечна. По меркам демона она равна одному мгновению. И пусть сейчас они вместе, пусть и кажется, что времени у них достаточно, на самом деле, это было не так. Годы словно быстротечная река. Эмону уже не хватает времени. Он не хотел умирать. И понял это слишком поздно. Рейнард Хельсон вообще привнес в его жизнь особенный приятный привкус. Сладкий. Как он и любил. Мог ли настоящий демон быть таким? Таким нетипичным. Другим. Отличающимся от всех, кого он когда-либо встречал? Добрее многих из людей, чувственней миллионов из них. Мог ли отдаваться кому-то так, как отдавался ему? Мог ли быть настолько обеспокоен за обычного смертного? Наверное, он никогда не перестанет удивляться разрушению всех стереотипов, которые он смог прочувствовать в Аркане. Сверхи здесь кардинально отличались от тех, кого он встречал в мире людей. Было ли дело во влиянии магической энергии исходившей от города? Или то же время сделало их всех именно такими? Тысячелетия прожитые в мире людей. Каждое поколение - новая ветвь перекройки сверхъестественного разума. Тема для весьма длительного размышления. Впрочем, не то чтобы Маркус Эмон желал в нее углубляться. Ему хватало обычного существования. Он просто плыл по течению и принимал все как есть. Ему не особенно интересно искать ответы на подобные вопросы. На это тоже нужно было время которого у него просто нет.

Марк благодарит своего спутника за услужливо опущенное на его плечи пальто и они вместе выходят из придорожного кафетерия. На его губах играет совершенно дурацкая, но ничуть не смущенная улыбка. Конечно, Рейнард не мог ему не подыграть. И это правда, немного разрядило ни то чтобы напряженную, но весьма... Странную обстановку. Как он и говорил: для откровений нужен особенный момент. Отдельный разговор? В более расслабленной обстановке, когда та не отягощена мыслями о грядущем. Все вышло как-то смазано и даже не полюбовно что ли. Да, в каком-то смысле Маркусу удалось сгладить углы своих весьма резких слов, но у демона, наверняка, все равно остался неприятный осадок. Ему бы не хотелось, чтобы было так. Не хотелось постоянно расстраивать своего спутника, но почему-то только это он и делал. Может быть, именно поэтому он старался больше молчать. Ввиду заключенного между ними не гласного соглашения, маг просто не мог позволить себе лгать. Не мог позволить, даже если бы этого негласного соглашения не было бы. Потому что... Потому что был влюблен? Потому что демон на самом деле был ему дорог? Потому что обманывать того, с кем бы тебе хотелось провести остаток своей жизни, всю ее, до того самого закатного дня, как минимум не честно? И если так и будет, ему не нужно будет ни о чем думать. Вся его душа, весь его смысл будет сконцентрирован только на одном существе. На том, что будет в этот момент рядом с ним. Так ли ужасна смерть в таком случае? Ужасно ли это - умирать счастливым? - Тогда мы не зря нашли друг друга, да? - Марк склоняет голову к плечу кицунэ и чуть касается его руки. Аккуратно, будто действительно просит разрешения перед тем как скользнуть по внутренней стороне ладони и переплести их пальцы. Ему было приятно это слышать. Приятно понимать, что Хельсон разделяет с ним это чувство. У Эмона никогда не было семьи. Никогда не было места в которое он бы мог вернуться и сказать, что он дома. Никогда не было того, кто мог бы прийти сам и сказать, что они едут в Париж. Кто вцепился бы в него мертвой хваткой и сказал, что нет ничего в этой жизни важнее чем ОН. Это было невероятно ценно. И за этим существом он готов пойти куда угодно. Даже если надежды нет. Остается вера. Та самая, которую не отбирали, но, напротив, зародили где-то глубоко внутри. И с каждым мгновением она становится лишь крепче.

