Рейнард не знал, что он делал здесь, среди перепуганных, возмущенных, всполошённых гостей и бдящей полиции. Его дело - разузнать, насколько правдивы были слухи про Берча, - выполнено. Да, он так и не получил желаемого, но успокаивал себя тем, что подконтрольная ковену полиция разберется с рукописями и поступит благоразумнее, чем мог бы демон. Наконец, он ведь и приложил руку к дальнейшей судьбе оставшихся внутри рукописей: проследил, чтобы последующие страницы не были исписаны, а заклинание не досталось в жаждущие того руки. Они сделали это вместе с Маркусом, и недооценить вклад мага было невозможно. Едва ли демон продвинулся вперед без своего спутника. А теперь, когда они разобрались с секретами мистера Берча, больше ничего не должно было держать его в этом особняке, что остался без хозяина. Он всматривался в окружающие его лица, недовольно морщил нос, когда очередной разгоревшийся спор резал уши, но так и не уходил. Тяжелое чувство, томившееся где-то в грудной клетке, что ему просто непозволительно покинуть это место, так и не встретившись с ним, не отпускало.

Где-то там, среди бесконечных комнат особняка, остался Маркус. Да, демон проследил за тем, чтобы с ним не случилось ничего, пока скрытую мастерскую не наполнили полицейские. Рейнард знал, они должны были позаботиться о нем: о маге, чей фон казался неумолимо слабым в тех стенах, о существе, поведение которого могло быть непредсказуемым. Рейнард знал, что Маркус будет в порядке. Тем не менее, что-то не позволяло ему уйти. Очевиднейшей причиной, которой Рейнард не привык объяснять собственные поступки, было то, что эмпат дорог ему. Дороже роскошного убранства помещений, дороже каждого из здесь присутствующих, дороже дела, ради которого он пришел сюда. Перспектива уйти сейчас и потеряться во времени вновь пугала. Пугала поджидающая впереди неизвестность и проделки насмешливой судьбы, предугадать которые было сложно. Когда ещё судьба столкнет их? Когда будет следующая случайная встреча? Единицы волнительных мгновений, затерянные в семи десятках лет. И чем чаще в последнее время судьба подкидывала перекресты на их пути, тем незначительней, безвкусней, утомительней казалось всё остальное. Время было вялотекущим, медленным и растянутым, пока встречи с Маркусом казались яркими вспышками. Лишь короткое мгновение среди бесконечной жизни демона - но зато какое? Рядом с ними все остальное теряло свою ценность. Рядом с ним становилось заметнее, как неспешно, безразлично пролетают дни без него. Озираясь по сторонам, всё больше демон убеждался, какое непозволительное влияние на его жизнь оказывал этот маг, едва ли осознавая хотя бы малую часть того вклада, что Маркус действительно привносил для него. И ради него хотелось растянуть сегодняшную встречу, пускай та вот-вот подошла бы к концу, хотя бы на какие-то жалкие минуты дольше. Ради него можно стоять неподалеку от вышедшей на улицу толпы отрешенно, игнорируя доносившийся с морозным ветром гул и не обращая внимания на ночной холод окраины Аркана.

Он мог бы найти тысячу причин, чтобы наконец оставить этот чертов дом позади и добраться в центр. Но их всех перекрывало одно - любовь. Самое многогранное чувство, самое многозначное слово, кажущееся сейчас весомее всего остального. Это могло быть желание близости с родным человеком, жажда прикоснуться к чужой коже, мечты уснуть рядом с возлюбленным и встречать его первую улыбку по утру. У Рейнарда же это был нежный трепет, возникающий рядом с Маркусом даже после того, как, казалось, всё их общее прошлое было оборвано. Это было просыпающееся, быть может, без серьезных причин желание оберечь и защитить его и всё, что ему дорого. Это не отпускающее чувство привязанности, что так и не давала уйти дальше выхода с территории особняка. Этого чувства было страшно касаться. Страшно осознавать, что это именно оно. Потому что один раз Рейнард признал его. Понял, что всё это не наваждение, не обман, не детская игра двух запутавшихся в своих чувствах путников. Нагая, ничем не прикрытая (кроме собственных иллюзий и сомнений) любовь - и что в итоге? Всё закончилось на закрытой двери 262-ой квартиры, из которой его выгнали. Разве после произошедшего можно было надеяться хоть на какое-то продолжение? Потому касаться этого слова вновь было страшно. Страшно называть непривычное тепло, растекающееся по телу и горящее где-то внутри, именно этим чувством. Потому что нет ничего страшнее, чем осознать, что твоя любовь - безответна. Потому Рейнард опасался того, что мог сказать Маркус сегодня. Мог, но не сказал. Ответил совершенно неожиданно, ответил теплом на тепло, сбивая демона с толку. Наверное... из-за этого и хотелось остаться? В последний раз зацепиться за ответные чувства, которых, кажется, никогда и не получал. Убедиться, что всё это не было собственной иллюзией, не было бредом опьяненного любовью и теряющего остатки разума в его присутствии. Хотелось, пускай это и казалось чем-то пугающим, разобраться в произошедшем вдвоем. И меньше всего хотелось оставлять всё в подвешенном состоянии, не понимая, стоит ли и дальше рассчитывать на встреченное сегодня тепло.

Ласкающая демоническую сущность знакомая аура, мягкое прикосновение и расцветший перед глазами силуэт родного человека. Улыбается. Взгляд демона останавливается на несколько секунд на тонких губах, растянутых в улыбке. Только его. Предназначена только ему - и никому из всех тех, кто окружал их. Все они, какими шумными ни были, как бы сильно ни сбивали с мыслей, были где-то в стороне, несравнимо далеко от того, что действительно важно. А важен Маркус. Важны его чувства, колеблемые, когда слепой взгляд поднимается на лицо Рейнарда. Будто луч света посреди кромешной тьмы, не иначе. Приятное, будоражащее нутро чувство растекается по телу вместе с осознанием, что именно его близость дарит Маркусу эту улыбку. И рука совершенно незаметно, невольно, с ощущением, что так и надо, тянется к нему в ответ - аккуратно ловит чужое прикосновение к своему предплечью. На лице у демона - ответная улыбка, растянувшаяся вместе с поджатыми губами. Счастье вкупе с неловкостью. Она так и говорит, мол, да, вот так всё и вышло. Наверное, им обоим хотелось бы провести этот вечер по-другому. Нет, хотелось бы встретить друг друга не в таких отягощающих обстоятельствах. И демон, желая подбодрить то ли мага, то ли самого себя, хотел было аккуратно коснуться Маркуса вновь, утянуть к себе ближе и согреть собственным теплом, но... растерялся.

Потому что совершенно не ожидал, что француз вернется вместе с дневником.

— Маркус, — он тепло растягивает его имя, осторожно, будто давая магу шанс передумать, берет врученный ему дневник и бегло осматривает его. Записки, оставленные на отдельных листах, остались вложенными. То, ради чего он пришел сюда изначально, всё-таки было у него, и... Рейнард действительно рад. Не этому. А тому, что Маркус, нарушая уставы полиции, вынес самые важные рукописи мистера Берча. Доказательство безжалостных экспериментов, мотивы и важнейшие заклинания. — Черт, я даже не знаю, как отблагодарить тебя, — лис тихо усмехается, перекладывая дневник в одну руку и аккуратно скользит свободной рукой по талии мага. — Не думал, что у тебя получится пронести его через твоих коллег. Спасибо.

За словами следует воспоминание о расплакавшемся, будто маленький ребенок, полицейском. Лис на короткое мгновение хихикает и поднимает мягкий, игривый взгляд на мага.

— Они ведь все целы, да?

Небольшая шутка, за которой Рейнард прячет собственное смятение. Хотелось сказать многое и одновременно казалось, что, за какое чувство он бы ни взялся, какую мысль б ни старался развить, у него бы просто не получилось сказать то, что он действительно хотел. Слишком много тепла, столь ощутимого, что чувствуешь себя непривычно. Слишком много неуверенности и опасений. Разве найдутся нужные слова, чтобы описать всё беспокоящее его?

— Не думаю, что он задержится у меня надолго. Я бы хотел пристроить его в более... благонадежные руки. Тем, кому эти рукописи действительно пригодятся.

Впрочем, все это - пустое, стороннее, ненужное. Куда важнее стоящий перед ним маг. Лис осторожно, совсем ненавязчиво надавливает рукой на бок, предлагая Маркусу сдвинуться ближе, беспокойным, трепетным взглядом пробегается по его очертаниям, вслушивается демонической сущностью в его ауру.

— Как ты, Маркус? — взгляд останавливается на поднятом воротнике. Демон убирает руку с талии и со своей заботой поправляет его, пряча мага от очередного порыва ветра. Не сдерживается, чтобы аккуратно коснуться под подбородком, приподнимая, словно стараясь осмотреть его лицо лучше в этой ночи, и трепетно убирает спутавшиеся локоны волос назад. — У магов не нашлось, чем восстановить твои силы? — он чувствовал. Демоническая сущность, как и всякое хищное существо, остро реагировала на чужую слабость. У самого же Рейнарда внутри зарождалась легкая тревога за Маркуса. — Я тут подумал... Как ты справляешься с тёмной энергией? Если тебе понадобится и будет известно заклинание (или... я попробую найти его), в следующий раз ты можешь попробовать воспользоваться моими силами. Но я надеюсь, что в следующий раз ситуация не вынудит тебя так растратить свои силы.

Следующий раз. Слова отдает горчащей толикой грусти на языке. Не хотелось и думать, что вечер подошел к концу и с Маркусом придется расстаться вновь, но... такова судьба? Так было всегда. Случайная встреча и последующее расставание. Чтобы увидеть друг друга вновь, нужно разойтись, вернуться к привычному ритму и оставшимся делам. Жить своими жизнями, идти своими дорогами, пока судьба вновь не столкнет их.

— Холодно, да? — Рейнард озирается по сторонам, замечая, как часть толпы потихоньку начинает расходиться, и недовольно морщится, когда края вложенных в дневник листов заколыхали на ветру. — Я могу вызвать тебе такси.

Будто проверяя, демон ведет рукой по плечу Маркуса и соскальзывает ниже - на кожу ладони. Ненавязчиво касается её тыльной стороной пальцев и лишь потом - обхватывает чужую ладонь. Не отпустит. Не отпустит, пока Маркус сам того не захочет.

Лис шумно набирает в легкие промёрзлого воздуха. Прежняя мягкость во взгляде сменяется на нечто серьезное, что тяжелым осадком томилось внутри Рейнарда вот уже как... несколько недель? Ему нужно было поговорить с магом. Если не для него, то хотя бы для собственного успокоения.

— Маркус, — он тревожно перебирает чужие пальцы, — я хотел извиняться за то, что произошло в твоей квартире, — хотелось сказать, что он никогда не хотел сделать ему больно, но демон застопорился. Разве не этого он желал тогда? Но он не хочет повторения. И, будучи тем, кем стал сейчас, Рейнард действительно не хотел причинить магу боль. — Я доверяю тебе. Верю в каждое твое слово и во все твои чувства, что могу уловить. И ничто это не изменит.

Последнее, что осталось от него - это хвойный запах розмарина, терпкая горечь календулы и жгучий вкус имбиря, застывшие на уголке губ, подобно выжженному клейму. Клейму, что останется надолго, что не исчезнет с дуновением ветра и будет обжигать своим теплом, тревожно, горько, остро, потому что за кротким поцелуем не существовало  н и ч е г о .

Когда чужое тепло, только что греющее руки в эту холодную ноябрьскую ночь, растворилось в промерзлом воздухе, а тёмный силуэт исчез за хлопком двери такси, Рейнард почувствовал, как внутри что-то рухнуло. Рухнуло громко, с треском бьющегося стекла, рухло тяжело, камнем утягивая тело на дно. Он почувствовал себя абсолютно потерянным среди той мертвой темноты, пустой земли, что окружала его. Растерялся ли он от прикосновения, подаренного ему так неожиданно, так близко и откровенно? Да. Жест, говорящий куда больше, чем тысяча слов, кажущийся совсем непозволительным, далеким, недоступным - и Маркус осмелился сделать его. Нежные губы, думать о которых прежде казалось лишь неутолимыми грезами, были так близко, были такими желанными, что сместиться ближе и не ответить было чем-то губительным, равноценным собственной смерти. Маркус сказал оставить его там, где трепетала, робела демоническая сущность, его жизнь и его душа. И Рейнард сохранил абсолютно всё. Сохранил невольно, обеспокоенно и заботливо, будто держал в своих руках нечто несравнимо ценное. В тот самый момент он почувствовал, как с прикосновением холодных губ внутри что-то вспыхнуло, загорелось, затрепетало, что-то ожило в нем, как никогда раньше. Нечто невообразимое и совершенно незнакомое, что Рейнард просто не мог подобрать нужных слов. И та расцветшаяся внутри надежда, что любовь его никогда не была безответной, что все те прошлые проведенные вместе встречи были не зря, та воспылавшая с удвоенной силой любовь, встретившаяся с абсолютно непривычной, недвусмысленной отдачей, в одно мгновение осталась совершенно одна. Неупокоенная, только возродившаяся, явившаяся на свет чистой, прозрачной, нетронутой, она осталась в сплошной пустоте, слишком быстро и незаметно потеряв того, для кого цвела.

Одна среди оставленных позади приевшихся безликих силуэтов. Одна среди бесконечно длящейся жизни. Совсем внезапно демон не понял, а почувствовал собственной кожей морозный ноябрьский ветер, забирающийся под плотную ткань пальто. Он... ещё никогда не чувствовал, насколько серым, монотонным и безвкусным был мир вокруг. Никогда не чувствовал такую пустоту, сплошь окружавшую его. Он не чувствовал ничего, что мог бы взять из внешнего мира. В его влажных глазах - искры всепоглощающего одиночества. Неуютное, заставляющее растерянно смотреть в сторону уехавшего автомобиля, острыми когтями проходящееся по бьющемуся, невероятно чувствительному сердцу, что только что пылало от ожидания прикоснувшихся губ. А сейчас - въевшийся холод, горечь и жгучий привкус. Сейчас - коробит, заставляет болезненно сжимать пальцы в кулаки до белесых костяшек, напряженно поджимать губы и сводить брови. Горящие внутри чувства сжигают тебя самого дотла. Его обжег не Маркус, он обжегся сам о собственные чувства. Липкое одиночество пробирало все тело до дрожи, сковывало, путало ворох невероятно сильных чувств внутри, мешало их с чем-то едким и пустым. Ему... больно? Ему, демону, что потерял собственное сердце в далеком прошлом, оставив его другому адскому отродью? Он, проживший столько веков, не может найти своё место, не впервой чувствуя полное одиночество?

В тот момент рухнули не его чувства, нет. Это рухнул весь его мир.

Ему холодно. Ему невероятно холодно, пока внутри беспокойно полыхает негреющий костер. Ему невыносимо одиноко, потому что его рядом нет. И Рейнард сжимающимся комом внутри чувствует, насколько всё это неправильно. Впервые он ясно видит, что его место не здесь, а там, по бок от самого дорогого ему человека. Впервые демон чувствует, как окружающая тишина режет слух, а прежде ласкающее одиночество пронзает острыми иглами. Ему не хотелось расставаться с Маркусом, не хотелось отпускать - но разве мог он пойти против судьбы? Разве мог он сделать что-либо, чтобы отныне череда случайных встреч перестала быть неподконтрольной им самим? Мог, но... раньше он боялся всё разрушить. Их единственная неслучайная встреча перевернула всё с ног на голову, заставила опасаться, боязливо подступать и каждый шаг ожидать жгущей боли. Но Рейнард так и не встретил её - и, более того, Маркус одним прикосновением, одной речью, которую демон никак не ожидал услышать, но которую отчего-то понял, как если бы прочувствовал сам, успокоил его переживания, что томились вот уже как несколько недель. Второй шанс. Он дал ему второй шанс. В это было трудно поверить, но разве не сам Маркус заставил его самого переосмыслить многое? Их общее прошлое, что отныне не казалось глупостью двух заплутавших в собственных чувствах скитальцев, его демоническую сущность, против которой лис не мог пойти, но которая наконец-то сосуществовала с его мыслями гармоничнее. Сплошь неправильные мысли. Они были у них обоих, и они оба помогли друг другу прозреть.

Внутри кричало отчаяние. Кричало так громко, что не было слышно собственных мыслей. Рейнард не хотел отпускать. Боялся того времени, которое пройдет до их следующей случайной встречи - сейчас же он столкнулся к ним лицом к лицу. Неумолимое, тянущееся так медлительно, что какие-то секунды, полные боли, казались целыми часами. Рейнард смотрел в него и ужасался будущему, что должна была предначертать ему судьба - будущему в той воцарившейся вокруг тьме и пустоте, будущему, где рядом никого нет. Где томящееся внутри тепло не имеет никакой ценности. Где весь мир, полный лживых масок и бессмысленных слов, не несет никакой ценности. И Рейнарду невыносимо страшно провести так... сколько? Несколько дней? Недель? Быть может, и вовсе месяцы? Он стоит около опустевшей дороги считанные минуты, но уже не выносит их - они кажутся нестерпимо тяжелыми, душащими, убивающими в нем всё живое и самое дорогое, что поселилось в его сердце. Рейнард понимает одну совершенно простую, но отягощающую истину: он не выдержит. Маркус нужен ему. Он хочет чувствовать его тепло, хочет слышать размеренную речь и каждый раз встречать взглядом те солнечные улыбки.

Демону несравнимо плохо. С теряющимся на горизонте автомобилем Рейнард кожей пальцев чувствует, как что-то ощутимо ускользает сквозь них. Не время. Его жизнь, её смысл, его счастье, столько раз мелькавшее рядом, столько раз представленное ему насмешливой судьбой, подаренное при каждой случайной встрече, но так им и не тронутое. Все произошедшее с ними раньше играет совершенно другими красками. Не недоступными демону, не выдуманными, а настоящими, ощутимыми кажутся чувства, что загорались внутри Маркуса; невообразимо глупыми кажутся их неловкость, скромность и боязнь подойти ближе, когда вся любовь лежит словно на раскрытой ладони - нужно лишь забрать её. Осмелиться. Закрыть глаза на судьбу, что вечно пересекала их в совершенно случайных местах, и сделать так, как хотелось самому. Как требовало громко бьющееся сердце, в эти минуты болезненно обливающееся кровью. Иначе он не выдержит. Иначе во всем более не было смысла. Иначе то будет не жизнь, а пустое существование.

И он решился. Послал к черту судьбу, диктующую им свои правила игры. Ему всё равно на неё: какое ему дело до её намерений и хитросплетений, когда следовать её путям больше не представляется возможным? Она не даёт ему выбора. Она не дает ему жить, когда до спасительного глотка воздуха стоит приложить лишь немного усилий. Вернуться к нему. Зацепиться за единственное, что могло пересечь их в отсутствии (каким же глупым недопущением оно казалось!) телефонных номеров друг друга - его квартиру. Упустить всю поездку с окраины в спальный район Аркана, пролетевшую совершенно мимолетно, на подстегивающей боли и отчаянии повторить путь под печально знакомой аркой и остановиться у железной двери подъезда.

Два. Демон, не справляющийся с собственными чувствами, неловкий и опасливый, будто юноша перед первой любовью. Поднявший руку и не сразу коснувшийся первой цифры.

Шесть. Шепот тысячи голосов в голове, их непрекращаемый ропот, их всепоглощающий страх перед одиночеством и ноющая боль перед осознанием, что лис может потерять его.

Два. Демон, привязанный и преданный человеку так сильно, что не мог отпустить его.

Что-то внутри замерло. Воцарившееся в тишине, нарушаемой лишь размеренными гудками домофона, ожидание, что заставляло сердце пропускать удары один за другим. Он всё прислушивался, и ему казалось, что вот-вот по ту сторону раздастся знакомый голос. Он совершенно не знал, что сказал бы ему - в голову не приходило ничего, но... оно и не так важно? Куда важнее - его голос. Его ласкающий слух голос, что помог бы успокоить тот переполох чувств, что разгорелся в нём. Но тишина разъедала. Мерно долгими, мучительными секундами тянулись гудки...

И всё затихло.

Он не ответил.

Кажется, в повисшей в воздухе тишине демон слышал чей-то звонкий смех. Чертова судьба. Насмешливая, ведущая свою игру лишь так, как ей вздумается, и не позволяющая создать свой мир. Демон скользит рукой по холодному металлу двери, всматривается в неё пусто, обреченно, совершенно не понимая, что делать, и не противясь собственной судьбе. На тяжелом выдохе с морозным ноябрьским воздухом перемешивается всё то потухшее внутри: уверенность, что он поступает правильно, решительность, что ему нужно взять всё в свои руки, желание близости, что всё не находило себе место без него. В мгновение ока в нем тухнет тухнет жизнь, точно её никогда и не было.

И он вновь оказывается под этой аркой. Вновь сломленный, обреченный и потерянный. Вновь столкнувшийся с наказанием судьбы за то, что пошел против её любви к случайностям. По-другому объяснить это было нельзя. Удивительные закономерности, нескончаемые повторы одних и тех же мгновений, растянувшиеся в их общей истории. Кто он, наконец, чтобы пойти против су-...

Демон поднимает устало опущенный взгляд, когда воздух начинает колебаться.

До боли знакомые нити чужой ауры, первыми донесшиеся до чуткой демонической сущности.

Шлейф лекарственных трав, пощекотавший чувствительное лисье обоняние.

— Маркус...

И лишь потом - его показавшийся во тьме силуэт.

Что это? Было ли это счастье, радостными нотками заигравшее в усталом тихом голосе? Было ли это задушенное холодным ноябрьским ветром тепло, что тихонько загорелось вновь, озаряя непроглядную тьму своим легким светом? Именно оно, будто второе дыхание, заставило отрешенное тело отойти от стены арки и заиграть красками вновь. Именно оно заставило двинуться показавшемуся магу навстречу, аккуратно, почти смущенно, прекрасно осознавая, насколько... неожиданным и престранным оно должно было выглядеть для Маркуса. Но его всё тянуло. Трепетная любовь и осторожная забота, заставившие смотреть совершенно по-другому. Взгляд демона загорелся чем-то живым. В нем блеснули искорки надежды.

— Маркус, я... — лис подходит к французу, робея, но чувствуя себя как никогда правильно, тянется к нему: ступает ближе, насколько это было возможно, и волнительно касается руки. Он не хотел отпускать её. Он обещал сам себе, что не отпустит её. И сейчас, касаясь аккуратно, будто проверяя, подпустит ли эмпат ближе, лис знает точно: он не расстанется с ним. Он сделает всё возможное. Демон обхватывает его руку, сжимает нежно, ласково проходя большим пальцем по тонкой коже тыльной стороны ладони, и выдыхает. Восхищенно. Мысли в голове путаются, он запинается, даже не зная, с чего начать и как объяснить собственное появление (как объяснить то, что он торопил водителя приехать скорее, как глупо звонил в домофон пустующей квартиры). Но взгляд говорил сам за себя. Слишком откровенный. Полный необъяснимой, кристально чистой любви. Она была предназначена только ему. Она должна была быть вручена ему.

— Помнишь ту осень? Крыльцо, под навесом которого мы прятались от теплого осеннего дождя, — лис окидывает взглядом темноту вокруг, словно место из воспоминаний было именно здесь, под этой аркой, прежде чем заглянуть в чужие глаза. Он хочет слушать его. Хочет слышать каждую его мысль. Хочет не упустить каждую мелькнувшую внутри эмоцию, — Иногда не только наша память играет с нами непростительные шутки, — иногда они сами - заложники собственных ошибок. И лишь сейчас Рейнард до конца осознавал собственные. Столько упущенных моментов, что могли бы привести его к этому шагу намного раньше. — Я хотел бы дать ей второй шанс, — совсем осторожно демон касается свободной рукой щеки Маркуса. Всматривается в его лицо, искренне любуется. Мягко ведет по ней кончиками пальцев, невесомо, словно прикосновение пера. Прекрасен. Определенно. К нему хотелось прикасаться вновь и вновь. Его хотелось греть в своих объятиях. — Та осень закончилась, но мы вправе создать свою. Новую. Сейчас. Холода зимы неизбежно приближаются, но наше тепло согреет нас в её морозы.

