Это было их безмолвное соглашение. Негласное табу. Завет, написанный черным по белому. Маркус старался. Правда. Старался быть любящим, честным и максимально откровенным со своим партнером. Потому что он хотел быть таким рядом с ним. Сам не верил в это, но хотел. И у него получалось. До какого-то момента. До прошедшей недели, должно быть. Действительно, сколько дней прошло с той ночи, когда было уже расслабившийся и привыкший к спокойному сну Маркус, вдруг снова погрузился в омут тяжелого, вязкого забвения и утонув в нем слишком глубоко, едва не задохнулся от пробирающего до дрожи в теле ужаса? Первое с чем он столкнулся, когда удалось вырваться из кошмара, это легкое недоумение, медленно перерастающее в щемящее беспокойство. Нашарив в полной темноте источник отвлекающих эмоций, захотелось крепче прижаться к желанному теплу. И это тепло отдалось ему без сопротивления, задавая лишь один, совершенно простой вопрос: "Что случилось?" Простой. Вопрос. Вопрос, на который Маркус Эмон от чего-то не смог ответить. Казалось бы, что в этом такого? Всем живым существам свойственно видеть сны. И не каждый из этих снов всегда безмятежен и приятен. Сны - всего лишь отголоски пережитых дней. Смесь хаотичных событий, сбитых в не всегда вкусную кашу. Но то, что видел Марк, кашей было назвать нельзя. Слишком отчетливые образы. Если задуматься, он мог вспомнить абсолютно все. Это не было похоже на привычный сон, в котором ты запоминаешь лишь слишком яркие детали. Это было похоже на жизнь. Настоящую, осязаемую. Будто и не спал он вовсе. "Это всего лишь сон. Со смертными это случается" - единственное, что он тогда ответил. Не ложь по своей сути. Но и далеко не правда, которую он старался скрыть, но не смог. Он чувствовал это. Чувствовал, как обеспокоен его демон. А еще, он чувствовал легкий отголосок его раздражения. Это тоже было невкусно. Но действительно горький привкус осел на языке, когда Рейнард просто принял это и больше не стал задавать вопросов. Мол: захочешь - расскажешь сам. Ни то, чтобы маг был бы в восторге от длительных занудных вопросов на которые он не горел желанием отвечать... Но осадок остался неприятный. Не потому что кицунэ не спросил, но потому что он сам промолчал. Промолчал и почувствовал себя даже не обманщиком. Предателем.

Лишь спустя пару-тройку бессонных ночей и совершенно бестолковых дней в которых Эмону казалось, что за ним устроили какую-то странную и совершенно выводящую из себя охоту, Маркуса сорвало. Нервный и вздернутый, в один из вечеров он втащил в квартиру груду книг, и разложив их прямо перед спальным местом, изрек обреченное: "Меня преследуют". Странно, но никаких сомнений в родной демонической ауре он не уловил. Странно, потому что сам не был до конца уверен. Маг не мог на все сто процентов знать, что кто-то действительно устроил за ним слежку, ведь никаких признаков этому вокруг себя он не ощущал. Ни характерных эмоциональных отголосков, ни идентичных фонов, следующих за ним по пятам изо дня в день. Он искал, прислушивался и чувствовал, как медленно сходил с ума, превращаясь в безнадежного параноика. Рейнард все молчал, толи желая наказать своего человека за недоверие, толи банально опасаясь непреднамеренного эмоционального всплеска, который, как обычно, выбьет из колеи их обоих. Выбьет не оставив даже шанса на мирное решение. А при таком раскладе Эмон совершенно точно надолго ушел бы в себя. Возможно даже погрузился в долгосрочную медитацию. А в таком состоянии, от него вообще ничего не возможно добиться. Даже признаков жизни, иногда.

В своих кошмарах Маркус видел отца. Настоящего, кровного отца. Такое заявление показалось бы странным, ибо случилось так, что маг даже понятия не мог иметь как тот выглядит. Он не знал об этом человеке абсолютно ничего. Его просто никогда не существовало в жизни сына. Черт бы побрал, он даже не знал его имени. Не знал, кем он был. Чем он жил. Что вообще из себя представлял. И никогда об этом не задумывался. Ладно, лишь единожды. Когда Рейнард сказал ему, что гримуар его матери был исписан древними молитвами об изгнании демона из одержимого. Анна Бертран... Когда-то одна из монахинь сказала ему, что он очень похож на покойную мать. Хоть ее лица он тоже никогда не видел, Марк верил в это до первого своего нынешнего кошмара. Пока не увидел лицо того, кто обернулся к нему, стоя у молитвенника в пока еще неизвестной ему церкви. И в том лице он увидел себя. Измученного старика, выжатого чужеродной магией до предела. Его глаза - безумны. Его движения, заторможены и неестественны. Словно оживший мертвец, чье тело дергает неумелый марионеточник. Это безумие влечет за собой гнилой запах смерти. Этот взгляд преследует его изо дня в день, куда бы он не шел. Этот взгляд заставляет его просыпаться по ночам от удушья и бесконечно прислушиваться к своему спутнику - не уловил ли он чего подозрительного. Но Рей был "чист". И хранил свое молчание до тех пор, пока Эмон не заговорил сам.

- Спасибо, что поехал со мной. - Маркус чувствует себя неловко. Чувство стыда было практически ему несвойственно, но теперь оно буквально пожирало мага изнутри каждый раз, когда он прислушивался к раздраженному фону своего спутника. Он виноват. Эмон виноват. Он должен был рассказать сразу же и не пытаться справиться с проблемой в одиночку, только отнекиваясь и говоря, что все в порядке. Если его кошмары лежали у Хельсона как на ладони, то повседневную составляющую шаман умело скрывал от демона за ширмой напускного спокойствия, пока не почувствовал, что проблема достигла критической точки и один он уже не справляется. И когда такое стало происходить? Он семьдесят лет прекрасно справлялся со своим существованием, а теперь что-то изменилось. Кто-то бы наверное сказал, что не в лучшую сторону. Ведь полагаться на кого-то кроме себя это слабость. Слабость, в которой сам Марк увидел какую-то странно-сомнительную частичку новой силы. Ему было приятно осознавать, что в его жизни появился кто-то, на чье плечо можно было всегда опереться. Оставалось дело за малым - осознать, что нет ничего постыдного в том, чтобы делиться с кем-то своими личными проблемами. Нет ничего постыдного в том, чтобы просить у самых близких помощи. Нет ничего невероятно ужасного в том, чтобы сказать правду и взяться за протянутую тебе руку помощи. И он не будет больше ничего скрывать. В том числе и то, что ему действительно стыдно за свою ложь, когда он берется за руку открывшего для него дверь машины Рейнарда. Маркус сжимает его ладонь чуть крепче, чем обычно и сразу же переплетает их пальцы, когда поднимается с сидения. - Я должен был сказать тебе сразу. - Должен был, но не сказал. И извиниться за это он тоже должен был сразу. Сразу, когда решил наконец-то все рассказать. Но, снова же, ни то чтобы не посчитал нужным, но спасовал. Это даже нельзя было назвать хваленой гордостью. Это просто... Это просто собственная глупость, которая сначала позволила ему дойти до старых привычек основанных на лжи и сомнениях, а потом не позволила сказать любимому человеку простое "прости". - Я стараюсь. - Марк аккуратно закрывает дверь машины и не поднимая взгляда все так же сжимает руку демона в своей, не давая ему отстраниться и уйти вперед, если у того возникнут такие мысли. - Я стараюсь измениться и стать лучше хотябы для тебя. - Старается даже сейчас, когда ему так невероятно неловко говорить все это и еще более неловко признавать свои ошибки. Но он должен. Тем более после того, как услышал от Рейнарда его твердое: "Я поеду с тобой". Это значило, что не смотря ни на что, тот продолжал переживать за него и не хотел отпускать одного. Ведь Эмону таки удалось найти в книгах то, что он искал. Та самая церковь, которую он видел в своих снах, находилась за пределами теперь уже открытого Аркана. И у него были смутные предположения, что разрушение барьера и эти кошмары имели какую-то связь. Ведь до падения купола он спал как младенец под защитой кицунэ. А теперь создавалось впечатление, что старое, давно брошенное людьми здание звало его. И не будь Рейнарда сейчас рядом, ему было бы куда беспокойней приехать сюда самому. - Ты имеешь право злиться на меня. И я не буду тебя за это осуждать.

Его демон. Сколько эмоций, сколько чувств, сколько сомнений и невероятно сложных решений было вложено в это определение. Сколько просто нереальных по своей силе ощущений, что до этого еще никогда не приходилось испытывать. Рейнард Хельсон в какой-то момент стал для Маркуса чуть больше, чем всем. И теперь он уверен, что это произошло еще тогда, в Париже, на том странном полумаскарадном балу, где их дороги пересеклись в первый раз и оставили в душе мага скрытый, но столь долгосрочный след, что с годами так и не смогли вымыть прибрежные волны его неспокойного сознания. Как бы он, черт подери, не старался! Тогда он думал, что это возможно. Что его магия поможет ему запечатать все это где-то в глубине самого себя и когда чары спадут, выйдут из-под контроля, все это будет уже настолько далеким, что вызовет на губах только тонкую усмешку. Он думал, что годы смогут унять эту грусть. Убить в нем тоску. И когда-нибудь он даже смог бы принять эту встречу за счастливую случайность. За светлый момент в своей не очень светлой, а к тому времени может быть и вовсе кромешно темной жизни. Окончательно потеряв зрение, ему бы было приятно вспомнить столь яркие моменты. Столь теплые солнечные дни, в которых он еще мог улыбаться по-настоящему, быть настоящим. Без масок и ужимок. Без желания использовать магию, чтобы сплести из десятков чужих эмоциональных нитей иллюзорную симпатию. Он хотел нравиться. Нравиться кому-то не по взмаху собственной руки, но по желанию спутника. Это не должно было быть последствием использованного магического дара. Это должно было стать откровением с другой стороны. Желанием, блеснувшим в чужих зеленых глазах. Он бы вспомнил и посмеялся над собственной наивностью. Вспомнил и возможно даже поразмышлял на тему того, как могла бы сложиться его непутевая жизнь, не испугайся он тогда всего одного крошечного, но такого важного шага. Он бы грустил. Но грустил по-взрослому, вспоминая шальную лисью улыбку и бережно храня ее в своем сознании до самой смерти. Не имея возможности ни видеть окружающий его мир, ни того, кто когда-то молвил глупому мальчишке очевидную истину, словно желая предостеречь того от самой большой судьбоносной ошибки. Так, наверное, было бы правильно. Их встреча у реки в Аркане была не правильна. Несвоевременна? Следы все еще были слишком четкими и стоило лишь немного, самую малость открыть свое сердце навстречу, и невидимая, но ощутимо крепкая связь сдавила горло и день ото дня стала обрастать новыми ветвями, неумолимо подчинив себе ни только тело, но и самые глубокие, скрытые уголки человеческой души. Годы, что должны были затянуть старые раны, лишь заставили посмотреть на эти встречи по-другому. Это притяжение, что раз за разом пересекало их дороги в мнимо-утопичном городе сверхов и то притяжение, что возникло между ними многим ранее, наконец, обрело свой истинный смысл. Да, тогда, семьдесят лет назад, они действительно должны были разойтись. Но разойтись не для того, чтобы позже Маркус Эмон вспоминал о причудливом иностранце, как о самом ярком моменте ушедших дней, а для того, чтобы встретиться вновь и понять, что это было неизбежно. Как и неизбежно то, во что все это переросло.

Отношения. Можно ли было вообще назвать происходящее между ними таковым? По сути своей, между человеком и демоном вообще не должно было быть никаких связей. Но они перешагнули через общепринятые устои, наплевали на разную принадлежность к социальным группам и еще на первых парах умудрились задавить в себе те самые стереотипы, которыми полнился мир. И даже будучи вполне себе счастливыми, они оба должны были сразу осознать, что там, за чертой которую они переступили, будет совсем нелегко. Что понимание не придет по взмаху чьей-то чертовой волшебной палочки и им понадобится время для того, чтобы притереться друг к другу, насколько бы они не были близи. Насколько бы им не казалось, что они были близки. Из крайности в крайность. От невыносимо щемящей душу нежности до разрывающей сердце ненависти. Раньше нечто подобное он посчитал бы абсолютно ненормальным, Но теперь понимал, что любовь и ненависть - разные составляющие одного целого. Одно не может существовать без другого пока ты сжимаешь в своей ладони руку дорогого себе существа. Ничто не бывает идеальным. Никто не бывает идеальным. И чем больше ты думаешь о том, что в твоей жизни наконец-то наступил период в котором все идет непривычно безупречно, в какой-то момент все снова обрушится. Реальность вернет тебя на землю, чтобы вывалять в грязи. А потом снова подарит тебе крылья и насмешливо скажет: "Хочешь еще? Попробуй подними и полетай. А я посмотрю". Возьми золотую нить и ударься затылком о стену в собственной квартире. Откройся и увидишь как рушится все, что ты строил годами. Вернись к началу, снова стань счастливым, сомни чужие губы в поцелуе и почувствуй горький привкус чужого вмешательства. Отключи разум, пропитайся ненавистью и захлебнись чувством собственничества. Сделай глупость, ибо ты любишь кого-то прямо пропорционально тому, насколько и ненавидишь. И снова замкнутый круг. От эмоционального подъема, переполненного только светлыми, теплыми, мягкими мгновениями, чтобы в какой-то момент ощутить, что за заново отрощенные крылья кто-то потянул. И, нет, это не потусторонние силы. Это не игра разума. Даже если знаешь, что упадешь, боли от падения тебе не избежать. Отрывая хрупкие человеческие крылья, демон, очевидно, не думал об этом. Не думал, когда в ответ на раскаяние щедро дарил свое раздражение. Раздражение, что нарастало с каждой секундой и резало нещадно, с размахом. И... Маркус плакал. Где-то глубоко внутри себя. Ему было ужасно больно от того, что это снова происходит. Что стоит ему стать немного откровенней, ослабить собственный контроль и подумать о том, что Рейнард сможет его понять, все снова повторилось! Он вдруг почувствовал себя чертовой Алисой в Стране чудес! Только вот она, по глупости погнавшись за белым кроликом, падая, не очень то уж спешила увидеть дно своего колодца. От того он и казался ей таким глубоким и практически бесконечным. Колодец же в который провалился Маркус был бездонным. И вниз он падал с такой скоростью, что все сказанное Рейнарду ранее в секунду потеряло свою актуальность.

Он растерялся. Эмон ожидал... Другой реакции? Думал, что если он скажет, что был не прав, что если даст понять, что признает свою вину и раскаивается, Рейнард поймет его и смягчится. Поймет, что его человек просто находился в смятении и не знал, что ему делать. И ведь действительно, в последнее время он и правда находился в растерянности, постоянно погружаясь мыслями в свой кошмар и снова и снова возвращаясь к воспоминаниям о человеке, которого он принял за своего отца. Кто бы, в конце концов, не находился в замешательстве? Кто бы на его месте не словил ступор и не растерялся? Точно не тот, кто так же как и Марк провел столько времени в полном одиночестве и привык со всем разгребаться сам. Он боялся лишний раз дернуть Рейнарда и забить ему голову очередной глупостью. Он сам не понимал почему видит этот сон и поднимать панику было глупо, Глупо до тех пор, пока все это не переросло в нечто большее. Не накалилось и его не сорвало. Возможно, если бы он изначально был уверен в плачевности ситуации, он бы сказал. Возможно, если бы он не боялся проявить слабость перед дорогим ему существом, он бы тоже не стал молчать. А теперь он стоит тут, впитывает чужую злость и чувствует, как закипает сам. Как обида цепляется за пальцы его крепко сжимающей руку демона ладони и скользит выше, по предплечью, к шее, оседает в горле вязким горьким комом. Маг поджимает губы и поднимает взгляд на своего спутника, слова которого хлещут по щекам большее, чем настоящий, увесистый физический удар. Холод, скользящий в каждом выплюнутом им слове отзывается дрожью в напряженном теле. Обычно теплый, отзывчивый кицунэ вдруг стал холоднее чем морозный зимний вечер, опустившийся сумерками на кроны окружающих их деревьев. И Эмон молчит. Он глотает все, что говорит ему его демон, и с каждым сказанным им словом пропитывается этим холодом не меньше. А в сознании лишь одна простая истина, которую в данный момент он принимает острее всего. Зачем и для чего? Зачем он рассказал обо всем Рейнарду, если тот был глух настолько, что даже не попытался его понять? Зачем он просил прощения, если, снова же, остался неуслышанным? Но не будет отрицать, он бы прогнулся. Он бы стерпел. Он бы снова повторился и снова попросил прощения, если бы почувствовал хоть каплю отдачи с другой стороны. Но там не было ничего. Равнодушие. Неприкрытое. Рейнард хотел, чтобы Маркус это почувствовал. Он намеренно делал ему больно, желая показать насколько он задет человеком. Не заботясь о том, что этот человек может ощутить в этот момент. И ему горько. Горько сталкиваться с этим снова. Ему казалось, что они уже это проходили. Что Эмон уже говорил демону не сметь больше никогда так на него смотреть. И в отличие от Хельсона, тогда Марк смог его простить.