На территорию церкви они ступают в молчании. Маркусу кажется, что даже сама улица стала тише. Не мудрено, конечно, после того как отсюда схлынул поток туристов, но это немного отличалось от той тишины, что обычно наступала ночью. Когда город засыпает, пустеют дороги. Когда ступаешь на освещенную землю, молчит даже земля. Эмон невольно прислушивается к своему спутнику, ища в нем какие-то изменения, но демоническая сущность спокойна. Среди обычных смертных ходит молва, что демон не может ступить на святую землю и не испытать при этом боли, но реальность куда более прозаичней. Легкая усмешка касается губ мага, но он ничего не говорит, ведя кицунэ по чистой ухоженной лужайке вдоль одной из боковых сторон храма. Он не обращается к своему кулону. Ему не нужно видеть окружающую местность четко, чтобы ориентироваться здесь. Да, определенно, все изменилось. Но не настолько, чтобы он смог потеряться. Тем более, чтобы не найти дорогу до его могилы. Единственное о чем он мог бы беспокоиться это о том, что старое кладбище могли сровнять с землей. Оно находилось по другую сторону от гробниц королей и не факт, что новое поколение относилось к захоронениям так же бережно, как это делали в его время. Но все было... Как и раньше. Потому что выражение "в порядке" вряд ли подходит под описание здешнего места. Марк только вдыхает морозный воздух и переступает черту. Он никогда не думал, что ему придется сюда вернуться. Но шагает он уверенно, будто совсем не сомневается в своих решениях. Но ему все еще страшно. Страшно от того, что он может найти под толстым слоем промерзшей земли. Страшно от того, что он находит здесь уже.

Чужое присутствие среди надгробий он почувствовал сразу. Плавное, практически безмятежное. И неприятное чувство внутри только растет, когда они останавливаются у надгробия Сильвена Эмона. Девочка облачена в храмовую одежду. Маркус видит как низко опущены черные полы, выглядывающие из-под обычной дутой куртки. Но когда поднимает глаза, как и всегда, не может рассмотреть ее лицо. Он чувствует интерес к ним с ее стороны, но тонкий, мимолетный. И это еще больше заставляет его насторожиться. Растерянность и не понимание скользит в его собственном фоне, когда он раскрывает губы, чтобы спросить незнакомку: что она здесь делает, но не может сказать и слова. Наверное, если бы не его спутник, он так бы ничего из себя и не выдавил. Но Рейнард быстро решает эту проблему. Странный ответ не заставляет себя ждать. Демон и человек. Она ждала их, несомненно, но иллюзия навеянного чарами моложавого возраста Маркуса заставляет ее усомниться в правильности предположений и та просто уходит, оставляя их на церковном кладбище одних. - Ясновидящая? - Маркус провожает девочку взглядом до тех пор, пока она не выходит за кладбищенские ворота и поджимает губы. Может быть, стоило остановить ее? Спросить: зачем она ждала их? Но... Они пришли сюда не для этого. - Я не имею право называть магическую кровь при церкви странной. Но это выглядело именно так. - И это, определенно, подняло уровень волнения в его эмоциональном фоне. Это видно и по его дрожащим рукам, когда он запускает их в сумку в поисках свечей. - Еще не поздно остановиться. - Шепчет он сам себе, но за свечами достает ритуальные спички. Чиркает одной из них о коробок и... и останавливается, смотря за тем, как свет от огня медленно ползет по тонкому дереву. Зачем он это делает? Он не может обратиться к помощи духов серединного мира сейчас. То есть, может, но не должен этого делать. Не имеет права подписывать серые сущности на судьбу быть обреченными окрасить свою ауру в несвойственный им цвет. Это место святого захоронение, отпетое десятком голосов. В этих голосах они могут потеряться. - Bon sang... - Легким движением руки маг тушит ритуальную свечу и прячет "инвентарь назад". Он растерян и, наверное, даже не знает, что ему делать. Зарываясь лицом в ладони, он проводит ими по щекам и делает несколько коротких вдохов, стараясь успокоиться. Только после этого принимает решение и обернувшись к Рею, снова берет его за руку. - Я знаю, что ты всегда ко мне прислушиваешься. Что перехватываешь каждый эмоциональный всплеск и цепляешься за каждую нить. Поэтому сейчас буду вынужден попросить тебя отпустить меня. - Знает, потому что сам делает так же. Знает, потому что чувствует, как порой меняется эмоциональный фон его демона, когда сам он становится расшатан и нестабилен. Если Рейнард хотел это скрыть, у него ничего не получилось. И самое время было сказать об этом. - Я не знаю, что ждет меня там. Поэтому, пожалуйста, остановись. - Потому что сам я не смогу тебя остановить. Потому что самому ему придется, напротив, снять с себя магический барьер, отгораживающий его от сотни других отголосков. Маркус кривит уголки губ и поднимает голову к небу, всматриваясь в глубокую черноту зимнего свода. Туда, где он уже давно не видел звезд. В последний раз он был настолько открыт миру еще до того, как прибыл в Аркан. До того как на улицах города для сверхов начал бесчинствовать зверь. Но после того, как эмоциональный окрас города изменился. Кричащие души не давали ему покоя в и без того беспокойных ночах. Они преследовали его в течении всего дня и не отпускали даже тогда, когда солнце неумолимо опускалось за горизонт. В конце концов, он укрылся от этого шума, окружив себя собственной магией и теперь собирался отпустить ее. Оставить бесконтрольной, спутанной, голодной. Перехватывающей каждый эмоциональный поток, неосторожно оказавшийся вблизи. Наверное, он не был к этому готов. Но для того, чтобы заглянуть под толстый слой земли, он должен был. Шаманизм ограничен и нужно знать когда остановиться, чтобы случайно не отдать больше чем планировал.