Демон осторожно сплетает пальцы и на беспокойном выдохе склоняется ближе к Маркусу. Касается кончиком носа его, позволяет почувствовать своё дыхание так близко, пока большой палец аккуратно скользит по щеке, чертит острую линию скулы. Кажется, собственное сердце бьется бешено. Так громко, что лис едва слышит что-то кроме него. Но он хочет слышать его. В непозволительной близости, прижимаясь носом к носу, мягко сдвигаясь ближе и одаряя горячим, влажным дыханием губы, хочет знать, что он чувствует. Так непозволительно близко, что, кажется, всё горит: обожженные холодом ноября щеки и уши, всё тянущее нутро, в котором костром полыхает любовь к нему. Он подается вперед, чтобы сделать непозволительное - прижаться к желанным губам его мага.

Но он останавливается.

Не может.

Демон чуть подается назад, внимательным взглядом пробегаясь по лицу Маркуса.

— Марк, — он не знает, дрожит ли его голос сейчас и совершенно не обращает внимание, как легкой дрожью отдает рука, что сплела пальцы с эмпатом, — я не могу без тебя.

И лишь после Рейнард вновь подается вперед, прикрывая глаза и чувствуя, каким нежным холодом отдают губы Марка. Он целует его аккуратно, с замершим сердцем пробуя то непозволительное, на что они не решались долгие годы. Касается столь бережно, привыкая к тому, как чужое тепло остается на своей коже. Его тонкие губы. Приятные, как мягкий бархат. От одной только мысли о том, что сейчас происходит, по всему телу разносится покалывающая дрожь, что всё больше разгорает пламя внутри. И всё трепещет в этом моменте. Все встревоженные чувства, участившееся до безумия, а после будто напрочь пропавшее дыхание. Всё волновалось, загоралось, полыхало перед ним.

И весь мир вокруг потонул к бесконечным чувствах к нему.

Пусть осень никогда не кончается, Марк.

Рейнард касается его губ неспешно, наслаждаясь каждым безвременным мгновением, каждым их миллиметром, каждым сбитым выдохом и ласкающим ответом Марка, вызывающим накатывающие волны дрожи по всему телу и заставляющим разгораться пламя внутри всё ярче и ярче. Он целует так, как если бы растягивал удовольствие: бережно и одновременно чувственно, в одном лишь прикосновении передавая, насколько сильно полыхала любовь к нему, почти беспрерывно, в одних тех вечных минутах стараясь зачерпнуть всё то, что наполнило бы пустоту семидесятилетнего ожидания. Кажется, одна лишь мысль, что сейчас они были так близко как никогда, кружила голову. Кажется, в желанной близости все рецепторы раскалены и чувствительны до предела. Пускай полуприкрытые глаза не могли различить его черты в окружавшей их темноте, демон чувствовал его как никогда раньше. Горячее, неровное дыхание, обжигающее кожу, холод замерзших на ноябрьских улицах губ и их вкус. В нос бьет запах луговых трав, бьет аромат лаванды, растущей на бесконечных полях Прованса, и на губах - нежный привкус французской карамели. И всё уносит его куда-то далеко от этого Богом забытого места. Туда, где можно дышать полной грудью. Туда, далеко за пределы стен обезумевшего города. Он чувствует себя там, где волосы развевает легкое дуновение теплого ветра, а в ресницах путаются лучи греющего солнца. Он чувствует такой бескрайний простор вокруг, такую недоступную свободу и легкость, что демон сбивается с мысли, с дыхания, с сердцебиения, с такта поцелуя, пропускает вдох и кротко заглатывает воздух, прежде чем припасть к губам снова - и он пробует, пробует, пробует...

И в том поцелуе спелось всё: любовь и ненависть, надежда и страх, успокоение и отчаяние. Демонической сущностью он ощущал, как его чувства соприкасались с чувствами Марка, как они переплетались, трепетно откликались и становились единым целым, что он едва ли мог различить свои эмоции от его.

Он соберет с его губ страх перед невыносимым одиночеством. Пропустит его через себя и прочувствует, как тот отзывается с тем спутанным комом собственных чувств, что нарастал и нарастал, чем дальше такси Марка уезжало от особняка Берча. Прочувствует, как тот поднимается неприятными покалываниями по спине, как забирается в грудную клетку и сдавливает. Так, значит, он испытал то же самое, что и демон, встретившись лицом к лицу с вечной, неживой пустотой? Значит, не один Рейнард был так напуган, осознавая, сколько ещё времени им понадобиться, дабы судьба свела их в очередной случайной встрече? Дабы он вновь перевернул его мир с ног на голову, вновь отодвинул всё вокруг на второй план, вновь показал, что в этом мире есть нечто в стократ ценнее всего остального? Дабы всё вокруг стало пустой чепухой, недостойной и капли того внимания, что предназначалось ему и только ему? Рейнард в поцелуе сдвигается ближе, пускай казалось, что сдвигаться больше некуда. Проскользит рукой по боку Марка, ощутимо и одновременно нежно, проведет ей по талии и расположится на пояснице, утягивая к себе ближе, в ответные объятия. Он будет рядом. Он заставит Марка почувствовать собственное тепло. Он без слов покажет ему, что холод Севера никогда не настигнет его, где бы они ни были. Он отдаст Марку столько, сколько понадобится, дабы француз забыл это веющее страхом "я остался один".

Он соберет с его губ боль отчаяния. Заметит, как та резонирует в нём самом, цепляя за собой ворох лишних мыслей. Это были мысли о судьбе, спутавшей их. Мысли об их бесконечно длинных путях, что пересекались из раза в раз и приводили к неспокойному биению раненых сердец. О совершенном множестве ошибок, что так и не давали почувствовать ту искомую близость. О непроглядных дорожках, что они вытоптали сами для себя, боясь переступить сокровенную черту и пойти по бок друг от друга. О том, что их счастье вновь находилось где-то невыносимо далеко и шагнуть к нему - труднее всего на свете. Это боль от раненого сердца, по которому будто полоснули остро режущим ножом, от того, что его не было рядом, от бесконечных мыслей, что его могло и не быть.

Его губы отдавали неумолимой горечью (или то был имбирь, календула и розмарин?) и ноябрьским холодом, что болезненными покалываниями раздавались в самых кончиках пальцев. Его губы отдавали приятной, неприторной сладостью и доселе неизвестным теплом, согревающим больше собственного пальто и успокаивающим больше тишины ночного неба. Вторая рука невольно придерживает чужую щеку, касается аккуратно, не сдерживая, но даруя свою любовь и лишь мягко направляя к поцелую. Казалось, ничего правильнее того, что Рейнард делал сейчас, и быть не могло.

Только после испуганных, волнительных слов Марка до демона наконец доходит осознание: судьба никогда не насмехалась над ними. Никогда мучительные расставания не были её издевательством, никогда неслучайные встречи не были ею отвергнуты. Всё, абсолютно ВСЁ вело их именно к этому моменту. ВСЁ старалось столкнуть их, свести, ВСЁ щедро приносило им вторые, третьи, десятые шансы признаться в чувствах друг к другу. Не судьба сыграла злую шутку - это сделали они сами. Не судьба была в их истории насмешливой злодейкой, с кем герои должны бороться. Они сами строили себе иллюзии, закрывали глаза на, казалось бы, очевидное, отказывались от счастья и раз за разом расходились, едва ли делая хотя бы несколько шагов навстречу, чтобы сблизиться. Их судьба - самая заботливая, трепетно выжидающая и щедрая. Их Бог - самый милостивый, терпеливый и понимающий. Ибо те раз за разом, невзирая ни на что, на раскрытой ладони преподносили им мгновения счастья. Каждый раз в надежде, что они возьмут. Возьмут в свои руки и понесут дальше. Что своё счастье они будут творить сами. Вместе.

Демон плавно соскальзывает к уголку губ, чуть отстраняется, чтобы вновь взглянуть эмпату в глаза. Молчаливо, собирая чужое тепло, подаренное лишь ему, ведет носом по щеке и трепетно целует холодную влажную кожу щеки, пока другой ласкающе скользит рука, заходит дальше, к шее, и ложится на затылок, путаясь пальцами в кудрявых локонах. Рейнард ненадолго прижимается к нему крепче, обеспокоенным взглядом скользит по его лицу и шумно выдыхает, мягко кивая. Он прекрасно понимал все его чувства: боль, отчаяние, страх. Понимал, почему на щеках застыли замерзшие в ноябрьском холоде влажные дорожки. И понимал, насколько ужасающе звучат его разразившиеся в этой темноте, нарушившие ночную тишину слова. Семьдесят лет. Чертовы семьдесят лет скитаний, которых они могли бы провести не в одиночестве, не в погоне за призрачными целями и несуществующим счастьем. Для человека семьдесят лет - пугающий срок. Весомая часть жизни, своя небольшая вечность, потерять которую попусту кажется несоразмерной глупостью. И, мягко ведя дорожку поцелуев по щеке, касаясь острых скул и подходя к ушку, он так и говорит: я понимаю тебя. И он сопереживает вместе с Марком, какой бы незначительной в его вечной жизни была цена жалких семидесяти лет. Но для Рейнарда была своя истина. Непреложное правило, выученное за прожитые тысячелетия, въевшееся в голову так отчетливо, что переубедить бы его не могло ничто. Прошлое не вернуть. Прошлое остается на плетущейся позади ленте времени. Хронология идет отчетливо прямо, и в ней нет места нарушающим её ход петлям истории. Насколько отчаянно, насколько болезненно бы ни звучало, что они бессмысленно прождали друг друга целые семьдесят лет, этого не изменить. Это их истина, отвергать которую значит быть слепым, а исправлять - делать невозможное. Но в их руках - настоящее. В их руках - изменчивое будущее. И демону, кажется, понимающему, но никогда не чувствующему в собственной груди цену целых десятилетий, было всё равно. Он трепетно поцелует Марка вновь, стараясь собственной уверенностью и любовью потушить в нем то волнение, страх и отчаяние.

Когда это произошло? Рейнард не знает. Ему страшно прикоснуться к тем веющим теплом воспоминаниям, разобрать их, потревожив собственные незатянутые раны, какими бы светлыми те моменты ни были в его чертогах разума. Но вопрос прокручивается в голове снова. Когда появилась та любовь и бесконечная преданность в его взгляде? Сейчас, именно в эти секунды, демону казалось, что у его чувств не было ни начала, ни конца. Что всё его тепло - это одно вечно длящееся чувство. Он роется в нем, идет по нему, словно перебирая нить, стараясь найти те первые ростки неповторимой, казалось бы, нехарактерной демону верности и симпатии. Когда всё началось? Полюбил ли он его в то самое мгновение, когда эмпат впервые признался ему в своем доверии и в том, что та осень до сих пор, спустя семьдесят лет, ценна ему? Полюбил ли так искренно в тот самый момент, когда его пустили в сокровенные земли - чертоги внутреннего мира? Воспылали ли все те чувства, лишь когда демон собственными глазами увидел всю правду истории Маркуса? Началась ли любовь в тот момент, когда лис впервые угостил его халвичным кофе в одном из парижских кафе? Когда так нелепо обронил круассан в воды Сены, стоя на набережной Бранли? Или сидя на одной из скамеек в уютном парке Берси и рассказывая о совершенно далеких от них двоих вещах, но замечая, каким внимательным к его словам был спутник? Наверное, чтобы прийти к ответу, демону придется разобраться с другим вопросом: а за что он вообще любил его? Его безупречная красота? Его сладостная греховность, так манящая демоническую сущность? Его уникальный дар, зацепивший ведомого на диковинки лиса? Он мог назвать тысячу и одну причину, почему этот человек был в его глазах целым миром, и так и не объяснить, откуда взялась его пылающая любовь. Он мог обозначить сотни значимых ему моментов, но не вычленить тот самый. Или всё-таки мог? Не почувствовал ли демон в маге родственную душу, заметив, насколько чувствительным тот был к нитям чужих эмоций? Ощутив, насколько ему тоже отвратительны все те лживые маски, сплошь окружавшие их на балу? Когда это произошло? Неужели именно в первый день их престранной встречи, прекрасной настолько, что было отвратительно и тошно? Пускай. Его опьяненный любовью и совершенно незнакомой, но такой приятной отдачей чужих чувств разум не был способен осознать всю их историю холодно и сухо. Пожалуй, ему всё равно, когда это произошло. И он мягко продолжит свой поцелуй, вместе с чужими губами сминая спутанность собственных мыслей и растерянность Марка.

В голову закрадывается одна мысль. Слишком громкая, слишком уверенная в себе, выросшая на огне разожженного внутри костра. Ему всё равно на ту осень. Ему всё равно, продолжится ли она, найдет ли себе место в этом холодном ноябре. Потому что не в том чуде 45-го был смысл. Не в прошлом, оставшемся позади. Сегодня расцвела совершенно новая истина, сделать которую хотелось бы вечной: они принадлежали друг другу. Они любили друг друга так, как никого другого. И их тепло согреет в холодные ночи ноября, в январские морозы, в майских ливнях и июльском солнце. Им не нужна была та осень, чтобы чувствовать друг друга. Отныне весь мир принадлежал им и только им. И наслаждаться им, наслаждаться друг другом они смогут всегда, что бы ни произошло во внешнем мире.

— Марк, — он нехотя отстранится от его губ, сохранит прикосновение к кончику носа и посмотрит на него мягко. В темных демонических глазах золотом сверкает счастье. Да, он счастлив. Какую бы боль и страх не испытывал ранее. Он счастлив, потому что любит его. Потому что видит в его улыбках ответную любовь. Потому что отныне в его руках - самая дорогая, самая родная ему душа. — Сколько всего мы успеем наверстать? — демон улыбается кончиками губ непривычно ласково, по-глупому влюбленно, аккуратно поправляя слова и рассуждения мага, и бережно прибирает один из кучерявых локонов за ушко. Счастливо как никогда целует в родинку у уголка губ. — Сейчас мы сделаем всё правильно, — лис уверен в этом больше, чем в себе самом. И одна мысль об этом успокаивает, приглаживает вздыбленную от страха, боли, отчаяния лисью шерсть. Надежда. Это была она. Такая светлая, легкая и трепетная. Небольшой лучик света, зародившийся в кромешной тьме. — Каждый день. Каждый день, Марк, будет отдан тебе, — он готов на это. Он подарит ему каждое мгновение своей вечной жизни и не пожалеет об этом. Он вновь провел носом по щеке, — То, что ждет нас дальше, затмит все семьдесят лет нашей глупости, — демон сдвинулся к ушку и остановился, согревая его горячим дыханием. — Доверься мне.

Он сжал руку на талии, притягивая Марка ближе к себе, и, желанно вдыхая его запах, зарылся в локоны у виска. Он будет спокоен. Он наконец-то почувствует ту гармонию, что никак не мог найти. Наконец-то почувствует себя на своем месте и узнает в этом человеке единственную во всем огромном мире родную душу. Демон сжал руку ощутимо, без слов говоря, как ему не хочется отпускать француза. Не хотелось в тот момент, когда Марк садился в такси. Не хочется сейчас, когда неизбежно наступает глубокая ночь, а холод ноября с ветром забирается под пальто. Всё, чего Рейнард желает - это быть рядом. Позволь мне быть рядом, Марк. Позволь быть твоим.

Безумие. Всё происходящее - сплошное безумие. В этом нет сомнений. Потому что ответная, кажущаяся такой ощутимой и непривычно реальной любовь Марка, что так щедро передавалась эмпатичной сущности в поцелуе, опьяняла и сводила с ума. Потому что Рейнард готов поклясться, что чувствует, как аккуратные руки касаются не только его шеи, а тонкие пальцы проходятся не только по растянутым в улыбке губам. Собственной сущностью демон ощущает, как нечто касается его на совершенно ином уровне. Как, черт возьми, его собственные чувства воспринимают прикосновения извне. Они трепещут, непривычно робеют и с желанной отдачей отзываются, они полыхают жизнью, как только нежные руки скользят по ним и пробуют на ощупь. Они тянут так, что выбивают воздух из груди, что кружится голова, что Рейнард не разбирает ничего вокруг, кроме него. Все его чувства тянутся к нему. Так уверенно, так направленно, с такой силой, что демон едва ли контролирует поток собственных эмоций. Да и надо ли ему? Сейчас он возбужден и одновременно спокоен как никогда. Сейчас он знает, что может отдать Марку все, что таилось в его громко бьющемся сердце, и не побояться встретить в его глазах отказ или, того хуже, испуг. Сейчас он движется вслед натянутым чувствам так податливо, с каждой секундой жмется к Марку ближе и ближе и желанно, с непривычным удовольствием отдает всё, что у него было, через поцелуй. Отдает так искренне, так открыто и бесстыдно, что, казалось бы, ещё немного - и он исчерпает всего себя. Ещё немного, и все его чувства протянутся вслед захватывающих их рукам мага, оставив за собой лишь пустоту. Но этого не произойдет. Потому что его любовь к нему - безмерна и бесконечна. Потому что внутри - бездонное озеро необъяснимых чувств, и Марк мог брать из него сколько ему угодно, с уверенностью зная, что оно не обмелится. Потому что внутри полыхают не только его чувства. С трепетной дрожью, с приятным покалыванием, волнами распространяющимися по телу демон чувствует, навстречу ему отданы его эмоции. Его чувства, так схожие с собственными, что всё вокруг резонирует и беспокойно откликается. Что всё сливается в один бесконечный круговорот: исходящие от самого сердца, они собираются на собственных губах и наполняют выдыхаемый воздух, они так жадно забираются эмпатом, переполняют его, сплетаются с чужими эмоциями и, наконец, со скользящим прикосновением к талии возвращаются обратно. И это было поистине прекрасно. Это - ради чего, быть может, и стоит жить. Не существовать в пустой вечности, а полыхать ярче звезд на ночном небосводе. Гореть им, дышать им, упиваться им, жить только им. Потому что важнее него не было ничего. Потому что вокруг не было ничего, кроме их двоих.

И Рейнарду не нужна была эмпатичная сущность, чтобы заметить, как внутри Маркуса что-то перестраивается. Ему не нужно обостренное лисье чутье, чтобы почувствовать, как резко меняется тон поцелуя, что маг выпросил - нет, потребовал - у демона так ловко. Он на совершенно короткое мгновение опешил, а после с горящим интересом сблизился с Марком, дабы, затаившись и мерно отвечая, изучать и наблюдать. Он пробует это "лжец" на вкус, касаясь родных губ своими, слизывает его ядовитый привкус, смакует и ощущает, как его приторная острота покалывает на языке. Это - что-то совершенно новое, ещё не распробованное, и с особым лисьим любопытством он тянется к Марку больше, чтобы вкусить снова, смять своими губами и сорвать с его уст вместе с коротким, почти бессмысленным выдохом. Демоническая сущность чертовски эмпатична. И, не насытившаяся, но достаточно опробовавшая десятилетиями недоступную ей нежность, она быстро улавливает совершенно иное настроение Марка и отвечает тем же: с тем же напором и уверенностью, с той же характерной, броской любовью и с тем же неконтролируемым порывом. Что-то спрятанное глубоко внутри сжимается, стягивается в тугой узел, в разы обостряя все чувства, копится непонятным комом и застянет где-то там. Что-то разнесется по телу острым, покалывающим возбуждением. И, о господи, как же ему нравился этот яд! Рейнард был готов собирать его снова и снова, готов отзываться на пылкие прикосновения той же воспылавшей любовью, готов был терпеть приятный, такой выразительный, слегка ноющий на чувствительной губе укус, отвечая Марку лишь шумным, едва переходящим то ли в тихое шипение, то ли в неразборчивое рычание выдохом прямо в губы. Он сдержится, чтобы не впиться в его губы снова, когда язык Марка нежно скользит по укушенной губе, сдержится, чтобы не прикусить его, такого восхитительно наглого, такого омерзительно прекрасного, в ответ. Он стерпит его тон. Рейнард прекрасно понял, что Марк хотел без слов сказать одним болезненным жестом. Хорошо. Он не поднимет эту тему. Он не вскормит его новой ложью, которую принимал за собственную самую желанную правду. Пускай Рейнард уступчиво, послушно замолк, не воспрепятствовал, с упоением вкусил то колкое желание, так резко отданное ему в поцелуе, он вовсе не затих. Красноречиво, но совершенно неопределенно говорил его взгляд. До сих пор влюбленный, но скользящий по острым чертам лица совершенно по-другому. Слишком странный. Слишком резкий, жгучий и пронзительный.

Среди всех прочих чувств, щедро разложенных перед Марком и столь доступных, будто раскрытая книга, зародилось ещё одно. Колеблющееся, напряженное, натянутое, словно упругая нить. Режущее резко, но совершенно не похожее на обиду. Не похоже на зажатость и нервозность. Теплое, но греющее и отзывающееся вовсе не так, как все остальные. Его огнем был не согревающий на холоде костер, а шипящее, вспыхивающее искрами пламя, точно чиркнуть зажигалкой. Оно поселилось где-то среди всех остальных чувств, но не заметить его было трудно - слишком сильно отличалась его палитра от других. Пускай оно, казалось, могло обжечь, то чувство отчего-то казалось мрачным, пропитанным чем-то въедчивым и тёмными пятнами остающимся на руках. Едва ли такое же светлое и возвышенное, как пропитанные безграничной заботой и аккуратной лаской прикосновения, но не менее громкое. Требовательное. Не чахнущее среди остальных и уж точно - не менее родное, чем все остальные. Рейнард сохранит его, не подавит, не скроет, но и не даст расцвести так же, как другие чувства. Пока что.

Он следует за Маркусом как завороженный. В иной раз он бы опасался ступать по этой лестнице вновь. Сейчас же внутри поселилась непоколебимая уверенность в правильности происходящего, что передавалась вместе с крепко переплетенными пальцами рук. Его вело тепло чужой ладони. Его вел поток эмоций, следующий за магом так навязчиво и упорно. Кажется, если бы Рейнард хотел уйти, он не смог бы. Слишком туго переплетены чувства, слишком сильно желание касаться чужих, что сделать шаг назад - невозможно, непозволительно. Но у демона ни одной подобной мысли. Мысль развернуться и разойтись вновь была невыносимой. Это было бы глубочайшей ошибкой из всего того множества, что они когда-либо совершили. Они оба сполна наелись режущими по сердцу расставаниями до тошноты, до кома в горле, что испытывать их тягость вновь не только не хотелось. Расставания хотелось вырвать из их общей жизни с корнем, как сорное растение. А прошлое, в котором он, запутавшийся, обозленный и полный разъедающей обиды, осталось где-то позади. Его эмоции, его боль и омерзение, которых он так грубо вывалил на Маркуса, уже давно растворились и так и не впитались ни в пол подъезда, ни в стены квартиры Марка. Сейчас дом мага ощущался по-новому, каким новым, незатуманенным был взгляд демона. В прошлый раз он и не заметил, какой темной, укромной, словно уютная норка, казалась квартира Марка. В прошлый раз он чувствовал, как нос раздражала чужая энергетика, пропитавшая все стены вокруг. Она так и кричала: преимущество здесь не на стороне демона. Здесь - его, Эмона, власть. Сейчас воздух в доме пропитан приятным радушием и полон успокаивающей тишины. Только сегодня Рейнард больше обращает внимание на энергетику третьего существа - того самого духа, что так и не ушел от шамана в другой мир. Потому что в том застывшем в воздухе умиротворении было сложно не заметить многого. Пускай демон, влюбленный в его спутника по уши, влюбленный так глупо и откровенно, был в его квартире как в первый раз, ощущение родного, привычного, изученного вдоль и поперек, обустроенного под собственные желания места, ощущение, что демон подцепил у Марка, успокаивало его возбужденные нервы не меньше запаха и тепла любимого человека. И, казалось, любовь, которой демон горел на морозной ноябрьской улице, размеренная и тягучая, должна была затопить весь тихий, скромный дом Марка.