Неважно. И что-то внутри треснуло. Рейнард идет вперед, ведя себя так, будто сейчас ничего не произошло. И прежде чем успев подумать, Эмон резко останавливается и выдергивает свою руку из руки демона, чувствуя резкий приступ боли в собственном запястье. Чепуха. Эта боль не сравнится с тем, что он сейчас чувствует внутри себя. Бешеный стук сердца отдается где-то под горлом, долбит в уши и маг зажмуривает глаза, делая глубокий, сдавленный, почти свистящий вдох. - Будь аккуратнее... - Он делает шаг вперед, чтобы снова приблизиться и вцепиться пальцами в жесткую ткань одежды своего спутника на предплечье. - Мне кажется, я уже предупреждал тебя не сметь смотреть на меня так. - Он справится с этим. Он смотает чувство собственной вины в один тугой клубок и забросит его настолько далеко, чтобы найти его позже он уже не смог. С этим покончено. Теперь он наведет порядок в своих эмоциях, разложит все по полкам и уменьшит их дозировку в собственной крови, чтобы вернуться к тому, с чем он пришел в Аркан. Он бросит все силы на то, чтобы взять себя под контроль и забудет о том, что на какое-то время позволил снова почувствовать себя свободным, потому что думал, что Рейранд Хельсон и есть его свобода, окунаясь с головой в которую ему не нужно жить в постоянном напряжении, пытаясь себя контролировать. И Хельсон может почувствовать сейчас в нем это намерение. Услышит, если прислушается, как требует этого и от своего человека. Если же нет, то это станет для него большим сюрпризом и в этом будет только ЕГО вина. - И я нашел в себе силы, чтобы простить тебя тогда, но ты срать на это хотел, потому что тебя волнуют только собственные надуманные обиды. Ты снова просишь меня прислушаться, но не слушаешь сам. - И он не будет теперь оправдываться. Не будет говорить, что был напуган, что не хотел дергать лиса, потому что сам не знал, что он видел и почему. Он потянет за собственные чувства и заставит себя затянуть узлы на собственной обиде. Мгновение, его фон выровняется до тонкой невесомой линии, вторящей демоническому равнодушию. Он замолчит резко, на вздохе, будто хотел сказать что-то еще, но в момент забылся. Из его глаз уйдет желание показать насколько он виноват перед своим спутником, а порывный гнев внутри погаснет как вспыхнувшая на ветру спичка. Хватка на чужом плече ослабнет и исчезнет. Марк так же молча закопается в своих карманах в поисках ритуальной свечи, отступая от кицунэ на пару шагов и отвернется, прислушиваясь к окружению в поисках хозяев здешних мест. - Дальше я пойду один. - Его слова звучат твердо и уверенно, но чиркая длинной спичкой о коробок в своих руках, он старается скрыть вызванную совсем не холодом дрожь в них. Страх - это то, что контролировать сложнее всего. Но он постарается. Он приехал сюда, чтобы разобраться со всем. И сделает это, даже если останется один. Упорства ему в этом не занимать.

Однажды Странник сказал ему: «Ты безнадежен, Маркус Бертран» и тихо засмеялся, уловив на себе взгляд недовольных темно-карих глаз. Тогда еще их цвет был насыщен. Словно спелый каштан. Маркус смотрел на него колко и обиженно. Во-первых, он абсолютно не понял, где именно успел провиниться, что получил в свою сторону столь неприятный комментарий. А во-вторых... Ему невероятно не понравилось, что Сильвен снова упомянул его настоящую фамилию. Словно и не считал его родным и близким. Словно и не хотел иметь с ним ничего общего. Словно отрицал все, что между ними только-только начало зарождаться и словно не ему было предназначено теплое прикосновение руки на его раскрытой ладони. Да, тогда он немного запутался и пребывал в крайне смешанных чувствах. На какой-то момент тогда молчание между ними затянулось. Марк пытался разобраться. Он опустил завесу, закопался в собственных эмоциях и вместе того, чтобы распутывать этот большой клубок постепенно, раскладывать каждую ниточку по своим местам, он просто развязал узлы и посмотал все как попало, на время пряча настоящие эмоции по ящикам. Он знал, что наставник постоянно читает его и не хотел, чтобы тот докопался до чего-то нежелательного раньше времени. Поэтому и скрыл себя за показным равнодушием, безмолвием и полным безучастием в том самом дне. Он думал. Но его раздумия были так бесцеремонно прерваны и вот он снова в смятении и теперь злится. А Странник только смеялся и тихо продолжал: «У тебя так хорошо получается обманывать окружающих, что невольно ты обманываешь и самого себя. И поэтому, иногда, ты не понимаешь свои собственные чувства.» Марко всегда считал своего опекуна умным и рассудительным человеком. Он доверял ему беспрекословно чутко, но в тот самый момент подумал: «Какая глупость». Ведь он прекрасно контролировал себя и, как ему казалось, никогда не совершал ошибок. Он видел эту грань между надуманными эмоциями и настоящими. Он мог стереть их для других, но для себя самого в его разуме не существовало ошибок и осечек. Морок, рано, или поздно, сходит. Он всегда знает, что глушит в себе и всегда возвращает все по своим местам, когда понимает, что готов к этому. И, наверное, то мгновение стало одним из первых, когда он не прислушался к словам наставника и остался при своем личном мнении. И, может быть, именно в тот момент он сделал свою самую первую ошибку. Закрылся и не разобрался до конца. А когда начал разгребать весь бардак, слишком крепко переплел привязанность с симпатией и позволил им связаться в слепую, ненормальную, ревностную любовь, задавившую в нем ту часть, что отвечала за здравомыслие и трезвость рассудка? Что, если именно эта ошибка, совершенная еще в юности, не позволила ему двигаться дальше? Магия, порой, бывает так беспощадна. Даже если она принадлежит тебе и только тебе. Один неверный шаг и ты в ловушке. Находился ли до сих пор в ловушке Маркус, когда случайная встреча на приеме у Бонне переросла в по меньшей мере дюжину встреч за пределами его поместья? Ведь он чувствовал сомнения. Сомнения во всем. В себе, в том самом мире, в котором он жил. Как так получилось, что доселе чувствуя себя в нем как рыба в воде, он вдруг подумал о том, что является в нем абсолютным чужаком? Он должен был понять. Но был слишком самоуверен и тщеславен, чтобы усомниться в правильности того, что он делает. А дальше - больше. Больше и больше и больше! Один неверный шаг, второй, третий и, все. Он загнал себя в угол. И теперь, из раза в раз переваривая все случившееся, он видит в этом еще больше своих косяков. Да, он уже успел понять, что не Рейнард Хельсон был виноват в том, что уехал тогда. Сам Маркус был повинен в том, что не дал ему ни шанса.

Спустя столько времени это должно было чему-то научить Эмона. Слишком много мыслей, слишком много доводов, слишком много совпадений. Он должен был чему-то научиться. Сделать какие-то выводы. Переосмыслить все, что делает и что-то поменять. Но, нет! Черт подери, нет! Он здесь, спустя столько лет! И что он делает? Он снова обманывает себя и верит в то, что делает правильно. Что все будет так, как он захочет. Что за этим равнодушием он все еще хранит все, что задавил в себе только что и оно никуда не денется, никуда не потеряется. Даже если после оно не будет никому нужно, он будет бережно хранить это в себе. Для себя. Потому что больше всего он каждый день боится, что забудет. Забудет лисий прищур изумрудных глаз, запах свежесваренного кофе и мягкое прикосновение губ к плечу, когда снова обретшая покой ночь уступает свои права новому дню. Забудет потяжелевшее надрывное возбужденное дыхание, когда пальцы с силой сжимают напряженные бедра, заставляя уронить несдержанный стон. Забудет контрастно нежные прикосновения, буквально кричащие о любви и привязанности. «Я отдам тебе все». Разве это не его собственные слова? Разве произнося это, задыхаясь от разрывающего легкие желания хочется вдруг охладеть и никогда больше ничего подобного не испытывать? Нет. Никогда. Тогда зачем и для чего? Наказать. Потому что ему больно. Больно! Это невыносимо. Он бы хотел измениться. Оставить это чертово прошлое позади. Начать что-то заново и в первую очередь стать ближе и откровенней с тем, кто этого заслуживает. Но ничто не происходит по щелчку пальцев. Человеческий разум имеет свойство сопротивляться тому, чем заведомо никогда не был обучен. Но он старается!

Я живу с тобой не для того, чтобы исправлять тебя. И новый ком обиды подступает к горлу. Не нужно ничего исправлять. Не нужно пытаться. Ничего. Не. Нужно. Ты этого не стоишь.

Свеча в руках Эмона дрогнула и он слышит, как скрипнула та самая дверь. Потянуло мертвецки-колким холодом и местные духи, буквально мгновение назад зашептавшие у него за плечом, стихли. Словно разбежались по своим убежищам, ожидая чего-то совершенно нехорошего. Марк тряхнул в руке свечу, собираясь ту затушить, но огонь так и остался на корящем кончике фитиля. Он чувствует, как дрогнула под ногами земля и ему приходится в приступе кратковременной паники затушить огонь собственными пальцами. Оглядываться страшно. Но он находит в себе силы, чтобы сделать это. Губы приоткрываются в облегченном выдохе, когда взгляд цепляет лишь силуэт спутника и привычную темную тень скользящую рядом с ним. Пряталась за демоном. С каких пор блуждающий за ним тенью дух вдруг стал бояться своего проводника, предпочитая его защите защиту адской сущности? Что и когда в жизни Маркуса Эмона пошло не так? Сколько раз он еще задастся этим вопросом? Каждый день одно и то же. Он устал. Невероятно устал находиться в этом подвешенном состоянии и не понимать абсолютно ничего. Он бы мог спросить, обратиться ха помощью к тому, кого считал ближе всех к себе, но... Он снова молчит. Обижен, разозлен, напуган и отвергнут. Он чувствует себя таким даже несмотря на то, что демон не соглашается его оставить, по глупости своей решив, что это была просьба. Нет. Не просьба. Это было желание человека. Вполне себе ощутимое и неприкрытое. И Марк не хочет чувствовать облегчения от его присутствия. Он скроет и его. Загонит туда же, куда загнал все те чувства, которые он испытывал до выхода из машины. Поэтому, не проронив ни единого слова, он отвернется и медленно пойдет вдоль заросшей кустарниками аллеи. Человек больше не прислушивается к своему демону. Человек чуть приподнимет руки ладонями вверх, надеясь, что кто-то из обитателей леса ему откликнется. Не так важно, впрочем, ведь почувствовать тяжелую ауру здешнего строения не смог бы только обычный смертный. Да, было бы неплохо, если бы в его руках оказались местные сопровождающие, но теперь они вряд ли доверятся тому, кто напугал их. Отзываются только его постоянные спутники, протянувшие к его пальцам свои связующие нити. И он позволит им перешагнуть через грань, шагнуть в этот мир и стать его спутниками на сегодня. Самыми верными. Ведь они берут от него всего лишь часть его магии и никогда не требуют ничего больше. Они понимают его и принимают все, что он им дает. Не требуют от него откровений, ведь для них он и есть само откровение. Перед ними ему не за что извиняться. Для них их проводник - высшая ценность.

- Я чувствую. - Маркус не оборачивается, когда его осторожно окликает демон. Но голос того заставляет мага на какое-то время отвлечься и перешагнувшие через грань сущности разбегаются по недалекой округе, любопытно осматривая диковинные людские каменные постройки. Засыпанные снегом, в сумраке те выглядели пугающе, но не для выходцев из другого мира и не для их проводника. - Тебе ли не знать, насколько долговечна бывает магия? Она пугает и меня. Мне хочется развернуться и уйти, но я не для этого пришел сюда. - Его голос звучит ровно, но чуткая натура кицунэ наверняка уловит его внутреннее беспокойство. Он не может его контролировать, прислушиваясь к здешней местности, но еще сложнее ему становится контролировать самого себя, когда Рейнард решается нарушить границы и подходит к нему слишком близко, призывая остановиться. Только теперь он прислушивается к своему спутнику, не в силах сопротивляться этой близости. Слишком осторожен. Слишком... - Ты не смеешь. - Вторит демоническому шепоту, но в отличие от нерешительности и даже скромности со стороны кицунэ, маг настроен решительно и с каждым мгновением это напряжение между ними растет. - Ты так яро выступаешь против того, чтобы я менялся для тебя, и в это же мгновение суешь мне в руки кровь Сайласа Блэка. - Интонация, речь, скованность в коротком движении, в котором он возвращает пробирку назад в руки Рейнарду говорят о его полном отрицании и несогласии с этим тихим «Пожалуйста». Ему тяжело. Невероятно тяжело дается каждое из сказанных ему слов, от того и нет в них искренности. Лишь режущая по расшатанным последними событиями нервам злость. Демону нужно было лишь поддеть, надавить и заставить сорваться. И у него это получилось. Он выдавил это чувство из своего человека каждым из выплюнутых им слов. Вместо участия, вместо поддержки, вместо теплоты, в которых он так нуждался сейчас! - Если что-то пойдет не так, я изменюсь. От меня не останется ничего. И что ты сделаешь? Выбросишь меня на помойку наперевес вместе с моей пустой вечностью?! - Внезапный порыв холодного ветра, казалось, разнес его крик по всей округе и заставил близстоящие высокие деревья угрожающе покачнуться. Затрещали сухие ветки и пространство вокруг будто исказилось. - Пропусти меня. - Марк за плечо отводит Рея со своего пути, но не успевает пройти и пару-тройку шагов, как спотыкается о первый порог возникшего буквально из неоткуда здания церкви. - Черт бы ее побрал! - Да, не демона, а дурацкую церковь, возникшую у него на пути! Он едва удержал равновесие и лишь чудом не расшиб себе нос о разрушенную временем лестницу. - Возвращайся домой, Рейнард.

Страх - ода из несущих стен жизни каждого человека. Страх, ненависть, надежда, вера и любовь - чувства, что определяют ход их существования. Они начинают действовать еще до их появления на свет, ибо эти чувства и есть причина их рождения. Они продолжают оставаться с ними и до самой смерти. Нет ни одного существа, чья жизнь имеет свое логическое и не очень окончание, которое не испытывало бы ни одно из этих чувств. Маркус же был обречен вдыхать эмоции вместе с воздухом. Второй кислород, без которого его и без того монохромный мир окончательно уходил в темноту. Собственные поступки, совершенные под воздействием выше перечисленных чувств, являлись последствием такого его существования. Будучи ребенком он верил в настоящую дружбу, красивые рассказы о других мирах и разных вселенных. Верил в заботу окружающих его людей, и когда все это разрушилось, ему захотелось поверить в того, кто протянул ему руку как только оказалось, что весь его мир, который окружал его до этого момента - всего лишь выдумка наивного ребенка, вынужденного повзрослеть слишком рано. Поверил и переплел пальцы с человеком, которого смело назвал спасителем. Вера увела его далеко, буквально на край земли. Среди бескрайних ледников разожгла внутри его юности не тлеющий огонь и бережно отдав ему на попечение, назвала это чувство Любовью. На протяжении долгих десяти лет она учила его как с ней управляться. Как о ней заботиться. Подкидывала во все сильнее разгорающийся костер дрова и просила не бояться. Так было суждено. Так должно было быть. Но когда настало время возвращаться, она куда-то исчезла. Казалось бы: вот она, все еще стоит за его плечом. Но обернувшись Маркус понимал, что больше не будет никакой помощи. Что обманщица - Вера просто бросила его с этой треклятой Любовью, мол: «Я сделала все что могла. Теперь она - твоя забота». И ему ничего не оставалось делать, кроме как наблюдать, с какой стремительностью растет внутри него этот демон. Как запускает свои тонкие, жесткие словно натянутые струны нити ему под кожу и цепляет каждый воспаленный Ненавистью нерв в его разуме. Эти чувства сплетаются в причудливом танце, под руководством умелой, но не слишком здравомыслящей сущности, отравляя все вокруг себя. И когда этот яд добирается до самого ему дорогого, наконец, на сцену выходит руководящее чувство этого цирка уродов - Страх. Своим пробирающим до костей холодом он гасит раскинувшийся внутри, казалось бы, никогда не прогорающий огонь. Он не оставляет после себя ничего, кроме выжженной когда-то жарким пламенем земли. Он оставит этот кусок как напоминание. Как огромный, невыносимо болящий ожег. И каждый раз, когда ему снова станет скучно, будет ковырять эту рану, не давая ей зажить.

Есть ли противоядие от Страха? Нет. Он - раковая опухоль в той самой стадии, в которой эта болезнь уже становится неизлечимой. Но Маркус не будет спорить, в какой-то момент эта болезнь затаилась. Ушла в спячку. И тогда снова пришла эта обманщица - Надежда, неся в своих руках то, что так сильно обожгло его в последний раз. Пытался ли он сопротивляться ей? Наверное, нет. Просто держал на расстоянии и не заметил, когда та подкралась слишком близко и сама, без его разрежения, не слишком аккуратно, но крепко зашила старые саднящие раны. Стало легче. Захотелось поблагодарить ее и принять таки в дар эту самую искру, что когда-то горела у него внутри. Нерушимый цикл, да? Цикл жизни, в котором глупый человек ищет успокоения и хоть какого-то равновесия. Стоит ли винить хоть кого-то из них за это доверие? Ведь каждая живая душа заслуживает хоть немного счастья. Хромая, искалеченная, измученная, она тянется к этому чувству все время и бесконечно верит, что вот оно, наконец-то. Можно упасть в его теплые объятья и пригреться на широкой груди. И все будет хорошо до тех пор, пока снова не почувствуешь в свою спину леденящее дыхание. Он все еще здесь. Он никуда не делся. Он будет преследовать тебя до последней секунды и ты ничего не сможешь с ним сделать. Марк чувствует его. Прямо сейчас. Этот страх, что пришел к нему еще в тот момент, когда Рейнард в первый раз заговорил о крови вампира. Надежда вступилась за него и внушила, что он готов. Готов отдать все за то, чтобы провести с демоном вечность, когда настанет срок попрощаться с этим миром. Он был уверен, что может сделать это прямо сейчас, в ту же секунду, не дожидаясь финала. Но все тот же чертов страх сказал ему: «Сделай это. Раз ты так уверен в том, что то, во что ты превратишься, он будет любить так же, как любит тебя сейчас». И внутри что-то оборвалось. От него останется лишь оболочка. Пустая и безжизненная. Лишенная магии и главное - души. Возможно, он все еще будет способен чувствовать. Но попытавшись прислушаться к своему спутнику, он не услышит ничего. Он будет смотреть в его глаза и находиться в кромешном неведении. А что, если не почувствовав отдачи, Рейнард посмотрит на него совершенно по-другому? Что, если со временем он подумает что-то в роде: «Это не то, что я когда-то полюбил»? Что, если он охладеет и будет оставаться рядом только потому, что мы в ответе за тех, кого приручили? Марк не боится смерти. Он не боится исчезнуть. Прежде чем он родился, его не было миллиарды и миллиарды лет. И ему было все равно. Он нисколько от этого не страдал. Он продолжает верить в вечность души и считает, что каждая из них, рано, или поздно, получит шанс на перерождение. Ему. Не. Страшно. Умереть. Больше всего он боится увидеть равнодушие в любимых глазах. Этот страх заставил его сказать свое «Нет» в первый раз. Этот же страх раздирает его душу и сейчас. «Я живу с тобой не для того, чтобы исправлять тебя» - снова и снова, эти слова эхом отзываются в его голове и только сильнее напитывают это чувство. И вот оно, вызрев так сильно, уже безжалостно режет горло Надежде, желая окончательно от нее избавиться, пока Ненависть внутри него жжет все мосты к забившейся в угол ослабленной Вере. Закрываясь от своего спутника равнодушием, он пытается скрыть этот хаос, что волной накрывает его с головой. Это закончится. Обязательно закончится. Бесы в конце концов устанут и отступят. А маг выдохнет и сможет во всем разобраться. Позже, не сейчас. Ведь он уже касается ручки двери церкви и толкает от себя, чтобы открыть, ощущая, что от чего-то на самом деле не хочет, чтобы демон его послушал.