Все. В этом мире. Имеет свою. Цену.

О том, что Рейнард его послушается, ему остается только надеяться. Сам бы он вряд ли отпустил кицунэ, даже если бы тот попросил. Но он - неблагоразумный глупый человек, а Хельсон - знающий всему цену демон, уже ни единожды сталкивавшийся с эмоциональными перепадами своего спутника. Разберется сам. Марк же подступит ближе, положит подбородок на его плечо и какое-то время просто молча, с закрытыми глазами постоит так, прижимаясь щекой к его щеке. Прислушиваясь только к себе, к своим ощущениям. К тихому шепоту, что несет за собой колкий сырой ветер дождливого зимнего Сен Дени, пока он один за другим снимает с себя магические барьеры, до этого момента глушившие десятки чужих фонов, что их окружают. Только когда ему удается отделить от себя все звуки, разложить их в правильном порядке и отбросить ненужное, он, наконец, отстранится и молча шагнет к надгробному камню. Присядет рядом, касаясь рукой побитой временем когда-то гладкой поверхности и пальцами проведет по аккуратно начертанным буквам. Только имя и фамилия. Все, что было выгравировано на этом памятнике. Никаких пожеланий в последний путь. Никаких слов любви. На нем не осталось даже отголоска собственных когда-то пережитых эмоций. Иссякли ли те со временем, или растворились в тот момент, когда внутри самого Маркуса рухнула последняя вера в эту любовь? Наверное, уже не так важно. Ужа давно стало не важным. Маркус расстегивает пуговицы и раздвигает полы своего удлиненного пальто, чтобы опуститься на колени. Удивительно. Раньше он ходил по морозной земле голыми ступнями и совершенно не чувствовал холода до тех пор, пока нервные окончания не отзывались судорожной болью. Теперь же он ощущает все. Холод, расходящийся от коленей раздраженными мурашками по коже. От ладоней, которыми он касается сырой промерзлой земли. Дрожь от магии, что теперь беспрепятственно течет в его крови. Давно забытое ощущение. Как прилив, вышедший из берегов всегда спокойного водоема. Дыхание становится глубоким и размеренным, когда Эмон наклоняется еще ниже и прислушивается. Глубже. Еще глубже. Пока не касается абсолютно теплого, живого, но едва откликающегося эмоционального фона и сердце ухает в пятки. Кажется, он перестает дышать, цепляясь магическими нитями за совершенно точно живого человека под этой толщей земли. - Pas... possible. - Просто не может быть. Он помнил все слишком хорошо, чтобы совершить такую ошибку. - Cela ne peut tout simplement pas être! - До этого момента ровный сердечный ритм в одно мгновение становится рваным и сбитым. Сгребая пальцами верхний, сырой слой земли, Эмон уверен в том, что тогда, семьдесят лет назад, лично укладывая тело Сильвена Эмона в гроб, он был уверен в том, что тот мертв. Ни теплоты знакомого тела, ни тихого горячего дыхания при последнем, сорванном с холодных губ поцелуе. Ничего, что могло бы сказать о наличии жизни в мертвом теле. Ни-че-го. Может быть это обман? Четко сотканная кем-то иллюзия, чтобы напугать его? Он готов смириться с чем угодно, но только не с этим, продолжая разгребать пальцами землю даже тогда, когда та становится слишком жесткой и перестает поддаваться ему. Он докопается. Он выроет эту чертову могилу своими собственными руками, даже если для этого понадобится несколько дней. Он убедится в том, что его магия обманула его. Убедится в том, что происходящее не может быть реальным. Убедится в том, что Рейнард Хельсон был не прав.