Демон бегло оставляет сумку с дневником, что маг добыл для него, на небольшой комод у входа и с нежной улыбкой наблюдает, как аккуратные, слишком изящные пальцы касаются пуговиц его пальто, а взгляд слепых глаз все направлен на него. Чужое тепло разливается по собственному телу от той заботы. Она не остается без внимания. Демон мягко, молча благодаря Марка и скромно любуясь им, поглаживает его плечо, касается локтя и помогает снять с себя пальто. Оставив верхнюю одежду на входе, там, куда её гостеприимно повесил Марк, лис отходит от него недалеко, мягким, любопытным взглядом скользя по комнате и бегло заглядывая в проем кухни, где копошилась сущность. И он бы ответил легко и особо не задумываясь на вопрос Марка, если бы та самая эмоция, что была поднята с улицы по лестнице сюда, была отнесена в квартиру мага, не затрепетала внутри вновь.

Что предпочитаешь? Такой простой вопрос. Демон плавно сдвигается в сторону Марка, привычно аккуратно располагая руку на его талии. На лице - мягкая, слишком сладостная и игривая улыбка, а в глазах - все те же искры чего-то непонятного, напряженного, колкого. Простой вопрос, отчего-то задевший ту туго натянутую эмоцию вновь. Она - как леска. Болезненный крючок, закинутый куда-то в глубины демонической сущности вместе с характерным укусом в губы, впившийся во что-то там, внутри, и вытягивающий всё наружу. Демон наигранно хмыкает и, прежде чем цепко сжать на боку Марка пальцы, несдержанно склоняется к нему ближе. Он не только подошел к нему, чтобы выпросить той близости вновь. Он плавно надавливает, заставляя отступить к стене, и настойчиво, но с деликатной аккуратностью прижимает Марка к ближайшей стене. Кажется, так же неприлично он вел себя тогда, когда в первый раз пришел в эту квартиру. Однако сейчас он мягок и игрив. Сейчас его свободная рука нежно зарывается в волосы и скользит под затылок. Такое любовное беспокойство о прижатом к стене маге. Улыбка дрогнула, а в глазах заискрило что-то хищное. Он сдержался, когда Марк подарил ему колкий поцелуй и предупреждающе укусил его. Он был хорошим мальчиком, послушно уступив Марку. Но сейчас демон прижимается к нему слишком несдержанно, слишком ощутимо касаясь талии, сжимая чужую рубашку, располагая руку удобнее и цепко впиваясь пальцами в кожу под тканью. Сейчас он, точно заведенный, припадает к Марку слишком резко, обжигая теплом своего тела и горячим дыханием у лица. Марк наигрался с его трепетной, такой мягкой нежностью и с последним поцелуем подарил ему сладкий яд. Хорошо. Ему не нравилась его лживая правда? Пожалуйста. Для него у Рейнарда найдется что-то получше. Он уже вскрыл один ящик с пылающими чувствами, но зацепил другой. Тот, к которому ещё не успели притронуться. Омраченный темной магией, насквозь пропитанный желчью, разъедающей скверной. Демон раскроет его для Марка с особым удовольствием. Раскроет без стеснения, без боязни, что оно не понравится его любовнику. Потому что хранящиеся в той кладези чувства демонической сущности были все той же неотъемлемой частью Рейнарда Хельсона, которого Эмон знал уже вот как семьдесят лет. И Рейнард, томимый желанной близостью, склонившийся к Марку так, чтобы горячее дыхание ощущалось на его нежной коже, неторопливо, совсем невесомо едва касается его губ. Ехидно улыбается и впивается в них слишком пылко, слишком требовательно. Что предпочитаешь? Такой простой вопрос. Жаркий, влажный поцелуй говорил за него: тебя. И демон желанно покажет Марку то, что таилось в нем помимо изученной светлой надежды и трепетной любви. Он покажет другие чувства. Здесь любовь заменена на едкое собственничество. Он нещадно впивается пальцами в бок мага, губами припадает в горячем поцелуе к чужим, не позволяя вдохнуть лишний раз. Здесь глупая влюбленность заменена на неутолимую жадность. Лис сомнет его губы остро, горько, рукой на затылке заставляя не отстраняться от него. Здесь вместо светлого восхищения был жгучий соблазн чужими грехами. Рейнард несдержанно сжимает волосы на затылке и, оставляя влагу ну растерзанных губах, сдвигается в сторону, трепетно проходясь по щеке. Прямо к желанному ушку. Особо лакомым оно казалось для демонической сущности.

— Дыши глубже.

Он прошипит это слишком ехидно и нагло, не сдержавшись, проведет по ушку язычком и ощутимо прикусит. Он прошепчет это издевательски, потому что в следующие секунды поцелует в губы невероятно жадно и хищно, не давая Марку ни мгновения, чтобы захватить хоть каплю воздуха. Он хотел, чтобы каждая секунда была отдана ему. Он требовал это. У лисы внутри есть характер - демон так и говорит это с каждым своим движением. Чувствуешь это? Те чувства демона, что были разложены перед Марком, как на блюдечке. Ох, Рейнард хотел, чтобы его руки изучили сущность так же, как и горящую любовь на улице. Чтобы, не стесняясь, потянули за собой так же жадно. Прикоснись к ним. Демон позволит. И, быть может, даже не укусит. Чертовски хотелось, чтобы Марк почувствовал ту хищную лису внутри. Чтобы признал её в Рейнарде. Потому что она не была вампирской сущностью, что съедает заточенного в теле с ней человека. Она - его часть. Часть, которую Рейнард не спрячет от чужих глаз, не загонит по команде в клетку. Она - его естество. То, что бескрайне, по-человечески любит эмпата перед ним. То, что так жаждет омраченную сладостными грехами душу. Тебе нравится? Нравятся ли те чувства его магу? Рука плавно соскальзывает с затылка, тянется под ушком и заходит под челюсть, чтобы взяться цепко и остро коснуться губ напоследок. Другая плавно соскальзывает с талии и тянется ко второй пуговице, играется с ней пальчиками, пока демон ведет долгий, ненасытный поцелуй, и желанно расстегивает, чтобы ненадолго скользнуть рукой под рубашку и пройтись по тонкой коже шеи. Так же, как в столь компрометирующем их положении за портьерой. Рейнард знает, сейчас его маг не посмеет ворчливо застегнуть её обратно. Потому что лис сомнет губы длительно, чувственно, властно. Потому что он не даст ему выбора. Его небольшое требование. Его небольшой ответ для Марка, посчитавшего его лжецом. Пускай. Но последнее слово осталось за демоном.

— Всегда было интересно, что это за травы, — он смягчается, тихо шепчет в губы, вдыхая ласкающий обоняние, столь приятный запах мага.

Рейнард отстраняется от Марка плавно. Сначала отрывается от губ, позволяя вдохнуть, а после отталкивается от стены, увеличивая расстояние между ними. Не насытился. Изголодавшемуся демону сложно напитаться чужими чувствами вдоволь. Шаман может это почувствовать. Может понять, что сейчас Рейнард смотрит на него слишком желанно. Он облизывает свои губы, собирая оставшиеся на них чувства Марка, и неспешно отходит в сторону.

— Я бы не отказался от чая, — в голосе - игривость, а в улыбке прежняя мягкость. Он невозмутим, пускай до сих пор не мог надышаться после того поцелуя. Он так же аккуратен и нежен, как и раньше.

Рейнард аккуратно поправляет, кажется, смятый пиджак и, набрав в легкие побольше воздуха, расслабленно опирается на стенку у дверного проема на кухню.

— Они все такие? — он переключается на сторонние темы слишком легко. Кивает в сторону сущности. — Со своими... личностями. Я думал, далеко не многие сохраняют в себе столько человеческого.

Другие демоны часто с насмешкой называли их питомцами. Их, смертных существ, чья жизнь была лишь недолгим мгновением против адской вечности. Людей, чья жизнь для тварей из Преисподней была равносильна короткой жизни канарейки в руках человеческого дитя. Она, заточенная в клетке, просидит пару лет, радуя своим пением, пока в один момент не зачахнет. Или пока неаккуратные руки слишком пытливого ребенка не свернут пташке шею. Небольшое утешение и забава, чтобы скрасить одиночество и сопровождающую вечность пустоту. Небольшая прихоть, к которой, быть может, привязываешься - но забываешь так же быстро, насколько поспешно её настигла смерть. Небольшая игрушка, которую можно хранить в темном ящике комода и доставать лишь по своему велению, которую можно лелеять, если будет желание, или сломать. Многие демоны не брезговали периодически заводить их и менять как перчатки. Несколько пташек было и у Рейнарда, пока... в один момент он не влюбился в собственную копию и не осознал, насколько значимой, чистой, негреховной может быть любовь даже в жалкой демонической жизни. И она была вовсе не той любовью, рана от гибели которой заживает быстро. Зажила ли она сейчас, когда Рейнард не мог отвести влюбленного, внимающего каждый небольшой жест взгляда от смертного? Неважно. Сейчас это было неважно. Ему все равно. Но не все равно на простого смертного, жизнь с которым будет неумолимо коротка и недостаточна. Жизнь, в которой они уже потеряли семьдесят лет. Он всё смотрел на него, украдкой бросал вдумчивые взгляды и так и не мог согласиться. Быть может, и вовсе смотрел на него слепыми глазами, но ни за что бы не принял в себе мысль, что он - всё такой же питомец. Нет. Это не кратковременная игрушка, послушная и ведомая твоими нитями, нитями кукловода. Он был совершенно другой. Все, что было с ним связано, было другим. Необычным, новым, непривычным и чарующим. Это ни мимолетное увлечение, ни маленькая демоническая слабость, ведь Рейнард уже признал одну простую истину: он не может без него. Он - неотъемлемая часть гармонии и счастья, что демоническая лиса не могла найти веками на грешной земле. Он - не его личная зверушка. Марк был полноценной личностью, которая вызывает у, черт возьми, демона  т а к о е  восхищение и трепет, что не вызывал никто другой. Простой смертный, на которого адское существо и не посмеет смотреть сверху-вниз, ибо видит в нем нечто уникальное, равное себе, пускай жизнь его в разы короче. И... боже мой, горькая, полная страданий мысль нет-нет да проскользнула в голове. Рейнард бы не хотел, чтобы его жизнь прервалась. Он... не знает, что сделает. Не знает, выдержит ли вообще - ЭТО не какая-то запертая в клетке пташка. Потому что ради него демон готов пойти на невозможное. Ради его улыбки, ради его близости, ради его сохранности. Наверное, это ненормально. Но кто, наконец, сказал, что он и сам нормальный?

И что вообще есть та самая "норма"?

Демону все равно на это. Потому что сейчас, чувствуя в бешенном стуке сердца и полыхающих губах остатки горячего поцелуя, ему до того нет дела - он считает, что именно в этих мгновениях все стоит на своих местах. Потому что счастлив. Потому что демоническая сущность наконец-то чувствует, как поблизости есть родная ей, столь желанная душа. И большего демону не надо. Он поджимает губы и, отчего-то смутившись, ненадолго опускает голову, усмехаясь про себя. Приятная дрожь вкупе с острым покалыванием до сих пор осталась в его теле. От одного воспоминания, как все эмоции, словно аккуратные руки мага сами тянули их на себя, горели и непрерываемым потоком стремились к нему, сердце пропускает удар. От одного понимания, что те тонкие пальцы исследовали его сущность, его чувства, его нутро, всё внутри загоралось. От острых укусов, от жара чужого тела, что так податливо тянулось и требовало большей близости, от чужих мыслей, желавших, чтобы происходящее продолжалось, вспыхивало собственное сознание. Лис вновь поднимает на Марка взгляд, желанный, томящийся и возбужденный, скользит по его телу и в усмешке хищно улыбается.

— Я не боюсь обжечься, — демон бросает почти вызывающий, игривый взгляд и чуть склоняет голову. Марк прав, он играет с огнем. Потому что даже демоническая сущность может уловить, какое пламя чувств исходит от его мага. Улавливала, как оно полыхало, когда рука желанно легла на талию и ощутимо, по-собственнически сжала сквозь ткань кожу. — Снова, — демон проводит языком по своим воспаленным, растерзанным его магом губам, словно пытаясь успокоить их ноющую боль, намекая, что своими укусами Марк уже обжег его. А голос - тихий, бархатный, почти переходящий на довольное урчание. Он не скроет ни в себе, ни в своих словах, что демону понравилось. И он с удовольствием повторил бы этот поцелуй. И он с несдержанным желанием впивался бы пальцами в чужое тело столько, сколько потребуется, чтобы пламя в Марке продолжало гореть.

Рейнард молчаливо следит выжидающим взглядом за тем, как маг возвращается к нему. И не скрывает довольной, почти похабной улыбки, замечая, как не только демоническую сущность тянет к его душе. Наоборот. Подошел сам. Сам тянется, сам ищет контакта и новых прикосновений. Оно как лакомство для демонической сущности. Той, что всегда предпочитала вызывать в чужих чертогах трепет, возбуждать сознание и наслаждаться, наблюдая, как те пламенные костры полыхают в чужих чертогах. Той, что по хищной своей природе вечно ставила ловушки. Её безмерной гордыне приятно осознавать, что в неё попалось и самое бесценное, самое дорогое, самое желаемое существо. И лис не скроет, как внутри голод разгорается больше, а желание вспыхивает ярче, как только Марк продолжает расстегивать пуговицы перед ним. Позыв податься вперед, прикоснуться к виднеющейся оголенной коже шеи и груди, заявить свои права на него вновь едва можно сдержать. Но он не поддастся ему. Будет, не подавая ни звука, затаившись, но так и крича беспокойными чувствами внутри, с вожделением следить, как аккуратные пальцы ловко скользят по пуговицам. И как же соблазнительно звучит его французский акцент, как же привлекательно с его губ срывается французское "Ренар". Его почти ведет от этого, и, мерно окидывая мага взглядом, лис несдержанно прикусывает свою губу, терпеливо выжидая и переключаясь на слова мага, вслушиваясь в его речь и плавно кивая.

Демон бросает внимательный взгляд в сторону, где находилась сущность. Всматривается в пустующую кухню, в щелкающую кнопку вскипевшего чайника. "Странный, неразговорчивый, непослушный... Он меня пугает." Ищет его. Ищет, вопреки предупреждению о том, что дух не любит, когда на него смотрят. Демон вслушивается в исходящую от него ауру внимательней, когда Марк, оставив тепло своего прикосновения на предплечье, отходит в сторону. Ненадолго прикрывает глаза, обращаясь к собственным ощущениям и... До чувствительного демонического обоняния доносится тонкий шлейф... Марка? Он напоминает его мага, пускай тот стоял в другом месте, но веет скорее 45-ым, чем тем, что исходило от эмпата в настоящем времени. Что? Нет. Ему наверняка показалось. Демон чуть хмурится, задерживает на сущности цепкий прищур и, отвлекаясь на француза, плавно следует за ним в комнату.

— Тем не менее, ты всё ещё позволяешь ему остаться... Сочувствуешь ему? Не хочешь отпускать, пока не разберешься, что он такое? — лис делает небольшую паузу, пытаясь понять, как подступить к теме ближе. — У вас с ним... особая связь, да? Больше, чем взаимовыгодный обмен с другими духами. Не замечал в нем чего-то ещё странного, помимо людских привычек?

Он мерно набирает воздуха в грудь, когда ступает через порог этого места. Оно... отличалось от той комнаты, в которой Рейнард был в прошлый раз. Тогда воздух в ней был раскален до предела, раздражал рецепторы, а сама спальня с запертой дверью была словно ловушка. Четыре стены, пространство меж которыми было неумолимо узкое, сжимающееся, давящее на сущность. Но не сейчас. Сейчас в воздухе застыл успокаивающий аромат трав, и демон подходит к ритуальному столику. Не трогает банки, но окидывает их взглядом, вслушивается в исходящей от каждой склянки запахи. Сейчас свет торшера кажется ему невероятно теплым и мягким. И исходящие от него лучи, что ложились на очертания силуэта мага так нежно, будто ласкали его. Он был прекрасен. А его место - полно размеренной тишины, вовсе не чужое, скорее родное, привычное и по-домашнему уютное. Едва ли Рейнард когда-либо ощущал нечто подобное от любого другого места.

Тихо. Настолько, что отчетливо слышен шум ветра за окном. От растекшегося по комнате умиротворения хочется ступать плавно и бесшумно. Хочется понижать голос до мягкого шепота, не перебивая атмосферу комнаты и действуя лишь ей под стать. Рейнард знает, что Марк его услышит. И он аккуратно подходит к магу ближе, останавливается со спины с боку и невесомым прикосновением приобнимает его, наблюдая, как шаман перемешивает травы в чае. Неспеша склоняется ближе, целует в плечо и легкими поцелуями поднимается по изгибу плеча и шеи выше, ныряя за ворот широко расстегнутой рубашки. Со спины прижимается щекой к его щеке, прося немного больше близости и ласки от Марка, носом проводит к ушку и - останавливается. Замирает, а после и вовсе чуть подается назад, когда слышит вопрос от мага и аккуратным движением руки просит его развернуться к нему. Он хочет заглянуть к нему в глаза. Хочет прочитать, что сейчас скрыто за ними.

Останется ли он? А был ли у него вообще выбор? Демон чуть усмехается и поворачивает голову на дверь, что в их прошлую встречу была наглухо закрыта. Магу несложно догадаться, о чем он подумал. Но всё это - лишь небольшие шутки. Демон вновь подается вперед, чтобы рассмотреть черты лица Марка в такой близости. Правда была не в том, что Марк, проведя его до своей квартиры, не отпустит демона обратно. Это смешно. Правда заключалась в том, что они оба хотели бы остаться здесь. Демон видит это в его мыслях. Демон ощущает это в самом себе, в своих чувствах, что сами, не под тянущими аккуратными руками эмпата, так податливо тянутся к Марку. — Если ты не против, — они знают, что это глупость. Формальная глупость, чтобы прозвучать аккуратно. Ему нужно не это. — Я бы хотел остаться, — вот так. — La nuit nous appartient, — на губах растягивается счастливая улыбка и, прикрыв глаза, демон мягко касается кончиком своего носа чужого. Наслаждается вот такой близостью, наслаждается чувствами и мыслями Марка. — Qu'est-ce que t'en penses? — лис касается предплечий и влюбленно осматривает Марка, взглядом останавливаясь на на расстегнутых пуговках и размеренно опускаясь ниже. Остановился на следующей.

— Расстегнешь? — рука скользит по предплечью, от локтя к запястью, обхватывает теплую, уже согревшуюся ладонь и вместе с ней ведет по краю рубашки, от расстегнутой пуговицы к следующей, играется с ней, переплетает пальцы и ласкает тыльную сторону кисти. — Не торопись, — произносит почти игриво, возвращаясь к застегнутой пуговице и с желанием наблюдая, как от прикосновений их рук та вот-вот скоро пройдет сквозь петлицу, но, слегка надавив на тонкие пальцы Марка, не дает расстегнуть её. — Вот так, — почти мурчит, нетерпеливо прикусывая ноющую губу. Ожидание томило. Желание прикоснуться возбуждало сознание всё больше и больше. Словно пытаясь сдержать самого себя, демон склоняется вперед, чтобы поцеловать родинку у уголка губ, скользнуть к следующей - у края челюсти, пройтись нежными прикосновениями губ за ушко и зарыться во вьющиеся волосы. Вдохнуть его запах снова и мысленно пробежаться по увиденному на ритуальном столике. Кажется, я знаю, что это. Мягкий поцелуй в край ушка. La lavande. Её мягкий, успокаивающий запах. Такой же насыщенный, как на лугах Прованса. Что-то внутри кольнуло и отпустило. Нет. Это был не холодный запах лаванды, сирени и жасмина. От Марка исходил шлейф живого тепла, совершенно другой и такой чарующий, успокаивающий и одновременно возбуждающий всё нутро. Демон осторожно сжал губами тонкий хрящик ушка и провел по нему языком. Другой рукой провел по волосам, расчесывая, прибирая назад и пытаясь в его аромате вычленить следующий. Aiguilles? Словно эфирное масло. Древесный, слегка горчащий запах. Cèdre? Лис соскальзывает ниже, бросает украдкой взгляд на лицо мага и заходит носом под ушко, к уголку челюсти. Что-то ещё. Отдает лесной свежестью... Лис чуть хмурится, пытаясь подобрать нужное слово, облизывает губы, смакует, улавливая запах, и медленно возвращается назад, чтобы заглянуть в его темные глаза и скромно улыбнуться.

Демон чувствует себя изголодавшимся по чужому теплу. По-другому он не может объяснить эту неумолимую тягу к нему, это столь естественное, такое родное, будто действительно исходящее от самого сердца сущности желание близости, которому он поддается раз за разом. Поддается, вопреки всем своим прочим установкам, не позволяющим подпускать никого близко. Вопреки всей отчужденности демонической сущности, что веками держала между собой и другими границы, что отстранялась и отстраняла других от себя. И вот он здесь. Ведомый желанием ласки, жадный до его тепла и абсолютно не способный это контролировать. Чувство, выдержанное тысячелетиями, настолько стойкое, что соблазн поддаться ему невообразимо велик. Ведь... когда он вообще получал что-либо в ответ? Когда наслаждался чужим теплом так же, как упивался им сейчас? На фоне Марка даже воспоминания о прошлой любви кажутся другими. И та любовь, какой бы светлой она ни сохранилась в памяти, насколько сильной ни оказалась заточена в ней, не веет тем же теплом, что сохранился в образе его мага. Какой бы прочной ни была привязанность к лисице, насколько бы нерушимым было желание быть рядом с ней, отчего-то демону казалось, что только сегодня, только сейчас он может почувствовать ответное тепло: во взгляде, в отдаче эмоций, в каждом слове. Только сейчас он чувствует, как исчезли сковывающие его цепи и стало свободнее дышать. Свободно прикасаться к Марку. Брать то, что он щедро отдает, отныне не смея больше закрывать свои чувства от эмпатичного демона. А сам Рейнард как нарвавшийся на несопротивляющуюся добычу зверь. Хищный, голодный и невероятно жадный до своей находки. Нужно приложить усилия, чтобы оттащить лису назад. Ведь сейчас он не чувствует никаких преград. Они все были посланы к черту в тот момент, когда череда случайных встреч стала поперек горла. Нет, не она. Расставания, неизбежно следующие за ними. Вечная неуверенность, излишняя аккуратность и страх наконец подступить ближе, перейти за черту, страх быть отвергнутым, несоизмеримо обострившийся после случая в чужих чертогах. И пускай все происходящее кажется совершенно далеко от прошлой жизни Рейнарда, не передать словами его золотом горящее внутри счастье и умиротворенную гармонию, что поселились внутри. После того как они открылись друг другу. После того как он нарушил ход истории (или всё же последовал её плану, поддался обстоятельствам, что  в ы н у ж д а л и  вернуться к Марку?) и признался не только магу, но и самому себе, что больше не может по-другому. Не может без него.

Ему приятно слушать мага. Приятна не только его ласкающая слух речь, но и смысл слов, что доносится до него. Ему, вечно ведомого на информацию, вечно ищущему и познающему мир вокруг, тому, кто и есть само сосредоточение знаний, любопытно узнавать о Маркусе больше. Интересно слышать его точку зрения на вещи, демону отдаленно знакомые. Ведь он - и есть его мир. И про себя Рейнард не перестанет удивляться, насколько уникальными были силы его мага. Насколько редкими были его знания. Насколько ценным был он сам. Его сокровище. В этом нет сомнений. Его эмпатичные способности, его врожденный талант и годами отточенное мастерство, позволяющее плести их искуснее любого другого лжеца, существенно превосходящие в своих способностях демонические. Искусство шаманизма, не только необычный вид магии, но и целостное мировоззрение и мироощущение. Ощутимые нити всемирной энергии, повсеместно окружающие их духи, и он - не только чувствует, но и знает, как её использовать. Как, не подчиняя насильно, найти подход к духам и добиться нужного с использованием их помощи.

