Маркусу никогда не нравилось, что многие люди считали, будто настоящая, пронизывающая до самой глубины души печаль - это привилегия исключительно взрослых людей. Дети чувствуют такую печаль точно так же, если еще не более острее. Проживший на этом свете больше сотни лет Эмон считал, что, печаль - одна из самых распространенных человеческих эмоций. Ведь жизнь несет за собой бесчисленную непрерывную череду потерь. И дети чувствуют эти потери так же, как и все остальные. Эта совершенно невинная, детская печаль преследует мага с той самой минуты, как только он вошел в большой особняк семьи Берч. И исходила она, ни как должно было быть, от скорбящего отца, за пару месяцев потерявшего жену и старшую дочь, а от единственного ребенка, присутствующего здесь, на этом вечере. Настоящая печаль свойственна только взрослым людям... Да кто вообще это придумал? Глупость, да и только.

Маркусу казалось, что в этом ребенке скрывается нечто куда гораздо большее, чем можно было себе представить. Окруженный "большими людьми", ведущими свои разговоры абсолютно ни о чем, молчаливый и от чего-то немного настороженный, он казался более громким на фоне полутора десятка находящихся в помещении человек. Наверное, он и Эмон, единственные, кто за прошедшие пару часов, обронили только неловкие приветствия и несколько ничего не значащих, отдаленных и никем не услышанных фраз. Они оба не понимали, что здесь делают. И им обоим хотелось отсюда уйти. Магу - к себе домой. Где молчаливые стены все еще хранили в себе не только его собственное, но и чужое тепло того, кого он уже неделю пытается вытеснить из своей головы. И, тем не менее, не берется за магические травы, чтобы выветрить из помещения отголоски чужих чувств, странных эмоций. Нити, которые он бережно смотал в клубок и отложил в ящик с названием: "Это чужое, но очень важное. Разберу, когда распутаю свои". Распутал. Но так и не осмелился к нему прикоснуться. Почему-то засомневался, что ему оно так уж необходимо. Мальчику же хотелось в свою комнату на втором этаже. Именно оттуда тянулись одиночество и грусть, хорошо приправленные страхом и непониманием. Мог ли он что-то знать о пропаже своих матери и старшей сестры? Могли ли эти эмоции быть последствием сомнений и одного порывистого желания подойти к Маркусу и сказать: "Я знаю где они"? Может быть. Но маленький Коул не отходит от стоящего в дальнем углу гостиной фортепиано, потому что знает, что не дождется искреннего сочувствия ни от одного из присутствующих тут людей. Ни от кого, кроме чудаковатого библиотекаря, которого он знал только благодаря своей старшей сестренке, что предпочитала шумным подростковым компаниям своего одаренного младшего братика, книги и учебу. Кейт великолепно разбиралась в травах и зельях, не прогуливала занятия и каждую среду оставляла на его рабочем столе большую маковую булку.

- А что вы скажете по поводу всего происходящего, мистер Эмон? Кому, как ни вам знать, чего нам ожидать дальше?
Маркус обращает свое внимание к вновь заговорившему с ним хозяину этого... Званого вечера? Посиделок, на которых собираются "все свои", чтобы обсудить последние сплетни и, всенепременно, поделиться своим никому не нужным мнением. Своим в этом кругу Эмон не был и никогда не будет. Но приглашение он получил еще четыре дня назад. Якобы, обсудить тет-а-тет информацию о деле его семьи. То есть, о пропавших жене и дочери. Изначально, он не хотел приходить. Ему вообще не хотелось покидать стены своей квартиры в связи с последними событиями, что вынудили его несколько дней к ряду подтягивать душевные болты, уходить в медитации и разгребать устроенный в его разуме бедлам. А после, прозвенел звоночек, оповестивший, что пора снова обратиться к ритуальным приблудам и подправить свое помятое жизнью лицо. Но буквально вчера его осенило. Словно по щелчку пальцев. Ведь это отличный шанс, чтобы осмотреть поместье лично. Прикоснуться к стенам дома тех, кого уже два месяца к ряду разыскивают местные правоохранительные органы. Но, как оказалось, пригласили его сюда по другой причине. Обещанного разговора о семье так и не состоялось. - Прошу меня простить, мсье Берч, но я осведомлен о происходящем ни больше, чем кто-либо из вас. - Его обманчиво-искренняя улыбка выглядит настолько правдоподобно, что разочаровывает всех, кто внезапно примолк и навострил уши, желая услышать хоть капельку истины из уст "выгодного гостя". - Но версия о массовом проникновении в Аркан охотников кажется мне весьма правдоподобной. Quelle horreur, вампиры первыми угодили под удар. Столько погибших. Сбились со счета. - Только известная всем информация, что поднимает среди собравшейся компании новую волну споров. Каждый желает перетянуть одеяло на себя, снова утопая в спорах о причинах возникновения барьера и, о, даже разгорается конфликт на фоне поддержки и гнобления вампиров. И, вот, интерес к неудавшемуся приглашенному гостю погас так же резко, как и вспыхнул. И это все? Его даже никто не станет пытать дальнейшими расспросами? Ведь, как оказалось, именно для этого он и был сюда приглашен. Достаточно было только фразы о том, что он ничего не знает? Так скучно. И еще скучнее становится, когда звук фортепиано стихает. Маркус касается своего вспомогательного артефакта и обернувшись туда, откуда ранее играла музыка, едва улавливает нечеткий миниатюрный худой силуэт мальчишки, бережно задвигающего лавочку под инструмент. Настенные часы принимаются отбивать время за час до полуночи. Он уходит?

Мог бы уйти сразу, но почему-то движется в сторону мага. И обосновавшийся в кресле Эмон отставляет от себя стакан с хорошо выдержанным Ромом на маленький стеклянный столик. Да, он выбрал это место, потому что уловил на гостиной утвари фрукты. Но становится как-то не до них, когда Коул решает задать гостю своего дома единственный вопрос: - Мистер Эмон, вы же найдете моих маму и сестру? - И внутри что-то обрывается. Что-то такое тонкое и хрупкое, что удержать просто не сумел. Проскользнуло сквозь пальцы, ударилось о дощатый пол и с громким звоном разлетелось на мелкие кусочки. И из этих осколков собралось это колкое чувство - сочувствие. Оно вытянулось в полупрозрачную леску, само намоталось на горло и сжало до горько-кислого осадка на корне языка. В этом вопросе столько наивной надежды, столько грусти, что Маркус невольно жалеет: он должен был закрыться раньше, еще до того, как мальчик к нему подошел. Но теперь уже поздно. Ему придется принять эти эмоции в себя, коснуться пальцами ладони парнишки и успокаивающе погладить. Цепляя за собой чужие чувства и отвлекая собеседника тихим разговором, он примется аккуратно перестраивать его темный эмоциональный фон.

- Любая попытка лучше, чем бездействие, mon cher ami. Лучше не обещать, чем обещать и не исполнить. Но я буду стараться сделать все возможное. - Эмон мягко улыбается мальчишке и отпускает его руку, убедившись, что состояние того стало более ровным, текучим и стабильным. - Боль, которую ты чувствуешь сегодня, может превратиться в силу, которую ты почувствуешь завтра. Главное - не отчаиваться. Отчаяние может отравить даже самый здоровый ум.

Возможно, он бы сказал еще что-нибудь, но младшего Берча забирает с собой дама, что занималась подачей закусок и напитков. Видимо, ее смена подошла к концу вместе с бодрствованием юного мага-музыканта. Но звук фортепиано сменяет другая музыка. Тоже фоновая, тоже классическая, но не живая, тихо струящаяся из колонок. Люди, желающие быть похожими на интеллигенцию, но, на самом деле, не представляющие собой совершенно ничего. Сборище глупых выдумщиков и сплетников. Каждый считает себя правым, на голову выше другого. Марк же возвращается в свое первоначальное положение в кресле и прежде чем снова зацепиться за стакан с ромом, отрывает от ветки виноград. Задумчиво откусывает половину и не поворачивается в сторону коридора, когда в дверь раздается звонок. Детское время кончилось. Ожидается прибытие новых гостей. Хотелось бы верить, что у них в арсенале истории были поинтересней. Этот парад абсурда начинает его забавлять.

Виноград и Ром. Пожалуй, он еще немного задержится.

В первый раз Маркус встретил мсье Берча пару месяцев назад. В академии. Он заявился прямо в общий кабинет посреди планерки в поисках управляющего этого заведения и Эмон сразу же понял, что дело касается его дочери, что уже пару недель не посещала занятия. Как оказалось, прилежная, подающая большие надежды ученица, никогда не прогуливающая занятия и, несомненно, являющаяся лучшим примером для подражания, просто исчезла. Испарилась. И причина типа: "Возможно, она так и не смогла смириться с предательством матери и тоже сбежала с несносным мальчишкой", не показалась Марку правдоподобной. Серые мышки в роде Кейт, обладающие совершенно ровным эмоциональным фоном, нежно подрагивающим только тогда, когда преподаватель называл ее фамилию на перекличке, вряд ли была способна вынашивать обиды на мать и план побега с каким-то таинственным любовником. Влюбленные люди... Они даже дышат по-другому. Открыто, полной грудью, будто пытаются уловить тонкий аромат своего любовника со своей собственной кожи, ведь еще утром его руки касались ее. Мышка же дышала так, будто каждый день она не вдыхала ничего, кроме книжной пыти. Тонкие, светлые, натянутые до предела нити звенели задорно, едва девушке стоило оказаться в отделе с художественной литературой. Ее жизнь словно была прописана на шершавых страницах приключенческих романов. И словно в одной из них, она и исчезла, оставив за собой лишь легкий флер на корешке «Вокруг света за 80 дней».

Эмона заинтересовало это дело. И, действительно, как оказалось, за месяц до пропажи Кейт, мсье Берч заявил и о пропаже своей жены. Текст из дела гласил: та тоже сбежала. Тоже по той же причине, что и дочь. Только неверная жена оставила своего нелюбимого мужа с двумя детьми и свинтила под шумок, пока тот утопал в своей невероятно сложной работе, трудясь на благо всего магического мира. Гибриды? Черт поймет, чем он занимался. В этом направлении сам Маркус никогда не двигался. Он верил в духов, в другие миры, в очищение, или падение души. В Ад и Рай. В забвение. И был весьма далек от генетики и прочих научных дебрей, в которые лезли все, кому не попадя. Ни человек, ни маг не имел права вмешиваться в то, что уже создала природа. Идеальным. По своему подобию. Таким, каким оно будет нести пользу этому миру и прекрасно перегниет после своей смерти. Ну а что? Это обычный жизненный процесс. Лишь немногим дана вечность для жизни и, к слову, они тоже не вечны, если знать где и чем поковырять. Каждое существо смертно. И если годы его не возьмут, то, со временем, возьмет тоска, или чей-то карающий кулак. Таково существование в мире сверхов. Таково существование в мире смертных недолгожителей.

Принимая приглашение на этот вечер, Маркус думал о том, что что-то могло пойти не по плану. Он собирался поговорить с мсье Берчем лично, прощупать его эмоциональный фон и найти какие-то зацепки по делу. Не ради раскрытия. Для себя. Может быть, он чего-то не договорил? Может быть, сам заставил жену и ребенка уехать? Может быть, с супругой у него были разногласия и, в конце концов, они решили так своеобразно поделить между собой детей? Но тогда зачем он сам заявил о пропаже? Интересно. Две случайные пропажи. Будто кто-то объявил охоту на магическую семью. Жаль, что за границы Аркана не выедешь и поиски за барьером теперь зайдут в тупик. Но хозяин дома, вопреки всем своим "несчастьям", несчастным совсем не выглядел. Особенно теперь, когда началась вторая часть встречи старых друзей. Никто и не планировал говорить с Эмоном о семье. Никто не планировал хоть немного пролить свет на это дело. Он был приглашен сюда по другому поводу. Стать участником глупых предположений, или разъяснить ситуацию по обстановке в городе. Но никто и не задумался о том, что в Аркане есть те, кто стоят на порядок выше обычных правоохранительных органов. Те, о ком знать таким трепливым, низким пиявкам не просто не дано, а исключительно противопоказано. То, что скрыто, таковым и должно оставаться. Так лучше и для города и для тех, кто его охраняет. Мусор же порождает мусорные слухи. И, о, как, иногда, забавно прислушаться к ним, зная чуть больше. Или это градус горячительного, влитого в непривыкший организм, тянет за тонкую ниточку гордыни? Вроде бы, от своего ночного травяного чая, он хмелел сильней? Но от чего его реальность действительно плыла в непроглядное небытие это...