Вдох. Марк зарывается в рыхлую, размоченную прошедшим зимним дождем землю пальцами и сгребает ее поддающийся ему слой. Сжимает ладони, пропуская ту через них и сорвано выдыхает, слабо понимая что делает и, кажется, вообще находится где-то за гранью. Взгляд расфокусированный и потерянный мечется от надгробной плиты назад к рукам и возвращается к холодному камню так, будто действительно старается без помощи кольца рассмотреть единственную нанесенную на него надпись. Он не может поверить. Не может поверить во все, что произошло. Он все еще цепко держится за магию, пробившуюся за деревянную крышку гроба и прицепившуюся к абсолютно живому, теплому человеку. Его фон ровный, без раздражителей, не подернутый ни чужим вмешательством из вне, ни паникой, что могла бы посетить любого человека, окажись тот закопанным на полтора метра под землю без надежды выбраться на поверхность. Так ощущается человек, который занят безмятежным приятным сном. Именно такой сон дарил когда-то сам Маркус своему Страннику, мягко зарываясь пальцами в его длинные огненные волосы. Негостеприимный север научил еще совсем юного мальчика заботе о тех, кого считал своими близкими. О тех, кого любил по-настоящему, искренне и по-детски трепетно. И ведь он на самом деле любил. Любил так крепко, что был готов отдавать ради этого человека все и даже больше. Свою магию, свое тепло, свои эмоции и жизнь. Он боготворил этого человека. Жил им. Дышал им. Скованного чужой магией, Маркус держал этого человека наплаву столько, сколько мог. До тех пор, пока ему хватало на это сил. А когда перестало хватать, он отдал ему последнее, что у него осталось и шагнул одной ногой на порог смерти. Он лишился зрения за то, чтобы поднять мага из могилы, но тот отказался. Теперь он знал, почему. Потому что тому, кто продолжал существовать в этом мире, возвращение не было нужно. Это был гнев не неупокоенной души. Это был гнев души, что желала задержаться. И вот она здесь. Бьется горячим огнем прямо под пальцами, шепчет что-то неразборчиво. И самое страшное, что собственная душа отзывается. Слишком знакомо. Так привычно, что сгребая очередную кучу земли, Марк чувствует как сводит мышцы. Как бешено бьется сердце на уровне горла, а грудную клетку сдавливает в спазматическом приступе. Но от этого не становится тяжелее дышать. Напротив, легкие словно снова раскрываются, прокладывают путь второму дыханию, возвращают возможность говорить связно, но он не роняет ни слова. Он чувствует, как внутри него завязывается что-то новое. Тугой узел чего-то жгучего как только что проснувшаяся любовь. Гадкого и склизкого, как самая низменная зависть. Мерзкое и глубокое, как самая сильная, как самая желанная и искренняя ненависть. Он похоронил его здесь. Семьдесят лет назад. Холодно и бесчувственного. Но даже в этом чертов Сильвен Эмон обманул его. Вся его жизнь продолжала превращаться в один сплошной дурацкий фарс. Зачем? Почему чертов Странник так поступал? Все время. С первого дня их знакомства. Будто все это было заранее спланировано и шло по четко отработанному сценарию. Все, вплоть до этого момента. Уж он то точно не мог вписаться в этот план. Появление Рейнарда Хельсона на этом пути столь же внезапно как внезапен снег в середине июля. Он не мог знать, что когда-нибудь Марк осмелиться вернуться на родную землю и, уж тем более, не знал, что тот посмеет заявиться сюда. Потому что всю жизнь считал своего подопечного трусом. И был прав. Но теперь ему не страшно. Он словно обезумевший старается добраться до своей цели и уже знает, что будет делать, когда ему это удастся. Он убьет его. Своими собственными руками задавит в нем остатки этой жизни и плевать он хотел на проклятье, которое, наверняка, может снять только этот человек. И пусть оно все горит синим пламенем. Прямо здесь и прямо сейчас. Под его руками, хватающимися за вросший в землю корень ровно в тот момент, когда кто-то берет его за плечи и заставляет с протестующим "нет", оторваться от недобровольной эксгумации. Он бы вырвался из крепкой хватки, если бы в следующее мгновение не оказался в уже знакомых, теплых объятьях. Маркус