Застигший врасплох сквозняк забрался за ворот одежды, растрепал волосы и громко хлопнул дверью. Стало слишком... Тихо. Мрак, царивший в помещении заставил мага отступить назад и дернуть за ручку снова. Та не поддалась и по телу прошлась неприятная колкая дрожь. Духи, зашедшие за ним, неугомонно зашептались, и едва не "оторвались" от своего проводника, ощутимо запаниковав. Маркус приходится удержать их и подозвать к себе, чтобы найти где-то внутри себя частичку спокойствия. Он знает, что этого хватит только на них. Что ему не останется ничего. Он не может привязать сейчас это чувство к себе самому, но может поделиться со своими спутниками. Единственными, кто сейчас остался здесь вместе с ним. И пока те привыкают, Эмон снимает перчатки и прикладывает ладони к обветшалой с годами двери, что сейчас казалась прочнее, чем самый нерушимый камень. Он прислушивается к голосу за ней и какое-то время молчит, стараясь собраться с мыслями и решить для себя, хочет ли он отвечать. Он все еще злится. Злится до какого-то совершенно дурацкого отчаяния. В и этом отчаянии он снова пытается дернуть дверь, в надежде, что та откроется. Люди - странные. От обиды они готовы говорить совершенно ужасные вещи. Действовать на эмоциях и даже рвать самые крепкие, самые дорогие им связи. За своей ненавистью они не замечают совершенно ничего и думают, что кроме нее в них ничего не осталось. Но они ошибаются. Жаль, что понимают это не всегда своевременно. Маркус, к сожалению, тоже человек. В его сознании скопилось столько страхов и навязчивых мыслей, что стоило только неаккуратно зажечь близ него спичку и все это в ту же секунду взорвалось. Кое-что внутри него еще догорает. Но это кажется таким незначительным, когда приходит понимание, что именно произошло. И обеспокоенный голос за дверью говорит только об одном: «Ты снова что-то делаешь не так». Соглашаясь с этим, остается только тяжело сглотнуть горький привкус собственной глупости и попытаться пальцами вытащить яркую тонкую нить, все еще продолжавшую связывать демона и его человека. Она не изменилась. Все еще теплая и крепкая. Марк крепко завяжет ее на свой палец и легким движением руки заставит вмиг залюбопытствовавших духов отступить от него. Это не для них. Этим он никогда не поделится, даже если те вдруг обидятся и решат больше никогда не приходить к нему. Это принадлежало только ему. И сколько бы он не старался скрыть ее за своим равнодушием и обжигающими словами, она никуда не исчезнет. Больше нет. Слова - всего лишь слова. Болезненные и неприятные. Откровение всегда находится глубже и в словах не нуждается.

- Прости меня. - Прижимаясь лбом к двери, он все-таки решается прервать молчание. И отчего-то чувствуя острую необходимость сказать именно это, не станет одергивать себя и сдерживать. - Мне страшно. - Нет, страшно, отнюдь, не от того, что проводя рукой по выщербленной временем двери, он чувствует отпечаток чужой магии на ней и понимает, что не сможет ее открыть, чтобы впустить демона вслед за собой. Бояться этого теперь бессмысленно. Страх неизвестности порождает панику. Паника - череду необдуманных ошибок. И будучи загнанным в чью-то ловушку, он не имеет права ни на одну из них. - Мне просто до ужаса страшно однажды посмотреть тебе в глаза и ничего не почувствовав, увидеть в них усталое равнодушие! - От очередного порыва сквозного ветра где-то наверху угрожающе скрипнули доски и совсем рядом что-то обвалилось. Эмон прищуривается, оглядываясь вокруг себя. Магический кулон вскользь обрисовывает ему ближайшие вещи в помещении, но никого живого рядом он все еще не чувствует. Если не считать того, кто все еще находится по ту сторону этой чертовой двери. - Все самое личное и дорогое я по глупости своей оставил за этой дверью. - Личное... Что вообще может быть личного в том, кого он видел в своих снах? Это были всего лишь догадки, предположения. Возможно даже просто вымысел и игра больного, запутавшегося разума. Может быть, тот самый человек и вовсе не его отец. Может быть, это он сам. Такой, каким бы он мог стать, если бы дорога никогда не привела его в Аркан. Он пришел сюда только для того, чтобы избавить себя от раздражающих, расшатывающих его кошмаров. И наделся, что самый близкий, самый личный для него "человек" будет рядом с ним. - Я не смогу открыть тебе дверь. Она зачарована изнутри. - Кто из них больше виноват в том, что сейчас они оказались порознь уже тоже не важно. Один не смог отказаться от обиды, а другой был слишком горд, чтобы ее принять. В этом все они - вечно балансирующие на тонкой грани, бросающиеся из крайности в крайность. По другому они не умеют жить. По другому они никогда бы не стали настолько близки. - Ты только пообещай мне, что не будешь надумывать и впадать в панику. - Он знает, что Рей не сможет ему пообещать. А если и сможет, то искренности в его словах настолько мало, что это смог бы почувствовать даже человек совершенно не владеющий эмпатией. Поэтому Эмон чуть потянет за связывающую их нить и аккуратно пустит вдоль нее остатки своего личного спокойствия, что не до конца забрали у него его пришедшие в этот мир спутники. Но этого невероятно мало, чтобы выровнять до стабильности даже маленького ребенка. Просто так ему кажется, что и ему самому становится легче. - Я пойду дальше. Тот, кто привел меня сюда, чего-то хочет от меня. И я узнаю, чего именно. Я справлюсь. - Маркус прикусывает нижнюю губу и надеется почувствовать отдачу. Надеется перехватить хоть что-нибудь приятное от демона себе. Возможно потому что так ему будет легче, наконец-то, уйти. - Просто верь мне.

Марк снова оборачивается в ту сторону откуда в очередной раз повеяло холодным сквозняком. Глаза всматриваются в темноту, цепляя рисуемые ему артефактом образы. Помещение кажется ему совершенно закрытым. Невысокие окна прочно заколочены, а двери в его поле зрения даже не попадают. Скорее всего, они находятся слишком далеко, чтобы кулон смог до них дотянуться. Где-то там, за многочисленными рядами длинных лавочек, за молитвенником и возможно даже они могли быть закрыты стенами. Эмон поджимает губы. Сколько лет он не переступал порог подобных мест? Кажется, ему было всего одиннадцать, когда он спустился со ступеней Базилики и больше никогда не возвращался в святые стены. Тогда еще он не утерял веру в Бога. Тогда он утерял веру в тех, кто был рожден служить ему. Тогда Маркус в первый раз в своей жизни увидел грандиозное падение. Падение масок, что скрывали чужие лица, как ему казалось, родных ему людей. Отвратительно уродливые лица, что скрывались за вуалью святых послушников. На деле же, они были такими же, как все. Ничуть не лучше, чем фокусник-обманщик на главной площади во время развернувшейся на ней ярмарке. Пока он отвлекает, его мелкий прихвостень шманает карманы засмотревшихся зевак. Воры. Они отобрали у него детство. Окрасили его самые светлые, самые приятные и теплые воспоминания в черный цвет, а потом, даже не дав разобраться, скомкали их и выкинули, как совершенно ненужный хлам. И самое ужасное, что при этом они продолжали притворно улыбаться ему. Скользкие. Отвратительно лживые. Они говорили, что все будет хорошо. Что все, что с ним происходит - это временно, и все устаканится. На деле же желали откусить от него кусок покрупнее, завладеть его доверием, изучить и взять под контроль. Желание обладать. Острое, режущее по тонкому детскому сознанию как самый острый нож. Тогда он не понимал. Он смотрел в добрые глаза напротив, но подсознание рисовало ему совершенно другие эмоциональные образы. Темные, абсолютно разнящиеся с тем, что видели его глаза. Он был в замешательстве, Непонимание разрывало его изнутри. Но только до тех пор, пока он не понял: он - особенный. Он отличается от них. Отличался с самого рождения. И, возможно они знали об этом. Поэтому и старались держать ближе к себе. Относились по-особенному и прочили ему светлое будущее. Он помнил себя таким. Маленьким и наивным. Тем самым кудрявым, лучезарно улыбающимся мальчиком, которого так любили прихожане. И на какое-то мгновение ему кажется, что он видит этого мальчика и сейчас. Идущего там, вдоль длинных рядов многочисленных сидячих мест. И в горле мгновенно пересыхает. Сердце срывается с обычного ритма и он быстро отворачивается, чтобы в следующий момент снова устремить взор в темноту. Но там ничего не было. Короткое видение растворилось в воздухе так, будто его никогда и не было. Эмон прислушивается к своим спутникам, но те, словно ничего не произошло, все так же спокойно шуршат где-то совсем рядом. Никакого раздражения. Действительно привиделось? Волнение гнетущим ощущением повисло в воздухе. Маг чувствует, как медленно вязнет в этом чувстве. Ему кажется, что он слышит свое тяжелое сбившееся дыхание четче, чем тихий шепот духов. И только голос, снова раздавшийся из-за двери заставляет его вынырнуть из этого омута. Спокойно. Он должен быть спокойней. Он должен держать себя в руках и не поддаваться панике. Поэтому он не находит ничего лучше, чем прислушаться к Рейнарду, пытаясь абстрагироваться от не слишком благоприятной ситуации. Он-не-один. Его демон все еще здесь. Он не бросил его. Не бросил даже после того, как человек так требовательно и ни один раз сказал ему, что желает остаться один. Не желает. И никогда не желал. И иногда он ненавидит себя за это. За мгновенные порывы, вызванные его несдержанностью. Ему стоило лишь немного ослабить хватку. Растерять контроль и вот оно - все летит к чертям. Стоило только приобрести слабость и он разрушен.

Слабость. Маркус качает головой. Нет. Рейнард не должен просить у него прощения. Марк признал свою ошибку еще там, в машине. Это его вина. Он должен был рассказать сразу, но снова запаниковал. Он даже не мог сейчас сказать, чем именно руководствовался, когда решил отмолчаться. Когда копил все это в себе до тех пор, пока ситуация не вышла из-под контроля и он понял, что не справляется. Странно, да? Раньше у него неплохо получалось справляться со всем в одиночку. Что бы не случалось. Но теперь, едва почувствовав отголоски поддержки, он расслабился. Ведь так приятно было осознавать, что рядом с тобой есть кто-то, кто готов тебя защищать. А если получилось так, что с этим ощущением приходится знакомиться в первый раз за добрую сотню лет, немудрено не только расслабиться, что и окончательно потерять голову. И он потерял. Окончательно и бесповоротно. Да, может быть он и потерял контроль. Может быть, в некоторых случаях совершенно неспособен себя контролировать. Но он приобрел нечто куда гораздо большее. Доверие, спокойствие, привязанность, желание, страсть и любовь. Может быть, и об этом он тоже не способен сказать. Просто потому что в какой-то момент очерствел и теперь не знает как именно говорить. Но он научится, обязательно. Для этого он и должен меняться. Для него должен меняться! Разве это не очевидно? Разве это плохо? Быть чутким для того, кто вдруг стал центром твоей вселенной? Пусть маленькой, пусть невзрачной, но, черт бы его побрал, это его вселенная! Она существует. И он готов отдать ее существу, что сейчас находится к нему так близко, но в то же время - бесконечно далеко. Существу, которое извиняется перед ним так искренне за то, в чем нисколько не виноват, что сердце болезненно сжимается. Они невыносимы. Оба. Иногда возникает такое ощущение, будто им вечно чего-то не хватает. Будто они не могут постоянно пребывать в состоянии теплой безмятежности и им обязательно нужна искра, которая разожжет в них что-то другое. Не важно, что именно. Пусть это будет жгучая ненависть, в которой они готовы разодрать друг друга на куски голыми руками. Они не остановятся. Не дадут по тормозам. Потому что знают, что чем бы все это не кончилось, как бы сильна не была эта ненависть, она не заставит их разбежаться по разным углам. Она вспыхнет и угаснет, не оставив за собой ни следа. И снова собирая друг друга по кускам, они скажут друг другу бесконечное количество самых глубоких откровений. Они ненормальны, но настолько похожи друг на друга, хоть и стараются это отрицать, что их связь не позволит себе ослабнуть, не на мгновение. И прямое тому доказательство сейчас у Маркуса в руках. Это его магия. И он верит ей. Но Рейнарду он верит еще больше. - Я верю... - Он кивает, ладонью собирая родное тепло с неприятной прогнившей поверхности деревянной двери. Чувствует. Действительно чувствует его. Вот это - его реальность в который он желал бы остаться всей душой. Ему не хочется уходить. Они обязательно разберутся. Может быть не сразу. Сразу никогда и никто ничего не получает. Им понадобится время, чтобы кто-то из них снова вернулся к этой теме. У кого смелости было больше? Кто первый прервет молчание? А, может быть, для этого им понадобится еще одна вот такая вспышка, в которой они будут в погоне за новыми ощущениями? Снова и снова и снова. Он уже попробовал и не сможет остановиться. Это не в его силах. И за это он точно не стал бы просить прощения. Потому что они оба уже не способны это прекратить.

- Осторожнее следует быть тебе. Не теряй головы. Эта магия может быть для тебя опасна. - Ведь не зря эти двери захлопнулись прямо перед демоном, словно не желая впускать его сюда. Эмон сомневается, что дело в святости здешнего помещения, ибо светлой магии он не чувствует здесь от слова вообще. Эти стены насквозь пропитаны липкой темной аурой. Марку совершенно не хотелось их касаться, хоть в нем и не было страха перед магией подобного типа. Он пробовал ее на вкус лично. И если в первый раз их отношения как-то не заладились, что Рейнард Хельсон показал ему, что бывает и по-другому. Что эта его часть способна не только напитать его силой, но и в какой-то мере вернуть потерянное зрение. Не полностью, но к его не самой критичной точке. Даже она способна дарить тепло. И бояться ее - это значило бояться самого себя. - Найди меня. - Он не отпустит связующую их нить, оставляя эту связь даже не для того, чтобы Рей действительно смог найти его, где бы он не находился, но для того, чтобы сохранить у себя эту частичку тепла, когда он буквально заставит себя оторваться от двери и, наконец, шагнуть вглубь помещения. Его спутники сразу потянулись к нему, нетерпеливо цепляясь за его руки. Подле него сейчас нет лишь одного. Его постоянного преследователя. Видимо, решил пойти за демоном. Но мысль о том, что тот так же просто не смог войти вслед за ним, звенела тревожным колокольчиком. Если оно на самом деле так, что это могло значить? Его сущность не так уж схожа с теми, кто приходил к нему из других миров? Тогда что она несла в себе? Действительно ли не представляла никакой опасности? Ведь даже самая верная собака, рано или поздно, может выйти из-под контроля и напасть на своего хозяина. Хотелось бы верить, что это совсем не их случай и та просто привязалась к кицунэ. В любом случае, так Маркусу будет спокойно. Сущность способна защищать. Она сделала это, вмешавшись в потасовку в библиотеке. И если демон ей действительно стал симпатичен, она будет защищать и его.

Марк оглядывается назад в темноту и понимает, что кулон перестает рисовать ему очертания двери, к которой он буквально мгновение назад прижимался так, будто видел в ней свою последнюю надежду. Там Эмон ее и оставляет, вместе с гнетущим чувством одиночества и легким ощущением паники, охватившим его в тот момент, когда он понял, что кто-то пожелал отсечь ему пути к отступлению. Кто-то не захотел пускать с ним его спутника. Но этот кто-то не учел кое-что. Маркус Эмон никогда не бывает один. У него не было ключа от входной двери церкви, но в его руках всегда были ключи от других миров. По крайней мере, от двух из трех существующих. Жаль, что ключи от самого верхнего из них он утерял, а к тому, что находился где-то там, слишком глубоко под землей, он опасался прикасаться. Ключ от него был тяжелее всех. Темный, тонкий, покрытый вековой ржавчиной, с искривленными зубцами, он был меньше всех, но держать его в руках было практически невыносимо. И все же, Марк был готов поспорить, когда он в первый раз его коснулся, тот был куда гораздо тяжелее, чем сейчас. Маг даже не задает себе вопрос: почему именно? Бессмысленно. Не нужно быть шибко умным и проницательным, чтобы понять, почему двери верхнего мира перед ним закрылись и почему нижний стал к нему приветливей, чем ранее. Вопрос нужно было задавать другой: как скоро он сможет доверять своим прежним обидчикам настолько, чтобы каждый раз не думать о том, что те за свою помощь не иссушат его до дна? Они должны начать доверять ему. Должны найти в нем что-то такое, ради чего захотят остаться рядом с ним. Ради чего поддерживать его жизнь им будет выгодней, чем лишить ее. Магия, которой пропитаны здешние стены вполне могла пойти в уплату долга. Да, именно долга. В прошлый раз они были слишком снисходительны к нему. И теперь, скорее всего, ждали, когда человек изволит явиться к ним со своими дарами. Но человек, мягко говоря, напуган. Если бы раньше он бездумно шагнул в эту пропасть, уповая на удачу, то теперь что-то останавливало его, заставляя действовать более обдуманно и осторожно. Ценность. Его жизнь внезапно приобрела статус ценности. Может быть, не для себя самого, но для того, кто был ему безмерно дорог. И этот кто-то не переставал доказывать ему это каждый день. Даже сейчас он чувствует теплое волнение, на кончике нити, крепко привязанной к мизинцу. Рей не простит его. Не простит, если Маркус снова возьмет свой самый тяжелый ключ и постучится в двери, что таили за собой больше опасности, нежели надежды на спасение. Но таки надежда все же была? Поэтому Марк запускает руку в один из карманов своего пальто и достает оттуда спички и ритуальную свечу. Привязанные к нему духи тихо зашептались, создавая потусторонний шум, постоянно перебивая друг друга и, кажется даже пытаясь покусаться за место ближе к проводнику. Интерес, исходящий от них, мягко касается его эмоционального фона и Маркус легко улыбается, не пытаясь отогнать их. Он должен быть вежливым и в какой-то мере даже больше позволять им. Задобрить, если вдруг в этих стенах его действительно ждет большое испытание. Для них он должен оставаться лучшим. Единственным. Они должны любить его крепко, как никогда и защитить ценой собственного существования. А он в свое время не спросит себя: с каких пор он стал думать о своих спутниках так? И чиркнет спичкой, поджигая тонкий фитиль.