Она появилась почти сразу же после начала второй части этого приема. Тонкая, изворотливая и слащавая, словно ядовитая змея. Возможно, у нее был красивый окрас. И лишь умный хищник, едва завидев ее, будет знать, что чем ярче оболочка, тем смертельнее ее яд. Ее слова вливаются в уши пристальных слушателей и вызывают восхищение, потому что она умело говорит свою "правду". Она привлекает внимание, вызывает симпатию и заставляет хотеть разговаривать с ней. Она искусно играет свою роль, под этой оболочкой скрывая что-то другое, недоступное окружающим, но зато прекрасно видное единственному незрячему человеку в этом помещении. Потому что он знает. Ему не нужно видеть, чтобы заглянуть под эту маску. Но он, все равно, хочет отодвинуть эту корку, обладающую елейным, внушающим несусветную белиберду голосом. Содрать вуаль, закрывающую настоящую сущность. Заглянуть под нее и дотянуться до самого сокровенного, принадлежащего только ему и его предательской памяти. Определенно, это его личный Ад. Зациклившийся, идущий по кругу, возвращающий к одной и той же начальной точке. Это его проклятье, пострашнее того, коим запятнаны его почти незрячие глаза. Это его демон, оставивший огромную вспоротую рану на душе. Это его демон, рана от рук которого не кровоточит.

- Говорят, "случайных встреч не бывает - это или испытание или наказание, или подарок судьбы", Ренар. - Маркус не оборачивается на чужой голос. Даже и не знает, не хочет видеть даже силуэт этого нелепого костюмированного представления, или... Просто боится? Да, в нем есть эта маленькая частичка страха. Ему казалось, что он смог выжить ее. Ему казалось, он смог бы контролировать это в себе, если бы снова его встретил. Но, как оказалось, ошибался. Он думал, что будет зол. Что будет наглухо закрыт и беспристрастен. Что его присутствие не отзовется волнительным трепетом под ребрами, а в пальцах больше никогда не поселится мелкая дрожь. Он думал, что справится. И теперь, запивая вдруг сбившееся дыхание очередным глотком жгучего горло алкоголя, Маркус аккуратно берет свое волнение и связывает на нем крепкий узел. Закрыться сейчас он не может. Он слушает окружение. Но показывать свою слабость он тоже не вправе. Почти неделя ему понадобилось для того, чтобы привести свое сознание в порядок. Почти неделя понадобилась для того, чтобы осознать, что через "испытание" и "наказание" он уже прошел. - Какой неприятный маскарад. Неужели это все ради "любви к происходящей вакханалии"? - Переигрывает слова демона и недовольно кривит губы, когда виноградина из его руки так нагло оказывается в чужих тонких пальцах. - Определенно, я бы повесил твой "костюмчик" на люстру. - Пустой стакан опускается на стеклянный столик и Эмон вальяжно откидывается на спинку кресла. Его рука тянется за новой порцией фрукта, пальцы проталкивают виноградину между губ. Мгновение молчания, чтобы перевести дух, привести мысли в порядок и, заправив порядком укороченные волосы за ухо, все-таки поднять глаза на собеседника. В полумраке его взгляд кажется вполне ясным. Только знающий будет уверен, что он не видит ничего, кроме нечеткого, размытого силуэта на фоне света электрического камина. Он такой же холодный и ненастоящий, как и эта от чего-то раздражающая демоническая оболочка. Казалось, лис даже думает и чувствует подстать ей. - Иногда, я даже счастлив, что безнадежно слеп.

Маркус не понимает, почему именно, но голос знакомой незнакомки режет ему по ушам. Нет, он вполне себе таки приятен. Мягко вливается в уши, вызывает доверие, призывает прислушиваться к себе и, возможно, даже верить в самый несусветный бред, что сорвется с ее губ. Умелая иллюзия, создавшая целую личность. Индивидуальную. Со своими повадками, со своей манерой разговора, со своей интонацией в словах. Возможно, даже на ее лице эмоции выглядят настолько искренне, что отличить подделку от реальности было бы сложно даже самому зрячему. Это целый человек. Со своей какой-то поистине магической аурой, привлекательной манерой и, даже историей. Никаких сомнений, Рейнард придумал ее настолько же красиво, как и то, что можно было увидеть снаружи, невооруженным взглядом. Его собственная сущность пряталась за иллюзией настолько глубоко, что Маркус, охвати он чуть меньше пространства в этой комнате, вряд ли бы его почувствовал. А ведь ему казалось, что такого просто не может быть. Каждая их "случайная" встреча в этом городе буквально кричала: "Я узнаю его даже в многотысячной толпе! Скрытого под миллионами масок! Потому что он - мое настоящее. Он - мое прошлое." Прошлое.

Маркус раньше и не задумывался об этом. Но, кажется, действительно странным, оглядываясь назад, вдруг понимать, что через его не слишком "общительную" жизнь прошли ни один и не два человека, а целые десятки и сотни людей. Ведь он так часто выбирался со Странником на вечера подобные этому. И в каждом из таких вечеров, оглядывая окружающих, ему хотелось быть лучше, честнее, справедливее и добродушнее чем они. И в каждый из этих вечеров, он, несомненно, был куда гораздо хуже, чем каждый из них. А все почему? Потому что, как бы ты не старался, все равно, находился тот, кто опустит тебя с неба на землю, что каким бы ты ни был возле него, он все равно даст тебе понять, что мир уже давно перестал принимать тех, кто старается быть чуть добрее, чуть искреннее и лучше. Сколько раз Маркус спотыкался о свои слабости? Не пересчитать. И их стало достаточно для того, чтобы, в конце концов, наплевать на все и, широко разведя руки, сказать: "Ладно, я вас понял. Вам не нужно все это? Тогда я поменяю свои приоритеты и покажу вам, что нужно мне". И только тогда, оглянувшись назад, Маркус понял, что большинство из людей просто не умеют лгать, глядя в глаза. Лишь малая часть из них, искренне решается сказать ему правду, не отводя взгляда. Он решил, что искренность вымерла. Ее выжгла поселившаяся в людях современности чума, вырубившая на корню честь и посадившая свои семена тщеславия. Чума Эмона не касалась. Свое зерно он посадил сам. Взрастил самый прекрасный цветок, за который его короновали и назвали самым искренним лжецом. Так странно... Теперь ему было так странно, оглядываясь в прошлое, вдруг понимать, что он, как казалось, так прекрасно разбирающийся в людях, в одном из них все же ошибся. И что люди, которых, казалось, он будет знать целую вечность, сейчас рядом с ним нет. Зато тот, кто показался ему обычным прохожим, мимолетным увлечением, случайностью и маленькой иголкой, случайно кольнувшей его в сердце, спустя столько лет, все еще находился тут. Находился рядом. И слова его в этом обличии звучали словно гнойная язва, выскочившая на языке. Прорвавшаяся и вызвавшая невыносимую горечь во рту. Но внутренние ощущения говорят о другом. О чем-то более глубоком, скрытом и невыносимо приятном. И Эмон хмурит брови, ловя большой сундук с противоречиями. Вот, держи, вскрой крышку и разбери это. Это очередная загадка от демонической лисы, которую она так услужливо тебе подкинула. А ты... А ты не знаешь, что с ней делать и что ей ответить.

- Сейчас, это больше похоже на проклятье. Но одно у меня уже есть. - Слова, пропитанные ядом, сорвавшиеся с губ поневоле. От безысходности. В защиту идут загнанные в угол звери и именно таким сейчас чувствует себя Маркус. Это странно, это непривычно. И звучит это некрасиво лживо. Так, как звучит очередная "точная теория" о происходящем от какого-то незнакомого, пришедшего сюда после одиннадцати мужчины. Он уверяет, что информация достоверна. А Эмону хочется плюнуть ему на ботинок. Интересно, захотелось ли Рейнарду плюнуть на обувь ему самому? Потому что, он то, все видит. Слишком хорошо его знает. Чувствует не хуже, чем сам Эмон может чувствовать его. Он видит его насквозь. Видел еще тогда, неделю назад. Видел семьдесят лет назад. Маркус может стараться обмануть его тысячу раз, но демон, все равно, будет на шаг впереди. Чуткий, изворотливый. Сущность, что видит не только тебя, но и твою душу. Потому что видеть души людей - это то, для чего она была создана кем-то. Магу удалось какое-то время держать его в неведении, но тот быстро нашел лазейку и вытащил правду наружу. Заставил. Так легко и непринужденно, что даже не напрягся. Стоило только сжать горячие пальцы на податливой, вытянутой шее. Стоило только заглянуть в глаза так, что даже слепота не стала помехой. Маркус помнил его взгляд. Помнил четко, помнил. Он впитал его в себя, вдохнул вместе с живительным кислородом и утонул в таком потоке смешанных чувств, что просто не смог сопротивляться. Он хотел еще. Потому что это было... Больно и Страшно. Это очень больно и страшно - признаться самому себе в том, что ты не хочешь в себе видеть и гонишь с глаз долой в самые жуткие, тёмные углы своей души. Туда, где живут все чудовища и монстры, порождённые тобой. Но когда, преодолев боль и страх, признаешься и примешь правду о себе, то вдруг становится легко. Как будто из последних сил выплываешь из глубины водной пучины на поверхность, вбираешь лёгкими воздух и с облегчением дышишь. Рейнард заставил его сдернуть замок на ветхой церкви, показать все тайное и сокровенное, что Марк прятал в ней все эти годы. Убить все, ради чего он старался. Просрать все свои многолетние труды. Пережить гадкую правду снова. Умереть, черт возьми, и открыть глаза уже совершенно другим человеком. Каким? Он не знает. И, признаться честно, не очень хочет знать. После того как на чертогах его разума снова стало тихо, после того, как весь мусор, что был снесен за пределы зеленого леса, был сожжен до тла, со стороны океана задул промозглый, колкий, леденящий ветер. И больше Маркус туда не приходил. Уже три дня он чувствует холодное душевное спокойствие. Ощущает его на кончиках своих пальцев и не смеет переступать черту. Кто бы мог подумать, да? В первый раз за столько лет, он боится посетить свои собственные земли, боясь, что огромный, теплый, солнечный пляж, лишь изредка затрагиваемый тропическими дождями, вдруг покрылся арктическим льдом. И босые ноги больше никогда не зароются в горячий песок.