хорошо слышит речь своего демона. Поток мыслей льется связно, но хаотично. Он воспринимает его слова и всматривается в его лицо, когда кицунэ старается найти осознанность в его взгляде. Не найдет. Маг сам не может ее найти. Пульс все еще бешено бьется в венах, голова идет кругом, а под ногами, такое ощущение, будто образовалась зыбучая трясина и его тянет туда, под землю. И только руки держащие его ладони не дают ему утонуть. Он не виноват. Но в чем? В чем могла бы быть его вина? Та самая вина, которую он волок за собой столько лет, растворилась еще там, в стенах маленькой церквушки, едва на ее порог ступил чужак. Была похоронена вместе с тем самым мальчиком, который так свято верил в то, что это именно он убил того, кем дорожил больше своей жизни. Лучше бы убил. Испил из этой чаши до самого дна и пустился бы в поиски лучшей жизни, которой у него никогда не было. Но теперь он здесь, стоит на самом ее пороге и все, что ему остается - это перешагнуть через край и, наконец, не упасть, а подняться на ступень выше.

Отголосок демонического слова заставляет мага раздраженно повести плечами и обернуться в ту сторону, куда направился Рейнард. Две темные фигуры, быстро идущие в их сторону на мгновение остановились и Эмон прищуривается, чувствуя как по позвоночнику скользит отрезвляющая дрожь. В окружающий мир возвращаются силуэты, отблески ночных фонарей, звуки чужих шагов и боль. Марк опускает глаза на свои руки, подносит их к лицу, и вместе с запахом сырой земли, вдыхает пряный, резковатый запах собственной крови. И, наверное в первый раз его не пугает осознание того, что может произойти дальше. Он медленно оборачивается, прислушиваясь к окружению и растирает между пальцами смесь земли и крови. Для того, чтобы пришли они не нужны свечи. Но земля молчит и остается недвижимой. Словно ожидает чего-то еще. Черные холодные лапы не тянутся к проклятью, но ему кажется, что он слышит их шепот. Только лишь кажется. Ибо они никогда не разговаривали с ним до этого дня.

Ты будешь наказан не за свой гнев; ты будешь наказан своим гневом. Мысль спонтанная посещает Маркуса, когда он небрежно вытирает ладони о полы собственного пальто и складывает руки на груди, пряча их от поднявшегося на улице сильного, сырого, промозглого ветра. Он не ведет счет времени пока ведомые демоническим словом люди копают взятыми в сторожке лопатами землю. Под проржавевшим металлом та поддается проще чем под руками человека и Эмон сжимает губы в тонкую полоску, задумываясь о том насколько может быть незащищенным его разум. Настолько остается нестабильным его фон, каждый раз, когда ситуация выходит из-под контроля, или он сам перестает цепляться за эмоции своего спутника. Он не подходит к кицунэ, стоя чуть поодаль от него. Боится вторгнуться в его пространство и еще сильнее исказить и без того раздраженный разум. Хоть внешне маг и выглядит спокойно и молчаливо, он все еще пытается развязать внутри себя этот красочный узел, что завязался в нем когда он, склонившись над надгробием, бессознательно пытался сам докопаться до тела лежащего под ним человека. Человека, одна мысль о котором сейчас поднимала в нем такой концентрат злости, что еще немного и грозит превратиться в кипящее болото. Марк не может его контролировать. Даже не пытается. Напротив, он отпускает это чувство, разрешая ему жить в себе и свободно вязаться с любым другим чувством, что в нем живет. - Умение любить самое высшее, что есть на земле. Умейте любить всех, даже ваших врагов. - Эмон усмехается, вспоминая эти слова и через плечо оглядывается на своего демона, когда охранники спускаются в выкопанную нишу, чтобы достать деревянный ящик. - Шаманская мудрость. Возлюбил ли ты хоть одного из своих врагов? - Вопрос риторический, не нуждающийся в каком-либо ответе. Соблазн подойти к гробу велик, но маг смиренно ждет, пока люди, повинуясь все тому же демоническому слову, шагнут за непроницаемую стену выстроенных Рейнардом иллюзий. Маркус хорошо чувствует его магию, ибо наличие ее же в нем самом очерчивает иллюзорные границы ярче, чем смог бы сделать это любой другой артефакт.