... либо озлобится и изголодается настолько, что станет угрозой для всех. Демон шумно хмыкает и кивает, как если бы прекрасно понимал его слова.

— Они напоминают мне демонов, что с закрытием Врат лишились значимой части своих сил. Изголодавшиеся, отрезанные от своего дома, оставленные на выживание в чужом для них мире. Говорят, что во время Войны творился хаос, но на самом деле безумие наступило уже после, — демон тихо прокашлялся, в мыслях зацепился за свой голос. Вечное напоминание о тех временах, — когда пришло осознание, что они остались взаперти. Когда участились ангельские зачистки и существенно возросло движение охотников. Тогда демоны шли на отчаянные поступки, чтобы выцепить из этого мира чуть больше темной энергии. Они стали настоящими паразитами для самых нестабильных людей.

Он берет короткую паузу, перебирая нежеланные воспоминания в своей голове. Да, низшие демоны были похожи на загнанных в угол зверей. Голодных настолько, что не контролировали своё потребление. Превратившиеся в настоящих чудовищ, что навеки остались запечатленными в средневековых рассказах. Погрязшие в кровавых распрях, сводившие с ума целые семьи, уродующие тела до неузнаваемости и, беря под свой контроль лишь одно существо, держащие в страхе целые поселения, пожинающие тысячи душ с ходом чумы. Не зря лис говорит "они", пускай и был по природе своей все той же тварью из Ада. Едва ли он находил что-то с ними общее. Едва ли хотел причислять себя к ним, стоя рядом с Марком.

— Впрочем, наша природа и так схожа с духами.

Порожденное этим миром чернь и зло, сохраненные им грехи и самые отвратные эмоции. Не на их основе ли Ад и был построен Творцом? Не эта ли скверна породила легионы демонов? Без самого первого предательства, совершенного ещё до грехопадения человека, ничего бы этого не было.

И с предельной внимательностью лис следит за ходом мыслей Марка, за речью, пытаясь вычленить для себя зацепки. Демону хотелось помочь ему ещё с того момента, как Маркус впервые рассказал о его проблеме. Но едва ли он мог предложить что-то. Сейчас же, кажется, некогда пугающая своими странностями сущность и не была такой серьезной проблемой? Необычное поведение духа, не имеющее для того никаких оснований. Небольшая загадка в жизни Марка, возможно, на деле и вовсе не хранящая в себе тайну. Лишь несущественное отклонение от нормы?

— На секунду его аура показалась мне странной, — он нерасторопно объясняет причину своих расспросов и пожимает плечом, словно сгоняя мысли о духе. Его наблюдения не так существенны. И ключевое слово в его речи - "показалось". — Возможно, он достаточно долго находился рядом, чтобы пропитаться твоей аурой.

Но ошибка демонического восприятия важна сейчас. Куда больше демон цепляется за проскользнувшие мимо прочие мысли, принадлежавшие магу. Ох, он догадывался, о каких придурках с дневниками подумал маг. И ему это... не нравится, разумеется. Его беспокоит, какой переполох, пускай  т е о р е т и ч е с к и  это была не их вина, эти "придурки" устроили в библиотеке. Ещё больше - ситуация, в которую он загнал сам себя, покусившись на "Историю Аркана". Но среди всего напряжения, среди собственной капли вины больше всего в нем горит другое. Беспокойство. Да, беспокойство за Марка, что вынужден был столкнуться с ними. Цепляющая, но так и не раскрытая мысль о недоверии к наставнику. Он на секунду хмурится и шумно выдыхает.

Собственное напряжение Рейнард сгоняет, как только начинает увядать аура отдаляющего от него мага. И лис, грея обе руки теплой чашкой, размеренно ступает чуть ближе к расположившемуся на матрасе Марке, аккуратно движется вслед оставленную шлейфу. Розмарин, значит. Но демон отчетливо чувствовал, как на языке оседает спокойствие лаванды. Уловил её аромат тогда, зарываясь в мягкие волосы, улавливал сейчас, не теряя фокуса внимания с любимого человека. Значит, это очередная ошибка восприятия? Собственная иллюзия, что вяжет Маркуса с образами, что ему нехарактерны? С небольшими деталями, что остались воспоминаниями о далекой Франции, но не свойственны магу? Какая глупость, сотворенная его разумом. Как за воспоминаниями о той осени неизбежно следовало такое светлое, недосягаемое тепло, так и за ним - эти цветы. И Рейнард усмехается с этого вместе с ним. Это останется его небольшим, но уже раскрытым секретом. Секретом, что он будет бережно хранить у себя под сердцем и трепетать каждый раз, только услышав в воздухе знакомый шлейф. Его прекрасная, такая невинная ложь, сделанная собственными руками и украшающая чертоги своего мира.

— Как ценны такие мелочи, — лис расплывается в улыбке и, притягивая к губам чашку, всматривается в окно. — Я бы хотел услышать его, — небольшое откровение, зародившаяся на чужой идиллии мечта. Жизнь Марка, протекающая в стенах этой квартиры, казалась именно такой. Размеренной, тихой, гармоничной. Как сладость чая, аккуратно сплетенная с горечью трав. Как его аромат, сливающийся с тонкими нитями магии. Она ощущается на языке и мягким, почти незаметным теплом растекается по телу. — У меня в кабинете поставлены панорамные окна. Сквозь них весь город виден словно на ладони - вид должен быть красивым. Шум улиц не такой громкий, как в центрах других городов, но каждый раз кажется, что он истошно кричит. И с каждым днем мне кажется, что он выглядит всё уродливей.

Рейнард вздыхает устало. Не про это хотелось говорить. Или то была усталость его мага, что демоническая сущность заметила ещё в особняке мистера Берча? Лис чуть склоняет голову, заинтересованно вслушиваясь в энергию мага, пытаясь уследить, сможет ли глоток приготовленного им чая насытить его, и... почти теряется, ловля себя на мысли, как бесстыдно взгляд следует за скользнувшей по рубашке рукой. Как аккуратные пальцы касаются приоткрытой груди, как ведут по последней пуговице. Как сладко вливается в сознание та откровенная, ничем не прикрытая, такая глупая и манящая ложь. Рейнард не может сдержать усмешки. Он обманывает так не в первый раз. Ещё тогда, на балу, мальчик успел сказать, что был на нем впервые. Какое недоразумение. Та ложь привлекала и так и жаждала самого нелепого разоблачения. Сейчас - откровенно соблазняла и притягивала к себе. Разве демон мог не поддастся ей? Все прочие мысли отходят на второй план. Всё прочие эмоции, помимо застрявшего в нутре томления, голода и восхищения довольно быстро затерялись. Их разогнал он. Так умело, что даже чертов демон не может оторвать от него взгляд и, шумно, тревожно выдыхая, плавно подходит ближе, чтобы опуститься на матрас. Чтобы оставить недопитый чай в стороне, на полу, потому что Рейнард уверен - сдержать в одной руке кружку он не сможет. Предвкушение. Оно играет внутри остро, отдает тянущими покалываниями, когда лис нерасторопно устраивается рядом с Марком и склоняется к нему ближе. Желание. Оно полыхает обжигающим пламенем, когда демон, взяв паузу, скользит вожделенным взглядом по его магу и тихо усмехается. Чертов Марк, знает, на что можно его купить. К нему хотелось прикасаться. Хотелось раньше, хочется сейчас. И магу не нужно рыться в его чувствах, чтобы заметить, как его влияние опьяняет его. Как внутри вечно голодает ненасытная жажда близости, лишь ненароком коснуться которой - значит легко спровоцировать, сподвигнуть. Сущность внутри почти просяще скулит, ожидая прикосновения. И Рейнард не сдерживается: подтягивается ближе, легко целует в раскрасневшуюся щеку, словно отвлекая от скользнувшей по плечу руки, от пальцев, что забрались под ворот и медленно сдвинули назад, оголяя плечи, но не раздевая до конца. Сглатывает. Внутри что-то бесстыдно затрепетало, заискрилось, всплыхнуло. Потому что... боже мой, он прекрасен. Прекрасен изгиб его шеи, прекрасны тонкие ключицы и такая бледная кожа на них. И он не сдерживается, чтобы парой пальцев прикоснуться к их выступающим, обращенным друг другу концам, проскользить ниже, на грудину, очерчивая четкую линию, пока грудная клетка не закончится и на солнечном сплетении не расположится ладонь. Шумно. Потому что в ушах - тихий гул от собственного сердцебиения, от крови, что учащенно пульсирует в его артериях. Демон ведет рукой по оголенному животу, мягко поглаживает и перекладывает руку на бедро, проводит ближе к его коленке, чтобы согнуть ножку и, аккуратно разворачивая к себе, подтянуть Марка ближе. В голове - бардак. Внутри - разгорающееся тепло, которое так и просится пустить его наружу. Отдать его всего Марку. Отдать всего себя ему. Он дышит неровно, почти тяжело, цепляет пока незаполненную напитком слабость мага и спокойствие комнаты, неторопливо стягивая с рук рубашку Марка и аккуратно откладывая её куда-то в сторону, приобнимет его обеими руками. Ты можешь... представить прикосновения в своих мыслях. Размеренно скользит ими по спине, будто успокаивающе, движется одной ближе к шее, разглаживая и мягко разминая мышцы, снимая прежнее напряжение, и желанно укладывает вторую на поясницу. Представить, как и где хочешь их ощутить. Чувствует кончиками пальцев, какую изящную линию образует позвоночник. Направить меня. Чуть надавливает, прося податься ближе, стараясь касаться аккуратно, мягко, но ощутимо, сохраняя то спокойствие, что растеклось по венам, застыло в воздухе вместе с запахом травяного чая. И лишь одному желанию он не может позволить томиться. Нетерпеливо Рейнард склоняется к оставленным ключицам и ласково осыпает их тонкую кожу поцелуями, греет влажным дыханием на каждом выдохе, с упоением замечает, каким плавным и изящным кажется их изгиб, и - на секунду жадно цепляет кожу клыками, показывая если не словами, так ощутимым укусом, насколько Марк желанный. Как хочется вкусить его, попробовать, изучить. Всего. Тело, эмоции, мысли, душу. Пока с него не выветрится запах лаванды, а рецепторы не заденет шлейф розмарина, что лис так и не мог найти.

У них есть целая ночь. У них есть  достаточно времени, чтобы опробовать друг друга. И возбуждающее разум предвкушение, чувства, томящиеся внутри, кажутся самыми приятными. Приятными куда больше, чем болезненное ожидание случайных встреч.

— Ты завтра никуда не идешь? — лис нехотя отрывается от ключиц и заглядывает Маркусу в глаза. Едва ли в голосе он смог спрятать ту каплю надежды, что им принадлежит не только эта ночь. Что с лучами солнца она перейдет в тихое утро, а то - в день. Что им некуда спешить. Что тепло его тела не потеряется с режущим уши звуком будильника. Что... события последних дней больше не тревожат его. — Всё в порядке?

Всё так же мягко приобнимая партнера, лис с удовольствием опирается на подушки чуть больше, не отрывая от мага влюбленного взгляда.

— Ты готовишь вкусный чай, Марк.

И всё равно, что он остывал где-то в стороне.

Раскрытые настежь окна, из которых доносится мелодия фортепиано. Обустроенный Маркусом уютный уголок, заполненный мягкими подушками. Пропитанные его магией пакетики с травами. Такие мелочи, кажущиеся сейчас невероятно важными. Рейнард мог знать прошлое Маркуса. Мог знать запятнавшие страницы его истории грехи. Мог знать, какие тесные отношения связывают его с местным библиотекарем. Мог знать, что иногда его можно найти преподающим занятия в академии Аркана, в другое время - на оцепленном полицией месте преступления. Такие крупные события, говорящие об их владельце так много. Однако Рейнард всё равно чувствовал, будто и вовсе не знал Марка. Загадочный и удивительный мсье Эмон, проводник духов и чуткий эмпат, слепец, видящий этот мир лучше всех остальных. Демон знал его как слепо влюбленного, не знающего своим желаниям преград мальчика. Знал его как некогда умершего, потерянного в ушедших временах призрака прошлого. Знал как случайного, но определенно надежного напарника, с которым можно найти ключ к истине. Но никогда - как человека. Никогда - как партнера. Рейнард не знал, чем он живет и чем полнится его день. Не знал, проводит ли Марк свободное время в скитаниях по своему тихому району или ютится в своем укромном уголке. Копается ли в связке ключей, ища нужный, прежде чем открыть железную дверь в свою квартиру. Пьёт ли горячий, совсем недавно залитый кипятком чай или предпочитает остывший. Любит ли приготовленные в местной кондитерской пирожные или всегда держит фрукты на кухонном столе. Какая глупость. Несусветная глупость, что была невероятно важной для лиса. И он был уверен, что ему лишь предстоит получить на всё ответы. Потому что сейчас, именно с сегодняшнего вечера, с сегодняшней ночи должна была начаться новая жизнь. Жизнь вблизи с совершенно незнакомым, доселе неизвестным Маркусом Эмоном. И та неизвестность, всегда сопровождающая их вечно перекрещивающиеся пути, отныне не пугала его. Рейнард жаждал столкнуться с ней, чтобы наконец узнать то, что ещё день назад казалось немыслимым и непозволительным.

Всё происходящее ощущается так странно и одновременно правильно. Новая сторона Маркуса, с которой Рейнард ещё не был знаком. И близость, такая откровенная, яркая, не встречающая на своём пути ни единой смущенной, неловкой мысли, будто все потерянные семьдесят прошли именно так. В вечных прикосновениях и теплых взглядах. В произнесенных шепотом откровениях и бесстыдных колкостях на ушко. Демон чувствует себя там, где ему непривычно комфортно. Впервые - в такой непозволительной близости. Там, где ему... рады? Ведь именно это читалось в каждом жесте Маркуса, что так и тянулся к нему. И ответная любовь заставляет взгляд искрить чем-то живым, заставляет самого демона загораться внутри больше и больше. Необъяснимое, такое незнакомое чувство, что ты кому-то нужен. Что кто-то чувствует в тебе, чертовом демоне, нечто родное, что не хотелось бы отпускать. Твоя значимость, читаемая в крепко сжатой руке и тесных объятиях. Оно поистине бесценно.

Хотелось верить, что всё это не сон. Впрочем, едва ли демон мог понимать, что есть человеческий сон. Куда ближе и понятнее ему были иллюзии, сотворенные на мечте. Хотелось верить, что это не они. Что это не чья-то дурацкая шутка над демонической лисой. Что Маркус перед ним настоящий. Столь открытый, осязаемый и полный ответной любви. Ведь каждое прикосновение казалось таким чувствительным, таким неподдельным, что во лживость происходящего не хотелось и верить. Об этом не хотелось и думать. И уж тем более не хотелось думать о том, что и он сам был совершенно другим. Впервые доверяющим другому существу абсолютно всё. Впервые позволяющий прикасаться не только к своему телу, но и к чему-то куда более сокровенному: к демонической сущности, к искренним чувствам и истинным мыслям. Все перешептывающиеся в голове мысли затихают с восседающим на коленях Марком, с нетерпеливым скольжением пальцев по уже собственным пуговицам, таких аккуратных, но контрастно спешащих избавиться от ткани. Лишь одна мысль-таки вырывается из чертог с остро покалывающим, заигрывающим шепотом:

— Удобно?

Он улыбается самодовольно, улыбается растянутыми кончиками губ и искрящимся взглядом, с интересом наблюдающим за чужими движениями. Ему не нужен ответ на этот вопрос, ведь он и сам видит, как Марк подается ближе - и уж точно не от руки демона, что так легко и непринужденно расположилась на оголенной пояснице. Лишь после он ненавязчиво пройдется другой по бедру, совсем тихо фыркнув, чувствуя под пальцами не оголенную кожу, а ткань, и предложит подсесть вперед. Вот так. Так ему чертовски нравится. Будто предложение исполнить чужое желание, выловить мысль о желанных прикосновениях исходило не от демона, а от самого эмпата, что так и не повелся на лисьи слова. Но Рейнард и не против. Не против, что партнер слегка торопится и проявляет большую настойчивость с ненужной рубашкой. Не против, если Маркус будет касаться его осторожно, почти невесомо исследовать его тело самыми кончиками тонких пальцев, приятно раздражая чувствительную кожу. Пусть пробует - лис позволит и не возразит, с наслаждением чувствуя, как с распространяющимся по животу покалыванием напрягаются мышцы, так, что перехватывает дух и непроизвольно вздымается грудная клетка. Сделать обрывистый вдох и на секунду замереть. И со следующим глотком впитать в себя разгорающийся чужой восторг, что обжигал легкие.

— Так, значит, настолько тугие те узлы? — Рейнард шепчет это почти беззвучно. Возможно, и вовсе задавая вопрос сам себе. Нужен ли ему был ответ? Ведь демон тонет во внезапных тесных объятиях и лишь больше подается вперед, ближе к магу, позволяя крепко сжимать кожу рук. Он ненадолго прикрывает глаза и облегченно выдыхает, касаясь носом чужого виска, когда Марк располагает голову на его плече. Так близко. Так крепко, что демон начинает верить и сам - он не уйдет никуда. Ни сам лис, ни его маг. Они нужны друг другу. Нужны, чтобы дышать свободно и полной грудью, нужны как воздух. Какая глупость, выцепленная из истории любви на пыльных страницах. Глупость влюбленного существа, что нисколько не сомневался в этом. Что свободной рукой мягко ложится на тыльную сторону шеи мага и успокаивающе проходится по ней раскрытой ладонью, чуть сжимает кожу, греет своим теплом. Он ни за что не будет сомневаться ни в собственных, ни в чужих привязанности и желании близости. Да, Рейнард слепо верит как никогда раньше. Верит самое недоверчивое, самое обманчивое существо, выбравшееся из адской темницы. Тварь вероломная, вечно заискивающая и приторно игривая - та, что с удовольствием обводит вокруг пальца, заставляет самостоятельно ступить в её ловушку и всегда ожидает удара в спину. Пускай. Его маленькая слабость, что, возможно, когда-нибудь обратится в большую силу. И Рейнард верит лучшему в этом мире лжецу так же откровенно, как тот - фальшивому иллюзионисту.

Всего глоток из чашки чая, что ныне была отставлена в сторону. Рейнард вернется к ней чуть позже - его приоритеты в предпочтениях известны теперь им обоим. Быть может, он даже не успеет окончательно остыть, а магия внутри - развеется в комнате, когда его губы вновь коснутся чашки. — Травы, чай, весь тот ритуальный столик... — демон говорит нерасторопно и почти отрешенно. Он бы даже окинул взглядом всю комнату, если бы не был отвлечен на кого-то другого. Если бы не следил за магом нежным, ласкающим взглядом влюбленных глаз, пока рука аккуратно расчесывала вьющиеся волосы. Демон задумчиво хмыкает и склоняется чуть ближе, чтобы шепнуть на самое ушко и мягко коснуться губами мочки. — Когда солнечные лучи коснутся стен этой комнаты, я покажу тебе её, — почти проурчал, довольно и сокровенно. Ему не было сложно ненадолго показать его магу мир. Его мир, в котором он слепо провел вот уже несколько лет, как приехал в ненавистный Аркан. Это будет совсем небольшой подарок для Маркуса. Подарок, чтобы вновь увидеть на его губах улыбку и демонической сущностью почувствовать неприкрытую радость и счастье. Ведь именно ради этого и стоило жить? Ради таких мелочей, которыми полнилась простая человеческая жизнь?

Внимая чужой шепот, демон податливо поднимает взгляд и заглядывает в чужие глаза. Должно быть, такие слепые в этой глубокой темноте. Но чувство, что именно сейчас, именно в этот момент Маркус видит его насквозь, заглядывает в самые глубины демонической сущности, не покидает Рейнарда. Нет. Оно впивается в горло и отдает волной мурашек. Или это было прикосновение и тепло Марка, обжигающее непозволительно близко? Близко настолько, что ведется сам демон - в непроизвольном, прерывистом вдохе приоткрыть губы, едва касаясь чужих. Дышать вместе с ним. Это трудно. Невообразимо трудно, когда одна близость с Марком заставляет сердце стучать невероятно громко, а некогда размеренное дыхание - сбиваться с устоявшегося ритма. Заставляет выкинуть из головы насмешливую мысль о том, что так Марк и восстанавливается. Восстанавливается, бездумно жертвуя свои силы на ночного гостя. Но, черт возьми... Его хочется взять. Всего. Быть может, и вовсе без остатка; быть может, взять много больше, чем Маркус действительно мог отдать. И лис постарается сконцентрироваться на чужом дыхании: ощущать, как мерно вздымаются чужие плечи, как всё тело наполняется вдыхаемым воздухом, как с тихим, но таким отчетливо слышимым в этом мгновении шумом на выдохе он обжигает его губы. Демон вторит за ним. Вторит, чтобы почувствовать не сравнимое ни с чем единение. Такое интимное и сокровенное. — Марк, — демон тревожно сглатывает, подается в ответ чуть ближе, ведет носом по чужому, чуть склоняет голову и едва сдерживается, чтобы прикоснуться к желанным губам. Он может взять его. Ведь Маркус готов. Ему нужно выполнить лишь одно условие.

Я позволю тебе, если за моим столиком всегда будут только двое. Демон мог пообещать, что отныне так будет всегда, пообещать невероятно искренне, ведь он сам верил в это. Но разве это обещание могло бы запятнать тот случай, когда Маркус остался одиноко сидеть за столиком небольшого кафе, что они так трепетно называли своим? Самым спокойным местом среди оживленных улиц старинного Парижа, их общим укромным местом, где они могли забыть про свое прошлое. Быть... кем-то другим? Кем-то, кого не терзали тени прошлого, что тянулись за ними сквозь года. Кем-то, кто не был обременен сковывающими узами настоящей жизни. Тогда Рейнард считал, что та осень была именно их временем. Растянутым мгновением, длительными днями, которых весь внешний мир, замерев, мог подождать. За всю свою многовековую жизнь демон совершал тысячи ошибок, но все самые опрометчивые, самые тяжелые и глупые приходились именно на Маркуса. Сейчас, вместе с чужим дыханием, уносящим его куда-то в прошлое, Рейнард не мог сказать, какая из двух была ужаснее: совершенная в Париже или в квартире шамана. В Париже - самая первая. Это был ком сомнений, предрассудков, неверия, что к концу их осени разросся настолько, что стал для демона своей слепой правдой. Разросся настолько, что Рейнард, кинув на юношу последний взгляд, одиноко захлопнул за собой дверь такси. Это были воспоминания о бале, о мсье Эмоне, о таком чувственном и отчаянном прикосновении сына к отцу. Слишком откровенном, чтобы не заметить в том непозволительной любви. Это были проносившиеся в голове мимолетные отрывки о звонком смехе эмпата и его солнечной улыбке, что, казалось, всё-таки были подарены демону... И нисколько не вписывались в воспоминания об их самой первой встрече. Это была расцветшая в голове идея о заигравшемся, запутавшемся в своих чувствах глупом мальчике, зерно которой зародилось ещё под небольшим навесом, скрывавшим их от дождя. Ведь он не ответил - намеренно оступился. Это была игра, в которой они оба перешли за границы дозволенного. И в тот самый момент, издалека видя знакомую фигуру за небольшим столиком их кафе, видя его памятные локоны, колеблемые при легком дуновении ветра, видя там некогда дорогого и необычайно неправильного, лживого, фальшивого человека, демон решил: будет лучше, если всё для них закончится. Будет лучше, если через несколько дней они не вспомнят друг о друге. Он был уверен, что Маркус и не вспомнит, да. Ведь Рейнард - всего лишь очередной странник на его пути. Значащий едва ли больше любого другого приглянувшегося гостя бала. Впервые за долгое время сущности демона стало невыносимо горько. То ли от жалости к себе, что вся та осень была ошибкой, то ли от отвращения к магу, что слишком отчетливо запомнился и остался в сознании греющем сердце отпечатком. Он говорил Маркусу, что собирается уехать. Горечь в нем говорила, что последнее прощание было бы излишним. Для того их не связывали никакие обязательства, пускай... пускай ещё тогда общее будущее в другой стране казалось чем-то прекрасным. Прекрасным настолько, что верить в него было страшно и непозволительно. Глубокий вдох.