И Марк смеется. Да, это искренний смех. Но не сопровождающий собственную слабость. Ему становится смешно от такой своеобразной угрозы демона. - Ты действительно решил угрожать слепому человеку зрячестью? - Улыбка не сходит с его губ, когда Рей возвращает себе истинное обличие. Для кого-то, это просто внешняя оболочка. Для Маркуса Эмона - это целый человек. Собранный воедино. Как и образ несносной скользкой девицы. Отдельный от нее. И он чувствует... облегчение? Определенно, от чего-то становится легче. Может быть, в душу закрадывается ощущение, что Рей все еще способен доверять ему? Все еще способен не скрываться от него масками, как делает это перед другими. Что он - не иллюзия. Все еще здесь. Рядом. Настоящий. Его голос настоящий. И звучит он привычно, игриво. Ему хочется отвечать. Более мягче. Собственно, так и происходит. - Проблема не в том, что мне не нравится, Рей. Проблема в том, что мне нравится больше. Говоря с тобой я хочу чувствовать тебя, а не грамотно собранный тобой образ. Это сбивает меня с толку. У нее совершенно другой фон. - Эмон зарывается пятерней в густую мягкую лисью шерсть. Гладит так услужливо подаренного ему зверька нежно, касается пальцами теплых ушек и медленно опускается к подбородку, почесывая. А ведь... Ведь демоны подобного типа, по слухам, обладают звериной формой. Они словно оборотни, но зверек их хоть и будет по размеру поменьше, что не значит, будто он менее опасен. Возможно, даже более. Интересно, как бы выглядел Рей в своей "истинной" форме. Был ли настолько же мил? Эти мысли заставляют его улыбаться шире. Позволил бы он... прикасаться к себе так же? Уместился ли бы на коленях мага и смог бы спокойно уснуть, добровольно и беспрекословно будучи уверенным в том, что в этом сне ему никто не причинил бы вреда? - Твой собственный заводит меня больше.

Жаль, что иллюзия тает в руках Маркуса так же неожиданно, как и появилась до этого. Эмон разочарованно поджимает губы и его раздражение видно не столько в напряженных расставленных пальцах рук, но и, кажется, даже воздух вокруг становится тяжелее. Ему, от чего-то, нравилось держать лисицу в своих руках. Его бы воля, он бы протаскал животное с собой весь оставшийся вечер. До тех пор, пока их с Рейнардом пути снова бы не разошлись. А они, определенно, разойдутся. Потому что так всегда было. Потому что так есть. И потому что так будет всегда. Судьба уже ни единожды намекнула Эмону, что лучше уже не будет. Что они выжали друг из друга все соки, которые только могли. Собственно, это единственное, что они смогли сделать. Да, стоило согласиться с Хельсоном. Все это слишком похоже на нетипичное событие из 45го. И все должно остаться так, как было в том дне, когда они встретились в первый раз. - Теперь так будет всегда. - Ответ неопределенный и расплывчатый. Сложно понять, о чем говорит Эмон. О своих мыслях, в которых он принимает поспешные, но твердые решения, или же речь идет о комплементе его внешнему виду. Но, тем не менее, он снова возвращает взгляд к своему собеседнику и, надо же, на его губах снова эта улыбка. Широкая, искренняя, такая, какая могла быть предназначена только ему. Без лжи и скрытого подтекста. Он принимает этот комплемент. Ему приятно. И он не хочет этого скрывать. Ни сейчас, когда чужие пальцы касаются его подбородка, очерчивают его плавный изгиб и мягко, ненавязчиво, заставляют разомкнуть губы. Маркус поддастся, приоткрывая рот и забирая ими предложенный демоном виноград. Не завороженный чужими действиями, как обычно, но не желающий противоречить собственному желанию. Его голова не задурманена алкоголем, или чужим влиянием. В его голове не звучит заискивающий шепот, окунающий сознание в далекие воспоминания. Он находится здесь, сейчас и с трудом давит в себе желание вместе с виноградом прикусить подушечку чужого пальца. Возможно, так бы оно и случилось, если бы Рей не поспешил. Но Эмона возмущает ни это. Его возмущает демоническая легкомысленность, все еще скрытая для других под иллюзиями. Ему так просто сказать: "Я пошел прогуляться". Эту взбалмошную дамочку видят тут в первый и последний раз. Она - никто. Она никогда не существовала. Невидимка, мелькнувшая в "кругу своих" лишь раз. Лицо и имя Маркуса же здесь у каждого на виду и слуху.

Непорядок. Непорядок, в котором Эмон, услышав это вызывающее: "Ты со мной?", поднимается со своего насиженного места. Скрываясь в этом полумраке, почти прикрывшем их от чужих глаз, внезапно перехватывает демона за запястье и тянет к себе. Замешательство, которым маг непременно пользуется и затаскивает Рейнарда за тяжелые портьеры, в которых тот прятался чуть ранее. Он будет оправдываться тем, что для них двоих это укрытие чуть тесновато, от того и будет стоять плотнее к чужому телу. Будет касаться ладонями чужой груди, лишь имитируя ощущение какого-никакого, но типа существующего между ними пространства. - Oh, comme c'est bâclé, Renard. - Сколько в этом голосе разочарования. Сколько грусти в сведенных бровях. - Даже собачка мадам Медински, наверняка, знает меня по имени, а ты захотел так просто вот взять и дать увидеть всем, что именно я покинул общую комнату с дамочкой, которую никто до этого вечера, казалось бы, и не знал? - Он поднимает на собеседника взгляд и смотрит из-под длинной кудрявой челки так обиженно, что, наверное, взглянув в зеркало, ему даже самому бы стало неловко. - Поставить меня в такое компрометирующее положение... Quelle honte. - Он станет еще ближе, приподнимется, цепляясь пальцами за идеально сидящий на демоне пиджак и чуть склонит голову, вопрошающе-просяще обращаясь к нему снова. Но чуть тише. Ведь такая близость любит тишину. - У меня здесь небольшое дело. Помоги мне и, возможно, я поделюсь с тобой тем, что знаю сам. - Ведь он весь вечер ждал подходящего момента, чтобы незаметно проскользнуть в сторону других комнат. И вот, он тут. Во всей своей красе. Стоит так соблазнительно близко. Его шанс, его прикрытие, его лучший подельник, как показывает опыт. Не слишком удачный, но надежный. Его... личная слабость, от которой он так старательно пытался отказаться всю прошедшую неделю. Таил обиду, что улетучилась так быстро, будто ее не существовало вовсе. Он не может найти этому объяснение. Нет, не так. Он не хочет искать объяснений. Ни единого чертового слова. Ему будет достаточно, если демоническая лиса просто скажет ему "да".

Что он делает? Понятия не имеет. Все это было таким сложным, что разобрать ему просто не под силу. Да, он протоптал эту землю больше ста лет, перечитал столько книг, держал в руках столько чужих гримуаров, с головой падал в изучения всевозможных заклинаний, уходил в бесконечные по своему ментальному времени медитации и выворачивал свое собственное сознание на изнанку. И все ради того, чтобы существование казалось ему легче. Чтобы на его пути возникало меньше вопросов. Чтобы, едва заметив замаячившие на горизонте проблемы, он смог сразу же свернуть на другую дорогу, или выстроить перед ними такие стены, что перемахнуть через было бы просто нереально. И даже несмотря на то, что так и не нашел, как избавиться от проклятья, которым наградила вытянутая из загробного мира душа, он, по крайней мере, нашел способ задушить свою собственную память. Спрятать ее за тяжелой дубовой дверью, повесить на ту железный замок и... Успокоиться? Нет. Не совсем. Спрятать - еще не значит избавиться насовсем. Не значит забыть. Не значит смириться и продолжить жить дальше. Что-то осталось. Где-то там, глубоко. То, от чего он продолжал бежать, пока окончательно не выбился из сил. И именно в этот момент судьба привела его в Аркан. Дала еще одну надежду на мирное существование, а потом так нагло отобрала ее, сказав: "Вот оно, твое прошлое. Оно само нашло тебя. Ночь и тишина привели его к тебе и только за тобой выбор: принять его, или сделать вид, что ты беспамятен настолько же, насколько слеп". И что он сделал? Под бешеный стук собственного сердца, протянул руки к едва различимому в ночном мраке силуэту и отдался в чужие объятья так трепетно-доверчиво, что, казалось, выбора у не было и вовсе. Так и должно было быть? Ведь, говорят, что все, что с нами происходит - не бессмысленно. Так... В чем же смысл, Рейнард?

А смысл в холоде. В том самом, что колким водопадом проносится от затылка, по рукам и до самых кончиков пальцев, когда Хельсон вторит своим ответом словам самого Маркуса, цепляясь за это чертово "проклятье". Осознание приходит в голову мгновенно. Все вопросы отпадают сами собой и Эмон едва ли не отшатывается от своего собеседника, но весьма своевременно, будто почувствовав это желание отстраниться, демон заключает его в крепкую хватку. А сопротивляться нет ни сил ни желания. Что-то подобное он уже чувствовал тогда, семьдесят лет назад. Когда мальчишка заигрался, а лисица внезапно решила показать свои острые клыки. И если тогда страха в его глазах не промелькнуло ни на доли секунды, то теперь это промозглое ощущение приходилось прятать за нахмуренным взглядом и сжатыми в тонкую полоску губами. Что заставило его захотеть отстраниться? Этот ответ. Словно широким размахом влепивший ему такую затрещину, что захотелось все бросить, накинуть на плечи пальто и свалить отсюда к чертовой матери. Он... не увидел. Не захотел увидеть. Не захотел почувствовать. Не желал. Рейнард вдруг стал настолько слеп к нему, что просто не захотел смотреть сквозь слова, хотя, по сути, делать этого даже не надо было. Оно все здесь, на виду. Видно невооруженным глазом. Лис не взял даже то, что от него не скрывалось. Эмон вдруг почувствовал себя в высокой, глухой стеклянной банке. Кто-то вдруг взял, натянул на ее горлышко крышку и перекрыл ему к связи с реальностью последний путь. К связи с единственным близким существом, что все еще находится рядом с ним. Надежда, хрупкая, смертельно больная и слабая, разбившаяся об это толстое стекло, едва успев сделать короткий вдох, когда Рей решил с ним заговорить. Едва успевшая отразиться на дне его глаз. Она утонула, даже не попросив о помощи. Потому что знала, что Маркус не даст ей второй шанс.

Эмон сдержанно выдыхает, когда их положение меняется и уже он сам оказывается прижатым к стене. Но на его лице уже нет ни тени той игривости. Остановиться. Хватит. Он устал. Устал каждый раз обжигаться. Бесконечно топиться в этих иллюзиях, которые он сам себе настроил. Сначала париж. Дождливый, теплый. Когда солнечные лучи путались в невероятном, непривычном, серебристом шелке волос и хотелось зарыться в них пальцами, хотелось быть ближе. Когда в голове скреблась шальная мысль о том, что все, что он делает - большая ошибка. Что это не его жизнь. Не его судьба. Что в этой широкой лисьей улыбке скрывается что-то большее. Иллюзия близости, дружбы, возникших настолько быстро, будто свое начало они имели задолго до их встречи. Будто они уже встречались раньше и пути их пересекались ни единожды. Может быть, они уже даже где-то сталкивались, но почему-то разошлись. Их знакомство, как что-то необходимое, что должно было свершиться во что бы то ни стало. Будто пригласив Рейнарда на танец, он не защищал свою связь с другим человеком, а хотел восстановить прошлую. Будто проводя время вместе в ту самую неделю, они не создавали новую дружбу, а пытались восстановить старую. Ведь еще ни с кем и никогда Маркусу не было так легко говорить. Ни с кем и никогда, он бы даже не подумал сбежать от уже имеющейся у него реальности. Но Он не позвал. И теперь, чувствуя чужое теплое дыхание на своей щеке, Эмон не знает, что ему делать. Потому что понимает, что готов целую вечность пересматривать те самые дни в мыслях и греться в их солнечном тепле. Он готов вечность двигаться вспять, не видя дороги впереди, лишь бы это не заканчивалось. Лишь бы чужие руки продолжали касаться его так. Он хотел бы позволить.