Завтра эти люди, скорее всего, уже не будут помнить о произошедшем. Возможно они обнаружат вырытую яму уже утром и даже заявят в местные правоохранительные органы. А, может быть, пустят все на самотек. Хоть имя на этом надгробии и имелось, но вряд ли кто-то знал хоть что-то о человеке здесь похороненном. Никто, кроме самого Марка, который наконец-то сдвигается со своего места и присаживается возле прогнившего ящика. Тонкие нити его магии все еще тянутся к нему, но он не спешит. Руки скользят по краю деревянной крышки, от самой середины до стальных защелок. Цепляясь пальцами за ее основание, Эмон резко дернул ее и та соскочила с петель, с раздражающе громким звуком запрокидываясь назад. Эхо разносится по округе и перед тем как обратиться к содержимому ящика, Марк еще раз оглядывается на своего спутника, не сомневаясь в том, что тот полностью позаботился об их скрытности.

Он не чувствует ни запаха пыли, ни разложившейся плоти. Прошептав в ладони короткие чары, Эмон выпускает в воздух тусклый синеватый огонек, освещающий лишь участок на котором находится он сам. Это пламя позволяет ему рассмотреть силуэт человека лежащего в гробу. Светлый, неподвижный, совершенно нетронутый течением времени. Жесткими, буквально окоченевшими от шока пальцами, он прикасается к теплой коже щеки. Очерчивает знакомый овал лица и зарывается ими в мягкий шелк волос. Воспоминания отзываются болью где-то в подреберье и Марк чувствует как щиплет у кончиков глаз. Когда-то он хотел столько много сказать этому человеку. Встретиться с ним еще хоть раз. С живым. Попросить прощения, сказать, что ему безмерно жаль. А теперь он склоняется к нему ниже и прислушиваясь к тихому, едва ощутимому дыханию, думает только о том, как ненавидит его. Ненавидит сильно, глубоко, всей своей израненной, неаккуратно сшитой на скорую руку душой. Обида и злость захлестнули его с такой силой, что пальцы непроизвольно сжимаются в чужих волосах крепче. Он падает головой на грудь человека которого когда-то любил и до судороги в скулах сжимает зубы, глотая горький, раздирающий горло ком. Он оставил в этом гробу больше чем пол века и теперь чувствует, как под коленями дрогнула земля. Пахнуло гнилью и пережженной сажей, когда когтистые лапы зацепились за его одежду, не прося, а требуя выпустить их наружу. Жесткая ткань одежды расходится, когда те цепляются крепче и Эмон, сам хватаясь за деревянный борт ящика, краем больного подсознания ощущает, что не должен сопротивляться. И не должен позволить дать сопротивляться за него. Каждая мышца, каждая клеточка его тела и сознания отзывается невыносимой болью. Чтобы не потеряться во всем этом он ищет спасительную нить своего спутника, чтобы тот удержал его здесь. Он обещал. Но едва соприкасаясь с ним, сталкивается с абсолютно темным, дребезжащим шумом. Осознание происходящего вгрызается в корку мозга так отчетливо, что у него не остается выбора, кроме как сорвано закричать на демона: - Не! Тронь! - И разорвать ту связь, которую сам построил всего мгновение назад. Огонь, что был создан мелкими чарами тухнет, но он и не нужен Маркусу для того, чтобы чтобы видеть, как темные тени отпускают его и цепляются за прогнившее дерево. Рассыпаясь в труху, то проседает на землю. Казалось, под их сущностью растворяется все, к чему та прикасалась. Разъедала полы погребального одеяния и плавила кожу на все еще молодом, не тронутом временем лице. Он не давал разрешения, но где-то глубоко внутри себя желал, чтобы так и было. Прикосновения когда-то враждебных духов уже не казались такими холодными и чужими. Они мягко окутывали его сознание и, казалось, укрывали от внешнего мира его