— Ты... думал когда-нибудь, что всё закончится именно так? — демон поджимает губы и тревожно сводит брови, прислоняясь к Марку ближе, прижимаясь лбом, уткнувшись носом в горячую щеку и обжигая сбивчивым дыханием чужие губы. — Если бы я позвал тебя тогда, ты бы уехал со мной? — Он не боялся тех семидесяти лет, что они потеряли. Боялся не этого промежутка времени, что едва ли значил что-то для демонической сущности. Ему страшно услышать, что именно он был виновником всего, что НЕ произошло с ними за те годы. Что именно он разрушил их будущее по собственной слепоте и вопиющей глупости. И его слова сейчас - тоже очередная глупость. Потому что их страхи были совершенно одинаковыми. А он понимал это только сейчас.

Тише.

Дыши вместе с ним.

Одним воздухом. Одним спокойствием и счастьем этого момента, о котором Рейнард никогда не мечтал в Париже. Демон чуть подается назад, совсем немного, не разрывая прикосновения кончиком носа. Лишь чтобы вновь выполнить просьбу и всмотреться в его бесконечно глубокие глаза. За ними - весь его мир. Вся жизнь, что отныне должна была стать его.

Он плавно выдыхает вместе с магом, позволяя кипящее отчаяние вместе с воздухом покинуть его тело.

Демон не мог дать Маркусу очередное приторно-сладкое, слишком счастливое обещание, что за его столиком всегда будут только двое. Он уже заработал себе звание лжеца.

— Когда всё закончится, а границы Аркана наконец откроются, давай уедем отсюда? — шепчет прямо в губы, вторит чужому дыханию и ненасытно ловит его на своих губах. Мягко скользнув пальцами под ушком и разглаживая нежную кожу щеки, так и тянется ближе, едва сдерживаясь, чтобы соприкоснуться в поцелуе вновь. — Вместе. Только вдвоем.

Ты можешь взять его. Столько, сколько тебе нужно. Ведь он позволит. Ведь он, вопреки всему, готов отдать себе всего себя.

— Я хотел бы показать тебе мир, Марк.

И он возьмет. Прикрыв глаза и трепетно скользнув обоими руками по горящим щекам, мягко поцелует вновь. Он знал, что Маркус готов дать не только "больше". Он - весь его. И Рейнард с упоением будет прикасаться к нему размеренно, давая им обоим паузы, чтобы одновременно вдохнуть, словно растягивая то, что маг так щедро готов отдать демону. Его любовь. Она нужна ему как ничто другое. Его чувства, его магия, его грешная душа. Демон не будет торопиться, наслаждаясь каждым мгновением. Ведь ему некуда спешить.

— Я не оставлю тебя.

Развязал ли ты свои? Как гром среди ясного неба. Поддаваясь аккуратным, нерасторопным ласкам, демон податливо следует прикосновению к подбородку, приподнимая взгляд, и, внезапно чувствуя, как ловушка захлопывается, ловит на себе чужой. Пронзительный, пускающий легкий холод и мурашки по коже, ибо в тот самый момент кажется, будто слепые глаза действительно могли что-то видеть. Не его оболочку. Не лисьи бесконечно влюбленные глаза, не старающееся идти в такт вместе с чужим дыхание, не демонические губы, в каждом мгновении близости ласкающие кожу эмпата. Нет, он смотрит куда глубже. В самую душу. В самое мечущееся, словно загнанное в клетку, сознание. Ведь у него есть причины для тревоги. Его читали насквозь. Застали врасплох? Рейнард прекрасно помнит, что ни за одну их встречу - ни в далеком 45-ом, ни в кричащем навзрыд Аркане - он не упоминал прошлое, связанное с лисицей. О его слабости, его неупокоенных вместе с умершей чувствах, знали лишь двое - Мартин Салливан, умудрившийся пробиться сквозь иллюзии и умыкнуть частицу болезненных воспоминаний, и Луис Дрейк, заставший демона в крайне нестабильном состоянии и увидевший один из... способов избавления от тех ран, что годами не давали Рейнарду сделать размеренный вдох. Они, но не Маркус. Лис не считал нужным посвящать его в такие детали своего прошлого. Быть может, последуй совету Луиса и обратись к эмпату за помощью, рассказал бы дозированно, лишь самое необходимое, если бы то было требовалось для подбора нужных нитей. Так и не обратился. Так и не сказал. Откуда Маркус мог знать об этом не иначе, как если бы сам видел всё? Слишком точный вопрос. Вопрос того, кто знает. Рейнард хотел отмахнуться, ответить совершенно невдумчиво, равнодушно убедить, что всё прошлое осталось позади, но... Не хотел лгать Марку? Нет. Он боялся, что правда куда заметнее лжи. Боялся, что Марк увидит то, что даже сам Рейнард не хотел бы увидеть в себе. Боялся с надеждой произнести слова, зная, что всё было вовсе не так. Имеет ли он вообще право говорить, что прошлое осталось в прошлом, когда ещё несколько недель назад не мог взять контроль над собственным разумом? Когда ошибки прошлого разъедали настолько, что не было сил  ж и т ь ? Когда внутри миллионом отголосков, словно эхо, раздавалась чужая, но невероятно знакомая боль потери? Чувствуя подступающий к горлу ком, лис опускает взгляд, задумываясь, и мягко берет руку у своего лица, преподносит её ближе к губам. Нет. История с лисицей не была похожа на историю со Странником. Это не история десятилетнего, так и не разгаданного обмана. Это вовсе не история предательства. Она была дорога ему столетия назад, была дорога десятилетиями позже, уже посмертно - и с этим ничего не поделаешь. Он дорожил теми воспоминаниями. Веками берег их светлое, столь лучезарное тепло. И, что бы ни происходило в настоящем, это не отменит того факта, что память о ней была ценна демону. Он не расплетал те узлы, как сделал Марк. Не прошел через свой Ад, вечно прячась за действием мощного артефакта и надеясь, что сокрытие улучшит ситуацию. И Рейнард не сможет сказать магу, что отказался от своего прошлого и пересмотрел его - ведь это не было правдой. Но он точно может сказать другую истину:

— Те узлы незначительны перед чувствами, что я испытываю к тебе, — приобхватывая чужую ладонь, демон мягко, трепетно касается губами костяшек пальцев, смазанно целует тыл кисти и поднимает взгляд вновь. Это было правдой. В этом Рейнарду не стыдно признаться. В этом он уверен как никогда. Ибо ничто из прошлого не было дороже мгновений, что он проводил с Маркусом сейчас. Вместе с его вторящим, изредка сбивающимся в поцелуе дыханием, вместе сердцебиением в тихой комнате - вместе с ним хотелось жить. Им хотелось жить. Дышать, упиваться, гореть. Здесь и сейчас. И демон никогда не сделает свой выбор в пользу мертвеца, ибо знает: его дом здесь, в настоящем, рядом с его магом. — Наши надежда и доверия не обманчивы, Марк. Я знаю это.

Наверное, он молча принял бы любой ответ Маркуса на свой отдающий страхом вопрос. Принял бы даже многозначительное молчание, находя в нем подтверждение собственным опасениям, что всё могло бы произойти намного раньше. Ведь демон видит собственной сущностью, в каких сомнениях пребывает маг. Какую берет паузу, дабы подобрать нужный ответ. Ему тоже хочется сказать "Не отвечай. Забудь", лишь бы не услышать ничего. Кажется, ему не нужна ни пугающая правда, ни слишком сладкая ложь. Да. Он, прижав к себе ближе или своевременно утянув в очередной легкий поцелуй, хотел бы не позволить Маркусу сказать неправду, какой бы приятной слуху она ни была. Ему страшно и одновременно противно уловить с чужих уст ложь вновь. Тем не менее, Рейнард не останавливает его - позволяет подняться, чтобы выключить светильник и раздеться. Мягко, стараясь скрыть завороженный взгляд, скользит им по скрытому в темноте телу, обвести его очертания и вместе со сброшенной тканью прогнать напрягающие мысли из головы. Он молчаливо ждет ответа, стараясь задумываться над "а что, если?.." меньше, отвлечься на вернувшегося мага, на то, какими мягкими были подушки под ним, на то, как невозмутимо Марк стягивает с него самого одежду, на устраивающегося рядом родного человека. Тем не менее, он задумчив. И часть мыслей так и не может отбросить в сторону.

Был ценен настолько, что Маркус-таки согласился бы поехать с ним. А после - мгновенно забыт. Что лучше: умереть для кого-то или сделать глубочайшую ошибку, разрушив две жизни сразу? Рейнард успел собрать всё. Поспешно вырван из памяти человека, которому судьбой было положено стать для демона всем, перечеркнут, словно неудавшиеся страницы истории. Холод. Его сковывает холод ужаса от того, что за одно мгновение он стал для Эмона абсолютно никем. Забыть человека - значит убить его. Ненавидел ли Маркус его настолько, что желал демонической твари подобной смерти? Забрал ли Рейнард последний шанс на счастье эмпата, так и не решившись подойти к его одинокому столику? Боже мой, как он успел разрушить его жизнь одним лишь решением! Собственным молчанием. Бездействие - тоже действие. И наказуемо оно не меньше любой иной провинности. А ведь, лишь предложив ему уехать, они могли посвятить те самые семьдесят лет друг другу. Не в наглухо запертой, невероятно тесной и душащей своей нагнетающей тьмой клетке одиночества. Где бы они были сейчас, произнеси Рейнард всего два слова "давай уедем"? Оказались ли бы в Аркане, пересекся бы Рейнард с нашумевшими Проклятыми? Куда их могло занести, ступай они по бок от друг друга? И, что ещё важнее, прошел бы Маркус тот самый "человеческий Ад", чтобы расплести узлы нитей своих чувств? Всего можно было избежать. Всех ужасов, боли, холода и отчаяния, с которыми они сталкивались десятилетиями после. Но Рейнард не воспринял мальчишку всерьез. А Маркус - забыл... Значит ли это, что те слова, произнесенные в их первую встречу в Аркане, были очередной ложью? Едва ли он искал его. С конца той осени Рейнарда больше не существовала в мире, в котором жил эмпат. Черт возьми, сколькой ложью они упивались всё это время? Была ли раньше хотя бы капля истины в их словах?..

Демон напряженно сводит брови и, мягко приобнимая устроившегося рядом Марка в ответ, помогает ему расположиться ближе к себе. Не смей винить себя в этом. Винил ли он? Демон уже не знает. Ничего не знает. Всё прошлое кажется непроходимым морем совершенных ошибок, раз за разом, переплетенных друг с другом так тесно, что уже не разберешь, был ли кто-то прав или виноват. Они должны были по уши купаться в этой вине. Оба. Рейнард тяжело выдыхает, чуть поворачивается к Марку и, приободряюще сжав руку на его плече, молча касается губами чужого лба. Одним своим окутывающим мага теплом он так и говорит: я тебя услышал. Услышал, но не будет давать пустых обещаний. Ему нужно будет вновь обдумать всё то, что произошло в оставшемся позади Париже. Всё то, что происходило эти семьдесят лет. Все те случайные встречи, что раз за разом сталкивали их в Аркане. Но всё это - на потом. Сейчас, в такой казавшейся ранее непозволительной, сокровенной близости, их прошлые ошибки не могли быть важнее Марка.

— Едва ли и я был готов совершать правильные поступки, — демон зарывается носом во вьющиеся волосы, вновь вдыхает приятный аромат, и ненавязчиво, самыми кончиками пальцев проводит по нежной коже бедра. Желанной? Определенно. — Едва ли совершаю их сейчас, — кажется, он и вовсе облегченно выдыхает, не чувствуя под рукой мешающую ткани. Лишь ненадолго лис чуть сжимает ножку, притягивая Марка к себе вплотную, и носом соскальзывает дальше, касаясь губами макушки. — И лишь в одном я уверен: в моей жизни не было ничего правильней, чем вернуться этим вечером за тобой.

На лице расплывается теплая улыбка. Упущенные возможности прошлого, совершенные проступки незначительны перед тем счастьем, что наконец досталось в его руки. И нет ничего важнее согласия Маркуса. Что это? Что-то светлое, такое трепетное и нежное, мягким светом греющее внутри. Счастье. Оно искрится, полыхает, дрожит так, что скрыть его просто невозможно. Кажется, дышать стало значительно легче. Кажется, прошлые мысли отступили куда-то на задворки перед его ласковым светом. Такое изящное, желанное, великолепное Его творение, мирно расположившееся у него на плече. Столь прекрасный, что восхищенный взгляд демона прочитает каждый. И такой... его.

— Рядом со мной всегда будет место, предназначенное лишь тебе. Лишь ты - и большего для счастья мне и не надо.

Он почти расплывается в довольном урчании, легким, массирующим движением поглаживает Марка за ушком и, прикрывая глаза следом, склоняется ближе. Склоняется, чтобы тихим, почти неразличимым, убаюкивающим шепотом обещать, что его маг увидит всё изящество фонтана Треви в Риме, услышит красоту музыки, застывшей в камне Венской оперы, встретит Рождество на празднично украшенной штрицельмаркт в Дрездене... что они будут наконец-то счастливы. Наконец-то вместе.

* * *

Лисий сон, если ночь на грани бодрствования, без сновидений вообще можно назвать таковой, предельно чуткий. Демон слышал, как, едва первые лучи солнца коснулись затихший город, запели ранние птицы. Кажется, в дневной суете и шуме Аркана, в его истошном, напуганном крике Рейнард и вовсе не замечал их впредь - они просто захлебывались, тонули в этом адском котле. Слышал внезапный стук веток о стекло, только порывы ветра покачивали дерево с уже опавшими листьями. Чуть позже брякнули склянки, а затем издался уже знакомый щелчок электрического чайника, заставив посреди ночи раскрыть один глаз и беглым взглядом перепроверить, что они были с Марком только вдвоем. Но внимательнее всего демон слушал его. Его тихое сердцебиение, кожей ощущавшееся от прижатой груди. Его мерное дыхание, сопровождающееся вздымающимся боком, на котором расслабленно лежала рука демона. Он слышал его. Знал, когда его маг погружен в глубокий, медленный сон, когда дыхание его замедлялось, а стук сердца шел ровно и неспешно. Знал, когда вместе с короткими, неразличимыми дремавшим лисом вспышками сознания учащались и вдохи партнера. Он следил за его сном почти неосознанно, но невероятно трепетно, изредка в полудреме прижимаясь ближе, тянясь к уже ставшему родным, различимым среди тысячи запаху ритуальных трав. И ничто не приносило ему столько умиротворения, сколько крепко спящий под боком, доверившийся ему любимый человек.

Спустя время он, неохотно покинув нагретое рядом со спящим Марком место, всматривался в человека, отражаемого в зеркале ванной. Растрепанный, в неаккуратной одежде, небрежно скинутой ночью в сторону, в незастегнутой, помятой рубашке, с красноватой полосой от подушки через всю щеку. Лис не особо старался пригладить волосы - провел по ним несколько раз рукой лишь формально, зарылся пальцами и расчесал назад, едва ли добившись существенных изменений. Наверное, именно таким его и увидел Луис, заставший врасплох разбитого демона? Нет. Вовсе нет. На лице того Рейнарда не было ни мягкой, не пропадающей улыбки, не было ни живого блеска счастливого взгляда. Тот Рейнард не знал, что есть воплотившаяся в жизнь мечта. Тот Рейнард не знал любви и доверия человека, что был дороже всего на свете.

— Доброе утро, — он прошептал это тихо, заметив, как проснулся его маг, когда запах принесенного, только что сваренного кофе распространился по тихой комнате Марка. Аккуратно присаживаясь на полу напротив, лис оставил кружку у края матраса. — Это тебе. Пришлось, — демон в усмешке морщит нос, — пытаться объяснять сущности, что мне нужен кофе. Существа упрямее и несговорчивее я ещё не встречал.

Демон нежно, но нетерпеливо проскользил взглядом по бережно укрытому одеялом шаману. Слишком многое было в голове. Слишком многое прояснилось со вчерашнего вечера. Слишком многое после прошедшей ночи хотелось сказать эмпату.

Связь с мертвыми разрушает нас. Рейнард знал это как никто другой. Знал, что тяжелые воспоминания, необратимость случившегося и невозможность принять удручающую, тяготящую реальность разбирают всего тебя по кусочкам. Глубоким разломом проходятся по разбитому сердцу и разрастаются больше и больше, поначалу уничтожая душу и разум, а после - и само бренное тело. Знал и тушил собственную боль утраты действием артефакта, будто то действительно было решением. Будто то был выход из замкнутого круга. Знал и каждый раз, не притрагиваясь к легендарной чаше вновь, осознавал, насколько был слаб без неё. Жертвовал ли он что-то ради той связи? Лис никогда не пытался вернуть её, знал - не выйдет. Ему не была знакома темная магия, отбирающая зрение и душу, но собственную потерю он полноправно мог называть проклятием. Спустя столетия после трагичной смерти Рейнард отдавал ей всего себя. Раненое сердце, надломленную сущность, все свои чувства и разум. Всё это, преимущественно притупляемое артефактом, было его жертвой. Хотел ли он отдавать всего себя и дальше? Нет. Он устал. Давно. И давно понял, что может жить в этом мире полноценно. Видеть его всего - больше, чем только лисицу. И совсем недавно осознал, что у него есть и нечто другое, чему он готов отдаваться весь, без остатка и совершенно о том не жалея. Его Маркус. Его человек, удивительно быстро занявший место в демоническом сердце. Его человек, сумевший показать, что лис до сих пор способен на нечто большее, чем ненависть, обман или безразличие. Его хотелось беречь как самое дорогое, бдительно охраняя под лисьим боком. О нем хотелось заботиться, отдавая взамен свои теплые, греющие душу чувства. Его хотелось любить как никого другого. Разве демон должен жертвовать себя мертвецу, зная, что рядом с ним - существо, ради которого хотелось жить по-настоящему, здесь и сейчас? Глупость. Рейнард знал, что этого не будет. А потому последними его словами было то, что отныне жертв не будет. В том не было смысла. Что мертвецам прошлого он предпочитает жизнь в настоящем. И Рейнард будет уверен в своих словах как никогда. И с ними же закроет тему, не желая... нет, не слышать предостережения Маркуса. Он не хотел, чтобы тени прошлого, тянущиеся за демоном, беспокоили и его партнера. Это его собственная история, написанная веками назад, задолго до рождения Эмона. Это не самое важное, о чем Маркусу стоит думать.

И пускай Рейнард был готов рассказать о своем прошлом магу, он не хотел. Не собирался, чувствуя, что оно не нужно ни ему самому, ни Эмону. В противном случае эмпат и сам задал бы интересующие вопросы. Потянулся к нитям его эмоций, разобрал и получил бы искомые ответы. Он бы сделал именно это, так ведь? И то было совершенно странное чувство: Рейнард действительно готов поделиться своей историей при необходимости, желая быть правдивым, и в то же время так и не подступает к этой теме. И не дает подступить Маркусу. Доверяет, но так и не раскрывается перед шаманом, стараясь оставить собственное прошлое где-то там, вдалеке, где до него никто не дотянется. Выстраивал высокий забор, за который не заглянуть просто так - лишь бы оно действительно оставалось в стороне, не вызывая у партнера беспокойство. Лишь бы сам Рейнард помнил, но не обращал внимания - и тогда все так и неразрешенные проблемы останутся внутри, никому не заметные. Личное останется личным и не потревожит того, кому демон позволил быть рядом. Нет. К кому сам, вопреки, кажется, своей природе тянулся, нарушая сложившиеся за столетия принципы.

Потаённые мысли о ней продолжали говорить в нём и утром, когда тепло родного тело на собственном плече потухло, притупился аромат трав, а сам шаман был оставлен в своей комнате. Мысли. Одна за другой, те прокрадываются в сознание, когда рядом никого нет. Когда единственный разговор, который ты ведешь - диалог с самим собой. Мысли о том, как уберечь Марка не от окружающего мира, а от себя самого. Всматриваясь в зеркало, видя в глубине блестящих глаз - демоническое, ужасающее, греховное, осознает, насколько он сам может быть губителен для любимого существа. Что, быть может, решением будет не только скрыть, запихнуть в дальний угол своё прошлое, но и вовсе уйти. Он задумчиво смотрел на дверь квартиры, во второй раз в своей жизни решая их общую будущую судьбу. Как тогда, в далеком Париже, когда Рейнард закрыл дверь такси и оставил Маркуса одного. Он мог сделать это снова. Оставить вчерашний вечер и ночь самыми ценными воспоминаниями, сохранить в самом сердце, но не дать всему расцвести дальше. Пока не стало поздно? Пока история Марка не закончилась так же, как и лисицы? Возможно, покинуть эмпата, оставить его вновь будет единственно верным и светлым поступком? Если любишь, отпусти. И Рейнард любил. Но... впервые за долгие годы демон чувствует себя по-настоящему счастливым. Впервые видит, как рядом преображается, цветет его маг. Нет. Он просто не мог повторить прошлую ошибку ещё раз. Только-только ухватив нить счастья за кончик, не мог дать пропасть ей вновь. Ведь Рейнард ранит его. Снова. Он не решится уйти. Нет, он не хочет уходить, зная, что оставит позади единственное ценное и невероятно важное, чтобы снова жить свободно.

И трепетно наблюдая, как его партнер просыпается, демон в очередной раз убеждается, что просто не сможет оставить его. Что они нужны друг другу, как никто другой. Проблемы, что непременно тянутся за лисьим хвостом, Рейнард решит по-другому - вовсе не попыткой убежать, дистанцироваться снова.

— Мне кажется, это называется здоровым человеческим сном, Марк, — добродушно хихикает, едва нарушая зависшую в комнате тишину и ласкающим взглядом скользит по партнеру, осматривает и внезапно, почти смущенно улыбается. Утренний Эмон выглядел ничем не хуже вечернего. Пускай и был сонливым и неловким, а вьющиеся волосы - растрепаны. Демон находил в том что-то по-простому милое и уютное, что-то человечное, влюбленно наблюдая, как солнечные лучи путаются в его локонах и ложатся на аккуратные плечи. — Едва ли страннее, чем для демона, что столетиями был один, — задумчиво заглядывает в глаза любимого. Он касается разума эмпата лишь единожды, мельком улавливая ход мыслей и чувствуя неприятную, полусонную спутанность, не беспокоит чужое сознание вновь. Лис выразительно, насмехаясь над своим же чувством неловкости, поглядывает на мага и, чувствуя прикосновение к кисти, мягко отвечает на него. Ласкает осторожно, трепетно, почти скромно. Ему самому, несмотря на комфорт вблизи родного человека, непривычно быть здесь. Непривычно проводить с кем-то ночь вот так, довольствуясь чужим теплом и мягкими объятиями, непривычно встречать кого-то по утру, уже давно позабыв о том, как когда-то это делал, и уж тем более непривычно охранять спокойный сон человека. Демону почти неловко от осознания, что ещё день назад все происходящее было так ему несвойственно, что никто бы другой не поверил. Не поверил бы он сам. Лишь ставшая родной аура мага успокаивает его и говорит, что всё в порядке. — Чертовски обаятельный настолько, что даже твоя сущность не может устоять, — лис подсаживается ближе и игриво подталкивает Марка плечом. — Если он не нащелкивает по бедному чайнику код Морзе, то вряд ли. Хочешь сказать, что он умеет говорить? — демон неохотно-лениво морщится и, следуя прикосновению Марка, заползает на матрас, чтобы расположиться сбоку от шамана. — Если ты утянешь меня обратно на подушки, я с них точно не встану, — бросает короткий взгляд за Марка на место, где они оба лежали ночью, и ненавязчиво скользит рукой по спине мага, аккуратно приобнимая его. Не сдерживается, чтобы не вслушаться в эмоциональный фон, когда Маркус спрашивает, останется ли он. Надежда. Чувствовал ли демон когда-нибудь нечто подобное? Понимал ли, что его ждут и не хотят расставаться? Едва ли. Лис нежно улыбается и склоняется ближе, плавно ведет кончиком носа по плечу, вдоль шеи, затихает, в предвкушении вылавливая чужие эмоции. — Ты можешь сказать мне остаться, — коротко и невесомо касается губами нежной кожи и движется дальше, выше, к подбородку, — и нам не придется расставаться снова, — медленно отрывается от Марка, чтобы взглянуть ему в глаза и, коснувшись ладонью щеки, провести большим пальцем по губам. — Но только с одним условием, — лукавит, рукой придерживая Марка и склоняясь к самому ушку. — Ты дашь мне свой номер телефона, — демон прикусывает мочку и, довольно улыбаясь, отстраняется от мага. Их небольшая оплошность, затянувшаяся на годы. В который раз удивляет, что вся череда их встреч была действительно случайной. — Мне больше не хочется надеяться лишь на судьбу, Марк.