- Избавлюсь. Как только оно скажет мне, что хочет этого. - Марк не отводит взгляд. Он всматривается в лицо Рейнарда пристально и напряженно, будто действительно надеется увидеть на нем ответ. Ему не составляет никакого труда разорвать рамки чужого сознания, забраться туда и собственными руками вытянуть на поверхность правду. Но этот страх - промозглый, сковывающий, не позволяет. Потому что в душе сидит сомнение. Он действительно боится вытащить то, что не будет соответствовать его собственным желаниям. Ему проще вот так, оставаться в неведении, задаваться вопросами и, не говоря ни слова, просить рассказать ему правду. Но разве молчаливые получают ответы на свои вопросы? Говорит только его сердце, отбивающее такой бешеный ритм, когда пальцы снова прикасаются к шее, отбрасывая в воспоминания о случившемся в его собственной квартире, что, кажется, вот-вот пробьет его грудную клетку. И он ничего не может с этим сделать.

- Это была не просьба, Рей. - Не может сдержать разочарованного вдоха, когда демон от него отстраняется, но зато может изобразить на своем лице облегчение и небрежно, словно делает это минимум по десять раз в день, застегнуть так нагло расстегнутую на его рубашке пуговицу. Одной у воротника достаточно. Две - уже пошлость. - Это было предложение. - Таким же небрежным жестом он выправит волосы из-за уха и зароется в них пальцами, по привычке откидывая те со лба. Все еще не привык к такой длине.

И, таки Рей не отказывает ему. Марк выходит за ним из-за занавески без опасений, и на размытом "фоне" окружения видит две волне живые четкие фигуры у кресла. Точная его копия и взбалмошная дамочка. На удивительные вещи, однако, способны иллюзионисты. И Эмон останавливается, придерживая своего сопровождающего, чтобы еще хоть немного, хоть всего одно мгновение, просто посмотреть. - Пионы. - Роняет он как-то рассеянно, вглядываясь в черты своего собственного лица. Надо же... За столько лет он уже начал забывать, как выглядит. И почему-то эта мысль вызывает в нем томную грусть. Скрыть ее даже не представляется возможности. А, может быть, он и не хочет скрывать. Ведь грустить по чему-то такому совершенно приземленному - это не стыдно. Бороться со жгучим желанием снова видеть - бесполезно. Он может сотню раз попытаться солгать, что ему все равно. Что потеряв зрение он обрел нечто куда более ценное, но эту тоску в блеклом, потухшем взгляде не смог бы скрыть даже самый умелый эмпат. Это уже было в нем. Въелось под корку. Отпечаталось залегшими под глазами мимическими морщинами, что не скроет ни один ритуал. Вот его настоящее проклятье. И теперь не сложно будет отличить, что именно мучает и является единственным настоящим: случайные встречи с демоном, или мысль о том, что он стал забывать самого себя. - Чтобы я отдал тебе танец, придется все-таки пригласить меня на свидание. Без пионов даже не думай приходить.

Только теперь Маркус отвернется от иллюзий и зацепит Рея за пальцы, освобождая свое запястье. В этот момент он не думает, почему ему захотелось перехватить руку именно так. Просто желание спрятать эмоции за ощущениями. Перебить горечь приятным тактильным прикосновением и отвлечься на что-то другое. Ему казалось, он уже давно смирился. Но каждый раз, сталкиваясь с демоном, ему снова и снова приходится возвращаться к тому, что он когда-то потерял. Больно? Больно. Может быть, именно это чувство заставляет его снова тормознуть Рея уже когда они проходят по длинному коридору и поднимаются вверх по лестнице. Внизу - только уборная, столовая, кухня и гостиная. Их Эмон успел обойти в этот вечер. Значит, что-то вроде спальных и кабинетов, находится на отдельном этаже. Почему именно эта дверь становится камнем преткновения? Потому что нечто похожее на свои ощущения сейчас тянется из-за нее. Маг прикасается свободной рукой к ее поверхности и "прислушивается". Убеждаясь, что ребенок в комнате один, мягко толкает ее, чуть приоткрывая. Тихое сопение говорит о том, что сын мсье Берча уже спит. Эмону приходится отпустить своего сопровождающего и пройти внутрь. Сначала он склонится над спящим ребенком и еще раз убедится, что не допустил никаких ошибок. Не внес раздражений в моральное состояние мальчика. И только потом обернется к противоположной стене, хмуро окидывая взглядом своего вечного духовного спутника. Уволокся за мальчишкой своевольно. Но теперь с готовностью покидает комнату за своим хозяином. Тихо шипя и подрагивая, дух выскальзывает из чужой комнаты первым, будто причиной такого подчинения становится ни присутствие здесь шамана, а тот, кто находился за его спиной.

- Мальчик со странным фоном. - Извиняясь за свою мгновенную слабость, Марко тихо прикрывает дверь комнаты, но пока не двигается с места, задумчиво "прислушиваясь" к коридору второго этажа. Он ищет присутствующих тут людей. - Изнутри его выедает тоска. Ты знал, что за два месяца из этого дома "убежали" жена Берча и его старшая дочь? - Убеждаясь, что этаж пустует, Эмон тихо двигается по коридору дальше. - Моя ученица. Она... Мало походила на ту, кто мог бы злиться на мать и следом же поступить так же, как и она, по словам отца. - И дело не в маковых булках, конечно же. - Она была влюблена в Жюля Верна, а ни в ветреного юнца, с которым могла бы бросить свою семью. - В конце концов, он должен был... Объясниться? Рассказать какого черта оказался здесь, среди этих людей. Это было его желание, да. Но на это имелись причины. Ни то, чтобы он действительно надеялся здесь что-то найти... Но внезапное появление лиса немного придало ему уверенности. Наверняка, демон тоже оказался в этом доме неспроста. Тем более, под таким дурацким, но грамотным прикрытием. Рыскать на чужой территории вдвоем им не впервой.

Маркус внимательно вслушивается в слова лиса, стараясь отвлечься от происшедшего еще в гостиной. Да, если он ничего не ответил, это еще не значит, что он просто пропустил слова мимо ушей. Это совсем не так. Просто Эмон имел свойство учиться на собственных ошибках. Поспешные решения, принятые на горячую голову не несут за собой ничего хорошего. А голова его сейчас была горячая как никогда. И ведь Хельсон был прав. Проклятье, оно самое преданное. Ты можешь годами пытаться избавиться от него, но то цепляется за тебя настолько крепко, что его не оторвать никакими клещами. Эмон перебрал столько магических культур, провел столько ритуалов, что не счесть. Единственное к чему он не стал прибегать, так это к очередной связи с мертвыми. Одна Британская ведьма уверяла его, что если обратиться к миру мертвых, что если снова достучаться до наславшего на него проклятье и молить о прощении, возможно, мечущаяся душа перестанет быть холодна и заберет свои темные чары. Возможно. Это и есть ключевое слово. Маркус Эмон был уверен, что не стоит этого делать. Беспокоить мертвых - самый страшный грех. Проклятье зреет там, где настигла смерть, и ярость проклятия неистово пожирает всех, кто оказывается рядом. Марк был виноват. Он взял на себя слишком много и ссылаться на молодость и неосознанность, как минимум, глупо. Он не будет обвинять и Странника, за все его поступки. Все люди совершают ошибки, которые ведут к необратимым последствиям. Стоит только запустить этот механизм и он раскидывает свои огромные ветви, совьется в непроходимые леса и заставит тебя блуждать по ним целую вечность. Эмон не желал скитаться по ним бесконечность. Ведь он только сейчас стал понимать, что проклятье не имеет никакого отношения к безобразию, в которое он превратил свою жизнь. Он сам стал своим проклятьем. Ни слепота, ни ошибки былой юности, ни, в конце концов, Рейнард Хельсон. Так много становится ясным, когда вскрываешь старые замки. Когда перешагнув через целые десятилетия, ты вновь падаешь в эту яму и понимаешь, что она не является такой бездонной, какой казалась тебе ранее. Когда смысл твоей истории приобретает совершенно другой окрас. Словно старый фильм, что ты смотрел в глубоком детстве. Картинка и ощущения воспринимаются совершенно по-другому. Да, не легче. Да, тебе больно. Но приходит осознание того, что с этим всем возможно жить. Демон не был его проклятьем. Демон стал его избавлением. И несмотря на все случившееся, Маркус может поднять голову и увидеть протянутую ему руку. Потому что, в отличие от всех, тот, кого он назвал своим проклятьем, все еще был рядом. Эта яма не бездонна, эта банка не закрыта пластмассовой крышкой. Он все еще может вдохнуть полной грудью и протянуть руку в ответ. Нужно только принять одно решение. Неспешное. Словно и не из этого мира. Подарок свыше?

- Берч пригласил меня на этот вечер сам. - Маркус неспешно двигается по коридору вслед за своим сопровождающим, стараясь не терять концентрацию за сбитыми мыслями. Он должен был помнить, зачем сюда пришел. Но в который раз убеждается, что в присутствии именно этого случайного спутника, он теряет нить реальности и словно вываливается из нее, упуская всякую возможность думать связно и собранно. - Он мог связаться с теми, кто занимается делом его семьи напрямую. Но обратился именно ко мне. Будто специально искал мало осведомленного и максимально приближенного к одному из ее членов. - Может быть, мсье Берч хотел показать, что озадачен потерей своих родственников и все еще заинтересован в этом деле. Действительно хотел узнать, как оно продвигается. А, может быть, действительно нарочно искал того, кто не знает ни черта, но согласится посетить этот вечер, чтобы раскрыть другие тайны, что находятся у всех в городе сейчас на слуху. Вот именно. Все, что сейчас говорят зеваки типа собравшихся в зале людей - всего лишь слухи. Никем не подтвержденные, выдуманные и завязанные уже настолько узлов, что не найти ни конца ни края. У каждого из них своя истина, своя история. И каждый уверен в своей правоте. - Qui aurait pensé. О семье он так и не заговорил. Зато его очень интересовала ситуация в городе. - Эмон картинно взводит глаза к потолку и коротко разводит руками. Его слова звучат насмешливо. И насмешка адресована не только посетителям сего вечера, но и ему самому. Он повелся на эту провокацию и пришел сюда. Да, он знает чуть больше, чем присутствующие, но не посвящен в детали. Ему довелось столкнуться лишь с урывками происходящего, но никто не потрудился объяснить ему, что творится вокруг и стоит ли ему начать молиться за свою душу заблаговременно. Хах... Молиться за свою душу. Ее спасение не отмолит даже самый приближенный к Всевышнему святой. - Какое разочарование, не правда ли? Я не знаю, что происходит. Я далек от барьерной магии, а о карманных измерениях слышал только в красивых волшебных детских сказках и не сталкивался с ними воочию. До Аркана. - Вот тут осекается и неловко поджимает губы. Слышал, когда-то. Очень давно. Когда еще понятия не имел, что магия существует на самом деле. Когда вокруг шумела огромная ярмарка, а человек, что сидел с ним на лавочке под огромной раскидистой ивой, казался существом из другого мира. Как оказалось впоследствии, красивые иллюзии разбиваются болезненно и навсегда. Они тоже смертны. - В общем, Берч положился на самое слабое звено. Тот, кто был хорошо знаком с его дочерью и заинтересован в том, чтобы она нашлась. Тот, кто мало причастен к делу и не станет копаться глубже. Тот, кто может что-то знать о барьере и геноциде вампиров. - Снова берет небольшую паузу, будто задумываясь на мгновение. Но на самом же деле осмысливая то, что собирается сказать. - Тот, кто даже если и захотел бы, не смог бы самостоятельно что-то найти. Я часто сталкиваюсь с невежеством. И привык проглатывать это молча и по-своему. - Безмолвно крича своими действиями, что он может быть хуже, чем любой, имеющий возможность видеть. Недооцененный, на вид слабый боец, порой, бывает полезней чем самый сильный и здоровый. На этой войне недооцененных не должно быть. Но зачастую это играет Эмону на руку.