самого и тело, которое те решили решили забрать себе. Эмон помнил, как истошно разрывала горло поселившаяся внутри демона лисица и бесконечно жалел о том, что не слышит похожие на те крики сейчас. Опустив голову, он смотрит за тем, как темная материя обрастает чем-то напоминающим кривой звериный костяк. Как бесформенные хваткие лапы вдруг принимают четкие очертания неестественно удлиненных человеческих рук. Как те скользят по темной атласной рубахе когтями до крови раздирают аристократично бледную кожу на лице Сильвена Эмона. И только теперь понимает, что способен видеть. Видеть, как лазурно-голубые глаза распахиваются в немом страхе и понимать, что последнее, что перед своей смертью увидит этот человек - это ЕГО лицо. Марк с упоением будет наблюдать за тем, как в чужих глазах поселится узнавание и поднимется на ноги, чтобы наконец-то посмотреть на него свысока. Картинка слишком непривычно четкая, режет по воспаленной радужке и Марк сморгнет вязкие слезы. Он будет терпеть боль до тех пор, пока видение окончательно не растворится за темным туманом, в котором ясно будут узнаваться костлявые звери, не останется только пепел и труха. Душевное равновесие, что обычно держалось на тонкой, шаткой нити даст под собой массивные корни и врастет под кожу так глубоко, что ни выкопать, ни вырвать. - Я начертаю слова последней молитвы на твоей убогой могиле.

Где-то вдалеке слишком ярко отразится отблеск света уличного фонаря. Эмон отступит на шаг назад, опустив голову и закрыв глаза дрожащими ладонями. Шум затих. Нити магии, что до этого момента были натянуты пришедшими в этот мир духами, ослабли. Они насытились и отступили не тронув человека. Так, будто увидели в нем не слабую добычу, а проводника, что способен на доверительной основе дать им не только свою магию, но и поделиться чем-то из внешнего мира. Тишина опустилась на кладбищенскую землю. Лишь где-то вдалеке слышались отголоски проезжающих по оживленным трассам машин. Маркус не знает, сколько он простоял вот так, в ожидании, когда боль в измученных глазах стихнет, но снова поднимая голову и аккуратно раздвигая пальцы, сквозь них он видит как гаснут фонари, а на улице уже занялся рассвет. Вокруг все еще безлюдно. Марк ошалевше цепляется взглядом за ветви деревьев, которые треплет все еще не стихший ветер. За вывески на той стороне улицы, вчитываясь в название каждой из них. Поднимает руки, смотря за тем, как крошечные стесанные раны на подушечках его пальцев затягиваются под воздействием ускоренной магической регенерации. И только теперь, в полной мере осознав, что произошло, оборачивается, чтобы найти взглядом своего спутника.

Широко раскрытые глаза нальются слезами, когда в знакомом лице он узнает знакомые черты. Те самые, что он так долго хранил в своей памяти. Которые каждый день искал в мягких прикосновениях на кончиках пальцев. Невообразимо сколько раз жалел о том, что больше никогда не сможет его увидеть. Как сильно боялся, что когда-нибудь не сможет уловить даже его нечеткий силуэт. Теперь же он не может сдержаться, чтобы не улыбнуться так, как не улыбался уже очень давно. Искренне, открыто и счастливо. - Боже... Я уже и забыл какой ты красивый. - Лжец. Этот образ он хранил в каждом мгновении воспоминаний той самой теплой дождливой осени. В каждом луче полуденного солнца и едва ощутимом запахе халвичного латте. В каждом мгновении своей новой жизни, прикосновении и сбитом дыхании на искусанных в кровь губах. Словно вечность он прожил в полной кромешной тьме. И лишь теперь видит свет, подаренный ему случайным незнакомцем, который стал ему дороже всех, кого он когда-либо встречал на своем пути.