Маг тихо шепчет на своем родном языке заклинание левитации и выпускает свечу из рук. Та плавно перемещается по правое плечо от него и ее свет становится чуть ярче, чем обычно. Эмон втягивает в легкие холодный колкий воздух и неспешно идет вдоль длинного ряда многочисленных лавочек. Ему приходится прислушиваться к каждому шороху, к каждому ощущению. Касаться каждого предмета мебели, что попадается ему на пути. Пока это только деревянные поверхности локотков лавочек. Он ведет кончиками пальцев по их резким изгибам и прислушивается, собирает остатки тонких, ломких словно пыль отголосков чужих чувств и улавливает каждое из них. И он видит этих людей, когда-то приходивших сюда в поисках утешения, наставления и одухотворения. Истинно верующие, чистые души, бесконечно преданные своему Богу. Своему Создателю. В этом зале были произнесены тысячи молитв. Под этими высокими сводами прощены сотни душ. Но это не то, что он ищет. Он ищет что-то темное, схожее по ощущениям с тем, что ему приходилось видеть в своих снах. - Где ты? - Марк закрывает глаза, вместе с пылью растирая на собственных пальцах остатки чужих, не принадлежащих ему эмоций. - Где? - Кажется, его шепот эхом разносится по пустому помещению и в этой тишине звучит чужеродно. Ему приходится опуститься к полу, коснуться раскрытой ладонью прогнившей деревянной поверхности и попытаться услышать те сущности, которые могли бы обитать прямо тут, в этом зале. Отдать немного своей магии здешнему помещению, показать, что он пришел не с пустыми руками. Что он готов поделиться и с ними. Но ответа так и не последовало. Здесь не было никого. Абсолютно никого и это было странно. Словно кто-то просто выдворил отсюда все живое и не живое, оставив только мертвую землю и больше ничего. Странно, потому что даже мертвую землю населяют астральные сущности и шаман всенепременно смог бы услышать хотябы одну их них. Но вместо этого он чувствует как по затылку скользнул едва ощутимый, колкий холодок. Ему отозвались. И это были не духи.

В помещении вдруг становится теплее, а воздух наполняется давно позабытым запахом пряного фимиама и воска. Свечей, зажженных в память об умерших. Не открывая глаз он прислушивается, к каждому звуку, в которых начинает слышать чье-то тяжелое измученное дыхание. Магические нити глубже проникают в пропитанный чужой магией пол и словно паучья сеть оплетают все, что находится вокруг. Он прикладывает слишком много сил, но стараясь не упустить эту зацепку, ищет источник. Он забирается в каждую впадину на старом полу, огибает каждую ножку стоящей на нем лавочки, скользит по стенам и углам, перекидываются на алтарную преграду, пересекают трансепт и полностью охватывают алтарь, где и находят связь с чужеродным фоном. Эмон шумно вдыхает и медленно поднимается на ноги. Его магическая сеть стягивается к нему, неся в себе остатки всего, что они успели подобрать, пока искали живое тепло в главном зале когда-то прекрасной церкви. Лишь те, что мертвой хваткой вцепились в эмоциональные нити несомненно живого человека, остаются там и теперь, прощупывая его сущность на малейший отголосок раздражения, что позволит ему сцепить пальцы на чужом горле и сдавить до предсмертного хрипа. Оставить воздуха ровно столько, чтобы того хватило лишь на пару слов в ответ на мучивший Маркуса Эмона уже больше недели вопрос: "Зачем?" Не больше, не меньше. Это все, что он хотел знать.

Пришедшие с ним духи отошли и попрятавшись в тенях, слились с ними, чтобы иметь более свободное и незаметное перемещение. Лишь один из них втихую скользнул за его спину и спрятался в собственной тени мага, ступая за ним по пятам, когда тот двинулся дальше по центральному нефу. Шаги его отдаются громким отголоском в пустом помещении до тех пор, пока он не решается раскрыть глаза. Человек действительно стоял прямо у главного алтаря. На фоне десятков зажженных свечей его высокая, аристократично-прямая фигура выглядела совсем темной. В ней он видит до боли знакомые черты, но не те, что преследовали его во сне. В этой фигуре читалось что-то уже совсем далекое, но бесконечно родное. Он знает, что знает каждый ее изгиб, знает, что знает каждый шрам на этом теле. Чувствует знакомый холодный, дребезжащий фон, словно утренний мороз, охвативший тонкие ветки северной ольхи. Хрустит под ногами, словно осколки его разбитого когда-то сердца, что теперь бьется в унисон с другим. Куда более пылким, горячим, по-настоящему влюбленным. Совершенно отличающимся от сердца ЭТОГО человека. Он стоит недвижимо до тех пор, пока Маркус снова не делает шаг в его сторону. Только тогда чужие руки поднимаются, чтобы снять с головы широкий капюшон и рассыпать по плечам копну огненно-рыжих, почти красных волос. Эмон ускоряет шаг, чтобы в прыжок преодолеть предалтарную преграду и схватившись за плечо человека, резко развернуть его к себе. Синева его лазурных глаз все так же глубока, как и тогда. Стоит оступиться и ты уже в этом омуте. Тонешь в них как в первый и последний раз. Марк сорвано дышит, чувствуя как чужие ладони мягко, почти любовно ложатся на его талию и прижимают к себе. Холодное дыхание обжигает кожу у виска и человек что-то говорит, но Маркус не может разобрать, что именно, потому что громче с ним говорят его духи. Он не отвечает на эти объятья. Только прислушивается, скользя ясным взглядом по пламени горящих свечей. Прямые, не дернувшиеся ни при их движениях, ни от сквозняка, веющего из-под досок заколоченных окон. Слишком реальные и такие неестественные одновременно. Эмон медленно чуть отстраняется, снова ища взглядом знакомую синеву. Его рука мягко скользит по чужой груди, касается подушечками кожи ключиц, так беззастенчиво раскрытых воротом темной рубахи. Слишком теплый. Эта мысль заставляет быстро сдвинуться к шее и в короткое мгновение сдавить чужое горло пальцами так сильно, что чужой эмоциональный фон в секунду отозвался недоумением и кратковременным испугом, который маг просто не может упустить. Сегодня он уже говорил о страхе. Чувстве - предателе всего человечества. А перед ним, несомненно, человек. Из плоти и крови. Человек, что смог выцепить из его головы когда-то дорогой ему образ, но не учел одну маленькую, но весьма весомую деталь: - Ты выбрал не то лицо, что заставило бы мой разум ослабнуть и завыть от боли. - Это лицо было источником других чувств. Обиды и жгучей ненависти, что сейчас горели в нем так сильно, как не горели никогда. Этот неопытный иллюзионист, возомнивший, что дорвавшись до обрывков его самых сильных воспоминаний сможет построить для него дурманную картинку был никем. Дураком, чья сущность теперь наполняется таким концентратом неконтролируемого страха, что шаман чувствует, как дрожат его руки, теперь вцепившиеся в запястье его мучителя. А пальцы сжимаются только крепче. Эмон решил, что не так уж и нужен ему ответ на его вопрос. Ему более приятно смотреть, как побледневшие губы когда-то любовника шепчут свое тихое: "Пожалуйста", а лазурные глаза наполняются неописуемым ужасом, когда тень позади шамана оживает, реагируя на резкий эмоциональный выброс теперь уже жертвы, а не охотника. И вот оно - отчаяние, показанное ему так неосмотрительно. Ослабшие руки упираются Маркусу в грудь, заставляя того отступить на шаг, но не отпустить. Он держит крепко до тех пор, пока чужой рот не раскрывается в немом крике и только тогда отпускает, чтобы услышать этот прекрасный, разрывающий тишину надрывный звук. Четкая картинка перед глазами подернется рябью и заставит Эмона болезненно свести брови. Свечи за спиной иллюзиониста потухнут и пространство снова погрузится во тьму, принимая свой изначальный, "изношенный" временем вид. Только лишь пламя его собственной ритуальной свечи теперь позволит опустить голову и увидеть нечеткую размытую темную фигуру, павшую к его ногам, корчась от страха и отчаяния, охвативших незащищенный разум. - Возможно, ты смог бы одурманить меня на время, если бы учел одну вещь и внес немного реальности в свои иллюзии. - Маркус отступает от потянувшейся к нему руки и жестом призывает своих спутников покинуть убежища и прийти к нему. - Ты не знал, что я почти слеп. - Возможно, такой провал мог бы послужить этому человеку уроком, если бы не одно "но". Марк продолжает сильнее наматывать эмоциональные нити, принадлежащие незнакомцу на свою руку и слышит как тяжелеет его дыхание. Резкая паническая атака медленно переходит в бесконтрольный ужас и в какой-то момент тот сам хватается за свою шею, дерет одежду на своей груди. Сильнее, еще сильнее. Эмон поджимает губы, чувствуя как внутри него растет азарт, как учащенно стучит собственное сердце. В отличие от сердца иллюзиониста, которое не выдерживает такого напряжения и останавливается, унося за собой предсмертные безумные крики иллюзиониста. В одно мгновение все останавливает и становится слишком тихо. Настолько, что слышно лишь потрескивание ритуальной свечи на кончике фитиля. Эта тишина приводит шамана в сознание и заставляет отступить от лежащего на дощатом полу мертвого тела. Потому что в ней даже неслышно голосов его спутников. Когда он поднимает свои руки, он чувствует, что те дрожат. Он... Уже чувствовал себя так однажды. Когда смотрел как лицо так похожей на него девушки корчится в резком приступе боли, вызванной ядом, отравляющим ее организм настолько быстро, что та не смогла бы даже наложить на себя чары. Одна из разновидностей высшей степени наслаждения. Когда ты чувствуешь невероятный эмоциональный подъем, превозносящий тебя не только над собственным "я", но и куда гораздо выше. И он старается контролировать себя. Разобраться в этом ворохе чувств, разложить его, распутать, привести себя в чувства. Сделать это проще, когда понимаешь, что не выдержав такого потока, двое из твоих спутников тебя покинули. Остался лишь один. Словно стервятник нависший над мертвым телом и дотягивающий остатки все еще теплящихся внутри него эмоций. Пока еще схожий по ощущениям с ушедшими, но уже являющийся чем-то другим. Кто-то мог бы назвать его испорченным и чужим. Но Маркус, наблюдая сейчас за ним, понимает, что если тот останется с ним сегодня до конца, магу придется провожать его уже в другие двери. Его аура... Изменилась. - Помоги мне. - Эмон протягивает духу руку, прося его забрать тот самый избыток, что шатает его состояние и никак не дает сосредоточиться ни на чем, кроме как на произошедшем. Ему становится легче, когда сущность соглашается и помогает ему. Дыхание выравнивается, сердцебиение приходит в норму. Волнующая дрожь покидает его тело, и он оборачивается к пламени его ритуальной свечи. То стало беспокойней. Но на ее фоне он отчетливо ощущает, что стены стали молчаливей. Они все еще были пропитаны чужой магией, но от них будто что-то отвалилось. Будто вместе со смертью иллюзиониста умерла и часть чар, что их питала.

Маркус спускается с предалтарной преграды и идет к выходу, чтобы снова попытаться открыть дверь. Но эта попытка не увенчалась успехом. Да, определенно, чужой магии стало меньше, но ручка все еще не позволяла повернуть себя. Вывод напрашивался сам собой. Иллюзионист был не единственным его преследователем. Но тогда почему никто не пришел ему на помощь?

Вдалеке что-то упало и россыпью развалилось по полу. Эмон резко обернулся на звук и услышал как дребезжаще зашипел оставшийся с ним дух. Тот тенью метнулся к своему проводнику и буквально охватил его своей сущностью, пытаясь защитить. Эффект неожиданности заставил шамана испытать испуг и снова вжаться во входную дверь. Он коснулся своего артефакта напряженно всматриваясь в темноту. Там, у алтаря, действительно было движение. Один из столиков, на котором стояли алтарные свечи был перевернут и рядом с ним, нетвердо покачиваясь на подкосившихся ногах, стоял человек. Тот самый, чье сердце остановилось буквально мгновение назад. Его тело было неестественно изогнуто, а голова запрокинута назад. Существо, что ранее еще можно было назвать человеком, издавало низкие хрипящие звуки, пытаясь выпрямиться и если бы Эмон мог сливаться с ближайшими поверхностями, он бы всенепременно это сделал. Неугомонный треск в его голове все продолжал нарастать, пока не зазвучал, как отчетливое: "беги" и Маркус не посмел бы ослушаться. Он сорвался со своего места и бросился бежать вдоль правого нефа. К счастью, в конце него дверь не была закрыта, ибо существо стоящее у алтаря среагировало на движение и Эмон едва успел закрыть за собой дверь, прежде чем чужая рука дотянулась до него, чтобы схватить. Длинный коридор в который он попал, был слегка подсвечен настенными лампадами и в глазах слепого мага выглядел как чертов непроходимый лабиринт, который никогда не закончится. И лучше бы так оно и было. Ибо когда толкает первую выросшую на его пути дверь, он спотыкается о высокий порог и вваливается в большую, почти сравнимую по своему размеру с главным залом комнату. Гул прокатывается по, казалось бы, пустому помещению и все затихает. Марко поднимается, прищуривается и чувствует, как сильно обжигает кожу амулет, подаренный ему Парижской ведуньей. Так бывает только тогда, когда он пытается вглядеться в человеческие лица. И теперь он понимает, почему его артефакт так бесится. - Черт возьми... - Перед ним - десятки людей. Стоящих неподвижно, в несколько ровных рядов. Эмон тяжело сглатывает и опасливо делает шаг вперед. Тянется, чтобы прикоснуться к одному из них. Прислушивается и не ощущает ничего. Один, второй, третий. Эти люди... Они мертвы. Ни тепла, ни эмоций, ни единого намека на присутствие жизни. Он нервно перебирает в своей голове варианты происходящего, пока не вспоминает об одном любопытном случае. Деле в вампирском питомнике. То самое дело, в котором было все слишком запутанно, но теперь детали этого пазла выстраивались в целостную картину. Некромаг работал не один. В его компании присутствовал иллюзионист, что создал неприятную неразбериху на месте преступления. Тогда Эмон сказал себе, что обязательно найдет его, но настолько погряз в собственных проблемах, что совершенно забыл о нем. Рейнард, библиотека, разрушение барьера. И вот, теперь он тут, словно крыса загнанная в угол. Темный маг нашел его раньше, чем Маркус вообще вспомнил о его существовании. Возможно, тот все это время находился за барьером и как только купол упал, он сам пришел за ним.

Неприятное осознание и толпа, среди которой стоял шаман пошатнулась и задышала. Это движение заставило его снова сорваться с места и пересечь комнату, чтобы упереться в глухую стену. Дверь. Где-то тут точно должна была быть чертова дверь! Он беспомощно шарит руками по неровной каменной поверхности, а шум за спиной становится все отчетливей. Послышались первые неровные шаги. Только благодаря все еще поддерживающему с ним контакт духу, Эмону удается найти выход и на горизонте блеснуло мимолетное ощущение надежды. Мимолетное, потому что до следующей двери он не добирается. Следующая комната гораздо меньше, чем две предыдущих, но половицы в ней шаткие и прогнившие. Едва он переступает через порог, тот под его ногами проваливается. Падение - всего лишь короткий миг. Миг, после которого по телу разливается шоковый приступ боли. Маркус стонет сдавлено и жалко, не в силах даже в сердцах выругаться от давления в груди. Ему становится сложно дышать. В ушах - звон. Маг с трудом дотягивается до сумки, чтобы нашарить там бутылек с охлажденным отваром. Пара глотков, после которых на языке оседает вязкая горечь. Он не поможет мгновенно залечить полученные раны, но обезболивающий эффект позволит ему подняться на ноги. На руку капнула кровь и ему приходится небрежно утереть ее рукавом. Разбил нос. Но ритуальную свечу он утерял еще где-то в первом зале и опасаться было нечего. В таком состоянии ему нечего было предложить духам нижнего мира. И те не сочли бы даже нужным прийти сюда. С него просто было нечего взять. Это выше их самолюбия. Поэтому, все еще тяжело дыша, Маркус старается быстрее идти по комнате, в которую провалился. Здесь пахнет пылью и сыростью. Скорее всего - подвальное помещение типа погреба, где раньше хранились припасы. А над головой - многочисленный топот чужих ног. Быстрее. Он должен идти быстрее. И у него выходит даже перейти на бег. Так ему быстро удается добраться до невысокой лестницы, вверху которой он снова упирается ладонями в дверь. Горизонтальная и неудобная. Приходится поднять дрожащие теперь уже от бессилия руки, чтобы попытаться нашарить что-то хотябы отдаленно похожее на замок. Потому что ручки поддаются. Он может выбраться. Если только успеет. Ведь в той стороне, откуда он пришел, нарастает шум. Шум, поднимающий в нем волну паники. И только натянувшаяся на его пальце нить, мелькающая в просвете щели двери не дает ему сдаться. Рейнард был близко. Совсем близко. И пальцы, наконец-то, цепляются за засов. Какие высшие силы стоит благодарить за то, что здесь не было замка - неизвестно. Но Марк толкает раскрывшиеся ставни и выбирается наружу, чувствуя, как в раскрывшиеся легкие попадает морозный воздух.