- Алхимия - довольно сложная грань научной стороны. Она требует точных расчетов. Любая погрешность может привести к непоправимым последствиям. И даже потерянное зрение может показаться лишь малой расплатой за ошибки, которые не терпит алхимический расчет. Присуща ли такая расчетливость такому человеку, как Берч? - Маркус наслышан, что маг - человек науки. Но какой именно, был не в курсе. У него имелись пара удачных проектов. Но насчет того, что тот занимается чем-то "грандиозным" он был ни сном ни духом. Химеры... Пропавшие жена и дочь. Нет, это, определенно какое-то совершенно безумное предположение. И в Эмоне оно вызывает странный нервный смешок. - А ты жесток. - Как факт констатирует, проходя вслед за Рейнардом в одно из коридорных помещений. И судя по темным силуэтам, судя по делающему их четче артефакту - они нашли искомое. Кабинет. Тут могут быть какие-то документы по исследованиям. И первым делом Марк направляется к рабочему столу, но никаких бумаг на том не лежало. - Его эмоциональный фон ровный, без погрешностей. Если он действительно привлек к опытам свою семью и уже давно закопал их трупы где-нибудь на лужайке за домом, при этом оставаясь таким равнодушно-спокойным... Он либо настоящее чудовище, либо носит блокирующий артефакт. - Эмон отказывается принимать факт такой расправы над собственными женой и дочерью. Даже он, будучи не самым безгрешным и не самым гуманным, мягко говоря, не хотел думать о такой совершенно бесчеловечной развязке. Это было... ужасно.

- Дай мне пару минут. - Идея о потайной комнате кажется ему вполне себе реальной. Но найти таковую без помощи было бы сложно. У них нет времени, чтобы прикоснуться к каждой книге, подвигать каждую статуэтку и отодвинуть каждую картину здесь. Кто-нибудь, рано или поздно, поймет, что иллюзорные образы в зале являются подделкой. Поднимется шум. Скандал, который невозможно будет уладить без предоставленных доказательств повинности. Хельсона может и пронесет, а вот Маркуса хорошо прокатят за вторжение на частную территорию. Как минимум, его выдворят сразу же с двух работ единовременно. Но хуже всего в этом случае будет услышать раздосадованную речь Вайсса в свой адрес. Его бы Эмону, со своим умением вечно попадать в не самые приятные истории, хотелось бы подставлять в последнюю очередь. Поэтому маг отходит подальше от демонической сущности. В его непосредственной близости духи могут просто не отозваться ему. Не потому, что будут напуганы. Просто сам факт нахождения сильной темной сущности рядом с проводником может вызвать у них опасение. Мало ли, для какой цели их пускают в этот мир. Питаться друг другом они тоже умеют.

Марк закапывается в карманах своих штанов и достает из них спички и маленькую тонкую свечу. Коротко чиркает о коробку и зажигает фитиль. Тепло от огня приятно греет руки и он замирает на месте, освобождая свое сознание от сторонних мыслей. В этом состоянии тишина не кажется такой давящей, как обычно. Она вдруг становится легкой и приятной. Сегодня он проведет своих спутников в обход своего мира. Напрямую. Потому что сам не знает, что именно ждет их там. Через свои собственные чертоги он переступит в одиночку. Позже. Точно не сегодня. Потому что такая прямая связь требует куда большего расхода магической энергии и он старается тщательно распределять ее, не забывая о непредвиденных растратах, что могут ждать его в дальнейшем, если что-то пойдет не так. Полагаться на сопровождающего его демона глупо. Даже несмотря на то, что тот ведет себя вполне себе таки тепло. Несмотря на то, что его слова сегодня греют больше чем, горящая сейчас в его руках свеча. Это необычно и приятно. Каждый раз необычно. К этому нужно привыкнуть. В это нужно научиться верить. Верить. Вера, в последнее время, весьма обманчива и непостоянна. Лишь собственные слова имеют истину. Маркус тихо шепчет заклинание, помогающее ему подвязать пришедшие в этот мир сущности к себе. И как только этот шепот смолкает, в слабом мерцании свечи, откидывающем свой свет на небольшой отрывок окружения, мелькнули суетливые тени и скрылись во мраке комнаты.

- Они помогут. - Эмон тушит свечу пальцами, придавливает ими же подплавленный воск и только после этого отправляет ее в карман вслед за спичками. - Большое и глубокое чувство я испытываю к случайностям. - Фраза, возможно, сказанная совсем невпопад. Но почему-то она именно сейчас приходит ему в голову. Сейчас, когда он все еще прибывает в спокойном тягучем сознании, только что вышедшим из короткой медитации. Это похоже на пробуждение после приятного сна. Когда ты чувствуешь себя слегка невыспавшимся, но от чего-то таким невесомо-легким, что хочется закрыть глаза и досмотреть, чем тот кончится. Такие сны Маркус перестал видеть примерно лет восемьдесят назад. Его жизнь, его сон, стали беспокойны еще до того, как он обзавелся проклятьем. Мечущаяся душа, порой, бывает куда более проблемной, чем древние чары. Удел смертных. Ничего не поделаешь.

Марк прищуривается, пытаясь всмотреться в две темные тени, мягко скользящие по комнате и хмуро склоняет голову. Всего двое. Ему отозвались всего двое. Любопытные сущности из среднего мира, которые готовы прийти к своему проводнику в любое время дня и ночи. В любое место. Плати своей магической энергией, давай на десерт свои эмоции и они будут помогать тебе. Защита, поиск, обычное присутствие, когда тебе кажется, что стены стали слишком молчаливы. Самые сговорчивые и нейтральные. Но они не так сильны, как их соседи "сверху" и "снизу". И один из тех, кто должен был прийти с этим дуэтом, не откликнулся призывателю. Уже не в первый раз, к слову. И Марк разочарованно поджимает губы, стараясь задушить в себе эти негативные чувства. Прикорм, знаете ли, тоже бывает не качественный и это не то, что ему хотелось бы дать своим верным спутникам, которых не волнует ни наступление ночи, ни присутствие рядом с магом темного существа. Скорее всего, именно по этой причине светлый дух сделал вид, что уже давно спит и отказался приходить. Такое случилось однажды. После того как Маркус в первый раз сунулся к вратам нижнего мира. Эта светлая обида (как бы странно это не звучало), отзывалась в нем тягучим тоскливым разочарованием каждый раз, когда он делал попытки вернуть все на круги своя. Ему пришлось буквально вымаливать это прощение и, в конце концов, он снова почувствовал отдачу. Что же случилось теперь? Страх света перед тьмой? Очередная обида за просьбу о помощи у существа столь им чужого? Причин может быть масса. У людей и у духов есть кое-что общее. Сущности тоже умеют злиться. Чтож, если они обладают таким чувственным спектром, то, возможно, смирение в них тоже присутствует. Потому что Эмон готов смириться, если дверь в верхний мир закроется перед ним навсегда. Ведь он не готов жертвовать демонической сущностью ради этого. И не потому что лисица была сильна и могла дать ему больше, нежели кто-то "сверху". Но потому что рядом с ней он становился другим человеком и испытывал то, что невозможно описать ни в одном огромном магическом фолианте. Оно не подвластно ни одному зелью, ни одному заклинанию, что могут создать лишь жалко умирающую имитацию. Он может сделать этот выбор. Прямо здесь и сейчас. И вместе с этим выбором он чувствует облегчение. Разочарование медленно покидает его, деже не требуя прикладывать дополнительные усилия, чтобы насильно прогнать это наваждение. И ему нравится чувствовать себя так. Значит, выбор правильный? Ведь уже во второй раз демон неосознанно заставляет его ступить на тот путь, на который он сам никогда не решился бы. И уже второй раз его эмоциональный фон становится ровным и мягко текучим. Стоит ли спросить себя: "Правильную ли дорогу я избрал?"

Маркус глубоко вдыхает и протягивает руки. До этого бесцельно слоняющиеся по комнате сущности подаются к нему и касаются его раскрытых ладоней, принимая магическую плату за услугу. Тонкие нити связи вытягиваются за духами и Марк болезненно сводит брови. Это неприятно, но необходимо. Всего несколько секунд и все заканчивается. Духи оставляют за собой лишь легкое головокружение, говорящее о наличии некого контракта? Заключения договора? Не важно, как это называется. Они приняли свой аванс и теперь разбредаются по помещению, принимаясь за выполнение своей части договора. Марко же отвлекается, снова прислушиваясь к окружению. Время идет. Хотелось бы верить, что Мсье Берч, о котором все так же нелестно продолжает отзываться Рейнард, все же не был повинен в смерти своих родственников. Да, Маркус Эмон сам был слегка не без греха по этой части. Но успокаивать себя мыслями о том, что дамочка, которую он порешал собственными руками когда-то в сороковых, родственницей кровной ему не приходилась, было, по меньшей мере, глупо. А еще, было глупо уверять себя, что это большие ошибки молодости и он бы ни в коем случае не стал делать этого сейчас. Стал бы. Еще как стал бы. Напротив, он даже рад, что стерва мертва уже семьдесят лет. И очень надеется, что когда-нибудь они встретятся в Аду. Марк не отказался бы еще раз посмотреть ей в глаза и спросить: "И как оно?" Не отказался бы стать ее личным Адом, что из раза в раз будет травить ее отвратительно приторный сок и с упоением наблюдать за тем, как та крючится на земле в агонии, умирая снова и снова. Но пока он здесь и в преисподнюю не собирается. В этом мире у него еще остались незавершенные дела. Меньше всего ему хотелось бы зависнуть блуждающей не упокоенной душой в Аркане. Этот город... Успел его достать.

- В таком случае, как на счет того, что он заявил о пропаже лично? - Маркус, наконец, сходит со своего места. Он никуда не спешит. Нет смысла метаться по кабинету в поисках, если здесь уже имелась пара умелых ищеек. - Впрочем, в свое время, я сделал то же самое. - Эта пауза могла бы показаться кому-то неловкой, но не магу. Неловкости в этом разговоре он не чувствует вообще. Тоже заслуга Рейнарда Хельсона? Смирение с произошедшим, что переворачивает сознание и заставляет мыслить совершенно по-другому. Осознание, крепко вцепившееся в тебя клещами. Оно уже свершилось. Это уже не изменить. Оно осталось где-то там, в далеком прошлом, в двери которого, в отличие от настоящего, постучать уже нельзя. И вместе с церквушкой, стоящей в густом лесу на побережье, внутри Эмона рухнуло что-то еще. Пелена, что все это время делала его куда гораздо более слепым, чем чертово проклятье. Кто бы мог знать, что снова вспомнив, ты, измученный и переломанный, будешь сам собирать себя буквально по частям. Крупицу за крупицей, присматриваясь к каждой своей части, переосмысливая каждый прожитый прочти за тридцать лет промежуток времени. Прокручивать его в своей голове снова и снова, пытаясь восстановить истину и понять, что все, чем ты жил до этого... - Сделал траурное лицо и сам заявил о смерти мачехи. Только мне не могли не поверить. А мсье Берчу... - Эмон пожимает плечами и касается ладонью книжной полки, с помощью своего зачарованного кольца, считывая названия с книг. - Ну ты сам понимаешь. - Марк растягивает губы в улыбке, оборачиваясь к демону через плечо и цепляя взглядом его темную фигуру в этом утонувшем во мраке помещении. Тусклый свет здесь пробивался только из-за тонких занавесок на приоткрытом окне. Маг отчетливо слышал, как прохладный ветер тихо играет с мягкой, почти невесомой тканью. Слышал как тикают часы на противоположной стене. Чувствовал непрерывно тянущиеся, опавшие на пол потертые нити, привязанные к научной литературе на полках. Несомненно, все это принадлежало хозяину дома. Кабинету, в котором он проводил большую часть своего времени. Но куда они ведут? Маркус склоняется, чтобы поднять их, осмотреть, подергать аккуратно, чтобы не побеспокоить самого хозяина и пройтись примерно до середины помещения, где те внезапно становились тускнее и, в конце концов, рассыпались в пепел. Эмон недовольно и даже как-то совершенно по-детски надувает губы. Действительно, словно что-то не дает ему заглянуть за завесу. Снова же: артефакт? Или колдовство скрытия? Уносили ли эти книги дальше кабинета? И если да, то куда?