Лис глубоко набирает воздуха и тяжело выдыхает. Хотелось уточнить Марку, что у него нет на сегодня планов, но прошлые мысли сбивают с толку. Планы. Его дела. Решив остаться, несмотря на демоническую сущность и своё нелучшее прошлое и такое же настоящее, Рейнард пообещал быть предельно откровенным с магом. Предупреждая усугубление проблем, показать Маркусу, кем Рейнард Хельсон был для окружающих его людей. Опасаясь сделать только хуже, он мог бы не говорить ничего и не подпускать не только к лисице - вообще ни к чему, но эти мысли противоречили цветущему внутри доверию и верности. Марк заслуживал правды. И должен был знать, с кем имеет дело, прежде чем эта счастливая и спокойная ночь станет не единичным случаем, а целой чередой воспоминаний.

— Марк, — лис склоняет голову, медленно рукой проводя по пояснице обратно, соскальзывая на смятое одеяло и разрывая прикосновение. Он говорит нерасторопно, делая паузы и подбирая нужные слова. Ему... сложно? Да. Сложно открываться, не имея такой привычки. — Я доверяю тебе, — больше, чем кому-либо другому, — и не хочу, чтобы ты когда-либо столкнулся с чем-то подобным, что было со Странником. Ты не знал его и едва ли понимаешь совершенные им поступки сейчас. Ты не знаешь меня, — всматривается вновь. Внимательно. Ищет малейший жест, малейшее недовольствие, безразличие или отвращение. — Вчера ты попросил рассказать, что я на самом деле знаю об Аркане и барьере. Едва ли больше, чем сами Стражи, перед которыми раскрыты все секреты города, но, — демон переводит взгляд на колени Марка, в которых расположился иллюзорный подлинник "Истории Аркана", — я думаю, часть ответов может быть здесь.

Демон поправляется на месте и беспокойно осматривает Марка.

— Ты знаешь эту книгу. Вампир с оборотнем пришли в библиотеку за ней, потому что об этом попросил я.

Рейнард помнил их первую встречу в лесу Аркана. Всё в ней казалось странным спустя несколько лет: нелюдное место, тихое время, столь изменившийся за годы, словно потерянный в этом мире Эмон и столь самонадеянно произнесенные друг другу слова. Встреча случайно-неслучайная. Ведь то, что они оба оказались в этом Богом забытом городе было планом чертовки-судьбы, о котором никто из них не мог догадаться. Ведь, внезапно услышав столь знакомое, давно оставленное в прошлом имя, Рейнард целенаправленно пошел на встречу с ним. Глубокой ночью, когда ни одна душа не потревожит твой покой среди природы. Когда шум города затихает и наконец-то слышно собственное дыхание. Вопрос "Не спится?" напрашивался сам собой, если бы демону не были интересны рассуждения о другом. О внутреннем равновесии, правильности решений и о Нём. И сейчас, зная всю правду о том, через что Маркус успел пройти, Рейнард прекрасно понимает, почему застал его посреди ручья в тишине ночи. Почему мог найти его там же и после, если бы решился, а судьба не свела их в следующих местах. Сознанию, застрявшему в клетке прошлого, сложно довериться. Сложно выбраться из вереницы кошмаров, преследующих каждую ночь. Когда-то и Рейнард видел их. Мельчайшие детали прошлой жизни, разлагающие сознание на части, крупица за крупицей, с видениями и неподконтрольными иллюзиями пытающиеся пробиться наружу. Всеми способами демон пытался сбежать от них.

— И не в роме с виноградом дело, — лис мягко улыбается и задумчиво склоняет голову, на короткое мгновение сжав руку мага крепче, прежде чем тот потянется за кофе. Он здесь. Он рядом. Он понимает его. И Рейнард поддержит его, — Зато спал как младенец, — произносит это полушепотом, почти интимно. Спал, слишком уютно и доверчиво устроившись на его плече. Слишком мирно задремав в их легких объятиях, что Рейнард, не сдерживаясь, в полусне то и дело касался губами его виска, отвечая на неосознанный порыв ближе к нему, к теплу. Он хотел бы, чтобы все следующие ночи были такими же. — Ты привыкнешь. Со временем станет легче, — в том демон уверен. Пусть сейчас остаётся надеяться лишь на приготовленный им кофе и то, что в запасе у шамана имеются травы, способные облегчить его состояние. Но Рейнард приложит собственные силы к тому, чтобы помочь Маркусу найти то самое душевное спокойствие, которого не хватало все эти годы. Поможет обрести не только равновесие, но и хотя бы смягчить отягощающее действие проклятия. Ведь он знал его природу. Чувствовал, как та не противоречит собственной темной энергии. И Рейнард уверен, что настанет день, когда история Странника навсегда останется в прошлом, не тянясь длинными тенями вслед ЕГО магу.

— ... осознавать, что внутри тебя есть пустующее место. Это тяжело, когда ты глубоко убежден, что лишь в одиночестве спасение, — лис поджимает губы и в согласии кивает, дополняя слова Маркуса. Казалось, его устраивала прошлая жизнь. Устраивало тотальное одиночество, четкие границы, за которые никто не смел ступать. Он принадлежал лишь сам себе и, как думал, ради себя лишь существовал. Все его поступки, решения, мысли, чувства - один сплошной ком эгоизма, в котором не было место кому-то другому. Свободная жизнь, необремененная чужими заботами и посвященная лишь одному-единственному себе. Жить в угоду одному удобно. А холод одиночества привычен так же, как снежные бури жителям Севера. Его попросту не замечаешь, будто то было бы нормой, и лишь завидев вдалеке тепло чужих земель, сторонишься их, находя лишь в своем промерзлом холоде родной дом. И Рейнард не перестаёт удивляться, как быстро изменились его взгляды, когда он встретил Маркуса снова. Когда вновь почувствовал ответное тепло, посвященное лишь ему. Знал ли Эмон, какое непозволительное влияние оказывает на некогда чуждого близости демона? На чертово существо, сторонящееся всех и лишь назло отпугивающее от себя? Лису, раньше готовую скорее откусить протянутую руку, чем принять ласку? Адскую тварь, в которой, как раньше считал демон, нет места любви и привязанности. Тогда что это всё? — И лишь вчерашнего вечера было достаточно, чтобы понять, как сильно я ошибался, — ошибался во всем. В том, насколько ему, лишившись любимого человека, будет проще в одиночестве. Насколько проще вообще существовать, игнорируя всех рядом. В том, что ему нисколько не нужны были те чувства, что сейчас намотавшей узлы нитью тянулись между ним и магом. Черт, какая же глупость. Он падок на них и влечен ими не меньше любого другого смертного. Он жаждет ответных чувств от мага так, словно лишь ими и насыщался. Словно лишь ради них и жил. Они как глоток спасительного воздуха. И он будет благодарен судьбе за то, что позволила им, двум упертым, совершающим неправильные поступки, наконец-то сблизится, пускай на то ушло целых семьдесят лет. — Как будто всех тех столетий и вовсе не было. Всё то, что я успел вынести из них, в мгновение исчезло, только ты появился в моей жизни. Это так странно, Марк. Надменно смотреть на смертных, опьяненных чувствами друг к другу, искренне верить, что никогда не ослепнешь сам... а потом по собственной воле попасться в эти сети, — мягким прикосновением к подбородку просит Марка посмотреть на него. Если не увидеть, так почувствовать его нежный и влюбленный взгляд, касающийся аккуратных черт лица эмпата, — и быть в них по-настоящему счастливым, — и, на удивление, гордым за то, что его забота значима для Марка не меньше. Это... удивительно приятно слышать. Что тобой же и была затянута та бездонная яма. Такая же, какая была и внутри самого демона. Заполненная до краев солнечными улыбками Маркуса, нежными прикосновениями и неровным, томным дыханием. Такая ненасытная и всепоглощающая, желающая, чтобы чужой поток теплых чувств не прекращался никогда.

— Но нескромный monsieur Helson тебе нравится, признай, — совсем шутливо подмигивает Маркусу, парируя и отмечая, как со сменившейся темой и самому магу становится легче. Разрядить обстановку полезно, а вечно грузить партнера собственными прошлыми ошибками вовсе не лучшая идея. И легкость, с которой эмпат переключается и не всерьёз разговаривает с ним, не может не радовать разыгравшегося демона. По природе затейливая лисья сущность велась на такое. — Я слышу лишь их фоновый шум, порой роем витающий вокруг тебя. Едва ли смогу разобрать в нем что-то. Лишь ты им собеседник, — аккуратно приобнимая мага, лис ненавязчиво скользит кончиками пальцев по его боку, раздражая невесомыми, почти щекочущими прикосновениями тонкую кожу и проводя, но не надавливая, самыми кончиками ногтей по ребрам. Задумчиво вслушивается в дыхание и мысли партнера, пока тот подбирает подходящие слова, чтобы объяснить своё видение духов. — Быть может, это не было ошибкой, — ловит чужое переживание и соскальзывает ладонью на спину, чтобы огладить угол лопатки. — Ты же сам говоришь, насколько он отличается от других духов. Сможешь ли ты предсказать его поведение дальше? Так уверен, что он не заговорит? — лис чуть затихает, вслушиваясь в сторонние звуки. Чайник не шумел до сих пор. — Может, ему нужно время или случай, чтобы заговорить с тобой. Он среагировал тогда на что-то?

Демону безумно нравится, как Марк отвечает на его дыхание и легкие, порой и вовсе дразнящие прикосновения. Как из внимания не уходят прошедшиеся по телу мурашки. Как, запрокидывая голову, Марк приглашающе вытягивает шею в ответ на очередное мгновение близости. Как отдается и подстраивается. Слишком желанна тонкая кожа, что демон едва сдерживается, чтобы прикусить лишний раз. Чтобы вместо невесомых, ласкающих прикосновений он ощутил его отчетливо. Хотелось взять всё то, что Марк отдает ему. Интересно, отвечает ли всё тело на прикосновения так же, как его партнер сейчас. Но Рейнард аккуратен и последователен. Охотно вылавливает искомые эмоции и с упоением наслаждается чужой реакцией. — О, ты определенно это умеешь, — совсем коротко и безобидно усмехается. Он прекрасно помнит, как Эмон не хотел выпускать его, — как и умеешь приглашать к себе, — взяв за руку и с коротким "идем" привести к себе. Взять соблазном, так прозрачно и заигрывающе намекая на то, что желает Рейнарда рядом с собой. А демон ведется, как дурак. И ему всё равно, прозвучат ли слова Маркуса как приказ или же маг и вовсе захлопнет дверь перед его носом, заставляя остаться. Пускай. Пусть требует, ставит условия и не дает выбора - лишь бы продолжал отвечать так же, как сейчас. Лишь бы позволял прикасаться так же, как сейчас. — Твоя просьба будет принята, — отстраняясь, почти довольно мурчит и, не желая после короткого укуса уходить, напоследок целует в щеку. — Пока что мне не нужно никуда идти. И я буду только рад провести время с тобой, если ты хочешь этого, — демон стягивает с прикроватного столика свой телефон и, коротко улыбнувшись Марку и включив его гаджет, всё же получает заветный номер телефона, не забыв занести в список контактов и свой. На всякий случай. Как бы Рейнарду ни хотелось, рано или поздно им придется разойтись по своим делам. В случае чего телефоны облегчат их попытки связаться друг с другом. В случае чего. Рейнард надеется, что чрезвычайной ситуации не случится никогда.

Сменив тему и наконец решившись признаться, он чувствовал растущее внутри Марка напряжение. Перехваченное от демона? Или же он сам поселил в него опасения, лишь сменив свой тон и затронув историю со Странником? Напряжение. Но... отсутствие ожидаемых негативных эмоций смущало. Или обнадеживало? Рейнард опешил, не заметив гнева Маркуса, направленного прямиком на него. Не заметил ни отвращения, ни желания отойти, закрыться, ведь он должен был разочаровать его. Так почему маг продолжает говорить так спокойно, словно лис не покусился на дорогое ему? Словно не из-за него случился весь переполох в библиотеке и сейчас им придется восстанавливать прежний целостный вид помещений? — В то время я не рассчитывал на тебя. И вовсе не надеялся, что мы когда-либо ещё заговорим друг с другом, — добавляет это тихо, почти неловко и в то же время аккуратно, не желая оправдываться конфликтом с Эмоном. И ему не нравится проскользнувшая в словах эмпата горечь. — Марк, в произошедшем исключительно моя вина, — лис напряженно сводит брови и нерешительно касается рукой предплечья под раной, которую успел заметить до этого. — Болит? — волнительно, прислушиваясь к чужим чувствам, не надавливая, бережно проводит пальцами по руке и отстраняется. — Меньше всего я хотел бы, чтобы тебе навредили. Кто из них сделал это? — они договаривались, что воры не тронут магов. И что сейчас? Сейчас из всех возможных сожалений в демоне полыхает лишь одно - о том, что Маркусу пришлось это пережить. Что пришлось получить под раздачу, какими бы ни были условия сделки с Салливаном и Дрэйком. И пускай те сохранили его имя в тайне, сейчас то казалось совершенно незначительным. — Не думаю, что здесь дело в цене, Марк. Не только в ней. Для Салливана это дело... воровской чести, если таковая вообще существует, и дело его профессионализма. С Дрэйком у нас несколько иные отношения. Думаю, он бы и так не сдал меня, — быть может, когда-нибудь Маркус узнает больше, как именно этих троих связала история. Рейнард не против рассказать ему. Потом. Сейчас демон глубоко набирает воздух и тяжело вздыхает. Могли умереть. Зачем Эмон говорит это? Попытка надавить на жалость? Узнать, насколько он циничный и меркантильный? — У существа, которое видит, как поколения циклично сменяют себя друг за другом, иной взгляд на ценность жизни, — он хочет, чтобы Маркус не забывал, что он - демон. Что нормы морали и человеческое сострадание либо извращены до крайности, либо и вовсе не заложены в его темную сущность. Он не был человеком и никогда им не будет. У него своё, демоническое, сердце. — Но едва ли книга стоила их жизней. Рыбак всегда будет ценнее рыбы, — лис коротко пожимает плечом. — Или я действительно сожалел бы об их смерти. Но проблема в том, что никто не думал, что всё закончится так. Воры рассчитывали на снисходительность и благородство Вайсса, а не на бой, — он снова пробегается тревожным взглядом по Маркусу, ловит его мягкую улыбку и... не понимает. Действительно не понимает, почему Эмон так добр к нему. Что-то заставляет ненадолго отвести взгляд и обратить внимание на собственные чувства. Он не понимает и их. Тревожный ком сомнений, капли стыда и совести, страха и чего-то ещё... чего-то теплого, что Рейнард до сих пор не различает. — Я верну её лично в руки Вайссу. Дневник, который мы нашли вчера в особняке Берча, тоже. Думаю, там он и будет в надежных руках, — была ли это попытка загладить свою вину? Черт его знает. Но в своем выборе демон уверен. И уверен, что Маркус согласится с ним.

— Ещё одно, — ему противно говорить эти слова. Если одно Маркус воспринял легче ожидаемого, это не значит, что среагирует так же на другое. И Рейнард чуть торопится, чтобы решить этот вопрос. Или чтобы избежать того отчасти неуютного, непонятного чувства, зародившегося в его груди. — Другой мой источник - Проклятые. Я часто работаю вместе с ними и знаком с их верхушкой, — новость едва ли лучше, учитывая, что и Стражи, и ковен стараются противодействовать клану. Что для многих Проклятые устраивают лишь кровавую резню и в терроре держат несколько штатов, не зная, какие сети паутины те плетут за кулисами. Но сейчас демон осмелится взглянуть Марку в глаза, ибо в своих словах он уверен как никогда. — Я не хочу, чтобы ты считал нас соперниками из-за этого. Я держусь их, потому что это выгодно мне, но не во всем поддерживаю их. У меня своя сторона в происходящем, Марк.

Счастье. Им полнился шлейф загоревшихся чувств, что тянулся ещё со вчерашнего вечера и пропитал воспоминания о столь мирной, непривычной, неодинокой ночи. Пускай пришлось всем своим естеством ощутить болезненность расставания и горечь потерянной надежды. Пускай пришлось переступить прежде всего через себя, пойти вопреки, а если точнее - пойти вслед ЗА судьбой и собственными решениями добиваться того желанного и, как казалось, недосягаемого. Кажется, Рейнарду и вовсе всё равно, через что пришлось пройти и через что придется после, чтобы наконец дотянуться до того самого счастья. Потому что ответное тепло, осознание, что Марк отдается ему как никому другому, греет и успокаивает душу, создает такую гармонию, что о прошлой боли не хочется вспоминать. Заполняет ту самую бездонную дыру внутри, о которой говорил маг, и насыщает пустующую обыденную жизнь, изо дня в день погрязшую в рутинном порочном круге. Шлейф тех эмоций тянется и в утро, вместе с тонкими лучами солнца наполняет небольшую комнату и отражается в тех легких улыбках и мягких прикосновениях, что Маркус дарит ему. Пускай после вечера откровений и проведенной в непозволительном единстве ночи было... нет, не неуютно, но неловко. От осознания абсурдности произошедшего, от совершенно непривычной близости и нисколько не характерной демону открытости. И даже сегодняшним утром, касаясь Марка аккуратно и ненавязчиво, будто стараясь не спугнуть или и вовсе опасаясь, что собственные чувства чрезмерны, странны, неправильны или нежеланны, что трезвость и холод разума наконец возьмет контроль над ситуацией, пересмотрит всё произошедшее и назовет ошибкой, чужое, но кажущееся таким родным тепло продолжает греть и манить к себе. Загоревшиеся вчера, вспыхнувшие с удвоенной силой чувства до сих пор не потухли и не стали тлеть.

Потому Рейнард и не понимает отчего-то надломленного, характерного не потерянному в 45-ом юноше, а встреченному в чужих чертогах взрослом человеке смеха. Демон чувствует, как что-то в Эмоне меняется, и, напряженно оборачиваясь, вслушивается в его слова. Мягко накрывает кисть мага своей ладонью в знак поддержки и улыбается кончиками губ. Пожалуй, он не был против ни наложенных чар шамана, ни того, что было скрыто под ними. Ему всё равно, звучит ли смех эмпата по-другому, повзрослели ли черты его лица. И ему всё равно, есть ли хоть какое-то объяснение всему, что между ними произошло и происходит. — Так ли нужно искать в этом осмысленные причины? — мир знает множество необъяснимых ситуаций, исходов и престранных дуэтов. Знает, как совершенно внезапно чувства нахлынут волной и накроют с головой. Эмоции - стихия. Неконтролируемая, непреодолимая и едва ли предотвратимая. Можно ли во всем том хаосе найти тот самый источник зарождения? И пусть человеческая и демоническая природа различны. Пусть весь мир твердит, что они не должны существовать вместе. Есть ли во всех тех предрассудках хоть какой-то смысл? Как и весь этот богом забытый мир, они ничего не должны. Не должны и, наверное, искать хоть какое-то логичное объяснение этому "притяжению". Рейнард бы не нашел его. Потому что и сам не понимает, почему, помимо собственной слепоты и безбожной глупости, их чувства не расцвели так же ещё в далеком 45-ом. Почему лишь сейчас столь остро пробудилась вся забота и поддержка? Почему среди миллионов человеческих душ лишь эта кажется той самой, самой желанной, самой погрязшей в грехах и, несмотря на это, прекрасной? Были ли все чувства, которые он называет одним простым и недостаточным словом "любовь", взрощены на совершенно странной привязанности, что родилась в постоянных случайных встречах? Или всё это и вовсе чертово магическое влияние шамана, его силы и его истоки, отчего-то притягивающие демоническую сущность ближе к себе? Или чертовка-судьба как-то связана со всем происходящим? Столько вопросов, и ни одного ответа. — Можно надолго погрязнуть в этих размышлениях и так и не прийти ни к чему. Когда-нибудь время само даст ответы.

Получаемое тепло, переплетенное вместе со столь незнакомым и воодушевляющим счастьем, тянулось до самого утра. Потому следующие слова Эмона совершенно не нравятся Рейнарду, и он, тихо фыркнув, совершенно не скрывает этого. Он не понимает причины, почему рядом с человеком ему так комфортно, а вся демоническая сущность, одинокая, непокорная и холодная, просит получить хоть немного чужой ласки. Но это не мешает ему всей своей сущностью осознавать, что да, это именно оно. Его мир, его спокойствие, его семья и его дом. Его родное. Черт возьми, какая же глупость сорвалась с губ Маркуса. Рейнарду на-пле-вать, что шаман творил до него и нес ли за собой лишь одни беды, хотя и не жалеет об этом. Потому что то самое СЧАСТЬЕ, в котором демон мог сомневаться лишь неуверенными мыслями в голове, навязчивыми, скользкими, параноидальными и не подтверждающимися на деле, в котором демон был уверен, как уверен в слышимом звуке ветра за окном и цвете глаз его мага, было настолько ясным, ощутимым и отчетливым, что желание сказать "замолчи", утянуть в грубый поцелуй и не дать сказать больше ни одного режущего слова невероятно велико. Но Рейнард поступает по-другому. — Разве ты не чувствуешь его? — счастье, что с каждым вдохом наполняет демона. Он сводит брови и вопросительно смотрит на его мага, хотя и не хотел получать на свои вопросы ответа. Взгляд с укором? Нет. Быть может, с каплей разочарования и непонимания. Лис проводит рукой чуть дальше, касаясь запястья Маркуса. Просит обратить на него внимание. — В глубине и на поверхности, им сплошь всё пропитано в моём мире, — это просто невозможно отрицать. — Или ты не хочешь это видеть? — заглянуть наконец в его чувства, как делал это с сотнями людей, что прошли мимо, оставляя за собой нити эмоций. Почему он не хочет разобраться, будучи эмпатом, имея свободный доступ к его внутреннему миру? Почему Марк прочувствовал лишь его боль, но не захотел принимать счастье? Демон отстраняется, отпуская руку Марка и тихо выдыхая. Он не хочет слышать от мага ответы. И, как вчера, не потребует получить их самостоятельно, так ненасытно перебирая его эмоции. Демон не будет настаивать. Лишь укажет, что хочет, дабы Эмон чувствовал вместе с ним.