Подняться на ноги оказалось сложнее, чем он ожидал. Но маг подтягивается и всматривается в освещенную лишь легким лунным светом темноту. Связующая нить тянется за угол и он идет туда, пока не выходит на кладбищенскую землю. - Рей! - Там на снегу, он видит темный силуэт и, кажется, в эту секунду его затошнило от пронизывающего до глубины души страха. - Рейнард! - Но золотая нить привязанная к его пальцу все еще отзывается ему теплом и он идет к ее обладателю. Звук грохнувших ставней заставляет его сорваться на бег, а духа отделиться в тот момент, когда его цепляют за ноги и он грузно падает в снег. Его спутник громко скрипяще шипит на вывалившихся из подвала мертвецов и заставляет некоторых остановиться. Но один из них уже дорвался до своей жертвы Маркус надрывно кричит имя демона, отбиваясь от холодных, полусгнивших рук, хватающихся за его одежду. - РЕЙНАРД! - Костлявая пятерня хватается за лицо, перекрывая ему возможность ни только кричать, но и дышать. Темная тень мечется над мертвецом, но не в силах ничего сделать, только угрожающе шипит, не подпуская других. В какой-то момент маг начинает чувствовать, что ему перестает хватать воздуха, а голова идет кругом. Размытое очертание луны покрывается режущей измученные глаза рябью и он понимает, что если потеряет сознание - это все. Это конец. Эта глупая смерть глупого человека, что так близко находился к своему спасению, но так и не смог до него дотянуться. А ведь нужно было всего лишь согласиться и принять из рук демона тонкую пробирку с чужой кровью. Теперь, находясь на грани жизни и смерти, он не чувствует долгожданного облегчения, за которым гнался когда-то в катакомбах Парижа. Он чувствует страх. Холодный, накрывающий с головой. По ту сторону будет только он. Один. По ту сторону не будет ЕГО. Будут только воспоминания о потерянной жизни, но не будет упокоения. Потому что все его мысли останутся тут, в этом мире, с НИМ. «Не дай мне умереть. Умоляю тебя, НЕ ДАЙ МНЕ УМЕРЕТЬ!»

Паника. Острая, режущая уходящее сознание, заставляет буквально на автомате цепляться за чужие предплечья, рвать на них обветшалую со временем одежду вместе с кусками прогнившей плоти. Он бьется за свою жизнь отчаянно и из последних сил, в желании сделать больнее, будто тот, кто собирался убить его, являлся человеком. Но это было не так. Существо, что перекрыло ему дыхание, было мертво. Оно не чувствовало боли и не подчинялось чужеродной магии. Оно действовало лишь по указу руководящей руки его создателя и не имело уязвимых мест. Маркус в отчаянии пытается почувствовать того, кто мог обладать столь отвратительной магией, но тот, видимо, находился слишком далеко и не попадал в поле "обзора" самого Эмона. И у него больше не осталось времени. У него больше не осталось воздуха в судорожно пытающихся сделать хоть ничтожно маленький вдох легких. И что он чувствует в тот момент, когда понимает, что уже ничего не сделать? Что вот здесь, прямо сейчас, все закончится. Что его жизнь оборвется именно в то мгновение, в котором, казалось бы, он наконец-то смог обрести к ней вкус. В то мгновение, когда эта жизнь приобрела сладкий привкус и вознеслась в ранг величайшей ценности. Потому что в ней появился тот, ради кого хотелось жить. Ради кого хотелось просыпаться каждое утро и с кем хотелось провожать уходящий день. Тот, о ком не перестаешь думать и сейчас. Маркус обещал ему. Обещал, что все будет хорошо. Но он снова не справился. И ему хочется, чтобы Рейнард был разочарован. Чтобы найдя его мертвое тело, просто иронично усмехнулся и признав его слабость, уже завтра забыл о нем. Потому что так будет легче. Потому что терять любимых - это больно. Роняя ослабевшие руки в снег, Эмон думает о том, что ему больно. Больно снова терять любимого человека. Он столько говорил о бессмертии души и ее вечной жизни после смерти, но теперь больше всего желал, чтобы эта вечность обошла его стороной. Он хотел просто исчезнуть. Умереть не только телом, но и всей сущностью. Стать чем-то пустым, бесформенным, бесчувственным и никогда не вспомнить себя самого и все, чем он когда-то жил. Это было бы идеальное избавление. Но разве он заслужил? Такие, как он, обречены. И свет покинет его раньше, чем он ожидал. Проклятье не успеет лишить его зрения окончательно, ведь холодная дрожь по онемевшему телу ознаменует начало конца. Как раз в тот момент, когда широко раскрытые от страха глаза в последний раз уловят низко склонившийся к его лицу силуэт мертвой твари. Она прислушивается и ждет, когда ее жертва перестанет сопротивляться. Вязкая, текучая темнота заполняет разум и все вокруг. Но резкий отголосок боли от рассеченной широкими ногтевыми полосами щеки, заставит сделать слишком резкий, громкий вдох и в ту же секунду сдавленно закашляться.

Тяжесть чужого тела исчезла. Его больше ничто и никто не держит. Эмон со стоном переворачивается на живот и пытается дышать. Но невыносимая боль в грудине не дает ему выровнять дыхание. А в голове лишь одна мысль: "Если я чувствую боль, значит я все еще жив". Жив. Но что произошло? Почему оживший мертвец просто так взял и отпустил его, почти добившись своей прямой цели? Что не дало твари убить его? Кто не позволил некроманту приобрести в свою коллекцию мертвого мага? Маркус снова заваливается на спину и запрокидывает голову, чтобы устремить свой взгляд в ту сторону, где, определенно, что-то происходило. Слух и нечеткое зрение постепенно возвращаются к нему. Он все так же рвано дышит и не может разобрать совершенно ничего. Кроме родной, теплой ауры, полыхающей сейчас неконтролируемым демоническим пламенем. Оно горит. Горит так ярко, что Эмону кажется, будто он видит его яркие рыжие всполохи, среди десятков безликих фигур. ОН отозвался ему. ОН пришел спасти его. Его демон. Его единственный Бог. Бог, что ЗАХОТЕЛ УСЛЫШАТЬ его молитву. Ему больше нечего бояться. Рядом с этим существом совершенно нечего бояться. От этой мысли губы сами по себе расходятся в облегченной, счастливой улыбке. Даже несмотря на то, что ему все еще сложно дышать. Дыхание из грудной клетки вырывается неровно и сдавленно. Подреберье тянет давящей болью. Щеку саднит, а нос ноет так, будто мертвец не просто желал его убить, но и раздробить кость в мелкую труху. Нужно было собраться. Нужно было притупить ощущение боли, и найти в себе силы подняться. И в какой-то момент ему кажется, что он может. Может подтянуться, упереться в локти и встать хотябы на колени. Под руками - все еще мокрый снег. Ладони скользят по нему, мешая тот с собственной кровью и помогая приподняться, снова соскальзывают, роняя его назад. В голове снова мутнеет. На коже - испарина. Глотая морозный воздух он может только прислушаться к окружающим звукам, пытаясь разобрать происходящее рядом. И с каждой секундой он становится все дальше. Шум все тише. Только собственное шумной обрывистое дыхание в ушах. Тьма перед глазами становится глубже. Но он больше не боится. Не боится за себя. Волнение тонкой нитью протянулось между ним и его спутником, крепко связываясь с нерушимым золотом и почти в мгновение ослабло, когда мир окончательно провалился в бездну.

Когда Маркус снова открывает глаза, вокруг стоит звенящая тишина. Отсыревшие волосы неприятно липнут к лицу и каждое движение отдается неприятной тупой болью в теле. Холод, внезапно пробравшийся под кожу, отзывается неконтролируемой дрожью. Эмон болезненно морщится, садясь в успевшем промяться под ним снегу и касается раскрытой ладонью места, где боль сейчас концентрируется больше всего. В левом подреберье. В голове судорожно роятся мысли. Воспоминания возвращаются к нему медленно, и каждое из них заставляет сердце биться чаще. Рядом ощущается только присутствие беспокойного духа. Его извечного спутника и чего-то еще. Ранее тот уходил с Реем, но теперь находится подле него. Должно быть вместе с тем, который так яростно боролся за его жизнь, став спиной к спине с потерявшим контроль демоном. Действительно ли Марк видел то, что видел? Действительно ли вышедшая из-под контроля демоническая аура, обратилась в форму зверя и сцепилась с толпой мертвецов, защищая своего человека? Его глаза могли обмануть его. Разум, не способный удержать сознание, порой, бывает крайне шутлив. Возможно, все это - всего лишь игра его умирающего здравомыслия, но четкие следы эмоциональных линий, оставленные его любимым человеком говорят об обратном. Так ярко он не видел их еще никогда. Так, словно они действительно тянулись от него самого и уходили туда, где нараспашку была оставлена входная с заднего двора дверь в церковь. Марк поднимается на ватные ноги и запускает руку в сумку, в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы ему хоть немного снизить порог давящей его боли и сняло спазм с грудной клетки. Он знает, что если это не остановить, далеко он точно не уйдет. Короткое частое дыхание вызовет гипервентиляцию и головокружение. Может быть, маг и не был готов к ТАКИМ неприятностям, но в его схроне имелись еще пара склянок с настоями и отварами. Он ощупывает их пальцами по форме и достает похожий на тот, что уже пил ранее. Он не знает, как именно его тело отреагирует на прием внутрь, но выбора у него не было как такового. Так что сухие губы без сомнения прикладываются к горлышку и уже с первым глотком он чувствует некое облегчение, что позволяет ему дышать легче. Еще пару минут ему требуется на то, чтобы прощупать собственную магию, убедиться, что он все еще не был пуст. Что может держать подле себя призванного спутника и тот все еще подчиняется ему, когда Маркус жестом руки подзывает его к себе. Тот рябит непривычно темным фоном и на перебой с потерянной сущностью, тычет ему в руки вещи. Марко хмурится, собирая с отсыревших тканей отголоски родных эмоций и снова оборачивается через плечо. Туда, куда все еще тянулись яркие полосы, освещая ему дорогу в практически кромешной уличной темноте. Значит... Не игра разума? Демон действительно здесь. В своем собственном обличии. И Эмон, делая аккуратные шаги, идет за ним. Как бы ему не хотелось возвращаться в стены проклятого здания. Как бы ему не было тяжело идти. Ему кажется, что он ступает по земле голыми ступнями. И земля отзывается ему жгучим пламенем, разложенным тысячами кострами ненависти. Злость, словно горючее, раскинуло свои ветви полыхающего терновника по стенам когда-то духовного пристанища. И Маркус задыхается. Но уже не от боли. Раскинув руки, он касается кончиками пальцев противоположных стен и словно беспамятный собирает эти ветви руками. И кожу жжет кровавое безумие, пропитывающее его от самых кончиков пальцев до глубин его когда-то давно почерневшей души. Не упустить ничего. Забрать себе все. Ему кажется, что все это принадлежит ему. Каждый отголосок этого неконтролируемого безумия. Каждая опаляющая до ожогов ветвь. Нет, не ему, но его демону, что в последнее время так щедро дарил ему свою магию и теперь Эмон чувствует эту связь настолько остро, как не чувствовал еще ни что и никогда. Он видит. Каждый поворот за угол, видит каждый просвет следующей комнаты. Он смело перешагивает через провалы в шатком полу и не остановится до тех пор, пока не войдет в основную комнату, где это пламя горит ярче всего. В этом пламени он услышит чужие крики. Надрывно истошные, отчаянные. Насквозь пропитанные болью и страданиями. И Ад в этот момент покажется ему ближе, чем он думал ранее. И Ад в этот момент покажется ему самым прекрасным, что он когда-либо видел. Он готов шагнуть в него. Без сопротивления и воли к жизни. Готов преодолеть расстояние до самой огненной вспышки и сгореть в ней до тла. Теперь, когда чужие крики стихли и здесь остались только они. Он и демоническая сущность, голодным зверем склонившаяся над растерзанным на куски телом. Еще. Никогда. Он. Не чувствовал. Себя. Более. Видящим. И он хочет широко раскрыв глаза смотреть в глаза существу, что готово было убивать за него столь беспощадно жестоко. Он хочет прикоснуться к нему и стать им.

Но едва это желание коснется одурманенного разума, его руку крепко оплетет призванная сущность и потянет назад, не давая ступнуть дальше и шагу. Марк не оборачиваясь, все еще смотря в сторону демона, попытается скинуть с себя это наваждение, но то снова и снова будет цепляться за его запястье, треща и сопротивляясь. В голове поселится неугомонный, раздражающий шум и он будет расти, расти и расти. Дух не желает пускать своего проводника ближе. Потому что знает, что еще пару шагов и их связь просто сгорит в этом пламени ненависти. Плевать. Кто вообще ему указ? Кто указ человеку, что движим своими самыми сильными желаниями и чувствами? Никто. И уж тем более не глупая астральная проекция, решившая, что сможет остановить его. Что может не позволить ему коснуться того, кого он так сильно желал! Поэтому Маркус выпустит из руки чужие вещи и скинет с себя сумку, чтобы в следующее мгновение наотмашь разорвать магическую связь между собой и своим спутником. Он чувствует, как неаккуратно рвутся тонкие нити магии между ними и буквально на мгновение в его душе селятся сомненья. Правильно ли он поступает? Брошенные духи обречены скитаться по миру одни, без проводника, без надежды, без подпитки. Они становятся паразитами. Злыми, одинокими и напуганными. Пле-вать. Он должен был отпустить его. Отпустить в тот момент, когда почувствовал от мага легкие отголоски раздражения. Теперь же оно словно волна вездесущего холода выльется на оторванную сущность и вырвется вместе с сорванным криком с его губ: - Пошел прочь! - Испуганный дух отпрянет от него и скроется в темноте комнат, преследуемый лишь извечным теневым спутником Эмона и гул в голове прекратится. В этой тишине Марк шумно втянет воздух в болящие легкие и снова обернется к демону. Его желание никуда не пропало. Оно все еще тут, трещит в воздухе, отзывается тонким покалыванием на коже. В нем нет ни малейшего отголоска страха, когда он снова шагнет в сторону отступившего от мертвого тела зверя. Он будет смело перешагивать через потерявшие магию тела, пока не дойдет до демона и не протянет к нему руки. Пальцы зароются в склоченную перепачканную чужой кровью шерсть и в нем не будет ни единого намека на отвращение. Маркус будет прижимать к себе контрастно горячего с собственной кожей зверя и погибать от чувства собственной наполненности им же. Он будет открыт, и позволит своей магии связать их еще больше. Каждое прикосновение, каждый вдох один на двоих, приносящие успокоение и уносящие за собой страх и отчаяние. Опустившись на пол, маг будет мягко гладить вздыбленную шерсть и склонившись ближе, тихо шептать: - Sans toi, comme sans âme, s'il te plaît, reviens.

Маркус склоняет голову и прислушивается. К себе, к ощущениям Рейнарда. К своему бешено колотящемуся сердцу и напрочь перепутавшимся эмоциям. Уже в который раз за день он старается разобраться во всем, что он испытывает. Понять все правильно и ни в чем не ошибиться. Он понимает, что ходит по слишком тонкому льду, чтобы сделать еще хоть один неверный шаг. Одна ошибка и тот треснет. А под ногами - невероятная, дикая глубина, которая в ту же секунду затянет его так глубоко, что подняв голову, нельзя будет разглядеть даже самого маленького, самого отдалённого проблеска света. Давление накроет с головой, выбьет из легких последний воздух и наступит пустота. Потому что там, где выгорают чувства, остается одно большое вязкое ничто. Однажды Эмон уже сталкивался с этим. И, как оказалось, в этой пустоте посеять что-то новое, чтобы оно в окончательном итоге проросло и начало плодоносить - задача длинною не в один десяток лет. И не в два. Поэтому он боится. До неконтролируемой дрожи боится просто взять и перегореть. Сделать что-то не так. Собственные ощущения мешаются со страхом находящегося в его руках существа и он не понимает. Совершенно не понимает, что именно в демоне вызывает страх. Чего тот боится? Разум столь сильного магического существа настолько опасен и практически непостижим, что не заручившись никакой поддержкой соваться туда - самоубийство. Об этом он тоже знает. С этим он тоже слишком хорошо знаком. Он все еще помнит, как тянули руки тяжелые цепи, накинутые ему на руки темными духами. Еще помнит, как тяжело идти по непротоптанной дороге, когда те тянут тебя за собой как больного немощного старика. Он помнит, как страшно закрывать глаза и думать о том, что больше не проснешься. И уж ему ли не знать, насколько беспощаден страх, способный перерасти в неконтролируемый ужас. Он сам подпитывал его сегодня. Он сам смотрел за тем, как ломает тело, когда сердце не справляется с давлением и с упоением наслаждался разрывающим душу криком, задохнувшегося от ужаса мага. Он был создателем чего-то настолько отвратительного и гадкого. Творцом непревзойденного уродства в своем превосходстве. Он вошел в эту церковь и принес за собой смерть, совершенно не подумав о том, что забрать одну жизнь ей покажется мало. Он снова почувствовал ее костлявую руку у себя на плече. Она пришла к нему словно старая знакомая и теперь готова была забрать его с собой. Так что же раньше? А раньше не было интереса. Какой смысл в смерти, покуда ты не успел познать саму жизнь? Если раньше Марк слышал лишь: "Твое время еще не пришло", то теперь расслышал четкое: "Тебе пора". Но рядом с ним оказался тот, кто буквально клыками выгрыз его право на жизнь. И если это и являлось причиной дрожи сжавшегося в его руках зверя, то пусть знает, что большего глупца на этом свете не найти. - Прекрасному неизменно сопутствует или тьма человеческой судьбы, или блеск человеческой крови. - Потому что люди - самые страшные звери на этом свете. Им не нужны причины, чтобы ненавидеть и убивать друг друга. И произошедшее в этой церкви - прямое тому доказательство. Кто из них сегодня был более жестоким? У кого из них были более веские причины? Они не будут в это разбираться. Марк проведет рукой по вздыбленному загривку, приглаживая вздыбленную шерсть, и вместе с этим соберет со зверя непрошенное беспокойство. Он не должен думать, что человек будет ненавидеть его за его жестокость. Человек не менее жесток, чем он и скорее признает собственное уродство, нежели уродство того, кто не позволил его жизни оборваться. И чувствуя как существо в его руках успокаивается, он жалеет лишь об одном. О том, что не успел к началу этого поразительного по своей силе безумия.