- Мне нравится мысль с раздвоением личности. Она звучит реальней чем теория о том, будто купол на город повесили охотники на вампиров. - Маркус усмехается, намекая на глупость пущенных по Аркану слухов. А сколько их зародится на этом вечере сегодня? Один краше другого. И это действительно кажется ему забавным. Ему хотелось, чтобы так и было. Люди должны развлекать себя чем-то в столь тяжелые времена и если подобные вечера за выпивкой и классической музыкой - это то, что им нужно, то почему бы и нет. Каждый развлекается по-своему. Пусть лучше несут чушь, чем под предлогом всеобщей паники впадают в безумство и вершат самосуд, думая, что их преступления затеряются среди множества других. И Эмон отмалчивается, прислушиваясь к эмоциональному фону своего собеседника, когда тот принимается размышлять о том же, о чем и собравшиеся внизу гости. Но, в отличие от них, лис не толкает безумные теории. Он размышляет. Будто прощупывает почву. И почему-то у мага возникает какое-то странное ощущение, словно Рейнард что-то знает. И пытается узнать, что в какой мере осведомлен сам Эмон. Да, он кое-что знает. И это кое-что цепляется за слух. Он не мог утверждать, что Хельсон говорит именно о ТОМ карманном измерении, в которое попали маги и мсье Солер. Но он был так близок к истине, что Марк начинает в себе чертову мысленную борьбу. С одной стороны, он мог бы закинуть удочку и поступить так же - прощупать почву. А с другой... Мог ли он доверять демону настолько, чтобы делиться ТАКОЙ информацией и быть на сто процентов уверенным в том, что она не уйдет дальше их двоих? Риск, на который он мог бы пойти и попытаться узнать больше. Ведь Ронан не особо спешит распространяться на счет дел стражей, чем слегка обижает пытливый ум. И дурную голову... Впрочем, у него есть время подумать.

- Чертоги чужого разума - потемки, Ренар. - Маркус кидает беглый взгляд в сторону столкнувшихся у стола сущностей и прищуривается. Те, потрещав друг на друга, разошлись, будто что-то не поделили, но быстро разрулили конфликт и продолжили заниматься своим делом. Сам же Эмон, убедившись, что те не маются дурью, снова обращает внимание к своему спутнику и подходит к нему ближе. - То, что мы думаем, мы видим тут, - он мягко касается большим пальцем виска Рея и ведет им вниз, по шее, к плечу, а дальше - к груди, останавливаясь где-то в районе солнечного сплетения. - На самом деле, исходит отсюда. - И снова прикосновение к этому же месту, но уже раскрытой ладонью. Там, где теплится душа. Сущность, что свойственна каждому живому существу. Дарящая тепло, или обжигающая холодным пламенем. Впитавшая в себя сотни разноцветных нитей, рассыпавшаяся на миллионы ярких оттенков, что оплетают каждую клеточку земного тела. Оно смертно, но они - то, что олицетворяет вечность. Нечто загадочное и потустороннее. И ни один, даже самый опытный эмпат, не способен докопаться до самой сути, как бы глубоко он не забрался. Там ждет только опасность. - И только отсюда оно крепко вяжется с сознанием. Мы все ощущаем это по-разному. Видим по-другому. Это всего лишь выдуманная нами картинка, что связывает нас с теми, кому мы хотели бы что-то показать. Визуализация внутреннего мира. Я вижу это так, а кто-то может видеть совершенно по-другому. Я могу держать тебя за руку и десятки тонких нитей будут оплетать наши пальцы тугими узлами, в то время как кто-то другой, такой же как я, будет сжимать еще чью-то руку и по уши тонуть в рассыпавшейся по полу палитре красок. - Он хочет сказать, что в каждом из живых существ существует свой мир, подвластный только ему самому. И если попытаться переступить через грань, можно не увидеть, где именно кончается твой собственный, а где начинается чужой. В чужом ты беззащитен и слаб. - Я могу видеть только то, что происходит здесь и сейчас. Мальчик стабилен. Его эмоциональный поток ровный и гладкий. Но я не могу сказать даже то, что будет с ним тогда, когда тот откроет глаза. Даже кратковременный сон может все поменять. Мы не можем знать, как именно поведет себя сознание в случае не слишком лицеприятного исхода. Я могу сказать лишь то, что ребенок попадет в куда более безопасное место, чем собственный дом. А с его состоянием разберутся более подкованные в подобных делах люди. Я из тех, кто ломает, а не создает. Поэтому парня осмотрел лишь поверхностно. - Усмехается, поднимая голову и мягко поправляя несуществующую складку на пиджаке собеседника. - Как далеко удавалось дойти тебе в поисках истины? - Надавить? Находясь так близко, ему ничего не стоит, снова найти тонкий хвост нити доверия и мягко за нее потянуть. Но это не входит в его интересы в данном случае. Играть с демонической сущностью было приятно, но не так. Здесь все было совершенно по-другому. И это не поддавалось никакому объяснению. Потому это то, чего Эмон еще не касался. Оно было незнакомо ему. - Расскажи мне, что тебе на самом деле известно об Аркане и барьере? И возможно я скажу, что Берч был глуп не в том, что пригласил меня сюда, а в том, что не нашел ко мне подход, в котором я бы поделился с ними кусочком истины. - Марк улыбается, всматриваясь в лицо демона и не перестает жалеть о том, что его артефакт способен только сделать четче окружение, придать цветам натуральный вид, но не дает возможности вглядеться в родные черты. Наверное, он бы согласился променять это все на то, чтобы хоть на короткий миг суметь снова смотреть людям в глаза.

И Марк бы дождался ответа, если бы за спиной Хельсона, в этой тишине, не раздался довольно громкий щелчок. Эмон отстраняется, обходя лиса и наблюдает за тем, как рабочий стол медленно отодвигается. К сожалению, он не видит, для чего. Пространство вокруг рябит и раздражает чувствительную радужку. - Чары? - Он в отвращении кривит губы и не доходит до места, где остановились нашедшие тайник сущности. Не видит. Вообще ничего. Все тот же кабинет, лишь расположение одного его атрибута поменяло свое положение, а под ним - темный, бездонный провал. Возможно, это проход в потайную комнату, ступеней в который он не видит по одной простой причине - слишком темно, чтоб различить даже крупицу открывшегося с его "небольшой" жизненной проблемой. - Там есть хоть что-то?

И, казалось, сердце пропустило удар.
И, казалось, в этот момент, Маркус забыл, как дышать.

Шум со стороны шебутных сущностей куда-то провалился, а ветер за окном перестал трепать легкие занавески. Даже часы, что до этого момента весьма громко отбивали свой ритм вдруг затихли. Реальность просто перестала существовать. Потому что Эмон прислушивается. Не к осторожному полушепоту, которым лис произносит свои слова, но к ощущениям, что следуют за ними. И он не может понять, чьи они. Его собственные, или же того, кто эти слова произнес. И, о, боги, это прекрасно. Возвращаться в тот момент оказалось куда гораздо прекрасней, чем он думал. Почему, когда-то, он решил спрятать и это воспоминание? Похоронить его за толстыми, холодными бетонными стенами выстроенной собственными руками церкви. Кирпичик за кирпичиком. Тогда ему казалось, что они не рушимы. Что этот храм самообмана будет стоять вечно. Пока он, умирая, сам не придет к нему и на последнем издыхании не вставит ключ в проржавевшую из-за сырого океанического ветра замочную скважину. Он бы хранил эти тайны до самой смерти. От окружающих, от самого себя. Возможно, с годами, даже забыл бы, почему вообще построил все это. И где-то на двухсот тридцатом году, посетив свой потухший, когда-то огромный, живой, дышащий мир, Маркус поднял бы свои окончательно выцвевшие, выжженные проклятьем глаза, окинул взглядом серый, придуманный им когда-то небосвод и... Не вспомнил. Может быть, даже передумал бы ворошить свое прошлое. Ведь понимание того, что раз уж он что-то прятал все это время, значит, оно было ему не нужно, скорее всего, осталось бы в его голове. Это была бы настоящая дилемма. Вскрыть старые раны перед смертью, или умереть так, оставшись в неведении. Может быть, за этими раздумьями, он бы даже уже не вернулся во внешний мир. Так и остался там, на берегу тихого океана, мягко омывающего босые стопы. Один в своем бесконечном одиночестве. Пока на плечо не легла бы холодна рука дряхлой старухи, а ее скрипучий голос не прошептал: "Поздно. Нам пора". Жалел бы он о чем-то в этот момент? О том, что не вскрыл злосчастный проржавевший замок? Нет. Он жалел бы о другом. Жалел бы, что когда-то, в один из тысячи особенно теплых дождливых осенних дней, неловко оступился на сбитых порожках под козырьком незнакомого ему подъезда. Когда падающие капли с крыш звучали красивее чем музыка, что доносилась с Менильмонтан, а собственное сердце билось так громко, будто кричало: "Не бойся. Ты все делаешь правильно". Один неверный шаг. Стыд? Нежелание принимать действительность? Шальная мысль, что так не бывает? Что жизнь - это не череда случайных встреч, которые могут что-то поменять? Вина? Он был слишком молод, чтобы не испугаться и поверить. Испуг, которого не должно было быть. Но он случился столь стремительно и стал ошибкой. Испуг, из-за которого он никогда не смог бы сказать: "Забери меня с собой". Испуг, что крепко переплелся с отчаянием, когда реальность вернулась в его мир. Ноябрь 45го, что запомнился Эмону аномально ярким солнцем и непривычно теплыми дождями. Что пах горячим халвичным Латте и путался солнечными лучами в необычном серебре волос. Единственная осенняя неделя, которая казалась ему всего лишь слишком реалистичным сном все это время. Ее бы он никогда не стал прятать за холодными монастырскими стенами. Ради этого сна он бы не отказался проспать всю жизнь и умереть... Счастливым?