Как золотые украшения с течением времени, солнечный блеск того счастья меркнет с тяжелой, помрачневшей атмосферой комнаты. Рейнарду хочется верить, что оно никуда не делось. Лишь оказалось подавленным, скрытым под непосильным грузом, что навис над ними обоими. Кажется, дышать становится труднее. Как и труднее говорить: до того привычная, мягкая речь в напряжении кажется острой, неровной. Вслед за Марком мрачнеют и черты лица самого демона, когда тот замечает, как маг сторонится его прикосновения ближе к ране. Ему приходится поднять понуренную голову, чтобы вновь обеспокоенно пройтись взглядом по юноше, на этот раз молча и больше не решаясь сблизится. И лис хмурит в непонимании брови, слыша, что ни Луис, ни Мартин не виноваты в состоянии мага. Закономерный вопрос - кто, если не они? И это даже не желание повесить на воров вину за содеянное и, воспылав гневом за испытанную боль Марка, отомстить им. Нет. Это нахождение несоответствий. Единственный, кто, помимо их троих, был в библиотеке ещё - Ронан Вайсс. Но вариант с ним тут же отпадает по понятным причинам. Он великодушен с преступниками. И уж тем более не сделает ничего собственному ученику. И пускай лиса мучают несоответствия, он не решается уточнить, покуда Маркус сам не захочет с ним поделиться. — Это было одним из условий сделки, — демон размеренно кивает. Каким бы ни были их отношения в тот момент, Рейнард бы не подверг мага большей опасности, чем могла принести пропавшая книжка. И сам Марк - не единственная причина этого условия. Воры прекрасно понимали, что нападать на Стража и его ученика не только не безопасно для них самих, но и принесет последующие проблемы заказчику. И, тем не менее, Рейнард издает невеселый смешок. Даже Луис уступил перед его условием и задушил в себе жажду убийства. Ту, которую демон и сам видел в Таунсенде. Ту, с которой не пожелал бы встретиться Марку.

Зато следующие слова напрягают демона ещё больше. Не играй с огнем. Они впиваются во что-то внутри, болезненно задевают и кажутся невыносимо странными. О да, Рейнард прекрасно знал, на что оборотень способен пойти ради вампира. Ради любого дорогого ему человека. Волной неприятных мурашек раздается раздражение Маркуса, когда тема заходит о них. Быть может, Рейнард бы сказал, что и у оборотня есть исключения. Что тот дал демону, покусившемуся на самое ценное в его жизни, второй шанс и, на удивление, не перегрыз ему глотку. Осознание, насколько значимым является это "исключение", раз уж даже Марк продолжает настойчиво предупреждать об опасности той преданности, что пропитан Луис Дрейк, настигает понемногу и совершенно внезапно. Греет душу? Заставляет сомневаться в словах Эмона ещё больше. Ведь именно те отношения, которые их связывают, заставляют Дрейка действовать по-другому. Рейнард не скажет об этом Марку. Быть может, когда-нибудь потом. Когда... — Ты смотришь вглубь, вдоль и поперек исследуешь тот самый "отпечаток собственничества" и "эйфорию". Не зацикливайся лишь на них, пускай кажется, что весь их фон пропитан только этим, — так странно. Всеми зубами и когтями впиваться именно в те чувства, что смердят и лежат на самой поверхности. Лис медленно окидывает Марка взглядом, пытаясь понять, что именно вызывает в нем те негативные эмоции. — Я не могу обещать тебе, что расстанусь с ними, — демон выразительно смотрит на мага. Он уже давно решил, что не будет лгать магу. Достаточно многое связывает их в этот момент, чтобы разойтись с ворами и больше никогда не пересекаться. Как минимум - общее дело. — Но я услышал тебя. И понимаю, о чем ты говоришь, — не только понимает. Переживает? Что-то неприятно скребется, ноет в груди. Сомнение. Да, Эмон смог породить и его, упомянув, насколько безрассудными были их действия. И ведь Луис сам, ещё только принимая заказ, упоминал, что кривые чары вот-вот скажутся на нем. Что же остается ожидать от Мартина Салливана - загадка. Какова вероятность, что ушлый вор, поставив Дрейка перед своими условиями, рано или поздно предаст Рейнарда? У него для того была тысяча и одна причина. Возможно, Эмон действительно прав. Или же, впитывая то отчаянное желание защищать, безрассудно кипит гневом против них. — Просить тебя об этом - верх наглости, но... ты знаешь, как снять те чары? — у мага есть все права послать его к черту. Но что это? Сопереживание? Попытка помочь тому, кто когда-то простил его самого? Рейнард прекрасно помнил, как Салливан не подпустил его предложить свою помощь в этом деле. И Марк, и воры могут отказаться. Но всё-таки он хотел бы знать. И хотел бы сделать меньшее, что может.

Сохранилось ли то самое счастье сейчас? Когда нервным покалыванием в чреве и внезапно наступившем холодном, окатившем с головы до ног, отдает реакция эмпата на слова про Проклятых. Он смотрит на Эмона не менее перепугано, замечая, какое влияние оказали его слова. Он... наверное, он мог попробовать поддержать. Мог признаться в том, что готов следовать за Марком, где бы он ни был и чью сторону бы ни принимал. Мог бы сказать, что отныне предан и верен лишь ему, но... так ли это? Нужно ли это магу, только что вскочившему с места? Желание мягко коснуться и в очередной раз пообещать, что с этого момента всё будет в порядке, пропадает в миг. Разбивается об брошенный в демона вопрос, что будто ножом полоснул по сердцу. Рейнард стискивает зубы, на мгновение уткнувшись взглядом в пол. Так, значит... Эмон не доверяет ему? Считает, что всё произошедшее между ними, все их встречи были лишь ради выгоды ему и тем, с кем он работает? Черт, как же... больно? Обидно? Промерзло до чертовой дрожи. До напряжения во всем теле и коме горечи глубоко внутри. Он поднимает на Эмона взгляд, когда тот поспешно одевается. Демонически стальной, уверенный и... равнодушный? Колко впивающийся в самое нутро? — Я бы никогда не стал действовать против тебя, — вовсе не оправдание. Твердое, холодное утверждение. Предупреждение, что Эмон переходит черту. Оно смягчается почти неохотно под чужими извинениями. И, кажется, так и остаётся внутри, когда шаман возвращается обратно. Прижимается к нему, почти как прежде. Рейнард смотрит на него и совершенно не знает, что делать. Аккуратное, невольное объятие выходит не таким, как раньше. Чужое тепло едва ли различимо под накинутой тканью.

Я верю тебе. Да, в этот момент что-то внутри дрогнуло. Заставило пойти трещинами мысли, что... именно к этому моменту всё и шло. Чтобы дать им лишь недолгую идиллию совместного счастья и разойтись вновь. Но первая реакция всегда правдива. Первая реакция обнажает первые мысли, важные, не измененные иными обстоятельствами и доводами. Первые мысли, основанные лишь на том, что он чувствует и считает про себя. Рейнард не торопится дать ему ту искомую поддержку, что Эмон просил в близости с ним. После всего отданного тепла и заботы, после надежды, что наконец появился шанс жить по-настоящему, дышать полной грудью и цвести, всё разбивается о прибрежные скалы. Натыкается на понимание, что... даже в его глазах он останется предателем? Демон берет Марка за подбородок и поднимает, требуя смотреть ему в глаза. Верит ему. Как красиво сказано. Он хочет увидеть за темными глазами обратное. Хочет снова оказаться обманутым, но найти подтверждение своим мыслям. Но всё своё чутье молчит. Все чувства мага прозрачны и не запятнаны ложью, что раньше так ему была характерна. На тяжелом вздохе лис убирает руку и обреченно, словно сдаваясь, касается носом чужой макушки. Старается скрыться от взгляда Марка. Ведь он вернулся к нему. Ведь он... просил поддержки? Мог ли Рейнард дать её, не чувствуя себя самого уверенным? Совершенно не зная, нужно ли Марку...

— Твоё проклятие, — срывается с губ на тихом выдохе и теряется в растрепанных локонах Маркуса.

Рука, что раньше приобнимала мага, еле ощутимо соскальзывает со спины. Какое-то время Рейнард молчит на слова про Ронана, размеренно застегивая пуговицы своей рубашки.

— Хорошо. Это твой выбор, Марк.

Его. И демон не смеет пойти против его решения. Разве мог он надеяться на что-то другое, предполагая, как старый ворожей значим для мага? Видимо, вместе с их делом значим больше, чем демон, находящийся на своей стороне. Хорошо. Как бы ни было больно, так будет лучше для них обоих. Ведь... да, Маркусу там будет безопаснее. Рядом со своим учителем, вдалеке от Проклятых. Рейнард знает, что Ронан позаботится о маге в минуты, когда демона не будет рядом. И несмотря на всё, демон доверяет ему.

Лис неуверенно пробегается по магу взглядом, невесело улыбается ему самыми кончиками губ и молча прижимает к себе, в объятии напряженно сжимая пальцы на его плечах.

Так странно. Еле чувствовать дыхание чужого тела, что мертвенно покоится в его объятиях. Видеть, как существо перед ним затаилось и кажется совсем неестественным. Непривычным. Ненормальным. Точно так же, как в руках лежит неподвижное тело мертвой птицы. С расслабленными, бездыханно опущенными крыльями и стеклянным взглядом. Такое странное и ужасающее, зарождающее внутри нечто такое, чего ничто в этом мире, кроме лицезрения смерти, не сможет подарить. Это сожаление об упущенном времени, страх перед неизбежностью и конечностью жизни. Вселенская тоска по завядшей красоте и очередном витке жизненного цикла. По тому, как в его руках когда-то полыхала жизнь. Как в юноше когда-то горели эмоции, ощутимые так отчетливо, так ярко, что вся демоническая сущность восхищалась ими. А сейчас... что он улавливает сейчас? Всё оплетено непроходимыми терньями. Потонуло в пучинах - нет, наверное, не сомнений - запутанности и человеческого непонимания. Когда вообще Рейнард упустил этот момент перемен? Когда та воцарившаяся в утренней комнате идиллия, спокойствие и равновесие бесследно растворились в этих стенах и в них самих? Произошло ли это в момент, когда в порыве первых чувств Марк отстранился от него? Или когда, прижавшись так преданно вновь, не получил ничего нужного взамен? Когда [indent] он [indent] упустил [indent] этот [indent] момент? Когда его собственные прикосновения, крепкие, напряженные, но всё равно жаждущие прежней любви, перестали получать то тепло, которым демон так бесконечно долго и так неумолимо кратковременно наслаждался? Нет, он не напуган. Но, не желая мириться с этим, чувствуя существенные перемены, всё-таки обращает все свои чувства к Марку. Вслушивается, как это наделает навострившая уши лиса. И забегавшим взглядом бесконечно ищет доказательства, что их чувства всё ещё не потухли. Что в его человеке до сих пор где-то там кипит жизнь. Что он дышит их сокровенными и такими трогательными чувствами так же, как это делал демон. Что ещё ничего не закончено.

Демон затихает. Нет, он нисколько не согласен, что Марк был проклятием сам себе, пускай и знает его историю, по словам мага, лучше всех. Он всего лишь желал то, о чем мечтает каждое существо в этом мире. Всего лишь хотел заполучить то, что не было его по праву, но ведь его так искусно убедили в обратном. Он просто не знал. Не знал, как и любой другой. Ни одно из порождений Бога не является всевидящим. — Это не проклятие. Ты просто человек, Марк, — как и многие другие. Тварь, просто желающая жить. Со своими грехами и неровностями линии судьбы, где отчетливо виднеются взлеты и падения. Пускай и кажется, что та вечно направлена вниз. Лис беспокойно следит за тем, как после неаккуратного движения заваливается чашка, ранее врученная магу. Врученная им самим. Только сейчас он замечает, что, затаившись и настороженно вслушиваясь в слова шамана, сам перестал дышать. Он тихо вздыхает, пытаясь вернуться обратно в колею. Но разве был в том хоть какой-то смысл?

— Они горды и едва ли кого-то подпускают к себе ближе. Ты прав, воры слишком самонадеянны, — и безбожно глупы, — чтобы принять помощь от таких, как мы, — что он подразумевает под последними словами? Какие они, демон и человек? Какая схожесть объединяет их обоих? Нет, Рейнард сказал неправильно. Они не собирались принимать помощь "от нас". От них вдвоем. Демон прекрасно помнил, как Салливан выкинул его совет в помойку, пускай и решался вопрос здоровья его партнера. Что ж. Значит, ему и не следует биться в наглухо запертые двери? Быть может, стоит вообще прислушаться к словам Марка и, наконец прозрев, принять тот факт, что в общих делах с ними он действительно останется крайним? Зато подтверждение собственных мыслей, что Эмон, наученный многолетними поисками избавления от собственного проклятия, действительно знал, как помочь им, порядком успокаивало. Только вот приятно ли оставаться в споре правым, но крайним в их партнерстве?

Что-то внутри рухнуло, как только вся картина, собранная со слов других, была восстановлена воедино. Причины, по которым все его знакомые пересеклись друг с другом, и условия заключенной сделки. Как... удивительно судьба пересекла их всех. И действительно, как много Маркус успел отдать ворам за книги. Что-то внутри неприятно кольнуло. На короткое мгновение заставило стиснуть зубы от... обиды? Ревности? От сожаления? Странный ком мерзких чувств, сплетшийся где-то внутри. Он чувствует себя оскорбленным за Марка? Потому что сейчас фраза Салливана, что Эмон красиво чарует бижутерию, звучит насмешливо. Потому что сейчас то недоверие, та открытая неготовность дать слепому магу ответственность за благополучие и здоровье партнёра Мартина выводит из себя. Недооценивают. Как мерзко, слепо и бездумно. Но... разве действительно именно в этом была причина? Разве не слово "кровь" заставило лису напрячься и на мгновение сморщить нос? Кровь ЕГО мага. Хоть тысячу раз проклятая, но всё равно манящая для вампиров. И отдавать её тому, кто не может держать свору на цепи - безумие. Отдавать её КОМУ-ЛИБО - безумие! Ведь попади склянка в не те руки - и в ход пойдет магия крови. Нужны ли шаману эти беды? — Черт, Марк... — демон хмурится и поднимает взгляд на мага. Напряженный и тревожный. — Пообещай мне, что больше не будешь расплачиваться собственной кровью, — это не его дело. И не ему решать, как Марк будет поступать. Но так ему самому будет спокойнее. Что случайная глупость не навредит Эмону.

Какая забота о внешней угрозе. Когда единственный, кто больше всего вредит Маркусу - сам демон.

Больше не смей смотреть на меня ТАК. Холодный, прежде не встречаемый и такой нехарактерный для его любовника взгляд режет по самому сердцу.

Что это?.. Демон, ты чувствуешь боль?

Ту, что вместе с виной и обидой на себя самого гложет и разъедает внутри всё. Рейнард опускает голову и поникает, стараясь скрыться хоть немного от того промерзлого воздуха, что столь внезапно окружил его. Стараясь понять, какого черта ему так... плохо? Ведь осознание собственной ошибки, понимание, что именно это он и сделал для самого дорогого ему человека, гонит прочь всё остальное. Гонит надежду, гонит сомнения и страхи. Оставляет только невыносимо болезненное саморазрушение. Сиди на месте и жри то, что подал до этого сам. Bon appétit.

В чем дело, Рей? Тебе не нравится, как ты обращаешься с другими? Тебе это кажется неприятным? Почему ты обращаешь внимание на раненных ИЗ-ЗА ТЕБЯ, только когда от тебя отворачиваются? Ведь это уже не первый раз, да? Ты делаешь больно самым дорогим тебе людям и замечаешь это лишь в момент, когда становится больно самому. Когда натыкаешься на собственные спрятанные глубоко внутри ужасающие воспоминания или получаешь в ответ то же, что и отдал. Почему ты начинаешь не смотреть, а видеть, лишь почувствовав на собственной шкуре, что означает боль? Почему лишь собственная боль заставляет тебя чувствовать хоть что-то к тому, с кем ты так жесток? Потому что внутри тебя демоническая сущность? Нет. Потому что при наличии лисьих мозгов у тебя не хватает ума даже задуматься о последствиях. Потому что ты эгоистичная тварь, кичащаяся эмпатичной сущностью, но не понимающая, что происходит внутри самых близких тебе людей. Разве ты не чувствуешь? Почему ты не хочешь видеть? Почему, имея чертово лисье чутье и отчетливо чувствуя чужой эмоциональный фон, ты совершенно не слышишь, что говорит тебе твой маг? Почему...

Вслед за поднятым на мага взглядом лис встает и сам, чтобы совсем бесшумно и осторожно подойти к Маркусу ближе. Чтобы боясь ни отвращения, ни очередного холода, ни желания мага именно в этот момент порвать все связи (ведь он, черт возьми, знает, что всё это - лишь глупость его собственного разума), но боли, которую демон может причинить вновь, он осторожно касается сначала его руки, обращая на себя внимание, затем мягко разворачивает к себе, укрывая легким объятием.

— Марк, я... — что? "Не хотел сделать тебе больно?" Какая не нужная никому глупость. Ведь ты совершенно не думал об этом. Ведь именно этого ты и хотел, так ведь? — Прости меня, — всего лишь два слова, сказать которых невероятно трудно и совершенно непривычно. Но собственная боль, сожаление и вина заставляют их произнести. Лис бегает взглядом, чтобы подобрать хоть какие-то мысли и превратить их в слова, что помогло бы извиниться перед шаманом. Но ещё не найдя их, несдержанно, на шумном выдохе болезненно прижимается к Марку крепче. Прильнул к его щеке своей, чтобы почувствовать то утерянное ранее тепло. Чтобы понять, что Марк чувствует. Что он дышит. Что он живой. Что его кожа до сих пор отдает шлейфом лаванды и греет каждое прикосновение. Лис растерянно ведет по скуле носом и беспорядочно целует щеку, надеясь растопить тот лед, что встретил в отраженном взгляде Марка. — Ты сделал для меня слишком много и принял со всеми моими ошибками, а я... — воспринял это как должное, ведь именно на такой ответ ты и рассчитывал? — даже не заметил этого. Ты всё время говорил мне, — о своих чувствах? — а я совершенно не слышал тебя. Прости, — "прости" твердит осыпь смазанных поцелуев. "Прости" твердит нежное, полное заботы прикосновение приобнимающей руки. Он аккуратно, бережно, словно касаясь распустившегося бутона нежного цветка, поднимает руки и ведет ими под челюстью, поглаживая и беря в них лицо Марка. Молча прося посмотреть на него. Прося сквозь болезненный, полный сожаления и раскаяния взгляд увидеть, что демон до сих пор ощущает его любовь. Что он знает, как Эмон привязан к нему. Что он услышал его откровенные слова про принятие чьей-либо стороны и... он  б е с к о н е ч н о  ценит его за сказанное. Что ТЕПЕРЬ он видит в маге не слепого юношу, слепо преданного своего наставнику и готовому сражаться за сторону света. Что он видит перед собой ВЗРОСЛОГО человека. Что признания откровенней и значимей, признания, что ЕГО маг готов пойти за ним, несмотря ни на что, греет демоническую душу. И что с этого момента он НИКОГДА не подумает о чужих сомнениях и не засомневается сам. — Я слышу тебя, Марк, — лис мягко разглаживает кожу под ушками и коротко улыбается магу. — Я чувствую тебя.

Чувствует. И всегда будет с этого момента.

И едва ли Маркусу нужны тысячи слов его извинений. Ему нужно другое. Лис исправится и будет вслушиваться в каждое слово, каждую эмоцию, что сокрыта внутри его человека. Он исправится. И, по-другому извиняясь за совершенно жестокий, необдуманный и бессмысленный холод, демон покажет ему свои, ласково огладив щеку и вновь заглянув в глаза. На коротком, почти облегченном выдохе прижавшись к губам и целуя Его, как в первый и последний раз. Сминая губы в собственной боли, отчаянии и вине за все свои проступки. Наталкиваясь на ответное тепло и чувствуя, как внутри загорается всё вновь.

Чувствуя то самое счастье.

Чувствуя, как чужое тепло, внимание ЕГО мага пробуждает в нем совершенно иное. Как, столкнувшись с его любовью, меняются и его прикосновения. Всё это время демону стоило лишь раскрыть глаза и протянуть вперед руку, чтобы уловить чувства Марка вновь. Чтобы понять, как тот бескрайне предан ему. И меняя тон поцелуя, демон в последний раз попросит Маркуса обратить внимание на его эмоции и разобрать. Потому что именно их он и пробудил. Потому что именно их Рейнард и хотел подарить вместо совершенно глупых извинений.

К черту все слова. Он покажет всё сам.

Пронзающая боль, встреченная после холодного взгляда, провоцирует прикоснуться так же остро. Почти жадно углубить поцелуй и напористо податься вперед. Пусть Маркус смотрит. Пусть видит в каждом прикосновении, что в демоне нет ни капли того холода, что он пощечиной влепил своим равнодушным взглядом. Что внутри него пламенно полыхают чувства к нему и лишь к нему. Что это? Бесконечная любовь, взращенная на боли. Извращенная, цепкая и пронзающая острыми иглами. Скользнув Марку на затылок и сжав волосы, чтобы прильнуть к губам с большей страстью, он признается в ней. Признается в том, что каждое движение тела, каждое прикосновение, каждый взгляд невероятно заводят его. Что его заводит встреченный приказной тон и он готов поддаться ему со всем своим желанием. Что его запах, его кожа и полная грехами душа манят и опьяняют не меньше, чем слабая доза дымчатого кварца, заставляющая демона почувствовать хоть что-то. Боль. И именно его маг делает Рейнарда по-настоящему живым.

Он желанно кусает губы Марка и не сдерживает желания приблизиться больше. Прикоснуться к нему. Почувствовать под подушечками пальцев, как на прикосновения отвечают его мышцы. Как разгорается кожа и алеет под впивающимися в неё ногтями. Демон лезет рукой за халат, раздраженно фырчит, чувствуя, как самому становится неудобно, бесцеремонно расплетает так старательно завязанный пояс и кидает его куда-то в сторону. Открывается от губ совсем ненадолго, чтобы чуть поиграть с мочкой ушка и прикусить за его нежный хрящик, пока рука скользнула за полы халата. Касаться его оголенной кожи. Ласкать спину, чувствовать, как напрягаются мышцы поясницы и вести пальцами по позвоночнику. И ненасытно желать больше.

Спустив мешающую ткань с оголенных плеч и оставив повиснуть халат на локтях, лис на шумном выдохе обжигает горячим дыханием влажные губы и, взявшись за поясницу и под бедром, подхватывает Марка на руки. Нестерпимо желание вернуться к стене и грубо вжать в неё Марка, как было при их первой встрече. Но лис, коротко отвечая укусами в губы, с напором усаживает Марка на подвернувшийся рядом ритуальный столик, сдвигая попавшийся под руку гримуар в сторону. Звонко цокнули склянки за спиной мага и, не отвлекаясь от голодного поцелуя, лис ловит ту, что угрожающе полетела с полки вниз и возвращает обратно.

Вот так. Пусть смотрит в его глаза и видит, как Рейнард любит его. Как любит до одури и совершенно бездумно. Как любит преданно и верно, понимая, что больше они никогда не разойдутся. Он не захочет. Никто не захочет. Как любит с темной, демонической жаждой овладеть всем Марком: его телом, разумом и душой. Как любит безгранично, ненасытно и как готов черпать для Эмона эмоции вновь и вновь. Он совершенно бесстыдно признается ему и в этом, склонившись к ушку вновь и тихо прорычав:

— Ненавижу тебя.

Как одержимость. Как собственную слабость, от которой не избавиться. Как непреодолимую зависимость и желанную эйфорию. Как маниакальную, неизлечимую тягу к Нему. И, словно зависимый, он жаждет быть в его власти.

Пусть Маркус назовет его лжецом снова. Пусть почувствует это. Ведь лучше знать, что демон играючи врет ему, вместе с тем привнося в слова совершенно иной, свой смысл, чем наивно купаться в самых светлых обещаниях о высших чувствах.