Маркус будет отдавать свою магию спутнику и тогда, когда почувствует, как зародившийся где-то под коркой страх постепенно не угаснет. И тогда, когда почувствует, как шерсть под его руками станет мягче. Когда почувствует как зверь в его руках снова принимает свое человеческое обличие, позволяя прикоснуться ладонями к мягкой, горячей, оголенной коже. Эмона нисколько не смущает нагота отдавшегося ему в руки человека. Нисколько не смущает все еще гнетущее давление здешнего места. Да, чужая магия пала, оставляя за собой лишь легкий отголосок нечта когда-то грандиозного по своей силе и магии. Стены больше не трещат от своей наполненности. Свечи больше не живут своей жизнью. Все вокруг умерло вслед за теми, кто наполнял это здание жизнью и теперь все здесь окончательно превратилось в пережиток чьего-то прошлого. Точно не их. Их впереди ожидало только будущее. И Маркус мягко улыбается, слыша сбивчивый шепот своего спутника. Да, он действительно нашел его. Снова. И сегодня, и два года назад в Аркане, и семьдесят лет назад в Париже. - Ты нашел бы меня и в тысячах других вселенных. И в каждой из них я был бы не менее счастлив чем здесь и сейчас. - И он действительно верит в это. Верит и в то, что его демон никогда его не бросит. Что бы не произошло, как бы не повернулась судьба. Не важно, изменится он, или нет. Не важно, останется ли его магия вместе с ним, и сколько жизни будет в его теле. Он продолжит оставаться собой. Малой своей частью, возможно почти пустой. Но Марк обещает, что только для него он продолжит оставаться собой. Таким же насыщенным и отзывчивым. Даже если ему придется перешагнуть порог вечности и что-то потерять. Оставишь сегодня по другую сторону совсем один, единственное, что он осознал особенно остро - это то, что он был готов отдать все, лишь бы чертова дверь поддалась. Теперь же он понял, что магия - всего лишь небольшая плата за то, чтобы не терять его вообще никогда. - Я верю тебе. - И всегда верил. Но никогда не сможет пообещать, что не будет бояться. Страх перед неизвестностью свойствен каждому из них. Свойствен даже взбесившейся демонической сущности, пришедшей в гнев от части по той же причине. Этот страх заставлял и его ни единожды задумываться о том, что с ним будет, если Рей уйдет? Снова оставит его одного? Этот вопрос порождал за собой только один ответ. Банально простой, но раздирающий душу на куски. Он не знал. Он бы просто не смог двигаться дальше. У него бы просто не осталось на это сил. Могли ли демона мучить такие же мысли? Мог ли именно по этой причине он так отчаянно пытаться отдать своему человеку вампирскую кровь, даже находясь в порыве горячки вспыхнувшей ссоры? Эта мысль снова перехватывает дух. Эмон задерживает дыхание, закапываясь глубже в чужих чувствах. Он ищет. Ищет, ищет, ищет и ищет! И не сразу понимает, что в этом нет никакой необходимости. Искать не нужно. Не нужно быть бесконечно видящим и слышащим, чтобы понять столь очевидную истину, когда основная связующая нить уже в твоих руках и горит столь ярко, что своим свечением способна осветить даже самый далекий, самый запутанный и темный путь. В их ссоре не было никакого смысла. Две эмпатичные сущности, столкнувшиеся лбами, качающие лишь свою правду, не захотевшие разобраться во всем на пониженных тонах. Потому что не умели. Слишком эмоциональны. Слишком вспыльчивы. Слишком охотливы до чужого порывного гнева, который впитывают в себя как паразиты, насыщая им себя до краев. Чтобы потом, много позже, крепко сжимать друг друга в объятьях и теперь уже шепотом, говоря о другом, тихо просить друг у друга прощения. И в отличие от своего демона, Маркус прикасается к нему, гладит теперь уже расслабленные предплечья, жмется щекой к щеке, уловив желанную близость, приятное тепло. Он все еще чувствует волнение. Все еще чувствует то, что собрал собственными руками, шагая по темным коридорам сюда. Все еще находится в каком-то странном, еще никогда ощущаемом им дурмане и не хочет отпускать его от себя. Ему нравится быть таким. Слегка перебравшим, словно в состоянии легкого алкогольного опьянения, когда во всем теле чувствуется приятная слабость, а голова подернута легкой дымкой, в которой теряются мысли и ощущения окружения.

И только что-то резкое, что-то неожиданное, что-то шокирующее может вывести из этого состояния. Мгновение и нет этого легкого дурмана. Судорожный вдох и грудная клетка отдается новым спазматическим приступом боли. Но все это настолько незначительно по сравнению с тем, что он так неаккуратно улавливает от своего спутника, невольно расслабившись под мягкой близость, что, кажется, он вообще перестает ощущать землю под своими ногами. В его глазах растерянность и непонимание. Он вглядывается в черты лица Рейнарда и в какой-то момент ему просто хочется закрыться. Он напуган. Так странно произнесенным собственным именем. Еще никто и никогда не обращался к нему так. С искренне завораживающим обожанием. Это не последствие его собственной магии. Это не чувство вызванное его собственным желанием. Это что-то, что идет из самой глубины. Оттуда, куда бы ему не удалось забраться ни в жизнь. Эмоции можно навязать, переделать, перекроить, подстроить под себя. Но никакая магия никогда не будет способна создавать их. Создавать их такими. Безупречными, совершенно чистыми. И слова, что шепчут родные губы станут отправной точкой его личного безумия, горючей смесью заполнившие его душу до самых краев. Он мог бы не поверить. Мог бы рассмеяться демону в лицо, но не посмеет. Потому что лучше, чем кто-либо другой будет понимать, что сказанное - не злая шутка. Что реальность происходящего есть здесь и сейчас. Что коснувшись пальцами окровавленных губ, можно ощутить сказанное не только эмоционально, но и физически. Это желание быть еще ближе, еще запретней, еще нереальней, дрожит в сбившемся горячем дыхании. И треснул лед. И дрогнули сами небеса. Чувствуя как на развалинах его старого мира, наконец-то появилось что-то живое, Маркус настежь раскроет эту дверь, к которой до этого момента боялся даже прикасаться. И прижавшись губами к губам своего спутника, безмолвно скажет: «Бери. Теперь это тоже твое». Последнее, что у него осталось. Последнее, что он не был готов отдавать никому и никогда. Его мир. Саму его сущность. - Прикоснись ко мне. - Пусть берет, что хочет. Но сначала перестанет его бояться. Пусть сначала перестанет выстраивать между ними барьеры, подкрепленные какими-то совершенно дурацкими, надуманными страхами и опасениями. Не просит. Он требует. Требует между короткими поцелуями, в какой-то момент срывающиеся на ощутимые укусы. Он почувствует непривычно вязкий, стальной привкус во рту и в нем не будет ни единого намека на желание прекратить, отстраниться. Напротив, придвинется ближе, чтобы прижаться к демону теснее, оказаться на его коленях и перехватить рукой его запястья, все это время словно специально избегавшие любого контакта с ним. Слишком неправильно, чтобы просить у него согласия. И не важно, что он уже заранее был согласен на все. Без тяжелых раздумий, поиска отступных путей. Важно, что он все еще не произнес это вслух. - Прикоснись! - Кончик языка нарочно медленно скользит по родным губам, собирая с них остатки чужой крови, не давая углубить поцелуй. Он получит то, чего хочет. Всегда получает. И пальцами свободной руки требовательно сжимая подбородок демона, красноречиво даст понять, что Он - не исключение.

Наверное, он должен был сказать: "Это безумие". Наверное, он должен был сказать: "Это невозможно". Он должен был, нет, он обязан был поднять голову, устремить свой взгляд высоко к потолку и, пав на колени, просить прощения за все, что здесь произошло. За то, что какие-то темные маги посмели осквернить когда-то святое место своей силой, устроив здесь прибежище культистов. За то, что те утопили это место в грехе, подняли из могил тела мертвых священнослужителей и пропитали стены храма скверной. За то, что он сам, будучи словно подобным им, пришел сюда и принес за собой смерть. Более того, он привел вместе с собой демона и тот, совершенно не смущаясь, устроил здесь кровавую бойню во имя него. Он должен испытывать стыд, он должен испытывать раскаяние. Но вместо того, чтобы вспомнить и произнести своими губами хоть одну молитву о прощении, он ими же будет снова и снова припадать к губам своего любовника. Когда повсюду стоят позолоченные кресты, просто невозможно представить Спасителя в крестной муке в этом сиянии роскоши. И у него нет в этом необходимости. Его спаситель здесь, перед ним. Каждой мыслью, каждым словом, каждым жестом и прикосновением снова и снова признается ему в любви. Не нужно представлять того, кто видит тебя, прислушивается к тебе. Кто верно отзывается на твои мольбы и испытывает по отношению к тебе такие сильные эмоции, что ты словно неловкий, совершенно неопытный подросток, перехватываешь их и присваиваешь себе. Они твои. Ты хочешь, чтобы они принадлежали тебе, и они будут принадлежать тебе. Потому что их истинный хозяин не против. Потому что их истинный хозяин отдаст тебе все, что ты попросишь. Что бы это не было и как бы недостижимо не казалось. Ты чувствуешь его. Ты-разбираешь-его-на-куски. На тончайшие линии эмоциональных вен. И только сейчас понимаешь, почему сосуд с твоей магией всегда полон лишь на половину. Причиной тому не уходящие годы жизни, запутавшиеся во времени этой реальности. Вытягивающие из тебя теперь слишком много сил, требующихся на сохранение ритуальной молодости. Твой сосуд всегда наполовину пуст, потому что ты не смог вовремя остановить себя, когда стал слишком часто прислушиваться к своему спутнику. Твоя собственная магия пропитала тебя насквозь. Ввела под кожу самый страшный наркотик именуемый зависимостью. Да, ты зависим. Зависим от ощущений, вызванных слишком яркими всплесками чужого эмоционального фона. Теперь уже такого родного и близкого, что отличить его от собственного становится все трудней. Маркус чувствовал это. Он словно опьяненный чужой ненавистью не испытал ни единого отголоска страха, снова переступая порог этого проклятого здания. Где-то там, глубоко внутри собственного сознания все еще существовали его собственные эмоции, его переживания, его страхи, его опасения. Но он даже не услышал голоса разума, когда тот истошно вопил, едва маг снова затерялся среди узких церковных коридоров. Не захотел бы слушать, даже если бы услышал. Он был опьянен. Одурманен. И понимая это в полной мере, все еще ощущая эту вязкую дымку во всем своем существе, он даже не пытается сопротивляться. Оно вдохнуло в него жизнь? Нет, оно дало ему куда больше. Совершенство. Он никогда не чувствовал ничего более совершенного чем то, что он чувствовал сейчас. Не в стремление ли к именно этому совершенству он сбил себе колени? Сломал свое когда-то по-детски хрупкое восприятие и утонул в реке бесконечной скорби, потеряв все, что у него было? Он хорошо усвоил этот урок. Все, что стремится к совершенству, рано или поздно, неминуемо обрекает себя на смерть. Даже природа, каждую весну преображаясь и достигая пика своей невероятной красоты в середине лета, уже к осени приближается к концу своего жизненного цикла и окончательно умирает, когда приходят первые зимние холода. И Маркус умирал однажды. И холод буквально пронизывал каждую клеточку его тела. Так и что? Сейчас, именно в этот момент, достигнув пика этого совершенства ему снова предстоит проститься с жизнью? Но он совсем не чувствует предшествующего этому холода. Его кожа горит. Горит под чужими прикосновениями, а разум совершенно не чувствует себя больным и уставшим. В этой туманной дымке он чувствует себя более чем живым. И магический сосуд его уже давно не наполовину пуст. Он полон. До краев. "Это чужеродная магия. Она тебе не принадлежит." - отзовется внутреннее Я. Нет. Она моя. Моя, покуда наполняет меня и не сопротивляется мне. Моя, покуда течет в моих венах и защищает меня. Ее природа запретна. И каждый осудил бы его за то, что он принимает ее. Ну и пусть. Пусть дураки утонут в своем яде. Ведь им никогда не понять истиной причины по которой Эмон делает это. Его интересует не столько наличие демонической силы, которая позволила бы ему выйти за грань дозволенного и познать другие пути, уходящие корнями глубоко в бескрайнюю вечность. Он - всего лишь человек стремящийся к совершенству. К наивысшей точке эмоционального подъема, что способна не только перечеркнуть его прошлое, но и перекроить грядущее. Не отрицая своей сущности, он и совершенно по-человечески всего лишь хочет стать ближе. Ближе к существу, что раз за разом подводит его к этой вершине все ближе и ближе. И какая, к дьяволу, разница, какую цену придется за это заплатить?

Цена слишком велика.

И Маркус сильнее сожмет пальцы на подбородке своего демона, когда скользящая в каждом его движении аккуратность вдруг примет свою оборотную сторону и заискрит новым желанием, заставляя против воли задержать дыхание, потерявшееся где-то в жадном, почти животном поцелуе. Его губы ни на мгновение не искривятся в отвращении, когда с их кончика прочертит дорожку чужая кровь. Вопреки всем ожиданиям, его не затошнит, когда горло тяжело сглотнет вязко-тягучую жидкость. Она пряным привкусом осядет на корне его языка и он навсегда запомнит это вкус. Насквозь пропитанный чужим желанием, нетерпением и злобой, что все еще кипела внутри его спутника. И он не отшатнется, словно от чего-то мерзкого и противного, как это, несомненно, должно было случиться. Наоборот, прижмется ближе, крепче обнимая за шею, и с каждым движением все глубже погружаясь в эти ощущения. Омут. Темный и непроглядный. Но темнота была ему не чужда. Он так давно потерял яркие краски, что почти смирился с неизбежностью грядущего. Он столько раз вслушивался в эту темноту, боясь услышать отголоски своих страхов, что со временем пришло осознание: в темноте обостряются чувства. Слух становится более чутким, обоняние обостряется, а прикосновения разносятся по нервным окончаниям в десятки раз быстрее. Сейчас он еще способен видеть. Смутно и нечетко, но каждое прикосновения поддавшегося его настоятельному требованию демона отзывалось в теле слишком остро. И природа этих ощущений была ему незнакома. Но он точно знает: он чувствует по-новому. Он мог бы сказать: "Помоги мне. Я раздроблен и сломлен твоей волей. Твоими желаниями. Твоей разрушительной ненавистью". Но он не станет. Потому что в этой раздробленности чувствует себя абсолютно целостным и... Правильным? Пока тишину проклятой церкви не разрывает звук чужого голоса.

Чувствовал ли он когда-нибудь какого это? Какого это, когда кто-то готов убивать ради него? Когда кто-то уже убил ради него. Из-за него. Будучи разрываемым между удушающим страхом и выжигающей все изнутри ненавистью? Все высшие силы - свидетели. Маркус готов поклясться чем угодно, он ВИДЕЛ это пламя, в котором горел каждый уголок этого места. Он видел, как демоническая сущность рвала чужую плоть на куски. И в этот момент он больше всего на свете хотел быть им. Хотел чувствовать то же самое. Хотел вгрызаться в чужое тело острыми клыками и наслаждаться этим ощущением. Я. Хотел. Быть. Им. И в голове всего на короткое мгновение мелькает мысль о том, что, возможно, Спонтанное предложение связать свою сущность с человеком - это воздействие его вышедшей из-под контроля магии. Рейнард просто принял это желание за свое. Так могло бы быть. Но каждое его слово, каждое слишком откровенное прикосновение, срывающее и без того потяжелевшее от боли в груди дыхание, говорило об обратно. Об искренности, что не подделаешь никакой магией. И если это обман, то им был бы обманут даже самый опытный эмпат. И пусть. В таком случае, Маркус готов обмануться. Здесь и сейчас. В это щемящее душу мгновение. В этот миг совершенного открытия, когда разум его настолько не защищен, что кольнувший его шепот вдруг заставляет замереть. Он в полной мере может прочувствовать этот самый момент. Когда все вокруг резко стихает. Его собственные движения кажутся ему заторможенными, когда сознание пытается разобраться и понять, что именно только что произошло. Марк чуть отстраняется, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо своему спутнику. Удивленно, напряженно. Так, будто он действительно смог бы разглядеть на нем хоть что-то. - Ты... - Его глаза широко распахнулись, когда все его существо буквально в одно мгновение вступило в борьбу с молвленным демоническим словом. Тем не менее Эмон знал, что он заведомо проиграл этот бой. Проиграл в ту секунду, когда распахнул перед Рейнардом единственно неприкосновенные двери не оставив себе даже иллюзию какой-то защиты. Нет. Это произошло еще раньше. Еще тогда, когда он осмелился принять чужеродную магию и позволил этой сущности в первый раз попробовать себя на вкус. А, может быть, еще? В тот вечер, когда злые, полные ненависти глаза глупого мальчишки уловили пораженный взгляд изумрудно-зеленых глаз странного, непохожего ни на кого другого незнакомца. Он был обречен. Еще тогда. Десятки, а может быть сотни дорог сошлись в единой точке средоточения, которая теперь находилось тут. В моменте, когда Маркус Эмон в первый раз в жизни позволил себе отказаться от борьбы. Он сдался, позволяя демону играть с тем, что тот только что получил от него в подарок. За спасение его жизни? Глупость. Его жизнь - всего лишь песчинка в бесконечном потоке бурной реки. За невыносимо изумрудные глаза, в которых он когда-нибудь надеется увидеть верность, пусть это и кажется невозможным. Проклятье пожирает его изнутри. Он это чувствует. Когда-нибудь почувствует и сам Рейнард. А сегодня пусть насладится своей победой. «Возрадуйся, демон. Ведь смертный подчинился тебе.»