Слова Рейнарда звучат точно не глупее чем, то что в своем молчании на них чувствует Маркус. Молчании. Он хочет что-то сказать, но не может подобрать слова. Слишком много. Мысли спутанные, сдернутые, валяются в один большой комок и не поддаются здравому, связному мышлению. Он знает его так, как не знает никто другой. Он видит его так четко, так глубоко, как не смог бы увидеть никто другой. И именно Он не скрывает своего чистого, искреннего восхищения самым грязным, самым грешным, самым ужасным поступком, что когда-либо совершал своими руками Эмон. Не по ошибке. Не по глупости. По собственному, осознанному желанию. Это не было спонтанным порывом в приступе горячки. Его голова, его разум, они были чисты. Его эмоциональный фон был ровным, решительным и абсолютно равнодушным к тому, что он собирался сделать. Только дребезжащий трепет притих где-то в глубинах сознания и ждал, когда мерзко улыбающиеся губы, с которых всего мгновение назад срывались пропитанные ядом слова, коснутся тонкого изгиба бокала и подавятся ядом молчания сидящего напротив "близнеца". Ее смерть была с привкусом вишневого сока. Такого же едко-бардового, как помада, что скрывала бледность ее пухлых губ. Ее смерть, медленная, обжигающая, мучительная. Он считал, что это: - Мое лучшее творение. - И ни в одном из этих слов не звучит ни тени сомнения. Он знает, о чем говорит. Это не навязано ему им самим же для того, чтобы задавить в себе чувство вины. Его просто нет. И никогда не было. Что бы не случилось, к каким бы это последствиям не привело в итоге, он никогда не жалел. Он поступил правильно. И пусть это будет отрицать весь мир. Ему неважно. Потому что только ему решать, что именно является единственно верным. Единственно правильным. И сейчас, понимать, что существо, которое разделяет его взгляды, его ощущения, как бы иронично это не звучало, является демоном, почему-то не кажется ему чем-то странным и ненормальным. Так и должно было быть. Потому что только ему он смог это показать. Может быть, в каком-то роде, даже хотел? А тот срыв - всего лишь глупый предлог. Удачно подвернувшаяся ситуация. И высшей наградой за вскрытые, болезненно кровоточащие раны, было то, что он не слышал осуждения. Это нечто другое. Совершенно противоположное. Обжегшее горячим пламенем грудь, сдавившее горло нетерпеливыми пальцами. И Маркус прикасается ладонью к своей шее, ловя фантомное ощущение чужих прикосновений, что словно клеймо отпечатались на коже еще тогда, когда комната в квартире стала такой невыносимо тесной, какой не казалась магу еще никогда. Когда пространство провалилось за грань другой реальности, а сознание просто отключилось. Он плохо помнил, что тогда произошло. Как вообще получилось так, что они по колено увязли в океанской воде по ту сторону. Но он хорошо помнил, как чужие пальцы обжигали холодную кожу. Как неконтролируемая дрожь поселилась в руках. И он глубоко вдыхает, проводя рукой вдоль подбородка, заводя указательный и средний пальцы за ухо и легким скользящим движением возвращается назад. - И единственное, о чем я буду сожалеть вечно, это о том, что не сжег труп чертовой стервы вместе со своим домом. Не знаю, что за магическая связь была между ними, но, нет сомнений - это она забрала его с собой. - Он мог бы думать об этом все время. Корить себя за то, что вовремя не понял и не смог найти лекарства от этого "проклятья". Не смог увидеть, откуда именно шла эта связующая нить. Ведь он был сосредоточен только на своих проблемах и спохватился слишком поздно. Будет ли он корить себя за это сейчас? Нет. Потому что прошло слишком много времени. Потому что увидеть все глазами человека прошедшего через семьдесят лет провальных скитаний по миру, в вечной борьбе с самим собой, на деле оказалось тяжелее, чем думать об этом все это время. Он смог бы смириться, переосмыслить, обдумать, вытащить! Но теперь, став тем, кем он является на данный момент: хмурым, озлобленным, переполненным обидами и пониманием иллюзорной действительности, в которой он прожил все это время, он не может. Никогда не смирится. И миру и окружающим придется принять его таким. А если нет - к черту. Ему достаточно. Достаточно того, что он чувствует сейчас.

И он даже не думает одергивать свою руку, чувствуя аккуратные, даже нежные прикосновения к ней. Приятно. Слишком. Настолько, что становится... Страшно? Да, пожалуй, это именно так. Ему страшно снова позволять это делать. Страшно подпускать к себе близко. Но, разве он не сам снова сократил расстояние между ними и первый затеял все это? Пусть и не осознанно, подчинившись порыву. Но об этом Маркус тоже не жалеет. Он всю жизнь переступал через свои страхи во имя того, чего желал всей душой. Ломал стены, выстраивал их заново, старался без конца контролировать все вокруг, но никогда не пробовал просто пустить все на самотек. Сесть в эту лодку и плыть по течению. И не важно, насколько быстра эта река. Не важно, что ждет его за очередным особенно резким поворотом. Спуск прямо на огромные камни, резкий обрыв с огромного водопада. Ради этих прикосновений он готов расшибить себе голову в кровь и зацепиться за первую возникшую на его пути спасительную ветку. Выбраться на берег, построить новый плот и снова спуститься вниз по этой реке. Черт подери! Давно пора понять, что ничего в этой жизни не происходит просто так. Что непрерывная череда бесконечных случайных встреч, возможно, и есть эта самая спасительная ветка. Слишком чувственны прикосновения. Слишком откровенно звучит чужой шепот. Слишком невыносимо желание подстраиваться под чужое дыхание, сжимать чужую руку в своей ладони крепче. Оно есть. Все еще теплится в груди ярким огнем, плавно растекающимся от плеч, до самых запястий. Держи меня за руку. Все время держи.

Значит, Рей считает, что Маркус из тех, кто не ломает, а создает? Нет. Ему не нравится. Не нравятся эти нити. Потому что это не то, что он хотел бы давать Ему. Ничто, что было подарено демонической сущности не соответствовало тому идеалу, который он мог бы построить, но все еще опасался. Чего? Обжечься снова? Это вряд ли. Навредить, сломать. Не поэтому ли эмоциональный фон Хельсона еще ни разу не был тронут охотливыми магическими нитями? Он боится прикасаться, боится что-то поменять. Он может только протянуть руки и сказать: "Бери сам. Сколько хочешь. Я отдам. Так я не сделаю тебе больно. Меня не надо бояться. Я НИКОГДА не хотел делать тебе больно!". - Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе насколько тугими могут быть эти узлы. - Марк опускает глаза и поддается порыву потянуться за снова прикоснувшейся к его лицу рукой. Лишь на короткое мгновение, перед тем, как расстояние между ними снова станет непозволительно большим. Слишком. Настолько, что внезапно отошедший холод, вдруг снова заскользил по плечам невыносимой колкой дрожью. Он... Не хочет, чтоб было так.

- Не здесь. - Возвращает демону его же слова, снова вглядываясь в абсолютную пустоту открывшегося им потайного проема. Он видит, как нечеткие очертания рук спутника погружаются в эту пустоту и снова ловит себя на мысли, что взволнованно прислушивается, к чужим чувствам. Малейший раздражитель, что маг словит и он не даст Рейнарду шагнуть туда. Он не хочет делать это и сейчас. Волнительно. Слишком. Настолько, что он не смог бы это скрыть, даже если захотел бы. - Будь осторожен. - Роняет тихо, когда Хельсон скрывается в потайном проходе и призывает совсем разбесновавшихся духов прийти к спокойствию, забрать свою плату и уйти. Они больше не нужны ему. Сегодня. Отбирают слишком много энергии, которой у Эмона осталось, мягко сказать, на пару - тройку вздохов. Он слишком давно не обращался к природе. Забился в свою квартиру как загнанное животное и только и занимался тем, что жалел себя. Жалкий. Слабый. Отвратительный. Но даже будучи таковым, он не был одинок. Ведь у него есть тот, кто несмотря на его слабости, все еще готов протянуть ему руку. И Марк, без всяких сомнений, берет ее, крепко обхватывая собственными пальцами. Так, будто сегодня не планирует ее больше отпускать. И если бы он мог, так бы и поступил. Только безмолвная сущность не спустится за ними, словно вкопанная в мягкий ковер у окна. Она не желает идти. И ее волнение Эмон чувствует настолько остро, словно оно принадлежит ему самому.

- Он не пошел через барьер. - Рейнард догадается о ком говорит его спутник. Лис, наверняка, и сам почувствует, что сопровождающих у них больше нет. Но почувствует ли он, как давят на вошедших в скрытую комнату здешние стены? Они душат и словно непрерывным, сбивчивым шепотом, пробираются в голову. Не разобрать ни слова. Шум, больше похожий на шипение белого экрана потерявшего связь со спутником телевизора. Сквозь него Марк пытается прислушаться к словам демона и по его лицу видно, что он находится в ошалелом смятении. - Боюсь, что двусторонние стекла в зеркалах не худший грех мсье Берча. - Эмон все еще крепко сжимает руку своего спутника. Даже когда тот прикасается к здешним стенам. - Ты слышишь этот шум? - И он мало походит на классику, что все еще играет в гостинной. Она едва ли слышна, но Марк уверен: не будь этого фона, можно было бы расслышать даже то, что говорят собравшиеся там гости. - Мой артефакт потух. Он не дает мне ничего. Я не вижу помещения. - В голосе явное раздражение. Это нарастающая паника на уровне подсознания. Когда больше всего в этой жизни ты боишься потерять последние очертания когда-то яркого солнечного света и провалиться в кромешную темноту. И он почти ступил за эту грань, когда решил пройти сквозь барьер и остаться без поддержки зачарованных вещей. Марко отпускает руку лиса и лезет в карман за коробком спичек. Ведет по нему пальцами, стараясь считать надписи, но кольцо тоже молчит. - Этот барьер загнал бы меня в ловушку. Но вряд ли он предназначался именно моей персоне. Здесь есть что-то еще. - Что-то, что издает этот шум. Что-то, что ворохом раскинуло свои спутанные, потертые, изорванные нити у них прямо под ногами.

- Где ты? - Маркус опускается на колени, касается ладонями холодного бетона и собирая пальцами куски чужих истерзанных эмоций, с ужасом смотрит за тем, как они рассыпаются в труху, едва стоило зацепиться, впитать их в себя. - Где ты? - Он тихо повторяет это из раза в раз, словно на заевшей пластинке, но не понимает. Он не может найти, потому что понятия не имеет, кого ищет. Нет, ни кого. Он понятия не имеет, ЧТО ищет. - Рей, что это? - И кажется, даже голос его дрогнул. А шум становится только сильнее, пока Эмон не зажмуривает глаза от вдруг сдавившей виски боли и рывком не закрывает уши руками. - Господибоже! - И тишина. Пространство вокруг оглохло. Только биение собственного сердца где-то в горле и сбитое неровное дыхание. Он смог взять себя под контроль и вовремя опустить завесу. И пусть при этом он отрежет себе единственную возможность "видеть". Ненадолго. Всего на чуть-чуть. Только для того, чтобы перевести дух. - Помоги мне подняться. - Руку протягивает в пустоту, как-то совершенно по-детски наивно рассчитывая, что Рей окажется где-то рядом, тут, и обязательно протянет свою руку в ответ. - Не понимаю. Ничего не понимаю...

Маркус ненавидел это чувство. Глухое, вязкое и абсолютно пустое. В нем нет ничего. Он, приподнимаясь, снова касается пальцами своего кулона артефакта и не чувствует от того никакой отдачи. Больше напряжения, от которого обычно так жжет глаза, что они наполняются горячими, обжигающими воспаленную радужку слезами. Но сколько бы сил он не вкладывал, сколько не пытался прислушаться, тот был абсолютно без отдачи. Вот так, в одно мгновение, и теряется связь с окружающим миром. Чуть меньше света в помещении, какие-то сторонние чары, заглушающие твои побрякушки и, все, ты пропал. Твоя личная магия - все, что у тебя остается, но и она вдруг сходит с ума, причиняет тебе боль, выбивает из равновесия и заставляет закрыться. А дальше, что? Дальше только дрожащие руки, беспомощно шарящие по полу. Там, где только что ты видел десятки спутанных эмоциональных нитей, принадлежавших кому-то настолько растерянному, настолько напуганному, что ты сам не заметил, как впитал этот чертов страх. Как проникся им каждой клеточкой своего тела и напитал собственный фон до таких краев, что сердце в ушах до сих пор отбивает непозволительно громкий, сбивающий с толку ритм. Переоценил свои возможности? Слишком остр был "слух" на грани почти исчерпанных сил? Переступил ту самую черту, когда не можешь принять больше, чем имеешь сам? Ему хорошо знакомо это чувство. Чувство истощения. Когда магии в тебе ровно на самом дне, а ты все равно черпаешь этот ресурс так жадно, будто надеешься, что под этим дном есть еще одно. И еще. Когда ловишь что-то настолько необычное, или пытаешься вложиться во что-то важное, что просто забываешь, насколько ты не всесилен. Ты - всего лишь человек. Из плоти и крови. Земная оболочка, что не способна вместить в себя больше, чем ей было отведено. И вот оно, то самое чувство отчаяния и собственного бессилия, в котором хочется сжать пальцы до боли, до побеления костяшек и заорать так громко, чтоб потрескались все окружные окна и зеркала. Только, что это изменит? Точно не прибавит сил не поможет найти то, что только что было упущено. Оно казалось сильным, оглушающим по своему фону, но теперь выскользнет из его рук. Он уверен. Потому что прийти в себя после ошеломительного "удара" будет нелегко. Находясь в полной дезориентации, потерянный и выпустивший физическую и моральную опору, он словно завис. Оторвался от реального мира и на миг вообще не осознал, где он находится. Он вдыхает сухой, тяжелый воздух, насквозь пропахший каменной пылью и зажмуривается, в надежде открыв глаза, увидеть и почувствовать хоть что-то кроме этого. Но, нет. Ничего. Перед глазами - абсолютная темнота, ни единой крупицы света. Под руками все тот же холод. Не хватает только запаха плавленного воска в обычно темной молебной комнате. Ему страшно, что если он поднимет голову, снова очутится там, где над головой только десятки полусплавленных свечей. Где по полу скользит сырой сквозняк, а в ушах - тихое ночное хоровое пение. Это не страх. Это ужас прожитых лет. И, кто знает, как быстро бы он захватил ослабленное тело, если бы чужая рука не выхватила его из этого провала и не помогла подняться с колен.