Не молчи. Разрушь тишину, что напряженно повисла в воздухе. Растопи тот лед, что сковал полный равнодушия взгляд. Учись на собственных ошибках и дай своему человеку то, что ему так было нужно. Не пустые слова. Не слезы раскаяния и не столь самонадеянные, самые светлые обещания, что разобьются о первые же прибрежные скалы. Скажи, что слышишь его, и внимай. Внимай каждый бесшумный вздох, что кажется тебе непоколебимо спокойным. Внимай, как мерно вздымаются чужие плечи. Внимай ритмичное биение сердца в грудной клетке живого существа. Слышишь его? До сих пор чувствуешь тот промерзлый холод, которым тебя наградили? Слушай внимательно. Смотри глубже. Ищи. Воспользуйся, наконец, эмпатичной сущностью и получи ответы сам. Найди то, что ищешь. Ведь Рейнард - нет, не надеется - знает, что где-то там должно быть сокрыто чужое тепло. Потому что он услышал произнесенное вслух откровение. Потому что в словах Эмона он услышал нечто гораздо большее, чем согревающую в холодный ноябрь "любовь". Что это было? Слова доверия, преданности? Или обозначение, что ради демона Эмон готов оставить всё точно так же, как и отдать? Разве это было не то самое признание, равнозначное "я всегда буду рядом с тобой"? "Я ХОЧУ быть рядом с тобой", вопреки всему? Пускай Маркус показывает ему собственное отражение. Пускай демонстрирует его демоническое нутро так точно и безошибочно, что лисье чутье ни за что не уловит в пронизывающем холоде ни капли фальши. Демоническая сущность слепа перед ним и внемлет, словно ничто в том взгляде не было ложью. Рейнард же прекрасно понимает, что это всё - поверхностная маска. Изысканное пение пересмешника, назло подражающее ему самому. Он будет слушать. С этого момента и навсегда. Он сосредоточиться лишь на Нём, будет дышать вместе с ним, будет оплетать его ветвями демонической сущности и стремиться дальше. Глубже. Под этот пугающий холод. Скрыться от бесстрастного взгляда и в чужих чертогах найти тому противоположное. Найти хотя бы небольшой огонек горящей свечи, но найти. Вдыхать чужую ауру и эмоциональный фон, задыхаться, но продолжать глотать жадно всё, что почувствуют его рецепторы. Чтобы в один момент с уверенностью сказать:

Я чувствую.

Чувствует то самое тепло, что всё это время была лишь прикрыта таким прекрасным подражанием. И нет ценней награды, чем наконец-то подобрать подход, найти, заметить в изысканно сплетенных эмоциях его мага то, что тот чувствует глубже. То, что тот пытался скрыть от невидящего и равнодушного к нему демона. Нет ценней момента осознания, что чужая любовь всё ещё теплится там внутри, бьется пульсирующей нитью, словно живая. Именно тогда и зарождается счастье. Именно тогда все собственные чувства начинают искриться и переливаться под утренним светом солнца. Именно в тот самый миг, когда, протягивая Марку руку для самого аккуратного и нежного прикосновения, демон уже знает, что поверхностный лед треснет. Что под его прикосновением, под его раскаянием расцветут прекраснейшие бутоны, взращенные на самых откровенных чувствах. Высших, некогда таких далеких, но зародившихся в демоническом сердце лишь из-за одного жалкого человека. Лишь ради него одного. И лис навсегда запомнит, что по-настоящему означает слово "прощать". Запомнит, как снизошедшее до него прощение станет высшей наградой. Запомнит, как чужое тепло и непоколебимая верность оплетает его и вместе с дарованной милостью отражается в каждом прикосновении Эмона. И если то тепло всегда будет возвращаться ему, демон готов ради него на все. Готов раскаяться. Готов, черт возьми, пасть перед ним и смотреть самыми преданными глазами лишь на него. Пусть только не перестает отдавать тепло. Пусть не перестает гореть и дышать теми чувствами, что демон видит в нем. И тогда он будет весь его.

Чувствовал ли он хоть когда-нибудь подобное? Чувствовал ли подобную жажду, в мгновение развившуюся в нем и охватившую всё его тело? Чувствовал ли, что неумолимо жаждет всё больше и больше: больше прикосновений, взглядов, тепла? Чувствовал ли когда-нибудь, прикасаясь к чужому телу, не только реакцию удовлетворенного тела - но и отдачу, исходящую от самого сердца, самой души и сознания? Неужели именно сейчас, именно с магом, что когда-то выпросил у него один танец, Рейнард чувствует, как существо перед ним отдает всего себя? Как прикосновением демонической сущности отдается греховная душа. Как податливо и открыто его сознание. И как доверчиво и отзывчиво его тело. Лис прожил тысячи лет, прошел сотни связей и ни одна из кратковременных ночей в чужом тепле не давала столько, сколько давал Марк. Чужие эмоции, что, кажется, демон никогда не получал, сводят его с ума. И, как совершенно неопытный, он не может ими насытиться. Не может переступить через себя и преодолеть собственную тягу. Не может не поддаться искушению.

Рейнард будет продолжать слушать его, внимать, пробовать чужие чувства, отныне разложенные перед ним так открыто, даже когда хочет одарить в ответ своими. ОСОБЕННО когда хочет вручить их ему так, словно те были самыми дорогими и ценными, что он мог дать. Одними из. Оставалось кое-что ещё, что Маркус заберет у него по праву. Лис будет слушать каждое изменение интонации, каждый сбивчивый вдох, игнорируя полетевшие с ритуального стола гримуары и покачнувшиеся склянки. И Маркусу не стоит ничего, чтобы купить демоническое внимание. Одно лишь прикосновение. Один лишь взгляд. Одно его присутствие. Ведь сейчас всё, что происходит вокруг, не имеет значения. Лишь он. Лишь ему посвящен весь лисий интерес, а вся сущность несдержанно тянется к нему и лишь к нему. И чужие зубки, болезненно-приятно коснувшиеся его шеи, лишь больше провоцируют демона, стягивающего с мага несоразмерный халат и прикосновениями горячих рук скользящего по спине шамана: разглаживать столь нежную, кажущуюся и вовсе хрупкой кожу, желанно сжимать и, с самодовольством вылавливая чужие мысли, внимания его реакцию, оставлять под ногтями все новые и новые царапины. Выискивать, перерывать чужое сознание и эмоциональный фон. Концентрироваться только на нем и каждый раз ловить на себе взгляд слепых глаз. Только таковым тот совершенно не кажется. Демон глубоко убежден: Марк видит его насквозь. Каждое проскользнувшее в голове желание, каждый вожделенный взгляд, пробежавшийся по его оголенному телу, каждый пропущенный вдох. Или это собственное помешательство? Его бред и накатившая с головой эйфория? Ведь его непрерываемый поток демонических сил направлен вовсю на мага: окружает его, ищет и стремится проникнуть как можно глубже, изучить его всего и не упустить ничего. Ведь сейчас демон не чувствует никаких преград.

Маркус действительно видит его насквозь. Наверняка видит, как всё существо перед ним замирает, направляемый рукою на затылке и кожей ощущающий на себе взгляд Эмона. Едва сдерживает нахлынувшее удовлетворение и самодовольство, улыбаясь лишь кончиками губ, когда Маркус вновь называет его лжецом. Неукротимо желание собрать чужой яд с губ, вкусить его - вопреки сжатой на волосах руке, Рейнард подается вперед, чтобы прикоснуться совершенно невесомо, вылавливая чужой вздох и желание отдаться очередному поцелую вновь. Но не утягивая дальше. Слушая бесконечно внимательно, как его откровенно уличают во лжи. С наслаждением наблюдая, как, снимая с него рубашку, к прикосновению тянутся чужие руки и совершенно не препятствуя тому - лис подается ближе, чтобы прочувствовать, запомнить каждое мгновение скользнувших по нему аккуратных пальцев. Чтобы запечатлеть каждое мгновение, как Маркус открывается всё больше и больше - и ему, и самому себе.

Ненавидь меня. Его требование как сигнал. С удвоенной силой вспыхнувшее внутри желание - и демон словно срывается с цепи. Ведь между Марком и им больше нет ничего, что бы помешало столь ожидаемой близости. Ни так безыскусно и неестественно выстроенной дистанции между ними, ни прежнего страха спугнуть, ни желания быть аккуратным и бережным. В угоду магу лис прижимает к себе крепче, едва ли сохраняя меж ними хоть какие-то миллиметры, ощутимо ведет бедром, заставляя Марка почувствовать его, и на шумном выдохе склоняется к чужой шее. Невыносимо желанная. Сколько раз демон касался её, так и не решаясь наконец насладиться полностью? Вкусить всего Марка? Да, он будет его ненавидеть. Ненавидеть за то, что отвратительно привлекательным был его маг. За то, что чужая кожа, такая тонкая и чувствительная к прикосновениям губ, слишком манит его. Ненавидит, что, нещадно прикусывая острыми клыками его шею, он всё равно не может насытиться. Ненавидит, что ложный аромат лаванды бьёт по его обонянию каждый чертов вздох, прежде чем снова смять, прокусить нежную кожу шеи. Всё с той же ненавистью рука, спустившаяся по позвоночнику, с поясницы на выступающие кости бедра, скользнет под Марка, чтобы ощутимо, глубоко сжать ягодицу сквозь ткань белья. Не слепая похоть. Жадность, применимая к одному лишь человеку, пропитавшая всю демоническую сущность и сквозившая каждое лисье прикосновение. Он жаждет овладеть им. Жаждет в каждом прикосновении чувствовать, что существо перед ним - всё его. Жаждет удовлетворения своей собственнической страсти и ненавидит мага за то, что он вынуждает это испытывать. Вынуждает ощущать, насколько горячий воздух вокруг них, вынуждает так бесстыдно смотреть за алеющими щеками возлюбленного, вынуждает чувствовать покалывающее возбуждение и несказанное удовольствие от одной лишь возможности прикоснуться к Нему. К Нему. Его человеку. Его божеству эмпатии и обмана.

Он убьет тебя. Волна дрожи проходится по всему телу, а нечто острое бьет прямо в голову, обостряет все чувства в разы и заставляет почувствовать, как всё внутри горит. Едва с губ не срывается "да, пожалуйста". Едва мелькнувшее в голове желание вжать Марка в полки за его спиной не берет контроль над телом. Желание сделать ему больно. Желание расплатиться за ту непозволительную власть, что Марк имел над ним. Пускай. Пускай делает, что хочет. Пускай держит на коротком поводке, пускай травит и губит, пускай берет над ним полную власть. Пусть заберет его бесконечную жизнь. Ведь она единственно дорога демону из всего того, что он имел веками. Рейнард вожделенно скользит рукой по бедру Марка, подхватывает его и приподнимает, разворачивая таз больше к себе. И шумно выдыхая, прикладывает руку мага к своей груди. — Оно всё твоё, — демоническое сердце, которое только Марк заставляет биться учащенно. Которое только Марк заставляет пропускать удар каждый раз, когда демон предвкушает его прикосновение к себе. Он уже владеет им. Демоническим сердцем, в которое Рейнард без единого сомнения позволит Марку вонзить кинжал. Пусть забирает. Это малое, что лис может отдать взамен на всего Марка. Взамен на возможность, склонившись к ушку Марка вновь и невесомо касаясь его кончиком носа, одаривая горячим дыханием, прикасаться к его человеку так, как хочет он. Сквозь ткань накрыть ладонью пах и ощутимо оглаживать его, прежде чем, растягивая губы в предвкушающей улыбке, пройтись пальчиками по промежности дальше и очертить кольцо мышц, предвещая Марку свои дальнейшие намерения. — Но мы падем вместе, — совершенно сладкий полушепот, выдыхаемый на ушко. Ноготками, не боясь лишний раз поцарапать, лис оттягивает резинку трусов и неспешно спускает их, словно растягивая удовольствие, и помогает Эмону избавиться от его мешающего белья. Берет небольшую паузу, чтобы смочить слюной пальцы, шажками пройдясь по ягодице, коснуться анального кольца и, плавно растягивая, постепенно вводить в него пальцы. — И даже в Аду ты будешь моим.

Его очередная ложь. Ведь демон прекрасно понимает, что, если врата не откроются, после смерти их судьбы никогда не пересекутся вновь.

Но именно в эту ложь хочется верить больше всего. Хочется верить слепо, всей своей сущностью. Что, умерший от Его рук, на той стороне он снова сможет заглянуть ему в глаза.

Если Маркус захочет забрать его сердце, Рейнард сам направит его руку. Пусть проникает за грудную клетку, роется в его груди и, сжав пальцы, чувствует, как оно бешено бьется. Пусть тёмная, пульсирующая кровь зальет все руки мага, но это будет его собственная кровь. Если Маркус захочет приказать, Рейнард выполнит ради этого всё. Он откажется от всего, что у него когда-либо было, он напрочь забудет свое прошлое, и в голове его не будет ни мысли, не посвященной Ему. Если Маркус захочет посадить его на цепь, Рейнард сам вытянет для него шею и попросит об этом. С нетерпимым, отягощающим томлением он будет ждать его и каждый день встречать так, словно часы расставания были целыми тысячелетиями. И если Маркус скажет "умри", Рейнард собственноручно вонзит себе в грудь кинжал. В надежде, что последним, что лис увидит - это Его улыбку. Где-то в глубине души демон понимает, что он позволит сделать с собой всё, что Маркус пожелает. Всё, что он скажет ему так открыто и вызывающе. Он не будет слушать его, будет самым большим глупцом, не успев сбежать, но будет преданно ждать того часа, когда Маркус заберет всё, что по праву его. И он не откажется от своего решения. Он не пожалеет об этом ни на секунду, а в сознании не зародиться не капли сомнений. Ничто не казалось ему более правильным, чем прошедший вечер. Ничто не кажется ему более правильным и ненормальным, чем то, что происходит сейчас. Потому что, наконец, он добился желанного.

Похоть. Всей своей сущностью он чувствует, как благоухает греховный аромат. Как он стремительно заполняет всё пространство комнаты и не дает вздохнуть. Как с каждой попыткой глотнуть воздух он проникает внутрь, обжигает легкие и душит, душит, душит. Он ненавидел этот запах. Всю долгую жизнь находил приторно-сладким и манящим настолько, что тот вызывал гниющее отвращение где-то внутри. Отрада смертных и одно из самых низких, примитивных грехопадений; желанный настолько, что жажда извратила всю сущность, пропиталась холодным высокомерием, стальной завистью, злобой и отрицанием того, насколько похоть была прекрасна. И лишь сейчас он видит. Видит, как один лишь смертный преобразил этот грех в нечто настолько восхитительное, что с каждым его чертовым полустоном Рейнард тянется к нему, словно зависимый. Как обжигающе тянет низ живота, чувствуя каждое мгновение близости, каждое желанное прижатие чужого тела, каждое его движение навстречу руке. Черт возьми, Маркус был прекрасен настолько, что у демона перехватывает дыхание. Что он просто не сможет не поддаваться к нему ближе, отвечая ласками, поглаживанием, трением бедер так, чтобы Марк чувствовал его. И, точно опьяненный, он завороженно наблюдал за тем, как отзывчиво чужое тело. Как болезненно выгибается, как напряженно сжимаются мышцы, как извивается и так ярко отзывается на каждое прикосновение к чувствительным точкам. И насыщаясь текучей по венам похотью Марка, жадно глотая её в каждом вдохе, перенимая её, лис будет ненасытно исследовать оголенное тело собственной кожей, кончиками пальцев, губами и острыми клыками, будет исследовать взглядом, пока Маркус сам не скажет смотреть лишь ему в глаза.

И он смотрит. Безотрывно, вызывающе и проникновенно. В ответ руке на собственном подбородке - до боли сжимающиеся на чужом бедре пальцы. Лис будет жадно, растягивая удовольствие, в каждом влажном движении пальцев проникать глубже и смотреть, выискивать в чужом взгляде, насколько хватит похоти его мага. Он будет изматывать его и бесстыдно томить, пока сдерживает на его бездонных глазах взгляд. Будет, грубо подтягивая бедро на себя, прижимать Маркуса к себе, чтобы он даже не посмел убрать руку с его лица. Пусть делает то, что хочет. Пусть говорит то, что хочет. Пусть, черт возьми, смотрит. Прямо на него. Пусть только посмеет после всего произнесенного отвести взгляд - и тут же будет растерзан, разорван в клочья тем, кого желал подчинить. Пусть видит того самого зверя внутри, которого так долго искал. Пусть видит, как он беснуется, шипит в ответ и жаждет впиться острыми клыками в того, кто собирается забрать у него всё. Он ЖАЖДЕТ встретить в чужом теле такую вспышку боли, что затмит все остальное. Пусть видит, как лиса ненавидит его. Его, кто переворачивает мир демона с ног на голову. Его, кто так опрометчиво кормит демоническую сущность своей собственной похотью, даже не думая, что та рано или поздно откусит кусок побольше. И лис посмотрит на него своими собственными глазами, в прямом, уверенном взгляде обнажая демоническое нутро.

— Давай, — он ненавистно рычит, едва переходя на ядовитое шипение, отрываясь от подготовки партнера, попутно до крови царапает бедро и в спешке разбирается с собственным ремнем, — убей меня. Убей, пока не стало поздно для тебя, — смотря прямиком в его глаза, желая то ли воспротивиться руке на его подбородке, то ли спровоцировать сжать больше, расстегивает мешающую пряжку и расторопно снимает с себя собственные штаны с бельем, безразлично кинуть их в сторону чужой одежды. — Потому что я уничтожу тебя.

Уничтожит. Ведь Эмон так любезно предлагает ему всего себя. Уничтожит, потому что демоническая сущность ненасытна и точно так же будет требовать всё больше и больше, пока не исчерпает своего человека до дна. Она будет требовать больше, чем ей собираются дать. И, сплюнув на руку и смочив собственный член слюной, подавшись к так похабно раскрытым перед ним бедрам и на шумном, почти облегченном, горячем выдохе проникая в Марка, Рейнард заберет его всего. И именно в этот момент потеряет последние крупицы разума. Потому что слишком самонадеянные и громкие слова Маркуса, его мысли и его французский слились в голове воедино, туманно расплылись, а самому демону кажется, что от бьющего по рецепторам запаха трав его самого ведет.

Да, он заберет его всего и не переспросит разрешения. Возьмет его прогнившую душу и окунет в самые ужасные, жестокие грехи, чтобы та была чернее тягучей смолы. Пусть та будет неотличима от пропитавшей Преисподнюю греховной скверны, а сам Марк - от исчадий Ада. Пусть на той навечно будет его демонический отпечаток. Рейнард тонкими ветвями своей сущности проникнет в его сознание, оставит там своё семя, которое после прорастет и охватит весь его разум. Он внедрит в него самые темные, самые постыдные, самые скверные мысли и будет наслаждаться, слушая их пение. Он овладеет его телом. Оставит на нем следы своего порыва страсти, будет вкушать отдачу на каждое его прикосновение, а если нет - заставит, приучит, черт возьми, наслаждаться им и только им, любить до безумия то, как лис вгрызается в его плоть. Он разорвет его на части и соберет его заново. По собственному образу и подобию. Воссоздаст в нем нечто настолько прекрасное, что ни одни небеса не захотят принять его, а врата Ада впустят его как собственного повелителя.

— Ведь ты сам не заметил этого, — резкое движение вперед, внутри Марка - и Рейнард чувствует, как обжигает окружающее его тепло. Пусть он продолжает смотреть ему в глаза и впиваться в него рукой. Пусть обхватывает его плечи и жмется ближе к тому, кому только что отдал всего себя. Томно и слишком шумно выдыхая, Рейнард поведет рукой по изгибу поясницы, касаясь очертаний отростка каждого позвонка, и будет ладонью давить на спину, проникая в обжигающе горячее, возбужденное тело глубже и не позволяя его человеку отстраниться. Заставляя подаваться на него самого. Пусть получает то, что так просил. Пусть видит, как Рейнард хищно смотрит прямо в его глаза. Как лиса, вцепившаяся мертвой хваткой в свою добычу. Пусть видит, как в мгновение короткой паузы в лукавой, предупреждающей об опасности улыбке растягиваются его губы. — Ты в чертовой ловушке, Маркус Эмон, — той самой, что демон так искусно сплел вокруг него. И несдержанно, обрывистыми толчками подавая бедра к нему, лис склоняется ближе, чтобы вожделенно выдохнуть и обдать жаром чужие губы, прежде чем в очередном порыве страсти жестко потянуть алеющие бедра на себя. — Потому что никто, кроме меня, не сможет дать тебе то, в чем ты так нуждаешься.

О да. Охваченный собственным помешательством, желанием овладеть, забрать всего себе, он выловит в чужом сознании ту самую мысль. Почувствует в неукротимом потоке чужой отдачи желание Маркуса. Извращенное, въедчивое, липкое и омерзительное. Он в предвкушении слижет его с собственных губ и в каждом очередном укусе, в каждом мгновении ненасытного поцелуя будет ловить именно его. Боль. Он мог подарить ему то самое разъедающее, острое чувство.

— Признайся мне, — он толкнется в него, утягивая бедра себе навстречу, и с ненавистным рычанием вопьется клыками в нижнюю губу, чтобы после, воспаленную, потянуть на себя. Отпустит, лишь чтобы демонстративно окинуть развращенного, открытого, обхватывающего его бедрами мага и, игнорируя руку на лице, вновь податься к Марку. Оставить обжигающие мокрые дорожки язычком вдоль скулы, прижаться носом к щеке и желанно вдохнуть пропитавший округу аромат лекарственных трав, — тебе нравится это. Нравится чувствовать боль, — нравится, когда лиса смотрит на него ненавидящим взглядом и остро кусает губы. Нравится, когда плавные движения в нем сменяются нарастающим темпом, потому что демон хочет, черт возьми, выбить из его легких воздух. Хочет вбить его в так неудобно расположенные за спиной полки. — Ведь кому как не тебе знать, что из всего спектра чувств лишь боль не подделаешь никогда?

Вот оно. Его маленькая разгадка. Ключик к тому, чтобы забрать его всего. Лис ухмыльнется бесстыдно, подастся ближе, чтобы на очередном толчке собрать чужой стон и жадно смять губы, и, желая подавить, накрыть, взять всю власть над ним, нависнет над ним и обопрется об стоящий за Маркусом шкафчик. Не среагирует, когда от грубых движений что-то с полок рухнет на стол и раздастся звон разбившегося стекла. Лис соберет свободной рукой растекшуюся по столу густую жидкость, отдающую горчащим запахом, размажет её на подушечках пальцев, и, дорожкой оставляя её, проведет двумя пальцами по чужим губам, очертит их контур и ненадолго проникнет глубже, надавливая и прося приоткрыть губы.

— Уж лучше это был бы яд, — и, не сдержавшись, он снова прикоснется к чужим губам, собирая с них зелье и подхватывая за собой в руке осколок склянки.

Такая жажда ненависти в чужих глазах, ощутимая до дрожи в каждом прикосновении, каждом движении и со словами мага бьющая демону в голову. Такое дикое желание причинить боль, заставляющее все тело полыхать кострами и ощущать мнимую нехватку воздуха. Эти чувства совместимы так же, как подожженная спичка и разлитый по полу керосин. Вспыхнет всё вокруг. И пусть. Пусть горит дотла.

— Давай, Марк, признайся мне в этом.

Демон прижмет острый скол стекла и, на короткое мгновение задержав дыхание, надавит, короткой полоской разрезая кожу на чужой груди. Перехватывая Марка за поясницу, натаскивая на себя, свободной рукой очертит тонкую рану и, томно выдыхая с каждым толчком, дрожаще поведет пальцы ниже, по грудине, выходя на живот и рисуя режущим осколком очередную линию. И лис искренне надеется, что Маркус почувствует это. Почувствует ту боль, которой хочет его одарить. В каждом его движении. В каждом стискивающем и режущем прикосновении.

Потому что ТОЛЬКО ОН имеет право причинять её.