Марк медленно освобождает чужие колени, поднимаясь на ноги. И даже не думает отступать ни на шаг. Его совершенно не смущает собственное положение. Ему нравится. Нравится осознавать, что сейчас его партнер смотрит на него снизу вверх. Редкое явление, но такое приятно. Эмон опускает голову, в надежде уловить хотябы общий образ. Но темнота помещения заставляет его губы на короткое мгновение искривиться в ироничной улыбке. Он лишен стольких удовольствий, не имея возможности лицезреть весь спектр эмоций, отражающихся на чужом лице. Он протянет руку, коснется чужой щеки, очертит линию скул и скользнет пальцами к губам. Он дорисовывает для себя эмоциональный образ путем прикосновений, и его улыбка становится шире. Каждый раз делая это, он думает о том, что помнит. Что ничего не забыл. И не забудет, сколько лет бы не прошло. Этот образ отпечатался в его памяти навечно и он чувствует, как в нем вспыхивает желания снова склониться к партнеру, снова сорвать с его губ поцелуй. Но чужое желание, так откровенно высказанное ему на ухо, подкрепленное демоническим словом вело его совершенно в другую сторону. В ту, в которой Марк уже не смог бы определить, а действительно ли он находится под влиянием, или действует по собственной прихоти? Нет. Это определенно оно. Незнакомое и чуждое, руководящее им так мягко, что грань практически невозможно распробовать. Отвратительный. Госопдьбог, какой же он отвратительный! И это чувство вызывает в маге чувство неподдельного восторга. Непоколебимого обожания, в котором он ловко поддевает пуговицы своего пальто и распахивает его полы. Его взгляд направлен в сторону демона и он не думает ни на секунду разрывать этот контакт. Даже когда скидывает верхнюю одежду со своих плеч и на мгновение останавливается, чтобы прислушаться к себе. К собственным ощущениям. Он чувствует... Азарт? Ему это нравится. И он не будет это скрывать. - Ты такой невыносимый, когда хочешь меня. - Марк зацепится за это чувство со стороны демона. Потянет за него в желании расплатиться за содеянное Рейнардом. За его наглость и бестактность. И будет натягивать эту нить сильнее, когда возьмется за края свободного лонгслива, чтобы освободить себя и от него. Кожи сразу же коснется прохлада здешнего помещения и покроет ее колкими мурашками. Но ему не холодно. Никогда не будет холодно рядом с этим существом. Даже когда он ладонью приложится к изгибу собственной шеи, очертит пальцами ключицу и скользнет ниже, к животу, где мышцы непроизвольно напрягутся от холодного прикосновения. Это заводит. Подогревает и без того горящее желание. Шумный выдох сорвется с его губ и он прикроет глаза, когда рука скользнет дальше, пальцами забираясь под кромку штанов. Он возбужден и полон ожиданий. Он знает, что кицунэ наблюдает за ним и не может сдержать очередной улыбки. И он не испытает ни грамма стыда, когда щелкнет металлической бляшкой ремня и звякнув ползунком молнии, проведет языком по губам, чтобы снова почувствовать на его кончике привкус уже успевшей подсохнуть крови. Он скользнет рукой дальше, в штаны, и прикоснется к себе через тонкую ткань нижнего белья. На контрасте горячему, возбужденному и невыносимо желающему чужой ласки. Его желание сорвется с губ хриплым тихим стоном и снова отзовется ощутимым отголоском боли где-то под ребрами. И путаясь в разрывающих его ощущениях он так и не сможет понять, что именно чувствует в этот момент больше. Но не сомневается, что ждать помощи, чтобы разобраться, ему осталось недолго.

Маркус понимает, что должен быть зол. Просто чертовски зол! Он так по-глупому доверчиво полностью открылся перед своим партнером, как не открывался никогда и не перед кем. Он привык находиться под вечным контролем, держать свое сознание плотно закрытым, позволять прикасаться к своим мыслям, к своим эмоциям, к своим воспоминаниям и общему восприятию только тогда, когда сам этого захочет. Никогда и никого он не пускал настолько далеко. Никогда и никому он не позволял переступать четко очерченную грань дозволенного. Но сегодня он дал слабину. Нет. Не так. Сегодня он захотел быть максимально открытым. Показать свое доверие, показать свою отдачу. Показать, что он не боится этой близости и может стать еще ближе! И попался. Вот так сразу, с ходу. Ему, наверное, даже могло бы быть обидно. Обидно за то, что выступая в самых традиционных демонических привычках, Рейнард сразу же пошел на такую подлость. Будто всегда ждал этого. Будто добивался того, чтобы Марк сам пошел на снятие всех барьеров и вот так глупо попался. Будто все это время обманывал его специально, медленно, но верно подбираясь своей цели. А теперь, как победитель, забирает то, что ему полагается. Да, Маркус мог бы быть зол, но вместо этого отрывисто дышит, подчиняясь чужому слову толи по собственному желанию, толи действительно вторя внушению. Как понимает первую истину, сейчас он понимает и то, что вся сложившая в затуманенном сознании картинка совсем неправдоподобна. Возможно Хельсон действительно наслаждается своей победой, но ей точно не предшествовали именно те намерения о которых маг подумал. В том, что сейчас происходило, была виновата, отнюдь, не демоническая алчность и не ее же желание показать, что глупый человек провалился по всем фронтам и уверовал в невозможное. В том, что сейчас происходило, виноват сам Маркус и только Маркус. Потому что Рейнард слишком хорошо его знает. Слишком хорошо успел его изучить. Он видел его насквозь и знал, что его человек даже не станет ему сопротивляться. Он не стал бы сопротивляться, даже если бы не был тронут чужой магией. Марк сделал бы это по собственному желанию. Стоило только попросить. Черт подери, сейчас он сделал бы все, о чем попросил бы его демон! Сделал бы даже не раздумывая! Тогда зачем весь этот фарс? Третья истина не требующая объяснений. Потому что так острее. Потому что сила демонического слова отзывается в разуме помутневшей волей. Потому что ощущения, перемешиваясь и безнадежно путаясь, бьют по хрупкому человеческому восприятию и сводит пальцы, едва он начинает сомневаться в том, что сейчас делает. Но как становится приятно, когда отпускаешь себя. Когда позволяешь телу двигаться так, как оно само того хочет. Когда не сопротивляешься собственным рукам, отдающим ласку так открыто и совершенно бесстыдно. И ты уже не ты. Тебе на смену приходит кто-то другой. И тебе нестрашно потеряться в этих личностях. Рано, или поздно, они все равно сольются воедино. Вопрос во времени уходящем в бесконечность. Его просто не существует.

- Ты стоишь передо мной на коленях. Это не может не возбуждать меня. - Красота в откровенности, как бы пошло и грязно она не звучала. Особенно теперь, когда Рейнард подается ближе и горячее дыхание обжигает мгновенно покрывшуюся мурашками кожу. Губы влажные, мажут и оставляют багровые следы. Чертов ненормальный художник, слишком чувственно и с особым пристрастием, рисующий своим языком на его животе очередной шедевр. Руки требовательные и сильные скользят по бедрам, несут за собой ощущение ватности в ногах и давят на поясницу, заставляя прогнуться в спине, оказаться еще ближе, снова поддаться. И Эмон, несомненно, проклял бы все включая самого себя за то, что не успел до конца раздеться, если бы эта затянувшаяся, отдающаяся во всем теле сладкой негой пытка не приносила ему столько удовольствия. Марк запрокидывает голову, стараясь сделать как можно более глубокий вдох, когда чужая рука сменяет его собственную, отдавая желанное прикосновение уже возбужденному члену. Маркус запускает пальцы в волосы своего спутника и борется с желанием сжать ими слипшиеся пряди. Он бы сделал это, заставил кицунэ запрокинуть голову и с удовольствием бы посмотрел на то, как зажмуриваются изумрудные глаза от неожиданного резкого приступа боли. Как он прикусывает губы, что мгновение назад пытали его сладкой лаской. П-о-ч-у-в-с-т-в-о-в-а-л смешанное с возбуждением недоумение и растянув губы в улыбке никогда бы не ответил на немой вопрос: что я сделал не так? Ничего. Все слишком так. Все слишком так, чтобы на самом деле быть реальностью. Но был ли в этом смысл, если зрение уже давно покинуло его в той мере, в которой он, даже если попытается, не сможет уловить черт лица своего партнера? Был ли в этом смысл, если тот сам резко разграничивает реальность с нереальностью, оставляя на коже мага вполне себе ощутимый укус, вырывая того из образа, что он так четко успел представить в своем сознании. Поэтому он мягко ведет пальцами у виска, на мгновение задерживается подушечкой мизинца в ямочке за ухом и скользит дальше, к затылку, пока еще позволяя демону делать то, что тот хочет. Доводить его до порога, с которого Маркус обязательно соскользнет и сорвется. И с каждым движением, с каждым прикосновением он чувствует, что все ближе подходит к этому краю. Слова кицунэ могли бы стать последним рывком. Но тот, словно читая его намерения наперед, удерживает его, не давая окончательно потерять голову и оставить трезвость ума.

Трезвость ума? Эмон смеется сам над собой и крепко обнимает своего спутника за плечи, когда тот подхватывает его на руки. Обхватывая ногами его поясницу, Марк дает себе возможность прижаться к чужому телу ближе, кожа к коже, и едва не задрожать в чужих руках от контрастного прикосновения. Горячий. Боже мой, какой горячий! И пока Рей неровно перешагивает через павшие на пол мертвые тела, он, словно ненормальный, сжимает руку на предплечье, желая забрать себе это тепло. Полностью и без остатка. Не разделить. Не оставить ничего. Пусть кожа в этом месте побелеет под его пальцами, а после запестрит красочными следами - последствиями его прорывного, ненормального желания забрать себе от этого существа все. Абсолютно все! Даже то, что тот не захочет ему отдавать! Если понадобится - он заставит. Однажды ему уже удалось сломать чужие преграды на своем пути и открыть для себя двери в демонический разум, хоть платой за это едва не стала его собственная жизнь. Но теперь все изменилось. Раньше он был готов платить такую цену за достижение собственной цели. Теперь же - нет. И нет ничего страшнее человека, который познал ценность своей жизни. И нет ничего страшнее познавшего эту ценность, который будет искать другие пути для достижения тех же высот. Он почти отчаянно жмется губами к чужому плечу, прокладывает дорожку из коротких поцелуев к ключице. Кончиком языка очерчивает изгиб шеи с одной только целью: подцепить им мочку уха, ощутимо прикусить и не сдерживая улыбки, прижаться носом к виску, чтобы нескромно прошептать: - Я никогда не был нормальным. А грязным меня сейчас сделаешь ты.

И словно в доказательство этим словам, уже в следующее мгновение Маркус оказывается поставленным на пол. Еще рывок и он уже упирается поясницей в главный алтарь. Наступая на одну из ранее упавших с того свечей, маг неловко оскальзывается и едва не заваливается на стойку спиной. Вовремя найдя опору в собственных руках позади себя, он чувствует как задевает еще несколько свечей и те с глухим звуком рассыпаются по полу, вызывая в Марке тихий смех. Короткий. Совсем ненадолго. Потому что чужая рука уже скользит по его шее и он ждет. Ждет, когда та сожмется крепче, перекроет ему дыхание до сдавленного хрипа. Но вместо этого он получает не менее перехватывающий дыхание поцелуй. И было бы удивительно. Если бы Рейнард не заметил то, что не было сотворено его собственными руками. Было бы удивительно, если бы пытливая, наглая, любознательная натура не заинтересовалась наличием здесь "лишнего" тела. Эмон улыбается, почти смущенно. Эта улыбка лжива, но так подходит к сложившейся ситуации, что без нее не обойтись. Он не смущен, нисколько. И уж точно в нем не промелькнет ни единой капли сожаления о содеянном. Нет, он ни в коем случае не гордится тем, что сделал. Но испытывает неописуемое чувство подъема, когда снова прислушивается к своему демону. Не только к его игривым эмоциям, но и к словам. Ему нравится, что Рейнард хочет знать. Что хочет услышать это от него. Мысль о том, чтобы призвать демоническую сущность докопаться до всего саму, раз она показала ему, как легко может властвовать над его разумом, умирает сразу же, как чуткие пальцы наконец-то касаются возбужденной плоти. Ему не нужно никакое демоническое слово, чтобы подчиняться. Достаточно попросить, находясь на таком непозволительно близком расстоянии. Достаточно подарить совсем чуть-чуть так не хватающего ему тепла. Достаточно быть демоном, который забрался в душу своего человека настолько глубоко, что перечить его словам просто не было никакого желания. Маркус будет таким человеком, когда прижмется щекой к щеке своего любовника. Будет, когда прежде чем поднять на него глаза, жестом руки и тихо произнесенным вслух заклинанием на родном языке, заставит пламя на отдаленных от них свечах разгореться.

- Приблизив близко к оку око - души не увидать, не позволяет фокус. - Он не перестает улыбаться, когда позволяет себе потерять опору в виде второй руки на столешнице и подается к своему демону ближе, чтобы нарочно зажать его ладонь между их телами, сделать их контакт еще теснее. Так ему проще скользнуть собственными руками по бокам своего спутника, прикоснуться к его пояснице и нарочно надавить, сорвано выдыхая в чужие губы короткий стон, когда ощущения от их сближения становятся еще острее. - Он был из тех, кто решил, что цепляясь за самые болезненные воспоминания, они способны превращать чужие миры в руины. - Эмон кривит губы в отвращении и медленно ведет ладонями по чужой спине. Пальцы скользят по позвонкам, словно нарочно пересчитывая их, уходят к лопаткам и снова надавливают. Он жмется грудью к чужой груди, доверчиво, кротко и поднимает голову, чтобы прихватить губами кожу на подбородке. Маркус замирает так буквально на мгновение, собирая в своей голове все образы, что он видел, когда ему пришлось столкнуться с иллюзионистом. Чувствует, как внутри него снова вскипает та самая жгучая ненависть, которую он испытал, сжимая руку на чужой шее и выпускает демона из своих объятий, вдруг перехватывая того за подбородок и заставляя посмотреть себе в глаза. Пусть видит. Пусть чувствует его. Пусть проникнется тем моментом не меньше, чем его человек. - Я смотрел ЕМУ в лицо и еще никогда в жизни не желал настолько сильно кому-то смерти. - Пусть знает, что Маркус говорит правду. Пусть сам увидит это собственными глазами. Пусть сам переберет эти воспоминания в его голове и убедится, что если бы Эмон мог, он сделал бы это снова. И снова. И Снова! И отвлечется только тогда, когда Марк возьмет его за запястье занятой руки и скользнув меж их тел, поднесет к губам. Языком он коснется раскрытой ладони и заскользит к пальцам, собирая с них солоноватый привкус собственной смазки. - Он опоздал. - Игриво прикусив кончики пальцев кицунэ он снова улыбнется и откинет со лба налипшие к нему пряди все еще мокрых волос. И прежде чем обхватить чужие пальцы губами, обильно смачивая их накопленной на языке слюной, совсем тихо произнесет: - Мой мир уже разрушен Тобой.

Лжец? Хах! Да будет так!
О, как забавно это чувство, столь колкое и гадкое, словно блуждающее перекати-поле подвалившееся сейчас под теплый бок немого обожания, сопровождаемого мягким прикосновением щекой к щеке. Как сладко думать о том, что в чужой душе наверняка всегда собирается ворох нехороших сомнений, когда с губ Маркуса срываются очередные слова. Как часто Рейнард думает о том, не лжет ли его спутник? Как часто он, заглядывая в пустые, смотрящие как будто сквозь него глаза, думает: "Насколько честен он со мной сейчас?" ОН - кто впитал в себя привычку говорить минимум правды еще с самого детства, подстрекаемый самыми дорогими, самыми близкими, самыми родными ему людьми. Он жил во лжи и ложью же питался до тех пор, пока не обрел дар истинно видеть ее. Ощущать ее тонкое дребезжание в чужих словах, чувствовать кислый привкус на языке. Возненавидеть, чтобы потом неминуемо влюбиться. Нет смысла бороться с болезнью, которую ты не в силах излечить. И нет разницы, есть ли в существе разум, или нет, они все лгут. Инстинкт самосохранения. Хищники прячутся за высоким кустарником, обманывая добычу. Добыча издает угрожающий рык, или прикрывается яркой окраской, предупреждая охотника обманчиво о своей опасности. Слишком яркий окрас - признак ядовитости. Слишком громкий крик - лживая сила. Люди скрываются за тысячами ярких масок и кричат о себе так громко, что только лишь невидящий способен поверить в их силу и опасность. Но Марк стал тем, кто был способен заглянуть за пестрые вуали. Он стал тем, кому не нужно было слушать крик. Достаточно было осторожного шепота, чтобы услышать. Он читал чужие души и смог понять: только лишь из той лжи, в которую мы веруем сами, могут произрасти неоспоримые истины. Уверуй и уверуют другие. Прекрасный танец самообмана в котором он и есть ведущая фигура. И Рейнард знает об этом лучше, чем кто-либо другой. Так сколько раз он терялся в этом круговороте неизвестности? Верил ли он на самом деле своему магу хоть когда-нибудь? Невероятно тонкое искусство за владение которым приходится платить несоизмеримую цену. Клеймо, которое не смыть. Каким искренним бы ты ни был, твои слова всегда будут подвергаться сомнениям. Осознавая это, Эмон был трижды благодарен судьбе за то, что та лишила его зрения. Он бы не выдержал каждый раз заглядывать в глаза любимому человеку и видеть в них сомнения. И никакие клятвы не обладают такой силой, что смогла бы все исправить. Ибо он сам уже настолько уверовал в себя, что не способен отличить обман в собственных словах. Но ему так хочется верить. Верить в эти чувства к существу, что он так крепко сжимает в своих руках. До дрожи, до белесых пятен под пальцами. До сбитого дыхания и ломающего тела возбуждения. Никогда и никого он не желал настолько сильно, как желает сейчас Его. Как желает его каждый день, каждое утро, каждую ночь. Никого и никогда он не чувствовал так остро, как чувствует сейчас Его. Каждым движением, каждым вздохом, каждым прикосновением. Каждым отголоском случайного эмоционального всплеска и выжигающим изнутри ощущением. Это невозможно подделать! В этом невозможно себя убедить! В несвязном ворохе этих чувств, что не подлежат никакому разбору, никакому упорядочиванию, не было места даже тени сомнения! Ни один самообман не способен гореть настолько ярко. Не в его силах. Не в его возможностях. Он просто не способен собственными руками сотворить нечто настолько прекрасное. Ведь все, чего он касается, неминуемо обращается в грязь.