Холод отступил так же быстро, как окутал продрогшие пальцы. Я рядом. Звучит, на самом деле, как что-то искренне правдивое и настоящее. Слышал ли он когда-нибудь нечто подобное? Неоднократно. Десятки жутких притворных лиц. Еще тогда, когда он мог всматриваться в чужие глаза и на их дне не видеть ничего, кроме пустоты. Очарованные и одурманенные. Ни только его магией, но и, порой, его обычным, мимолетным присутствием рядом. Потому что он умел привлекать эти взгляды. Ему нравилось это. Ведь вызывать восхищение - значит иметь все, что только захочешь. Иметь то, что имеет каждый, кто смеет неровно рядом с тобой дышать. Иметь все и, одновременно, не иметь ничего. Потому что сколько бы рядом с тобой не было этих людей, ты, все равно, остаешься одинок. Потому что в том, что от них исходит, нет ничего общего с тем, чего бы ты желал. Желать и просто хотеть - две разные грани одного смысла. Хотеть - значит навязывать и подчинять. Желать - значит быть тем, кого хотят подчинить себе. Нет... Не подчинить. Привязать. Не физически, будучи плененным в сети сексуальным влечением. Это что-то совершенно другое. Странное, незнакомое и такое незримо невесомое, что, кажется, его можно вдохнуть вместе с вдруг ставшим таким свободным воздухом. Чистым. Вдох. Полной грудью. Я рядом. Слова, так схожие по звучанию, но такие разные по своему смыслу. И этот смысл, который вкладывает в них протянувшее ему руку помощи существо, он чувствует даже будучи сейчас полностью закрытым. Потому что хочет этого. Вся его сущность кричит об этом, едва стоит Рейнарду Хельсону в очередной раз вторгнуться в его окружение, в его мир. Случайно неслучайно коснуться и все. Окружение теряет свой смысл. Черт возьми, да все теряет свой смысл. Все семьдесят лет, которые он потерял зря, падают в непроглядное небытие. Это.Все.Было.Зря.

Задержать дыхание. Чтобы это чувство подольше осталось в груди. Прогрело до самых легких и разожгло костер там, внутри, где до этого властвовал лишь огромный, непроглядный, непроходимый север. Где теперь внезапно треснет лед и, возможно отколется что-то, что когда-то казалось непостижимо важным. Не-важ-но. Выдох. Я рядом. Шепот вкрадчивый и ненавязчивый, льется в уши так мягко и притягательно, что внутри не зарождается ни единого сомнения. Он должен. Обязан. Нет. Он просто МОЖЕТ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ сделать ЭТО. Снова утратить контроль, наплевать на все и отдаться ощущениям. Не подчиниться, а довериться. Потому что это Я и мое собственное желание. Потому что это ОН и его руки на моих плечах. ЕГО голос и ЕГО яркий отголосок чувств, едва не коснувшийся разгоряченной щеки. Притяжение. Наивное и интуитивное. Слишком близко, чтобы не позволить себе вскользь коснуться кончиком своего носа чужого. Мимолетный ненавязчивый контакт, вызвавший сбитый, сдавленный вдох. Кажется, буквально только что он дышал полной грудью? - Derrière l'obscurité viendra l'éclat de la lumière. - И ведь за светом хочется идти. Даже когда тот становится дальше. Даже малейший его отголосок покажется тебе спасением в этой непроглядной, кромешной темноте. Страшно открывать глаза. Ведь доверие бывает такое шаткое... Маркус не боится. Ему нестрашно. Сейчас не страшно. - Au — dessus de la flamme est toujours un voile-fumée. - Ведь этот СВЕТ никогда не отпустит его руки, правда? И он откроется, внимая этой просьбе. Только ему и только для него. И никто не посмеет его за это осудить. Его желание, его доверие, личный грех. Его личная случайность в этом совершенно неслучайном мире. Его личный мир, представший в его глазах настолько отчетливо, будто не было никакого проклятья. Семьдесят лет, что когда-то были, но которых не было никогда. И реальность, надавившая на плечи тяжело, в контраст нежным, почти невесомым прикосновениям ранее. Наваждение, вцепившееся в него крепкими тисками не желает уходить, уступать место сбитым мыслям. Взгляд, до этого момента, практически недвижимый, скользит по помещению. Он не растерян, но, определенно, немного сбит с толку. Он все еще здесь, в этом мире, где за стенами тихо играет классическая музыка, а по ту сторону зеркала - мадам Медински, чинно поправляет свой макияж.

- Это не человек. - Нет, он, говорит, отнюдь, не об особе, на которой задерживает свое внимание. Он говорит о том, что почувствовал до того, как раздирающий сознание шум оглушил его и выбил почву из-под ног. Но голос его звучит неуверенно. Потому что он не знает, что именно чувствовал. Что-то странное, смешанное, живое и не живое одновременно. Что-то человеческое, но не человеческое. Сбитое, собранное словно из разных кусков живого и практически не живого. Будто оно уже было мертво, но каждый раз выходило из этого состояния, снова и снова, хватаясь за жизнь и проваливаясь в небытие вновь. - Оно... словно умирает, но не может умереть. - Марк растерянно зарывается пальцами в волосы и находит в себе силы, чтобы взглянуть на Рейнарда. И в этот момент он не знает, что именно тяжелее: смотреть на него вот так, беспрепятственно и жадно, или заставить себя снова поднять завесу и в этот раз правильно распределить ресурс остатка своей магии. - Нет. - Но у него нет выбора. Он уже здесь, идет вслед за своим спутником и, наверное, в какой-то мере жалеет, что оказался сегодня здесь. Ему хотелось бы этой встречи. Но при других обстоятельствах. Слабость. Собственная слабость - это то, что он из раза в раз показывает демонической сущности. Он снова, словно избитый, обессиленный, раздавленный обществом ребенок. Хватающийся за чужие руки, как за последнюю спасительную нить. Питающийся чужим теплом, словно въевшийся под кожу паразит. Так, будто его сил никогда не было достаточно и не будет для того, чтобы сделать что-то правильно. Довести дело до конца. Признаться самому себе, что эти "случайные" встречи, в какой-то момент сделали его зависимым от этого тепла. Но даже при таком раскладе, он не желает от всего этого отказываться. И в подтверждение своих мыслей, только крепче сожмет руку спутника. И будет сжимать ее до тех пор, пока они не пройдут по длинному коридору и не окажутся в другой комнате. Там, где музыка уже не слышна. - Нет. Я не в порядке. - Там, где помещение настолько пропитано магической аурой, что, кажется, если к чему-нибудь прикоснуться, можно взять ее в долг. Но это не так. Ни одна из стоящих здесь вещей, к сожалению, не даст должной подпитки. Марк снова, в надежде, касается пробирок и склянок, желая считать с них названия, или описания того, что в них хранится. Он тщетно ведет пальцами по неровным бумажкам, но кольцо снова не дает ему ничего. Значит, барьер все еще продолжает действовать. Раздражение, нахлестом накладывающееся на смесь уже бурлящего внутри него вороха хаотично перемешанных эмоций. В какой-то момент, касаясь очередного "пустого" корешка книги, он просто психует и рукой сметает несколько из них прямо с полки. За грохотом тяжелых томов он не сразу различает, что говорит ему Рейнард. Но взгляд опережает восприятие и сразу мечется за небрежным жестом, брошенным куда-то в углубление и без того слишком слабо освещенного помещения.

Угловатые очертания того, что он видит в этой темноте, заставляют Эмона резко отступить на шаг и едва не зацепить и склянки, стоящие на столе за его спиной. Рей, что это? Его собственные слова, произнесенные в шипящем шуме, который нарастал в ушах так быстро, что вынудил лишить себя последней нити, что связывала его с этим миром. Я никогда не встречал такого. Обеспокоенный демонический голос, вызывающий волнительную дрожь. Марк всматривается в провалившиеся в черепную коробку ярко-зеленые глаза, пытаясь задавить в себе мысль о том, что они кажутся ему до боли знакомыми. До щемящей, раздирающей грудь боли, заставляющей ошеломленно закрыть глаза руками.

- Я не хочу это видеть. - Его голос дрогнул, когда руки соскользнули с лица и зацепились за пиджак, нервно стягивая тот с плеч. Глаза, все еще закрыты, но завеса, которой он отгородился до этого, снова поднята и он, вслепую, добирается до вдруг потянувшегося к нему существа. Оно молчит. И Маркус даже знать не хочет - почему. Под его ладонями - словно затянутые в кожу кости. Такую холодную, что они, по сравнению с ней, горят от неловких прикосновений, когда маг накидывает на существо свою одежду. Дрожащее и всхлипывающее, оно цепляется за рубашку на его груди, а он не знает, что ему делать, кроме как прижать это к себе, и наплевав на ранее четко очерченный для себя баланс сил, зацепиться за поток чужих чувств и попробовать угомонить залившую комнату истерику. Или оно, рано или поздно, если и не сможет свести с ума пришедшего сюда демона, то точно подорвет расшатанный фон ему самому. - Шаблон сообщения. - Мгновение на то, чтобы достать телефон из кармана и толкнуть его по полу в том направлении, где, предположительно, остановился Рейнард. - Там есть шаблон. Просто отправь его на первый номер в списке. - Отмашка, так сказать, своим. Ковен в курсе, что он в доме Берча. Вряд ли они ожидают, что здесь можно было найти какие-то зацепки, но среагируют оперативно. Два месяца поисков где-то слишком далеко от того, что все время было буквально под носом. Достаточно было просто выписать ордер на обыск, но кто бы имел на это право, без надлежащих улик? - Забирай то, зачем пришел и уходи. Потом тебе вынести ничего не дадут. - Ведь за чем-то же Рейнард пришел сюда? За исследованиями, о которых ходило столько слухов? За образцами, что хранились в десятках расположившихся на столе и шкафах склянках? Он пришел сюда... Не ради Маркуса и ни за Маркусом. Поэтому, оставаться тут ему не было никакого смысла. И выдавить из себя эти слова было сложнее, чем найти потерявшийся среди десятков, один единственный кончик нити, чтоб мягко накрутить его на свои пальцы и потянуть. Не раздражая чувствительное восприятие взволнованного, дрожащего в его руках существа, но успокаивая его и чувствуя, как эта дрожь постепенно уходит из исхудавших плеч. Жаль, что невозможно так же просто взять и унять собственное волнение, что холодом скользит по позвоночнику, от одной только мысли о том, что он может остаться здесь один. Но вера все еще отказывается покидать его, шепча свое тихое: он не уйдет.