Имеет ли это ввиду сам Рейнард, когда говорит о том, что они похожи? Каждое прикосновение к оголенной коже чертит на бледном полотне причудливые багровые узоры. Причиняют боль, когда пальцы сжимаются особо сильно, вызывая на его губах не раздраженное искривление, а очередную улыбку. Почти мягкую, в контраст тому, что делают демонические руки, исследуя его тело так, будто оно уже давно принадлежит ему. Будто так и должно было быть. Не должно. Сегодня они не должны были быть здесь. Прихоть. Случайность. Чья-то неудачная шутка. Но разве не из этого и состояла их жизнь? Сколько таких случайных путей они прошли, чтобы когда-то встретиться в первый раз? На сколькие ступили позже, чтобы на очередном повороте эти дороги сошлись? Снова и снова и снова. Судьба? К черту судьбу. Она - лишь определение всех неправильных поступков и ни в коем случае не голос из будущего. Не мы формируем мгновенья, но мгновения формируют нас. Они не захотели ступить в эту церковь вместе, но оказались здесь и сейчас в этом мгновении, в котором Маркус, подчиняясь желаниям своего демона, обхватывает губами чужие пальцы и нарочно медленно втягивает из глубже. Рейнард не должен быть здесь, но Эмон ощущает его рядом. Слишком близко, чтобы не почувствовать режущее по нервным окончанием желание, когда он раскрывает рот, наглядно демонстрируя, что эти губы и язык могли бы поиграться не только с чужими пальцами, если тот пожелает. Но нетерпение скользит в каждом движении партнера и Марк удивленно выдыхает, когда тот разворачивает его к себе спиной. Ну и к черту. Нет никакой разницы, когда ты все равно не способен всмотреться в чужое лицо. Не способен уловить ни единую перемену в чужой мимике. Не способен увидеть в глазах напротив это желание, это ничем не прикрытое обожание. Но он способен чувствовать. Острее, чем кто-либо другой.

Жесткая джинсовая ткань скользит по бедрам, и холодный воздух раздражает мгновенно покрывшуюся мурашками разгоряченную кожу. Марк прикусит губу, и зажмурит глаза, когда влажные пальцы толкнутся между ягодиц. Он сожмет ладони на алтарном выступе и на вытянутых руках прогнется в спине, подаваясь навстречу партнеру. Слова-слова-слова. Слишком много слов. Во все еще подернутом чужим фоном разуме они отдаются словно эхом, бьют по чуткому восприятию и формируют лишь несвязный бред, сплетенный из десятков спонтанных мыслей. Участившийся пульс бьется где-то под горлом и ему приходится тяжело сглотнуть, прежде чем попытаться сказать что-то связное. - За семь дней создатель сотворил наш мир. За семь секунд я разрушу твой. - Пустое обещание. Очередная неприкрытая ничем ложь. Нельзя разрушить то, что он уже разрушил. Маркус сделал это раньше. В тот день, когда переступил порог демонического сознания и выжил из него что-то слишком крепкое, нерушимое. Обосновавшееся там столетия назад. Видел ли сам Рейнард, как он сделал это? Без тени сожаления, без малейшего отголоска сомнения? Как он с упоением настоящего садиста смотрел за тем, как умирает то, что кицунэ так бережно хранил внутри себя? Любил настолько сильно, что за столько лет так и не смог отказаться от этого видения. Воспоминания об этом еще свежи. Стоит только притронуться и вот они - как на ладони. Яркие и живые. Настолько настоящие, что слышно, как острые когти потусторонней сущности дерут гладкий камень на фарфорно-белых стенах. Стоит только прислушаться и тишину, нарушаемую лишь прерывистым громким дыханием разорвет надрывный женский крик. Но Марк нарочно перебьет его своим голосом. Вырвет из кратковременного забвения собственными словами. - Но разве разрушение и не есть оборотная сторона самого творения? - Это видение останется у него. Он сохранит его в своей памяти как нечто сокровенное. Не в усладу потешить свое самолюбие, но для того, чтобы возвращаясь к нему, каждый раз говорить себе: "Это сделал я. Ее убил я". И не будет скрывать, как от этой мысли его будет переполнять чувство ни с чем несравнимой радости. Не осознание превосходство, а обычная, по-детски глупая радость. Словно он - недолюбленный ребенок, которому в первый раз принесли долгожданный праздничный подарок. Да, он был когда-то ребенком. Но так и не получил своего подарка. Теперь он вырос и способен дарить себе подарки сам. И Рейнард Хельсон - самый дорогой из них.

Первое проникновение всегда отдается неприятным тянущим ощущением в пояснице, но не поэтому с губ срывается короткий выкрик, скатившийся в сдавленный стон. Прикосновение чужой руки в крепких объятьях сдавливает грудь, пресекая всякие попытки отстраниться и перекрывая воздух в и без того измученных легких. Маркус задерживает дыхание и стискивает зубы до боли, лишь бы перебить болезненные ощущения в груди. Он не сказал ему. Не сказал, что его бегство из этого проклятого места не обошлось без последствий. Он дрожащей рукой тянется к собственному подреберью, но касается его лишь вскользь. Потому что его путь лежит дальше. К ладони, что чертит по груди и снова ложится на шею, заставляя вскинуть подбородок выше. Пальцы мягко скользят по чужому запястью. Он хочет. Хочет чтобы эта рука сжалась крепче. Хочет, чтобы Рейнард продолжал говорить с ним. Хочет слышать сорванные стонами слова и наслаждаться каждым мгновением этой близости. Он хочет чувствовать его в себе и теряться в каждом грубом, несдержанном движении партнера. Дрожать от его прикосновений и позволять брать себя так, как тот того хочет. И он позволит. Чувствуя нетерпение в каждом проникновении, он услышит слова своего демона и не поймет: вынуждают ли его снова подчиниться демоническому слову, или он сам, растягивая губы в благоговейной улыбке, раскроет глаза, чтобы обвести взглядом алтарный свод. Разразиться молитвами во имя отпущения грехов, или утопая во грехе отречься от своего бога? Но от какого? Марк чувствует, как теплеет артефакт на его шее, ведомый желанием своего владельца обрисовывая ему очертания помещения. И то, что он видит перед собой, уже давно потеряло свою святость. Этот образ растаял в его сознании десятилетия назад и в его былом свете был взрощен новый. Образ забирающего, но отдающего взамен в два раза больше. Образ теплый, реальный и живой. О нем не напишут книги, страницы которых будут содержать дюжину молитв. Его образ не станет образом поклонения всех несчастных и обездоленных. Фанатиков, потерявших веру в себя и в само человечество. Этот образ будет принадлежать только ему - Маркусу. И он не позволит никому усомниться в его святости. Этот образ - его личная религия. Его личный культ поклонения. Он - его жизнь. Его страсть. Его мир. Его вселенная. Его святой демон, чей образ он уже начертал на своей душе. Душе, часть которой он отдаст ему. Потому что так возжелал ЕГО Бог.

- Notre Père, qui êtes aux cieux, que votre nom soit sanctifié, - Еще никогда его голос не звучал так. Так тихо и мягко, когда слова теряются в шумном выдохе, пропитанном тяжелой истомой. Он молится. Молится своему богу, что, несомненно, заслышав эти слова, загорится новой вспышкой злости. - Que votre règne vienne, que votre volonté soit faite sur la terre comme au ciel. - И он примет ее. Примет все, что даст ему его бог, теряя дыхание в каждом вдохе, умирая от обожания в каждом выдохе. Здесь, в этой проклятой церкви, стены которой кажутся ему такими тяжелыми, душными и глухими. Он будет молиться на своем родном языке и прижимаясь плечами к чужой груди, заведет свободную руку назад, зарываясь ладонью в чужие волосы, призывая прижаться щекой к его щеке. Он будет шептать эти слова ему в губы, не прося, а умоляя не отпустить, но утопить его в грехе. Потому что только Он - Его бог, вырвавший из рук у смерти его жизнь, отныне будет решать как ей распоряжаться.

Марк открывает глаза, чтобы увидеть как медленно и тягуче плывет пламя свечей в густом полумраке помещения. Сухим горлом тяжело сглотнет и не прерывая молитвы сделает слишком резкий, свистящий вдох, чувствуя как легкие сдавливает очередной болезненный приступ. Прикусит нижнюю губу, до боли, до крови, отвлекаясь и возвращаясь в эту нереальную реальность. Его голос звучит слишком знакомо в этих стенах. Запах ладана, источаемый плавленным воском, щекочет обоняние. Как давно это было. Как давно он стоял на коленях перед алтарным жертвенником, тихо произнося молитву во имя своего создателя. Чистое, невинное дитя. Не оскверненное грязными помыслами. Знавшее о людском грехопадении только на слуху. Божья благодать быстро разрушает мечты. Состояние невинности - всего лишь зародыш будущих грехов. Короткий промежуток жизни, в котором ты все еще веруешь в высшее чудо. Пока время не касается тебя тонкими отростками первой зрелости, когда мир и извечная суета всецело поглощают тебя. И ты превращаешься в ничто. Ты и есть эта суета. Все твое существование обман, а религия - лишь защита. Очередная маска, за которую ты прячешься в надежде, что кто-то сможет тебя спасти. Людям нужен Бог, чтобы они могли во что-то верить. Чтобы когда вокруг не оказалось больше никого, они могли поднять голову к небу и обратиться к тому, кого сами себе сотворили. Культ. Идолопоклонничество. Религия не содержит истины. Стоя на своем крепком фундаменте, она все равно остается непостоянной и обманчивой. Она родилась из человеческого страха, пропиталась отчаянием, и вломилась в жизнь через заблуждения разбитого на осколки разума, заставив уверовать в нечто потустороннее, нерушимое и вечное. В призрачные образы когда-то уверовал и Маркус Бертран, тихо и совсем по-детски моля создателя о прощении грехов которых он не совершал. Маркус Эмон же, ощущая резкие перемены в эмоциональном фоне своего партнера, в прощении не нуждается. Он с упоением тонет в самом низменном, самом сладострастном грехе, когда чужие пальцы сжимаются в его волосах и не дают опустить голову. Он будет задыхаться в собственных сорванных стонах, когда потеряет всякую возможность говорить. Его снова захлестнет эта всепоглощающая злость, отдающая перечным пощипыванием в горле. Обожжет чувствительную кожу грубыми прикосновениями. Сведет мышцы судорогой и выбьет дух, когда размеренные, тянущие изнутри проникновения сорвутся на контрастно резкий темп. Сжав зубы, Марк вцепится руками в край алтарного жертвенника, даже не пытаясь унять болезненную дрожь. Он хотел этого. И это было так странно. Так чертовски странно. Каждый раз находясь на краю собственного безумия, он больше всего жаждет, чтобы все было именно так. Ошеломляюще, резко. Приблизиться к грани и отступить, оставив после себя опустошение и боль. Не потому, что так нужно, не потому, что это доставляет удовольствие, а потому, что все это и есть он. Он - его личное безумие. Его несдержанный, действующий исключительно в эмоциональном порыве демон. Не сдержанный. Не думающий. С головой ныряющий в омут внезапно вспыхивающих противоречий. Разжечь этот костер внутри него - это та самая игра, в которую Маркус играл и раньше. Полностью раскрыться магии и смотреть за тем, как ломается чужой, по началу сопротивляющийся разум. Играл ли он когда-нибудь с Рейнардом? Возможно. Но в игре с ним жульничать было запрещено. Никакой магии. Лишь эмоции. Чистые, неподдельные, не навеянные природным даром и ловкими руками. Потому что ты играешь с тем, кто в какой-то момент стал тебе по-настоящему дорог. С кем ты вдруг захотел разделить остаток своей жизни и кого возжелал всем телом и душой. И лишь теперь приходит понимание, что для того, чтобы играть по-настоящему, нужно быть как минимум готовым. Отдать все, чтобы получить не менее взамен. Рискнуть потерять самого себя, но не потерять по сути ничего, ибо на смену тебе придет кто-то новый. Абсолютный в своем идеале. Понимание, что все это делается не ради победы. И только тогда ты сможешь получать истинное удовольствие от процесса.

Никогда еще его имя не звучало так чувственно. Никогда его имя не произносили с таким обожанием, полным желания, преданности и того самого чувства, что люди по глупости своей нарекли любовью, но так и не смогли познать ее истинный смысл. Сама интонация, само произношение несут в себе мягкость, отражающуюся в чужих движениях. Как сложно не поддаться этому новому ощущению. Сложно унять в себе желание насладиться чем-то новым, еще не знакомым ему. Оно захватит напряженное тело, заставит запомнить каждое движение. Каждое прикосновение чужих ладоней, в один момент ставшими просто до неприличия чуткими. Он сказал, что разрушит чужой мир всего за семь секунд. Сколько их отсчитало неумолимо утекающее сквозь пальцы время, пока человек прививал своему новому, вполне реальному богу святой лик? Эмон не чувствует, он почти осязает как чужое сознание сходит с ума. Как путаются его эмоции, ломаясь и перестраиваясь на совершенно другой лад. Сравнимо с тихой мелодичной музыкой, что на вступившем в свою силу проигрыше полностью меняет свою тональность, уходя в резкий перепад разрывающего перепонки мотива. И в этом проигрыше звучало его имя. И он будет слушать ее отдаваясь во власть ставшим такими родными рукам. Будучи ведомым ими, отзываться на каждое прикосновение. Отдаваться так, как хочет его демон. Медленно подаваясь бедрами на каждое проникновение. Глубокое и желанное, непривычное и доводящее до крайней точки. И он близок к тому самому ощущению, когда дыхание окончательно потеряет свой ритм. Когда захочется зажмуриться до белесой ряби в глазах. Когда вместо того, чтобы отвечать на честно заслуженный, щемяще-нежный поцелуй, захочется прикусить чужую губу и почувствовать знакомый, отрезвляющий после чувственного дурмана солоноватый привкус на языке. И хочется проклясть весь чертов белый свет, что все еще носит на себе такое отвратительное существо как демон, когда тот прервется, словно нарочно издеваясь над своим партнером.

Ни отчаяние, ни злость. Но острое ощущение незавершенности заставит мага в сердцах выругаться и смести с алтаря так и не зажженные свечи, что россыпью посыплются на пол и окончательно затеряются в неосвещенных уголках помещения. Он хочет обернуться и в порыве этого чувства оставить все как есть, наказывая этим за столь опрометчивое решение и слабость своего партнера. Но о слабости не могло быть и речи. Потому что уже в следующее мгновение его совершенно бесцеремонно усадят на алтарь и все ядовитые слова потеряются в постыдных демонических речах. Так отвратительно соблазнителен в своих похабных мыслях. Но они захватывают, отнюдь не против воли. Отзываются волной тянущего возбуждения, покалыванием в дрожащих кончиках пальцев. Маркус не сдерживает тихого смеха, прежде чем их губы снова встретятся в поцелуе. И так не хочется прерываться, но так сложно сдержать прерывистый выдох, возобновляя потерянное единение тел. Он знает: ему не нужно умолять Рейнард, чтобы тот прислушался к его желаниям и наконец-то сделал то, чего ждал его человек все это время. Стоило только откинуться на холодную алтарную поверхность, как чужая рука тут же скользнула по его груди, ребром ладони призывно заставляя приподнять подбородок. И у Эмона не было ни шанса на отказ. Ни шанса даже на короткое сопротивление. Хотябы для того, чтобы показать, что он все еще способен противиться этому. Что все еще способен проявлять хоть какие-то частички здравомыслия и не обезумел окончательно до того, чтобы получать удовольствие так грязно. Грязно. Действительно - лжец. Не Он сделал Маркуса таким. Заключенный в клетку своих низменных желаний человек пришел к нему сам и вручив от нее ключ, сказал: "Делай с этим что пожелаешь". Дорогой подарок, с которым демон совершенно точно знает как обращаться. Пальцы обхватывают услужливо выставленную шею и он крепче сжимает собственные бедра, заставляя партнера стать еще ближе, войти еще глубже и сорвать с губ громкий, отозвавшийся этом в глухом помещении стон. Отчетливое ощущение дежавю приходит к нему в тот момент, когда виновником перекрытого дыхания становятся, отнюдь, не поврежденные ребра, с каждым особенно резким толчком отзывающиеся острой болью. Всему виной обещание, звучащее на родном языке слишком ясно для подернутого густой дымкой разума. Умелый иллюзионист подкрепляет свои слова доказательствами, рисуя для человека четкую картинку в его глазах. Яркую, насыщенную, даже несмотря на то здесь все еще царит полумрак. Словно замкнутый круг. Когда-то они начинали с этого же. Слишком необдуманно, на эмоциях, ненавидя до искрящего желания разодрать друг друга на куски. И только теперь это желание обросло чем-то более цельным. Эта ненависть, которой они подпитываются, несла в себе куда более глубокий подтекст. Дотянуться до скрытого от чужих глаз способны они и только они. В момент, когда взгляд практически ослепшего человека становится более живым. Когда тот с обожанием скользит по любимым чертам лица и в глазах на короткое мгновение свое убежище находит вызревшая за семь десятилетий печаль. - Жестокий. - Сорванный шепот на последнем дыхании. Он поднимает руки, чтобы зацепиться за облупившийся край алтарного стола и прогибается в пояснице, находя для себя более неудобное, но особенно чувствительное положение. Закроет глаза, скрывая от себя так щедро подаренную ему иллюзорную картинку. Ему больно. Невыносимо больно свыкаться с мыслью, что уже нельзя ничего вернуть. Снова и снова возвращаться к начальной точке, питая себя ложными надеждами, которые так услужливо подкидывает ему его мучитель. Но ему мало! Чертовски мало! Мало этой боли, скользящей в каждом сказанном слове, в каждом воспоминании, в каждом несовершенном вдохе, перекрытом чужой рукой! Маркус вцепится пальцами в запястье своего спутника, и его магия проберется кицунэ под кожу. Она коснется каждого нервного узла, потянет за самые туго натянутые нити и свяжет их напрямую со своими. Она отдаст демону эту боль в ее чистом виде. Заставит почувствовать ту без примесей и смягчения. Он должен знать, каково это. Все время держать эти страхи и отчаяние в себе. И как только хватка под ними ослабнет, Марк скинет с себя его руку, чтобы подняться и снова прижаться ближе. Он будет чувствовать, как они захлестнут его Бога и в этот самый момент неотрывно смотреть ему в глаза. Лицом к лицу. Чувствуя чужое дыхание на собственных губах когда будет снова и снова повторять: - Какой же ты жестокий. - Это Я сделал тебя таким. Я! Повторять, пока до боли не прикусит собственную губу цепляясь за плечи Рея, доходя до желанной дрожи, заставляющей сжаться всем телом в порыве внезапно настигнувшей его ломающей эйфории.